1367 год
Франция
Колючий северный ветер забирался под плащи, холодил уставшую спину. Небольшой отряд из шести всадников походил бы на отправленную в тыл врага дозорную группу, если бы не неторопливый шаг, с которым он продвигался, и не злобно-скучающие выражения на молодых, но хмурых лицах рыцарей. Отряд уже второй день двигался по землям герцогства Анжу, а на пути его до сих пор не попалось ни одного мало-мальски приличного постоялого двора. Предводитель этого отряда, которого можно было опознать по особой рыцарской выправке и дорогих наручах, что виднелись из-под добротного шерстяного плаща, был еще молод, не старше двадцати пяти. Высокий, крепкий и держащийся в седле с каким-то врожденным изяществом мужчина был красив той мужественной благородной красотой, что ценилась во все времена. Темноволосый, синеглазый, с правильными чертами лица, он вполне мог быть приближенным короля или принца, а на деле был обыкновенным мародером, как и люди, что следовали за ним. Рядом с ним на гнедой кобыле покачивался в седле его близкий друг и побратим. Он тоже был высок и крепок, благородством черт не отличался, но имел отличительную особенность — шрам, что пересекал его лоб и часть скулы. — Черт, уже живот от голода подводит! — проворчал меченый. — Надоело жрать это вяленое мяло да костлявых зайцев, счас бы барашка запеченного… — Опять ты о жратве, Жако… — укоризненно кинул его командир. — Дак я о насущном! Нам бы привал… — К ночи сделаем. — Если б знать, что так все обернется, никогда бы не пошел на службу к Черному принцу* и тебе бы не позволил, — продолжил тем временем тот, кого назвали Жако. — Теперь нам уже не быть рыцарями. Королю не нужны перебежчики и предатели французской короны.** — Мир в Бретиньи*** подписан и теперь уже ничего не изменишь, — парировал командир тоном человека, привыкшего отдавать приказы. — Тогда, восемь лет назад, без денег куда нам было податься? Мы бы с тобой с голода сдохли бы, кабы не Черный принц. Научились мы у англичан многому, да и платил он хорошо. — Твоя правда, хорошо. Но когда обратно на свой остров собрался, только тебя с собой позвал, как хорошего воина и стратега. А остальных, — Жак кивнул на их маленький отряд, — просто выкинул, как старые сбитые сапоги. А они, между прочим, как и мы, дворяне. Да — наёмники. Да, скрывают свои настоящие имена за звучными прозвищами, но получше многих англичан будут. — Вот потому я с вами и остался и всех, кто пожелал встать под моё начало, повел за собой. И пока всех все устраивало… — А что нам оставалось, Ла неж? **** Только вот теперь для всех мы грабители и насильники… И о посвящении можем забыть навсегда. Увидев, как помрачнел друг, Жако замолчал. А Филипп Делаво, по прозвищу «Ла неж», который из сына рыцаря превратился в мародера, скрыл лицо в глубоком капюшоне плаща. Тогда, восемь лет назад они с Жаком просто сбежали, прихватив пару кинжалов, мечи, щиты, луки и лошадей из конюшни его драгоценного дядюшки. А за день до судьбоносного побега случилось то, о чем до сих пор взрослый уже теперь Филипп старался не вспоминать. Именно той теплой тихой ночью озверевший от безделья и переизбытка вина дядюшка заявился в их с Жако спальню, предварительно отослав друга на конюшни. И если бы дядюшка был один, ему, крепкому юркому парню, удалось бы справиться с пьяной мразью и сбежать. Но предусмотрительный дядюшка был не один, а с парочкой особо приближенных вассалов. Как только эти трое ввалились в комнату, громко переговариваясь и гогоча, Филипп понял, для чего они явились. Это уже случалось раньше. Дядя, разозленный сопротивлением несговорчивого племянника, уже не раз зажимал его по темным углам замка с намерением не просто облапать, а попользовать, как девчонку. И если с четырнадцатилетним племянником он еще церемонился, то через пару лет похоть совсем затуманила ему разум. Мальчишка, который расцветал с каждым днём, все больше походя на свою красавицу мать, брезгливо смотревшую на богатого поклонника и не дававшую притронутся не только к сокровенному, но даже к краю её платья, а потом и вовсе выбравшую брата, был уж слишком желанной и слишком легкой добычей, чтобы не мечтать добраться до его юного тела. А уж когда он увидел племянника обжимающимся с другом Жаком, просто озверел. Позволять чумазому мальчишке то, в чём он отказывал ему. Противостоять трем крепким мужчинам Филипп не мог. Он пинался, лягался, кричал, бился под пьяным насильником, но удерживаемый за руки и за ноги, не мог ничего, кроме как блестеть глазами и плеваться проклятиями, не позволяя вонючему рту дядюшки завладеть его губами. Было больно… но больше противно. Он, стараниями Жака, уже давно не был робким девственником, но такой грубости и боли еще не испытывал. Поняв, что сопротивление бесполезно, Филипп, закусив губу до крови, терпел, пытаясь не разреветься. Ведь он знал, что все должно быть по-другому, так, как у них с Жако — пусть быстро и суетно, но всегда сладко, а иногда и нежно, когда у Жако есть настроение и он льнёт к нему, шепча, какой он красивый. Слава Пресвятой деве, что дружки дяди были настолько пьяны, что просто уснули вповалку на полу, не воспользовавшись щедрым предложением своего сюзерена: … «Попользовать эту шлюху». Уже на следующую ночь молодые люди покинули негостеприимный проклятый замок. Повторений случившегося Филипп бы просто не вынес. Перерезал бы глотку спящему дядюшке. Когда верный Жак предложил побег, Филипп согласился с этим отчаянным шагом, надеясь на лучшее. Куда угодно, но только не оставаться в этих стенах. — А может, стоило остаться на зиму в том замке в Берри? Хозяин там древний старик, да и сопротивления практически не оказали. А какие там девки сладкие, даже мне приглянулись!.. Разглагольствования друга вернули Филиппа в дождливую холодную реальность. — Им и самим жрать было нечего, а еще мы на всю зиму… — Раньше тебя это мало волновало. — На зиму стоит искать что-то более основательное и богатое, чем те замшелые, пропахшие мочой старого графа развалины, — объяснил Филипп. — Может, ты и прав, но пока я это основательное не вижу, — огляделся по сторонам Жако. По практически пустым дорогам, (если не считать редких путников), они не спеша тащились, пока не пошел мелкий промозглый дождь, а дорога не вильнула к холму, над которым высился неприветливый, но такой сейчас необходимый лес. — Все, привал. Переночуем здесь. А с утра решим, куда двинемся дальше, — отдал распоряжение Филипп и его люди спешились. — Алан, Клод, за вами — дрова и костер. Клерман, Пьер, лошади на вас. А мы пойдем подстрелим что-нить съестное. Перекусили чем бог послал под шум дождя и треск костра. На дежурство сегодня первым заступил Клод, а Филипп, пристроив старый плащ на крепкие ветки в виде навеса, привалился спиной к крупному стволу старого дуба. К подобным ночлегам им было не привыкать. Вскоре, проверив все ли в порядке, к нему скользнул Жако, привычно навалившись всем своим горячим и крепким мускулистым телом. Доспехи были сняты и уложены так, чтобы вездесущий дождь не добрался на них. И теперь, оставшись только в суконной тунике, Филипп уже почти соскользнул в сон, когда его паха коснулась тяжелая ладонь. — Хочешь? — прозвучало у самого уха. — Нет, Жако, давай спать. — Устал? — Есть немного. Не обижайся, но давай останемся только друзьями… без этого всего. — Стесняешься меня? Брезгуешь? — сквозь зубы обиженно прошипел Жако, откатившись от Филиппа, спину которого сразу обожгло холодом. — Не сердись, не тянет меня к тебе боле… Сам же знаешь, что дружба важнее. — Раньше мы все это отлично совмещали. Или… это тот парнишка, паж старого графа… Понравился тебе? — Понравился… — Значит, променял меня на молодых и смазливых, точно девки… — уже спокойно проговорил Жако. — Ты же знаешь… — Знаю. Спи. Как тут уснуть, теперь сон не придет… Недовольство друга Филипп ощущал физически. Обижать его не хотелось, но и подпускать к себе, как к любовнику, Филипп Жако не собирался. Довольно. Детство закончилось, они давно не мальчишки. Филипп определился с предпочтениями, а совсем недавно, месяц назад, и с желаниями. Тот паж, совсем юный мальчишка, зацепил в нем что-то, и Филипп, на минуту поддался слабости и пообещал взять его с собой. Вовремя опомнился, увидев своего юного любовника следующей ночью в объятиях двух своих рыцарей. Шлюха. Солнце еще только поднималось на небосвод, когда на дежурство заступил Филипп. Костер уже давно догорел и он, чтобы не замерзнуть и размять мышцы, прошелся по опушке, вслушиваясь в звуки леса. Вот ветер качает старую сосну, с севера доносится запах тины и сырости: видимо, там река или болото… Вдруг в эту привычную какофонию вкрались какие-то странные звуки. То ли мельничный жернов где-то заскрипел… То ли… Колесо! Похоже, по дороге, с которой они свернули в лес, действительно двигалась телега. Филипп неслышной тенью пробрался вперед и понял, что он был прав. По глинистому тракту навстречу ему ехала телега, на которой сидели два темных силуэта. Судя по одежде, вилланы. Никак везут провизию. Вот только куда? Филипп замер, когда телега поравнялась с ним, и весь превратился в слух. — …Нам бы зиму пережить! Не зря староста говорит, тяжелая да голодная она будет. Сколько скота померло! — сокрушался один. — Да… Да еще банды эти… — вторил ему другой. — А у нас и защитить некому! Господа из отряда все в Анжер подались за лучшей долей… — Если бы не господин Жиль, да его друг Анри!.. — Хоть с ними молодому господину повезло… — Не говори ерунды! Что смогут два пожилых рыцаря и мальчишка с деревянным мячом против до зубов вооруженных головорезов? — Это да… Да только господин Этьен хороший. Добрый и справедливый. — Кому нужна его доброта, когда людей защитить не может?.. Филипп слушал диалог двух крестьян и понимал, что им несказанно повезло, удача повернулась к ним лицом. Судя по тому, что он услышал, следуют эти двое в плохо защищенный замок. А потому…упускать такой шанс нельзя. Разбудить Жако и шепнуть на ухо план действий было делом двух минут. Худые уставшие крестьяне чуть к праотцам не отправились, когда перед ними будто из-под земли выросли две фигуры в темных плащах с мечами на изготовку. — Куда путь держим?..***
Этьен проснулся засветло. Сейчас в холодное и смутное время, когда столько проблем и бед сыплется на его людей и землю, можно было совсем не ложиться. Заботы не давали расслабиться ни днём, ни ночью. Зима выдалась ненастной, и обещала стать еще и голодной, так как из-за засушливого лета часть урожая оказалась потеряна. Быстро одевшись в простое, но чистое и добротное платье, Этьен умылся холодной водой из старого кувшина, расчесал гребешком, маминым еще подарком, свои длинные светлые волосы и забрал их в хвост, чтобы не мешались. С распущенными он уж слишком напоминал девицу, и уже несколько раз порывался их остричь, но, вспомнив, как любила перебирать их матушка, отступал. Надев невысокие мягкие сапожки, Этьен вышел из своей комнаты и тут же столкнулся с Жилем. — Под дверью дежурите? — Разоспались, Ваша Милость, нехорошо. Дела не ждут, — укоризненно выговорил наставник. — Не начинайте, Жиль, пойдемте лучше к трапезе. — Сегодня следует разобраться с отчетами старосты, — напомнил Жиль воспитаннику, вглядываясь в бледное осунувшееся лицо шестнадцатилетнего хозяина замка. — Хорошо. — И не забудьте, что после утренней трапезы у нас урок. — Я помню. — Этьен обреченно покачал головой. И вот так изо дня в день уже десять лет, с тех пор, как он остался совсем один. И если бы не де Ре, который привязался к юному сироте всей душой, один бог знает, что бы с Этьеном и его землями стало. Первое время Этьену было очень страшно, но опытный рыцарь оказался не только отличным военным. Де Ре разбирался в хозяйственных книгах, умел считать деньги, а ушлых людей чуял за версту и отваживал от юного графа всеми силами. Скоро своими делами он заслужил уважение не только обитателей замка, но и крестьян. А когда спас из загоревшего амбара зазевавшихся детей, стал местным героем и уже через пару лет, несмотря на свои сорок, обзавелся любовницей-поварихой и парочкой бастардов. Жиль де Ре стал для Этьена абсолютно незаменимым и самым родным человеком, хоть и обращался с ним старый вояка жестко, не миндальничал, всегда занимал делами с утра до ночи, учил всему, что умел сам, тихо сокрушаясь, что не сможет сделать из мальчишки настоящего рыцаря. Стратегия, тактика, стрельба из лука — все это давалось Этьену легко. Но как только дело доходило до боя на мечах и рукопашной, стройный, изящный, он разваливался на части. Нет, хилым он не был, но вот мышцы… — Слёзы одни, — говорил, качая головой, Жиль. — Гоняй тебя, Ваша Милость, не гоняй, уж уродился ты таким. Этьен только пожимал плечами и шел в кузню, помогать отцу Мадлон. Завтрак, состоявший из пары яиц, капустной похлебки и разведенного вина Этьену так и не посчастливилось доесть до конца. Жиль, который считал, что легкий голод для занятий на мечах наипервейшее благо, быстро вытащил воспитанника из-за скудно накрытого стола. Этьен пререкаться не стал. Надел легкую кольчугу для нагрузки, наручи, взял деревянный меч, тяжко вздохнул… Видно, никогда не заслужить ему грозный настоящий, как и посвящение. Этьен уже полчаса обливался потом, прикусывая губу от усердия, раз за разом отбивая удары наставника. Ноги увязали в грязи, плечи ныли, но Этьен не отвлекался, замечая легкое одобрение в серых глазах де Ре. — Так. Резче. Что ты как телок?.. Наблюдай, прислушивайся к противнику… — Ухррррррррррррр — Жестче. Следи за моими движениями!.. Так, меся грязь, они все ближе подбирались к замковой стене, припорошенной мелкой пылью утреннего снега. — Господин граф, Ваша Милость, тут Бернард солонину привёз. Жиль, не терпевший, когда его занятия с Этьеном прерывают, выругался сквозь зубы, но меч опустил первым, оборачиваясь на въехавшую во внутренний двор замка тяжелую телегу. — Черт бы тебя побрал! Солонину без Его Милости разгрузить не можете? Парнишка, один из тех самых бастардов, подбежал было к ним, но под осуждающим взглядом отца потупился и отступил назад к телеге. — Простите, что прервали, Ваша Милость, — уважительно обратился он к Этьену, поклонившись. И в этот самый момент случилось то, что в последствие будет являться Этьену в самых жутких кошмарах. Холстина, прикрывающая провизию на телеге, резко приподнялась и из-под неё выскочили двое в доспехах и с оружием в руках. Попавший первым под руку парнишка был тут же отброшен в грязь. Застывший от неожиданности Этьен почувствовал, как его дернули за руку и он в мгновение ока оказался за широкой спиной наставника. — Закройте ворота, немедленно! — крикнул Жиль, спеша навстречу нежданным гостям, держа меч на изготовке. Этьен отчетливо понимал, что расклад сил неровен, но тут со стороны кухни пронёсся в одной рубахе Анри, последний из рыцарей, что пришли десять лет назад в этот замок со своим капитаном, и занял место рядом с ним плечом к плечу. Что-то внутри Этьена оборвалось, и он тоже сделал пару шагов вперед, становясь по правую сторону наставника, сжимая в руке свой деревянный меч. — Идите прочь… В подвал… — крикнул ему Жиль. Но Этьен не слышал. Его кровь бурлила в жилах, может быть, в первый раз за всю его никчемную жизнь. Он готов был умереть прямо здесь и прямо сейчас… И он не отдаст своё так просто. Он защитит своих людей. Ну, хотя бы попытается. — Гляди, какое чудо, Ла неж, — оскалился один из пришельцев, разглядывая тяжело дышащего Этьена. — Отойди в сторонку, малыш, это мужское дело. Второй, высокий и темноволосый молчал, подступая ближе и через секунду бросаясь на наставника, грубо оттолкнул Этьена, который безмолвно упал лицом в топкую грязь двора… _______________________________________Пояснения к главе
*Черный принц — Эдуард Черный принц. Старший сын английского короля. Один из военачальников Столетней войны ** «Перебежчики французской короны» — или бриганды. Увы, тогда реальность была такова, что многим обедневшим французским рыцарям, не умеющим ничего, кроме как сражаться, приходилось продавать свой меч, а вместе с ним — и свои умения, английскому военачальнику Эдуарду Черному принцу ***Мир в Бретиньи — мирный договор во время Столетней войны, подписанный 8 мая 1360 года возле французской деревни Бретиньи полномочными министрами короля Англии Эдуарда III и дофином Франции Карлом V. Положил начало 9-летнему перемирию в Столетней войне. ****прозвище Филиппа — Ла неж. То есть — Снег. Ла неж (франц.) — снег