Ответ

Что именно его привлекло? Когда он стал воспринимать своего собеседника за ланчем красивым? Нет, красота — неподходящий термин. Притягательным. Да, именно так. Притягательным до мурашек, до желания немедленно коснуться, до... Когда это произошло? Джулиан задавал себе этот вопрос не раз. Теперь же, находясь столь далеко от привычной реальности, в полном одиночестве, без возможности узнать звездную дату, сообщить хоть кому-то о своём плачевном положении и, главное, без надежды вырваться, он позволил себе представить очередной ланч. Позволил заговорить с вырисовывающимся в полумраке несуществующим силуэтом о том, о чём не стал бы говорить в реальности. Бегство в фантазию — единственное, что согревало. — Гарак, — начал он вслух, но голос в небольшой колодцеобразной камере стал словно приплюснутым. Джулиан вздрогнул и продолжил мысленно: «Элим. Я слишком много думаю о вас». «И о чём конкретно ваши мысли, мой дорогой?» — спросил несуществующий образ. «Например, как вы спасёте меня? Устанете от одиночества во время ланча и отыщете меня в этом лагере?» «Вы не утверждаете, а спрашиваете. Предлагаете мне решить, эти ли мысли вас занимают?» Джулиан потёр переносицу. «Нет, не они. Я думаю о вас, но не о спасении. Не о побеге отсюда. Я только хотел бы, чтобы вы знали, прежде чем свершится что-то непоправимое...» Он оборвал себя. Непоправимое. Разве оно уже не случилось? Война с Доминионом неминуема, и неизвестно, сколько тех, кого легко подменили Меняющиеся. Разве не обречены они все, а DS9 в первую очередь, пасть в неравной борьбе? И разве здесь и сейчас он сам не балансирует между жизнью и смертью? Он не успел ничего сказать, пока мог. Есть ли смысл представлять, как слова прозвучали бы в диалоге за ланчем? «Кажется, я люблю вас, Гарак?» Даже сейчас Джулиан видел вежливо-скептическую улыбку. «Кажется? Значит, вы все-таки не уверены, доктор?» *** Даже в воображении, где он, казалось бы, имел право на всё, Джулиан не позволял себе представлять Гарака слишком близко. Или хотя бы освещённым. В карцере почти не было света — высоко под потолком тускло мерцало несколько светодиодов, не более. Джулиан хоть и привык к этому мраку, вырисовывал своего несуществующего собеседника тёмной фигурой, едва заметной у противоположной стены. «Почему вы выбрали меня?» — спрашивал его Джулиан. «Гораздо интереснее другое, — отзывался он сам себе от лица Гарака, — почему вы, дорогой доктор, выбрали меня». Ответа на этот вопрос у него уже не находилось. Бессильно откинув голову, так, чтобы касаться стены, будто бы она могла стать подходящей поддержкой, Джулиан смотрел вверх, силясь прочесть в редком мигании светодиодных огоньков что-то конкретное. И конечно, ничего не получал. *** Иногда ему приносили еду. Сухой паёк и небольшую фляжку с водой. Он был и как будто бы для чего-то нужен, но всё же больше походило на то, что о нём вспоминают время от времени и с досадой. Насколько бы ни был улучшен его организм, он требовал воды и пищи, а им необходим был только белый наркотик, и ничего больше. Джулиан не пытался разговаривать с джем’хадар. Зато внутри вёл нескончаемый диалог. «Всё же, Гарак, если бы вы услышали моё признание, чем бы оно стало для вас?» «Что вы предпочитаете услышать, любезный мой? — даже этот мнимый Гарак усмехался. — Что на самом деле я знал о ваших чувствах и ждал, когда вы откроетесь мне? Или что я давно лелею подобные мысли, и теперь ничто не встанет между нами? Романтические мечтания неуместны перед лицом разворачивающейся бури, не так ли?» Джулиан замолкал, хранил тишину и мысленный Гарак. *** Он больше не мечтал о спасении, и в то же время он не отчаялся. Мысленный Гарак говорил с ним о литературе, и споры выходили намного мягче реальных. Джулиан прохаживался по камере — два шага, поворот, ещё два шага, снова поворот. Он иногда касался ладонью стен — двери так плотно сдвигались, что не было ни малейшего следа. Он снова смотрел на светодиоды. «Да, я люблю вас, — мысленно фраза прозвучала жёстко, но вслух Джулиан не стал повторять её. — Но вы не придёте спасти меня. Все планы, что мы выстраивали там, с Мартоком и другими, рухнут, не воплотившись. Доминион выиграет свою войну. А вы так и не узнаете…» Наверное, он сходит с ума, раз перемешивает то, что не стоит совмещать? «Дорогой мой, вам прежде не был свойственнен пессимизм, или мне изменяет память?» Джулиан провёл ладонями по лицу и вновь опустился на пол. Иногда он забывался сном, и теперь желание погрузиться в дрёму оказалось почти непреодолимым. Он почти не боролся с ним, хоть и не доверял снам — они не могли открыть ему дорогу прочь, из-за них, слишком крепких, он оказался здесь. Он провалился в очередное сновидение, мутное и пустое. Гарака в нём не было. *** Время утекало сквозь пальцы, и даже генетически улучшенный разум Джулиана не мог уследить за тем, как оно изменялось. Когда его наконец-то — непонятно по чьей прихоти — решили вернуть из карцера в обычную камеру, Джулиан уже привык беседовать с Гараком. Настолько привык, что когда его вывели, почти вытолкнули на свет, ему померещилось, что среди прочих заключённых стоит именно Гарак. Однако в отличие от того, что чудился в карцере, этот был освещён, казался встревоженным и уставшим. Джулиан с радостью бы потёр ладонями лицо, чтобы избавиться от галлюцинаций, но вряд ли тюремщики оставили бы этот жест без внимания. В камере же Гарак никуда не исчез. Джулиан взялся за острый осколок — привычный здесь тест — надрезал кожу, пока не показалась кровь. Боль должна была освежить его. Она должна была привести его в чувство, избавить от внезапно ожившей фантазии. Но Гарак остался на месте. *** Джулиан остановился возле Гарака, чувствуя себя неуютно. Он не мог заговорить с ним — с настоящим — ни о своих чувствах, ни о том, что теперь они планировали сделать здесь, чтобы спастись. Поймав его взгляд, Гарак чуть нахмурился. — Теперь мне понятно, почему вы так изменились в последнее время, — словно бы пошутил он, хотя это было совершенно неуместным. — Что же во мне стало другим? — не удержался от любопытства Джулиан. — Ваш взгляд, — Гарак на мгновение опустил глаза. — Но я должен был понять… Он оборвал себя. Джулиан коснулся его руки. Он хотел бы вложить в этот жест все свои чувства, но отбросил их, потому что им было не место, не время, не… — А я уже в самом деле решил, что вы прибыли сюда ради моего спасения, — произнесённая, шутка показалась ему жалкой. — Если бы я знал, что нужно спасти вас, мой дорогой доктор, я был бы лучше подготовлен, — ответил ему Гарак. И было неясно — отвечает ли он шуткой на шутку или говорит всерьёз. — Скажите мне честно, Гарак, — на этот раз Джулиан сжал его запястье. — Да? — когда пауза затянулась, Гарак чуть подался к нему. Но Джулиан не стал задавать вопрос, только покачал головой. *** Когда воображаемый Гарак сменился реальным, Джулиан понял, что не может сказать ему ни слова из всего того, что произносил самому себе. Это было не к месту, не нужно, не важно. Гарак делал всё возможное, чтобы вытащить их, и Джулиан не хотел отвлекать его, и без того находящегося на пределе, глупыми романтическими признаниями. Возможно, если они выберутся, для этого найдётся более подходящая минута. «Как бы то ни было, мой дорогой, — вдруг проснулся внутренний, мнимый, совершенно нереальный Гарак, — я действительно собираюсь спасти вас. Разве это не ответ на ваши чувства? Или вы хотите большего?» Джулиан позволил себе ровно мгновение, чтобы попробовать эту мысль на вкус. — Доктор, — произнёс настоящий Гарак, поднимаясь с кушетки. — Я должен вернуться к работе. Их взгляды встретились, а после — лишь на краткий миг — соприкоснулись их ладони. «Вот ответ», — почему-то подумал Джулиан, помогая Гараку отодвинуть кушетку, чтобы добраться до стенной панели.