За 10 лет до основных событий
1357 год
Франция
Громкий хохот подвыпивших гостей отражался от стен и звенел в ушах Филиппа. Сегодня он целый день провел на конюшне и, казалось, насквозь пропах навозом и конским потом. Третий день он работал как последний виллан*: дорогой дядюшка, посчитав его ответ на несущественный вопрос слишком дерзким, отослал его на скотный двор. И вот сейчас он брел на непослушных от усталости ногах с надеждой перехватить хоть немного еды и вина и завалиться спать на любую пригодную для этого поверхность. Едва войдя в трапезную, Филипп понял, что безнадежно опоздал. Ужин был окончен, женщины удалились на свою половину, слуги неспешно убирали со столов, а на возвышении, где стоял стол дяди и самых приближенных его рыцарей, осталось не больше пяти человек. Есть хотелось нестерпимо, и юноша уже нацелился на небольшой кусок вяленого мяса и ломоть ржаного хлеба на ближайшем столе, как его грубо окликнули. Филипп пожалел, что не проследовал сразу в комнату, но обернулся. Дядю злить не следовало, особенно — когда он был не трезв. Несмотря на то, что в трапезной было натоплено и надышано, по спине пробежал привычный холодок. Филипп приблизился к столу, за которым сидел дядя, и остановился в нерешительности. — Так это он и есть… сын твоего сводного брата? — спросил незнакомый юноше рыцарь его дядю. — Да, Фил-лип… — И сколько тебе лет? — теперь любопытный рыцарь обратился уже к нему. — Четырнадцать. — А выглядишь старше… И глаза… — Маткины у него глаза, — отвратительно икая, вмешался дядя. — Красивая была, зараза. Братишку моего мне предпочла. Филипп сжал руки в кулаки. Он ненавидел, когда дядя в разговорах упоминал его родителей. Отца, погибшего в стычке с англичанами, юноша не помнил, а вот так говорить о маме, которая была самым светлым человеком в его жизни и ушла совсем недавно… Его движение не осталось незамеченным. — Ты глазами то не сверкай, щенок! Не то вместо ратных подвигов будешь вечно навоз разгребать. Друзья дяди снова пьяно расхохотались, а потом один из них что-то зашептал на ухо дяде, и тот как-то нехорошо усмехнулся. Филипп сделал два шага назад, чтобы незаметно скрыться, но его не отпустили. — Стоять! — голос дяди, еще минуту звеневший злостью, вдруг разительно изменился, став тихим и даже ласковым. — Я тебя не отпускал. Подойди. Филипп с опаской глянул на неуверенно поднявшегося с высокого кресла дядю, но перечить не решился. Четверо других мужчин следили за ним как матерые волки за оленёнком. Дядя тем временем приблизился к нему вплотную и, вдруг вскинув руку, резко потянул за длинные взлохмаченные кудри, заставляя юношу зашипеть от боли и запрокинуть голову назад. — Смотрите, какой ягненочек, а уже зубы показывает! — проговорил дядя все так же ласково. — Перечит мне…родному дяде, который поит, кормит, одевает, да еще мужчину из него делать пытается. Друзья одобрительно загудели. — Из своего сына достойного рыцаря сделал, и из тебя сделаю. Филиппу, чтобы не застонать от ощутимой боли, пришлось закусить губу. «Неужто и своего сына-наследника, который теперь в столице при дворе служит, так ласково обучал?» — Согласен? Филипп сглотнул, но даже и не думал кивать. — Гордый… А где будет твоя гордость, если мы сейчас с тобой, как с девкой развлечемся? Филипп рванулся из удерживающих рук, отлично понимая, что имеет в виду дядя, но тот не дал, жестко притянул к себе, оглаживая его поджарый зад под шерстью туники. — Строптивый… люблю таких. — Дядя вдруг принюхался и брезгливо сморщил свой выдающийся нос. — Это от тебя что ли навозом и псиной несёт? Филиппа так же грубо, как минутой ранее притягивали, оттолкнули. — Иди вымойся, не позорь меня. А продолжить мы с тобой всегда успеем. В спину убегающему мальчишке летели свист и пьяные пошлости, а он, забывший от ужаса о голоде и жажде, уже несся прочь из главной залы, а потом — вверх по темной витой лестнице, пока не наткнулся на сидящего на ступеньках Жака. — От дяди бежишь, — утвердительно сказал мальчишка. — Д-да… — Напугал? — Он… он — Можешь не объяснять. Снасильничать пытался? Филипп уставился на друга огромными голубыми глазами и чуть кивнул. — И чего так смотришь-то? Я тебя всего на два года старше, а уже всё на своей шкуре испытал. Филиппа ноги не держали и он тоже опустился на холодную ступеньку рядом. — Он тебя… — И не раз… Что теперь — реветь?.. Да и кричать бесполезно. В этом доме всё в его власти. Мы мужчины и будущие рыцари, а он наш опекун. Благодетель, — зло фыркнул Жак. — Мы от него полностью зависимы до посвящения. Филипп только обреченно кивнул. Друг был прав. Они оба заложники своего происхождения. И если он, Филипп, хотя бы родная кровь для дяди, то Жак — всего лишь сын дядиного вассала, погибшего, защищая своего сюзерена, а тот в благодарность и приютил сироту. Филипп наивно считал это благородством… а оказалось — тот пользует Жака как девку. Кулаки снова сжались сами собой. — Эй, Фили, ты чего молчишь? — потряс его за плечо друг. — Да не дрожи, пойдем к себе. Там детей кормилица искупала. Пока вода не совсем остыла, ополоснешься, несёт от тебя. — Пойдем, поздно уже. Юноши прошли по холодному гулкому коридору, пока не оказались у невысокой тяжелой двери. Посреди комнаты, которую Филипп делил с Жаком и еще с двумя мальчишками-пажами, стояла лохань с водой. Жак сунул в неё ладонь и присвистнул. — Лезь давай, теплая еще. Филипп стал быстро разоблачаться. Грубые крестьянские башмаки, шерстяная туника долой, последними стащил пропахшие потом брэ* и чулки, изрядно помучившись с запутавшейся шнуровкой. Друга он никогда не стеснялся, а потому не заметил, с какой заинтересованной улыбкой смотрит на него Жак. Вода действительно была еще теплой, а мыльный корень извели не до конца, потому мылся Филипп с удовольствием, смывая с с себя грязь и усталость долгого дня, не замечая привычного уже сквозняка и громкого завывания ветра за окном. Осень выдалась ранней и хмурой, старые шпалеры на стенах не спасали от холода. — Ну, вылазь давай, хватит уже нежиться, чай, не дама, — поторопил друга Жак. — Погоди, сейчас, — отозвался Филипп, с наслаждением промывая непокорные кудри. Друг подал небеленую холстину и Филипп спешно вылез из лохани, сразу же начиная активно растирать тело: нельзя позволить холоду пробраться под кожу. На освободившееся место тут же влез Жак. — Эх, давно не мылся, — проговорил он. — Скоро вши сожрут, как старика Шарло на конюшне. Филипп подошел поближе к очагу, в котором ярко пылал огонь, и стал осторожно сушить кудри краем холстины. — Жрать хочется… — Загляни за полог. Я там тебе немного вина оставил и кусок пирога с ревенем. — О, спасибо. Филипп быстро прошел к кровати и увидел на полу искомые вкусности — Вкушно… — Ты рубаху одевай и ложись. Застудишься, меня твой дядя на ремни порежет. Филипп, как был, с кубком в одной руке и куском пирога в другой, юркнул за полог кровати. — Уже… Скоро раздалось громкое топанье босых ног и с другой стороны на исполинскую кровать, где при желании могло уместиться пять подростков, юркнул Жак, предварительно загасив одинокую свечу на колченогом грубом табурете у кровати. Комната погрузилась во тьму, разбавляемую мутным светом луны. — Дай оботрусь. Филипп передал холстину другу и продолжил с упоением жевать, во рту с раннего завтрака маковой росинки не было. Жак же устроился на плоских подушках и принялся разглядывать друга. Тот, наскоро перекусив, натянул на себя чистую рубаху, что была оставлена прислугой, и укутался в одеяло до глаз. — Холодно… — Эх, я ж говорил. Жак закончил обтираться, но рубаху натягивать не спешил, только придвинулся ближе к дрожащему другу. — Давай согрею… — М? — Иди, говорю, ближе. Рядом спать теплее. Филипп с готовностью подчинился, прижимаясь бедром к бедру друга. Жак обнял его поперек груди. — Лучше тебе?.. — Ага, спасибо. Завтра снова на конюшню. — Потерпи, скоро эта неделя кончится, а с ней и наказание. — Ты не знаешь, дядя в поход не собирается? — Говорят, что англичане на зиму на свой остров убрались, тише будет. — Лучше б остались… Дядя был бы войной занят, а не… нами. — Не бойся. — Я не боюсь, но не хочу быть для него как… — Девка? — Да. — А ты знаешь… Это может быть приятным… — Приятным? Ты… тебе понравилось? - Филипп приподнялся на локте и уставился на еле различимый в темноте силуэт друга. — Когда не с твоим дядей, а… — Что? Ты… грех ж… — Да не отползай ты, — Жак не дал другу отодвинуться, крепче прижимая к горячей груди. — Не сделаю я тебе ничего… если не захочешь. Немного помолчав, Жак продолжил, заметив любопытно блестящие в полутьме глаза. — Среди его рыцарей есть очень неплохие любовники… — М? — Арман де Кюи, например. — Это тот добродушный великан? Но… — Филипп припомнил, как однажды застал на конюшне конюха с одним из пажей, и в ужасе сбежал, услышав громкие стоны юноши. — Это же больно. — Это когда насильничают и… — И? — Можно делать это руками… — Это ж тоже грех! — А давай попробуем… — Мы? — А ты здесь еще кого-то видишь? — Я… — Я все сделаю сам… дозволишь? Филипп зажмурился и смело кивнул: — Давай. Получив разрешение, Жак задышал глубже и запустил руку в мягкие кудри друга, перебирая. — Не бойся. Филипп чуть не задохнулся, почувствовав теплые губы друга на своей щеке, а потом грубый холст рубахи пополз вверх и рука Жака, — к слову, вовсе не холодная! — скользнула по его животу, груди и снова опустилась к самому бесстыдному. — Ох… — Шшшш… Горячая ладонь Жака обхватила член Филиппа, который сразу же заинтересованно дернулся. Большой палец Жака тем временем мягко обвел чувствительное навершие, ощутимо сжал и начал неспешные движения по всей длине, и Филипп прикусил губу, чтобы шумное дыхание не переродилось в стон. Жан с удовлетворением отметил, что друг расслабился и прижался всем своим обнаженным телом к нему, потираясь откровенно возбужденным членом о мускулистое бедро. Филипп, почувствовав возбуждение друга, протянул руку и уверенно ухватил его влажный от желания член, и стал повторять те же самые нехитрые движения, все сильнее ускоряясь. Вскоре оба юноши выплеснули густые соки, хватая ртом воздух и тихо свистяще постанывая. Продолжая ласкаться, мальчишки так и уснули в объятиях друг друга, согревая влажную кожу теплым дыханием. Проваливаясь в сон, Филипп решил что подобные ласки ему очень приятны. Жак все же прекрасный друг. А вот насилия он не потерпит, не зря же меч так ладно лежит в его руке, а крепкое выносливое тело способно проводить долгие часы в седле. Если он нужен своему дяде лишь в роли конюшего, то скоро им придется распрощаться. Он завоюет себе имя ратными подвигами, совсем немного осталось до посвящения. Всю ночь юному Филиппу Делаво снились бесконечные поля, усеянные трупами ненавистных англичан. Он шел прямо по ним к незнакомому, ощетинившемуся высокой крепостной стеной замку на зеленом холме, над которым кружили два сокола.***
Небо плакало вместе с ним и Этьен был ему за это благодарен. Он стоял над свежей могилой матушки, в которую несколькими минутами ранее опустили гроб с её хрупким холодным телом. Лихорадка съела её — стройную, красивую, и совсем еще не старую, за пару недель. Отец Эврар что-то говорил, но Этьен не слышал. Горе выедало его изнутри. Он чувствовал себя бесконечно одиноким и ничтожным под этим серым холодным небом. В неполные семь он остался единственным хозяином родового замка Шато Вер* на самом краю герцогства Анжу. Приехавший вчера дядя, старший брат матушки, показался Этьену неплохим человеком, но остаться он не мог: его ждал свой замок, свои рыцари, свои вилланы, которых он поклялся защищать. Очередная слеза скатилась по щеке, но Этьен её даже не заметил, зато хорошо расслышал шепот за спиной. Судя по голосам, говорили двое кухонных слуг. — И что теперь с нами будет? — С господином де Эно прибыл отряд из десяти рыцарей. — Нам что с того? — Говорят, они останутся здесь охранять замок и земли молодого хозяина, пока тот не пройдет посвящение. — Это что ж нам так не везет-то! Отец нынешнего графа хорошим господином был и одним из лучших рыцарей короля Иоанна, и матушка его в управлении землями понимала… — Да мал же еще!.. — Да ты на него посмотри. Какой из него рыцарь, да он меч-то не удержит! Тростиночка, весь в матушку, Царствие ей небесное, пошел… — Может, израстёт еще, возмужает. — Ох, сомневаюсь. Больно кость тонкая, да смазливый такой. — Может, найдется и для него защитник. А то этот демон, этот Черный принц* опять вернется и тогда… нам уже ничто не поможет. — Шшшшш, побойся бога. К концу этого диалога Этьен уже давился слезами. А потом, позабыв о том, кто он, и где находится, пошел прочь, и очнулся только у леса. Оказалось, он успел выйти за стены замка и пройти добрую половину лье по дороге, ведущей к деревне. Дождь прекратился и из-за туч выглянуло солнце. Раньше бы Этьен счел это добрым знаком, а нынче изменений вокруг он даже не заметил. Войдя в лес, он бесцельно брел несколько минут, пока не опустился на поваленное дерево. На опушке было влажно, пахло перепревшими ягодами и грибами, высоко в кронах деревьев переговаривались птицы, какой-то мелкий зверек шмыгнул от гнилого пня в чащу. — Я вам докажу, докажу, что достоин зваться господином и рыцарем! Ради матушки, ради памяти отца. Главное, набраться смелости и учиться старательно. Чуткое ухо уловило постороннее движение и Этьен вскинул голову. Неужто его ищут? Да кому он нужен! Умрет сейчас здесь и никто не заметит. — Господин Этьен, вы тут? Вас дядя ищет. Пора за поминальную трапезу садиться. Ну конечно, Мадлон, только она и способна его найти, знает его привычки и тайные места. — Я здесь, — подал Этьен голос и против воли улыбнулся. Мадлон, дочь замкового кузнеца Трюшо, была его единственным другом. Будучи старше на год, она уже работала на кухне вместе с матерью. Сошлись они в раннем детстве, будучи совсем юными и с тех пор почти не разлучались. Мадлон, веселая, любознательная и не глупая сразу же расположила к себе Этьена. Их совместные проделки умиляли весь замок. Эта дружба не очень нравилась матушке, когда она была еще жива, и совсем не нравилась отцу Мадлон, хотя он старался этого не показывать и всячески привечал маленького наследника, даже дал пару уроков кузнецкого дела, но у Этьена мало что вышло. — Вот ты где, пойдем, а то господин Эно гневаться будут. Ты так стремительно ушел с кладбища, что Отец Эврар очень обеспокоился. — Обеспокоился? А почему он раньше не беспокоился, когда матушке его поддержка и совет нужны были. Девочка опустила взгляд, не зная, что ответить, но тут же, блеснув глазами, продолжила: — А те рыцари, что с твоим дядей прибыли, вроде неплохие, — поспешила она успокоить друга. — Молодые и красивые. И капитан их Жиль, основательный такой. — Жиль де Ре. Он меня учить ратному делу будет. — Это же хорошо? — Да. Я должен обязательно обязательно пройти посвящение. — Ты справишься. — Я буду стараться, чтобы матушка и батюшка там на небесах мною гордились. Девочка грустно улыбнулась. — Я верю, что у тебя получится. Этьен кивнул, не испытывая ни малейшей уверенности, ведь ему совершенно не на кого положиться, а те знания, которые у него были — столь ничтожны. Несколько слов на латыни, Закон божий и очень неплохая стрельба из лука. Вот и все его умения, а для того, чтобы быть всесильным хозяином своих земель и суметь защитить своих людей, этого ничтожно мало. А что они будут делать, если вернуться ненавистные англичане во главе с непобедимым Черным принцем? Если бы рядом с ним был отец, да даже близкий человек, доверенный, который бы увидел в нём не только симпатичного мальчишку, но и будущего графа, сильного господина… Мальчик и девочка неспешно брели в сторону замка. Где-то высоко в облаках промелькнул силуэт сокола. Этьен засмотрелся на стремительную птицу. Вот бы ему стать однажды подобием этой благородной птицы и так же зорко охранять свои владения. Вдруг совсем рядом промелькнул еще один силуэт, и маленький граф Этьен д’Октэр с тоскою подумал: «Даже небесные создания не так одиноки, как я». ___________________________________________________Пояснения к главе
виллан — смерд, крестьянин брэ — средневековое нижнее белье Шато Вер (франц.) — название замка переводится как Зеленый замок Черный принц — Эдуард Черный принц. Старший сын английского короля. Военачальник Столетней войны. лье — средневековая мера расстояния.