Sputnik

В ту ночь он впервые заснул при ней. Уставший и, насколько это могло быть возможно, счастливый. Солдат задремал на коленях Наташи, крепко держа ее ладонь в своей. Она гладила его по волосам, запустив в них свободную руку, накручивала на пальцы тонкие пряди на затылке, шепотом рассказывая что-то отвлеченное. Наташа спела бы ему колыбельную, если бы умела, но ее готовили как спецагента, а не как певицу. И все равно приглушённый звук ее голоса действовал на Солдата умиротворяюще. Он внимательно слушал каждое ее слово, не выпуская мягкую женскую ладошку с мозолью от спускового крючка на указательном пальце, пока не провалился в неглубокий тревожный сон. Благодаря опытам, сделавшим его тем, кем он являлся, Солдат нуждался в сне гораздо меньше, чем обычный человек. Это было весьма удобно на длительных заданиях — он был значительно выносливее и без этой потребности справлялся со всеми миссиями за намного более короткие сроки. По возвращении в штаб его обследовали и, если тело суперсолдата выдавало сигналы переутомления, просто выключали принудительно командами или препаратами. Непродолжительный отдых, перезагрузка, и все по-новой. «Доброе утро, Солдат.» Но не в этот раз. Он открыл глаза с чётким осознанием, что впервые за очень долгое время выспался. Солнце готовилось вот-вот начать подниматься из-за горизонта, и в комнате ещё был полумрак, но и тело, и разум его будто перезагрузились. В хорошем смысле. Кровать для него, не привыкшего к удобству, вдруг показалась слишком большой и какой-то неправильно мягкой. Была бы ещё и холодной, если бы не Наташа, уснувшая сидя, прислонившись спиной к стене и склонив голову на бок. Она не отодвинулась в сторону, не легла так, как ей было бы удобно, чтобы не разбудить его. Знала наверняка, что утром будет болеть спина и предательски заноет шея, и все равно... Наталья. Ее слова, прикосновения — все это надломило его программу, пустило глубокую трещину в каменном барьере. И каждый жест, каждый поцелуй, каждая минута, проведённая рядом, вбивали в неё новые и новые клинья, разрушая до основания. Наташа на вид хрустальная, но на самом деле стальная как его бионическая рука. У неё внутри стержень несокрушимый, воля и стремление бойца, а ладони мягкие и прикосновения нежные. Она сбила с Зимнего Солдата непроницаемую маску, но не той силой, которой ее на него надели, не физической. Той внутренней, что заставила его вспомнить. Если не прошлое, то эмоции, которые испытывал человек, пока не стал наполовину машиной. Он был потерян, пока она не нашла его. Солдата без имени, без дома, без семьи. Все, что у него было, — туманная пелена в голове, сквозь которую продирался его несущийся поезд. Бешеный, летящий на всех парах вперёд, но уже без него. Он никогда не остановится, никогда не сойдёт с рельс. И тот человек со светлыми волосами останется там, в последний раз посмотрев и прокричав что-то на другом языке, так и не дав ответов на его вопросы. Небо понемногу светлело, часы показывали начало восьмого. Солдат знал, что, находясь за пределами своей камеры, уже сильно рисковал. Но если не вернётся до рассвета, их могут обнаружить. И тогда конец всему. Конец его миру, сосредоточившемуся в этой крошечной необжитой квартирке, конец его жизни, отныне принадлежавшей девушке с волосами цветом как осень в России. Осторожно поднявшись на металлическом локте, Солдат подхватил Наташу под спину второй рукой и бережно уложил на подушку. Укрыл мягким пледом, чтобы она не замёрзла, и, поддавшись внезапному внутреннему порыву, наклонился над ней, невесомо касаясь тёплой щеки. Губы спящей Наташи дрогнули в улыбке. Она повернулась набок, обхватывая подушку обеими руками, и шумно вздохнула. До звонка ее будильника чуть больше получаса, есть время ещё немного поспать. Солдат смотрел на неё несколько секунд, после чего все же пересилил себя и отвёл взгляд. Собрал разбросанную по полу одежду, спешно натянул на голое тело и выскользнул в окно призрачной тенью.

***

За четыре дня с того момента он видел Наташу в штабе десять раз. Шесть раз чувствовал приятный аромат рыжих волос, когда она оказывалась рядом. Дважды коснулся её руки, проходя мимо по коридору. Вроде как случайно — задел, не заметив. Раз восемь поймал взгляд ярко-зелёных глаз, устремленный на него. У него была секунда, доля секунды, после чего она должна была отвернуться, чтобы не привлечь внимание руководства. И ни разу так и не остался с ней наедине, даже чтобы просто поговорить, пока на четвёртый день под конец общей тренировки она, изловчившись захватить его в удушающий со спины всего на секунду, не прошептала над самым ухом: — Твоя раздевалка. Когда все разойдутся. И тут же была отброшена на несколько метров в сторону. Но, к счастью, успев перегруппироваться, приземлилась на ноги. Довольная, словно так и было задумано. В раздевалке Солдат намеренно задержался дольше, чем обычно. С особой тщательностью сложил тренировочную одежду, с армейской аккуратностью оформил все в стопку. Развернул и свернул заново несколько раз, дожидаясь Наташу и уже сомневаясь, что правильно понял ее слова, но дверь за его спиной наконец скрипнула. Солдат обернулся. Романова проскочила в узкий проем беззвучно, опасливо озираясь по сторонам. Она выглядела взволнованной, но ровно до того момента, пока не поймала взгляд изучавших ее голубых глаз. Губы девушки растянулись в улыбке. — Что такое? — с ноткой беспокойства в ровном голосе спросил Солдат. Наташа улыбнулась ещё шире. — У меня есть кое-что для тебя. Точнее, кое-что твоё. Достав из-за спины сжатую в кулак руку, вытянула ее перед собой. Помедлив несколько секунд, раскрыла ладонь, наблюдая за реакцией Солдата по его лицу. Звякнула длинная цепочка. В руке Наташи лежал небольшой американский военный жетон образца Второй Мировой. Солдат растерянно нахмурился, между его бровей залегла сосредоточенная складка. Поднял взгляд на Романову, потом снова посмотрел на жетон. Осторожно взял его с недоверием, повернул к себе стороной с гравировкой.

James B. Barnes 32557038 DOB 10/03/1917 Trenton, NJ

— Джеймс Барнс, — задумчиво прочитал он совсем тихо, но вдруг его глаза буквально засветились, брови изогнулись в удивлении. — Сержант Джеймс Бьюкенен Барнс, сто седьмой пехотный! Наташа с восхищением смотрела, как прояснялось его лицо, и не могла сдержать счастливую улыбку. Он был все ещё озадачен, растерянно вертел в руках свой жетон. Хмурясь, снова и снова читал написанное на нем, словно не мог поверить глазам. — Сержант Джеймс Барнс, номер три два пять пять семь ноль три восемь, родился в тысяча девятьсот семнадцатом, получил назначение в сто седьмой в сорок третьем году в Нью-Джерси, — повторил он, поднимая взгляд на Наташу. — Ты вспомнил, — просияла она. Солдат обхватил руками ее талию, опуская тяжелую голову на ее плечо. Полупрозрачные глаза плотно прикрыты, пушистые ресницы щекотали тонкую кожу на сгибе шеи. Улыбаясь, она обвила его шею, довольная тем, что наконец не видела на его лице боли. Он сжал жетон в ладони. Уткнувшись в ее ключицу с глубоким вздохом, крепко прижал девушку к себе. Возможно, даже чуть крепче, чем нужно. У Наташи на секунду перехватило дыхание. — Джеймс... — прошептала она, чтобы попросить его ослабить хватку, но он поднял ее над полом бионической рукой и поймал ее губы, заключая в поцелуй. Прикосновения были исполнены непривычного трепета и казались тягучими как мёд. Наташа провела по его руке из плоти, чувствуя каждую вену под тканью кофты. Выудила жетон за цепочку, наматывая на запястье, и положила его раскрытую ладонь на своё бедро, обхватывая Барнса ногами за пояс. — Наталья... Ручка двери за ее спиной тихо щелкнула, и девушка вздрогнула, отстраняясь. Тут же соскочив на пол, обернулась на дверь. Затаила дыхание, переводя взволнованный взгляд на Барнса. — Ты слышал? Джеймс сразу же разжал руки. Прислушался, насторожившись. В два шага пересёк раздевалку, взглядом приказав Наташе замереть. Беззвучно опустил ручку. Потянул на себя, открывая дверь. Коридор был пуст. — Может, сквозняк, — предположил он все ещё настороженно, закрывая дверь. Наташа побледнела. Облокотившись о шкаф, вжалась в него спиной, чувствуя стук сердца где-то в горле. — Надеюсь.

***

На следующий день Наташа пришла на свою тренировку с Солдатом на четверть часа раньше обычного и все это время не знала, куда себя деть. Она переодевалась так медленно, как могла, несколько раз перевязывала волосы, чтобы потянуть время и успокоить бешено бьющееся сердце. Минуты тянулись невыносимо долго. Когда она зашла в зал, Джеймс был уже там. Разогревал руки, хоть ему, в принципе, и не требовалось. И не повернулся, хоть и слышал шаги. Никогда не поворачивался. Слишком рискованно. Лишний взгляд мог выдать. Особенно после того, что было в раздевалке. Сквозняк или нет? Наташа не знала. Надеялась на шалость ветра, обман слуха, на что угодно, только бы не лишние глаза. Это означало бы конец, финал. Отстранение в лучшем случае, ссылка — в худшем. И в любом случае — потеря всего, что имело в жизни значение. — Разминайся, — сказал Джеймс отстранённо, наконец, обернувшись. Романова вновь услышала тон Солдата в его голосе. — Хорошо. Они не могли начинать, пока не появится Зеленов. Не задаст вопросы, не спросит о состоянии, готовности к тренировке. Он обычно приходил к самому началу, даже немного заранее, но почему-то именно в этот раз впервые за все время задерживался. Напряжение в воздухе было таким плотным, что, казалось, можно было разрезать его ножом. Когда дверь зала наконец распахнулась через несколько минут, и вместо подполковника Зеленова вбежало полторы дюжины солдат в полной экипировке, Наташа испуганно растерялась. Замерла на месте, как вкопанная, не сдвинувшись ни на шаг. По ее лицу полились слезы, и она закрыла его ладонями, осознавая, что сейчас будет. Двое подбежали к Джеймсу по бокам. Подхватили его под руки, чтобы завести за спину и обездвижить, но он среагировал быстрее. Схватив одного за горло, а второго за ремень жилета на груди, ударил головами друг о друга и бросил на пол, отталкивая их упавшие на пол автоматы ногой. — Стоять, Солдат. Он уже занёс руку, чтобы отбиться от двух других, подошедших со спины, но голос Степановой заставил его помедлить. Обернувшись, он увидел, что Наташу по рукам и ногам держали трое. Полковник неспешно приближалась с нацеленным на голову девушки пистолетом в руке. — Тронешь ещё кого-то из наших людей хоть пальцем — и я нажму на курок, — предупредила она, и глаза Барнса налились кровью. — Подчинишься — и с ней все будет в порядке. Ее отпустят, как только тебя уведут. Наташа сквозь слезы видела, как напряжено было все его тело, как сократились мышцы и заходили желваки. Сильные руки сжались в кулаки до побеления костяшек на живой руке. Она знала, что парой движений он мог бы раскидать их всех. Но по глазам видела, что не станет. Степанова ухмыльнулась, довольная тем, что правильно расставила акценты. Она знала, что Зимнего Солдата не смутит и сотня дул, направленных на него, но заставит слушаться один-единственный Макаров у виска Романовой. Она сделала жест, и его с глухим звуком опустили на колени, ногами прижимая к полу. Скрутили, заводя руки за спину и перехватывая запястья плотными ремнями, которые он не должен был разорвать. Барнс ничего не сказал и больше не сопротивлялся. Дышал часто и глубоко, как загнанное дикое животное, смотрел на Наташу сквозь невыносимую боль, одними губами повторяя «прости». Дуло пистолета холодило ее висок, крепко державшие за плечи руки офицеров не давали ватным ногам подкоситься. Время тянулось невыносимо долго, а вид скрученного на полу Джеймса заставлял сердце разрываться. — Прошу, Лидия Петровна, умоляю Вас, — вырываясь, закричала Наташа сквозь всхлипы, — накажите меня, его не трогайте! — Молчать, Романова. Ты подвела нас, подвела свою страну, нарушив все указания. У тебя нет права голоса. — Лидия Петровна, умоляю, пожалуйста! — повторяла Наташа. — Делайте со мной что угодно, но не трогайте его! Накажите меня, но не его! Лидия Петровна! Степанова смотрела на неё отчужденно. Каменный взгляд не выражал ничего, противореча приподнятому в ухмылке уголку тонких губ. — Вас обоих накажут, хоть и по-разному, — сказала она сухо. Все тело Наташи обдало жаром, глаза опухли от слез настолько, что вместо четкой картинки остались лишь размытые силуэты. Она продолжала кричать и вырываться из рук державших ее солдат, что было силы. Грубо развёрнутые плечи и локти уже сводило от боли, голос срывался на хрип. Звук первого удара рассек воздух как раскат грома. Копна темных волос Барнса взмыла в воздух и тут же опустилась вслед за безвольно повисшей головой. На его бледной щеке начал краснеть неровный след, и Наташа вновь подскочила. — Прошу, умоляю, отпустите его! Плечо девушки хрустнуло и она, взвыв от прострелившей все тело боли, бессильно упала на колени. Барнс рефлекторно дернулся, но был вновь осажен тяжёлым ударом по лицу и видом приставленного к голове Наташи пистолета. Взгляд голубых глаз растерянно и гневно метался по залу, не выдерживая вида плачущей на полу Романовой. — Вот видите, Солдат, — заговорила Степанова, поворачиваясь к нему. — Гораздо лучше просто исполнять то, что приказывают. За неповиновением неизбежно следует наказание. Барнс готов был разорвать ее на части голыми руками, если бы был хоть на пару метров ближе к Наташе и мог успеть закрыть ее от пули. Он знал, что полковник нажмёт на курок, если он даст ей повод, а потому лишь гневно выжигал глазами фигуру женщины в темно-зеленой униформе, чувствуя, как каждый всхлип девушки резал его по живому. — Наталья, — прохрипел он бессильно, надеясь поймать взгляд зелёных глаз ещё хотя бы один раз. — Джеймс... — прошептала она почти беззвучно с невыносимой болью в голосе. — Уведите его, — скомандовала Степанова. Барнса рывком подняли на ноги. Резко развернули, толкнули в спину. Довольно грубо, наверное. Он уже не чувствовал. Уходя, он слышал, как Наташа кричала.

***

Наташа увидела его снова через два дня. Ее привели в отдел экспериментальных методов в бункере под сан частью. Туда, где его пытавшееся окрепнуть сознание вновь разрывали, пытались перекодировать. Задать новую, более устойчивую к воздействию из вне программу. Чтобы на этот раз Джеймс Бьюкенен Барнс не смог разбить броню Зимнего Солдата. Когда Наташу, бледную как мелованная бумага, с перебинтованным плечом и обезвоженную от нечеловеческого количества выплаканных слез, завели внутрь, он был прикован к своей капсуле по другую сторону непроницаемого стекла. Связанный толстыми ремнями по рукам и ногам, он не видел ни Наташу, ни полковника Степанову. Казалось, он, неосмысленно водя взглядом по помещению, вообще ничего перед собой не видел — таким разбитым он выглядел. На бледном лице выделялись темно-фиолетовые синяки, волосы прилипли ко лбу, испачканные в подсохшей крови. Зная скорость его заживления, не сложно было догадаться, что все раны свежие. Его били, организм регенерировал, и его били снова. Все это время. Наташа заплакала, безвольно облокотившись здоровым плечом о бетонную стену. Смотреть на то, что сделали с ним, с ее Джеймсом, было невыносимо, но эти два дня она провела в ужасе, что больше никогда его не увидит, а потому теперь цеплялась за каждую секунду. Она не могла поверить, что он сдался. Ждала, что вот-вот сильные руки разорвут оковы, раскидают докторов и охранявших их солдат, и он спасётся. Но Джеймс недвижно лежал в своём металлическом гробу, закованный. Лишь грудь чуть приподнималась при каждом вдохе, и губы шевелились едва заметно. — Ты слышишь? — спросила Степанова, заметив, как Романова насторожилась. — Он много раз звал тебя за это время. В основном бессознательно, конечно. Наташа уставилась на него сквозь толстое стекло, приложив ладонь ко рту, чтобы заглушить всхлипы. — Сержант Барнс, Джеймс Бьюкенен, три два пять пять семь... Его голос тихий, совсем слабый. Хриплый, как будто сильно простуженный. Лучше бы он простудился. Наташа знала, что он сорвал голос криком, сопротивляясь все это время, и не смогла сдержать бессильных рыданий. Сползая по стене, она отвернулась, закрывая лицо ладонями, но Степанова резко развернула ее обратно. — Не смей отворачиваться, — сказала она над самым ее ухом, до боли сжимая жесткими пальцами больное плечо. — Сейчас он ещё помнит тебя, но это ненадолго. Скоро все будет готово, и ему сотрут память о тебе. А ты будешь смотреть. У Наташи не было сил протестовать. Она прислонилась лбом к холодному стеклу, закрывая руками рот и жадно хватая носом воздух. — Джеймс Бьюкенен, три два пять пять семь ноль три восемь ... сержант... В проёме появилось несколько человек в белых халатах, среди них был доктор Дорофеев. Бросив печальный взгляд на Романову, тень исхудавшего тела которой сливалась с темно-серым бетоном, он посмотрел на Степанову и жестом дал понять, что все готово. Полковник одобрительно кивнула. Положила руку на шею Наташи, придерживая так, чтобы она не отвернулась, и выжидающе посмотрела на засуетившихся докторов. Их белые халаты торопливо замелькали в ледяном свете неоновых ламп под потолком. Щёлкнули какие-то кнопки, послышался лязг металла, и на голову Джеймса стали опускаться заряженные током пластины. Его рассеянный взгляд вдруг за секунду прояснился, исполненный ужаса. Метнулся из стороны в сторону, зацепился за окруживших его людей. — Не надо, только не опять... — Зажмурившись, он обессиленно откинул голову на опору. — Наталья... Услышав своё имя из его уст, Романова подскочила, широко распахивая глаза. Дёрнулась к закрытой изнутри двери, сама не зная зачем, но была тут же остановлена сильной рукой. — Стой где стоишь. Пластины опустились на лицо Джеймса, крепко обхватывая его по бокам. Доктор Дорофеев кивнул, и один из его помощников опустил рычаг. — Наталья! — Джеймс... Ток ослепил ярко-голубым, разом отражаясь от всех стен и озаряя помещение как молния. Кулаки Джеймса плотно сжались, тело выгнулось настолько, насколько это позволяли сковавшие его ремни. Сначала он держался, закусив до крови губы, но через несколько секунд все же закричал, окончательно разрывая в клочья израненную душу Наташи. Она не знала, сколько времени это длилось. Счёт минутам потерялся, все звуки слились в один невыносимый вопль, заглушаемый стуком ее сердца. Трещина в вывихнутом плече больше не болела, рука Степановой на шее не доставляла дискомфорта. Горячие слёзы остыли и высохли на лице, ком в горле не давал ни вдохнуть, ни выдохнуть. Возможно, Наташа тоже кричала. Трудно сказать. Дорофеев, записав что-то на листе, вновь дал команду, и помощник поднял рычаг. Все разом выключилось, ток перестал поступать, стало тихо как в склепе. Дымящиеся пластины поднялись на несколько сантиметров от обожженного лица Джеймса, не выражавшего больше ни единой эмоции, даже боли. Ни-че-го. Степанова разжала руку. Скрипнув ключом, открыла дверь и подтолкнула Наташу в спину. — Давай. Иди к своему ненаглядному. Романова пошатнулась на ватных ногах, но устояла, вцепившись в стену ногтями в последний момент. Вытерла опухший раскрасневшийся нос. Шаг, ещё шаг. Непослушные подворачивающиеся ноги сами понесли вперёд, переходя на бег. Оттолкнув так некстати оказавшегося на пути Дорофеева, Наташа упала на колени рядом с капсулой, схватилась за все ещё намертво пристегнутую холодную руку. — Джеймс! — позвала она, сжимая ее в ладонях. — Джеймс, пожалуйста, посмотри на меня! Джеймс! Романова думала, что выплакала весь запас влаги в организме, но обжигающие капли вновь покатились по ее щекам. Она продолжала трясти его руку, звала по имени, кричала что-то ещё, но он не отзывался, вообще никак не реагировал. Обступившие их доктора молча наблюдали. Никто не решался подойти. Послышался глухой стук каблуков по бетонному полу, и Наташа обернулась, поднимая голову и встречая довольный взгляд Степановой. — Что вы с ним сделали? — спросила она дрожащим голосом, не выпуская его холодную ладонь. — То, что должны были, — ответила полковник и перевела взгляд на Барнса. — Доброе утро, Солдат. Голубые глаза распахнулись, едва он услышал команду. Посмотрел на Наташу ничего не выражающим взглядом, затем на Степанову. — Я готов отвечать.

***

Вместо эпилога Ни Лена, ни Марина, ни даже Оля Наташе больше не завидовали. Не смеряли презрительными взглядами, стоило ей пройти мимо, не обсуждали за спиной. Рассказы об ее связи с Зимним и том, как она закончилась, разлетелись по штабу быстрее, чем лесной пожар, и сострадание вместе с женской солидарностью взяли верх над злорадством. Наташа по-прежнему была лучшей из них, работала ещё больше. До сбитых в кровь рук, до гематом, до седьмого пота. Теперь ее питали не амбиции и желание всем нравиться, а злость и внутренняя пустота, которую она пыталась хоть чем-то заткнуть. Перебить душевную боль физической, лишь бы только не чувствовать, как ледяной ветер свистит сквозь зияющую дыру в груди. — Товарищ полковник, — заговорил как-то Зеленов, — разумно ли это? Девочка ещё молодая, наивная даже... Не на шутку взволнованный состоянием подопечной, после очередной тренировки он лично пришёл к Степановой в кабинет, что делал крайне редко и только в случаях экстренной необходимости. Скованно попросил разрешения войти, по полкам разложил свою обеспокоенность ситуацией. — В этом возрасте любовь так много значит, — добавил он в конце. — Этот случай... сломал Романову. Степанова устало вздохнула, посмотрев на него из-под коротких ресниц. — Ничего страшного, товарищ подполковник, — ответила она почти пренебрежительно. — Поплачет и забудет. Поломанные кости, срастаясь, становятся крепче.