***
Этьен осторожно постучал в комнату, которую занимали Пьер и Мадлон с маленьким сыном. Всё же, одаривать близких на Рождество — прекрасная традиция, и начать Этьен решил именно с Мадлон, которая на протяжении долгих лет была ему наперсницей, спасительницей, почти сестрой. — Войдите! — раздался из-за двери приглушенный голос Мадлон. Этьен вошел и умилился, увидев как подруга пеленая угукает со своим первенцем. — А вот и Его Светлость к нам пожаловал, — улыбнулась Мадлон, обращаясь к крепкому бутузу, глядящему на вошедшего серыми отцовскими глазами. Этьен немного неуютно чувствовал себя рядом с младенцем. Он подспудно побаивался маленького ребенка, но уже от все души любил и сокровенно мечтал о тех временах, когда подросший мальчишка будет обучатся военному делу у отца и тезки-крестного, под его, Этьена, присмотром. — Как поживает наш маленький Филипп? — спросил Этьен, поглаживая малыша по голове. — А я к вам с поздравлениями и подарками. Мадлон Этьен преподнес штуку плотной алой материи на новое платье, а маленькому крестнику любимого — традиционную серебряную ложку от них обоих. Он уже хотел бежать дальше, но проницательная Мадлон заметила его совсем не праздничное настроение. — Ты почему такой грустный? — удивилась девушка. — Почему потухшие глаза? Вы что, поссорились? Выкладывай. — Нет, — ответил Этьен, понимая что в случае с подругой лучше ответить, не отвертишься. — Что ты! Просто я… Говорить о том, что творится на душе, не хотелось. Этьену было отчаянно стыдно, что он ревновал казалось бы на пустом месте, но он… ревновал… А с кем еще поделиться, как не с Мадлон? — Приехал этот… мессир коннетабль, и всё мгновенно изменилось. — Этьен тяжко вздохнул. — Филипп даже не взглянул на меня ни разу… а ведь утром… был совсем другим. Мадлон внимательно слушала, укладывая сына в колыбель, и качала головой: — Твой Филипп любит только тебя, — стала убеждать она Этьена. — Это же всем видно! — Что видно? — спросил Этьен. — Как он на тебя смотрит! Только на тебя! — продолжила увещевания Мадлон. — Да и как ты можешь сравнивать себя с мессиром? Ты у нас красивее… и моложе. Этьен и рад был бы не сравнивать, но ревность трудно усмирить просто словами… — А ты приоденься на праздник, в новое да лучшее, — посоветовала вдруг Мадлон чисто по-женски. — Будешь неотразимым, как принц заморский, и твой Филипп даже не взглянет в сторону коннетабля. Глаз от тебя отвести не сможет. Этьен, будучи совершенно неопытным в вопросах любви и соблазнения, решил положиться на подругу и последовать её совету. А вдруг и правда сработает. Но это будет позже, вечером, а пока Этьен попрощался с Мадлон и поспешил во двор, где обошел каждого с поздравлением, добрым словом и маленьким рождественским подарком. Мужчин поблагодарил за верную службу, их женам вручил отрезы на платья, вдовам и старикам — добротную одежду и мелкую монету, пацанятам и детям сладости. Каждый одаренный благодарил от души и низко кланялся господину. Часом позже прибыла делегация из деревни во главе с новым старостой. Им причитался традиционный бочонок вина и вкуснейшие пироги Фантины. Когда деревенские отбыли восвояси, Этьен в сопровождении Жиля отправился к воротам замка, чтобы раздать милостыню сирим и убогим, что собрались там еще накануне, надеясь на щедрость и доброту юного графа. Ближе к вечеру уставший, но довольный Этьен появился в украшенной остролистом, хорошо протопленной зале и соскучившийся Филипп сразу же утащил любимого за скромно накрытый стол для быстрого перекуса — только вино и похлёбка с хлебом. Высокий гость и его сопровождающие все еще отдыхали в своих покоях, потому за столом были только свои, и Этьен оттаял, позволяя себе на мгновение расслабиться в ласковых объятиях. Впереди был праздничный вечер, а Этьен совершенно не представлял, как ему следует себя вести в присутствии ненавистного де Гюклена.***
Этьен внимательно разглядывал себя в зеркале и хмурился. Суконные шоссы с изысканной тонкой вышивкой, мягкие сапожки; туника глубокого синего цвета с подобранным в тон поясом с богатой пряжкой, на плечах — плащ с шелковым подкладом, отделанный золотистой тесьмой, который удерживала цепь, перекинутая через две фибулы, красиво ниспадающий складками с плеч. Не было в Этьене ни капли самодовольства и самолюбования, потому не видел он в зеркале блестящего юного красавца, лишь неуверенного в себе, слишком бледного от переживаний юношу в богатых одеждах. Подобное одеяние, достойное принцев совсем не трогало Этьена. Единственное, чего ему сейчас хотелось — отправить подальше незванных гостей, вторгшихся в их уединенный мирок, остаться наедине с любимым, который бы одну за другой снял бы с него все эти плащи-цепочки-туники и прижал к своему горячему телу. Но несмотря ни на что, в главную залу Этьен спускался, стараясь излучать уверенность и спокойствие. Столы были уже накрыты, а в воздухе витали такие восхитительные ароматы, что желудок заходился в спазмах. В зале собрались Пьер с Мадлон в тех самых одеяниях, в которых венчались в апреле, Жиль и Анри в наилучших туниках, и Филипп, в том самом изумрудно-зеленом, что запомнился Этьену по его памятному дню рождения с их первым поцелуем. — Ты очень красивый, — проговорил Филипп, любуясь своим мальчиком. Этьен потянулся к нему за поцелуем… которого ему так не хватало весь сегодняшний длинный день. Но Филипп, окликнутый Жилем, отстранился, и Этьена вновь окатило холодом. Он уже успел отвыкнуть от одиночества и пренебрежение Филиппа задевало его сильнее, чем хотелось бы. Но Этьен дал самому себе обещание держать лицо и сдержит его. К семи вечера в главной зале появляются отдохнувшие, посвежевшие гости: де Гюклен в сопровождении избранных рыцарей. Этьен встретил гостей с улыбкой и предложил рассаживаться за столы. Со двора доносился громкий смех и музыка, ярко горели костры — это вместе с господами праздновала дворня, для которой тоже было готово угощение: стол чуть менее щедрый, чем у господ. В главной зале замка тоже было весело, тон вечеру задавали деревенские музыканты, блюда менялись с поразительной быстротой. Кажется, все гости были довольны и счастливы, чего нельзя было сказать о сидящем во главе стола хозяине Шато вер. Этьен был растерян и зол, но из последних сил старался этого не показывать, да и как могло быть по другому, если сидящий по правую руку Филипп не перемолвился с ним за вечер и парой слов? Он постоянно был занят разговором с главнокомандующим, который словно нарочно то и дело задавал любимому массу вопросов. Бесконечные разговоры о войне, охоте и вооружении Этьен пропускал мимо ушей, уговаривая себя потерпеть, но ревность и обида грызли его, подобно голодным волкам. Ведь его, такого красивого, нарядного и влюбленного, предпочли немолодому и далеко не прекрасному мужчине, лицо которого уже украсили первые морщины, а в волосы прокралась еще мало заметная седина. Филипп словно в упор его не видел, все своё внимание даря чужому, а так ли он был чужд? Вон даже Жако, пользуясь тем, что захмелевшие гости уже мало на что обращают внимание, притянул к себе темноволосого, богато одетого юношу со смущенной улыбкой, который, судя по всему, был совсем даже не против, а он… забыт, как наскучившая игрушка. Этьену было невдомек, что Филиппу просто хотелось поговорить с человеком, который в свое время произвел на него огромное впечатление… Просто поговорить… по-мужски. О том, что творится в стране и столице, и о том, чего им стоит опасаться и чего ожидать. Даже Жиль проникся к коннетаблю и активно присоединился к их разговору. Филипп не представлял какие крамольные мысли, бродили в голове его любимого мальчика… Начавшиеся танцы отвлекли Этьена от тяжких раздумий. Он, согласно традиции, был вынужден составить первую пару, и пригласил раскрасневшуюся Мадлон. Она поднялась из-за стола, и оркестр начал играть с новой силой. Как только Этьен с Мадлон ушли, Бертран встал, кивком предлагая всем остальным продолжить празднование… По его ощущениям, время уже близилось к полуночи, а он еще не вручил Филиппу свой подарок. — Пойдемте со мной, Филипп, — позвал Филиппа командующий. — Хочу вам кое-что показать. Филипп, не смея отказаться, растерянно поспешил следом за командующим… Нет, он никогда бы не заподозрил Бертрана в нечестной игре — слишком через многое они прошли вместе, но сейчас, уходя все дальше и дальше от большого зала, Филиппу все яснее представлялась неприглядная картина собственного поведения. Он совершенно забыл об Этьене. Нет, не в прямом смысле слова, просто не уделял столько внимания, сколько обычно. Филипп передернул плечами, кляня себя последними словами… Он явно обидел своего мальчика пренебрежением, но и вернуться сейчас в залу было решительно невозможно — главнокомандующий, судя по всему, вел его в свои покои. Когда Этьен, проводив Мадлон на ее место, возвратился к столу, то увидел то, чего боялся больше всего. Кресло Филиппа опустело… И кресло де Гюклена — тоже. В глазах потемнело и даже музыка словно стала тише. Вот и все. Праздник перестал быть праздником. Ревность вспыхнула с новой силой, порождая сомнения… в себе, в любимом… в том, что между ними все честно и правильно. — Если что, извинись за меня перед гостями, — сказал Этьен подошедшему к нему Пьеру, кивая на рыцарей из свиты мессира. — Что случилось? — спросил Пьер, и проследив взгляд Этьена, увидел два опустевших кресла. — Ты… Этьен опустил голову, тем самым подтверждая догадку мужчины. — Ну что ты себе напридумывал, Ваша Милость? — проговорил Пьер бледному и напряженному юноше. — Ну подумаешь, вышли на воздух размять ноги, ночь выдалась ясная да теплая… Это еще ничего не значит! Ну хочешь, я пойду поищу Филиппа твоего?.. — Нет. — Этьен упрямо покачал головой. — Просто скажи гостям, что Его Милости недужится, если кто спросит… Спешно отвернувшись от Пьера, чтобы не показать своё смятение, Этьен стремительно покинул главную залу, чтобы лелеять свою боль в одиночестве.***
Оказавшись в выделенной ему комнате, Бертран провел Филиппа к окну, перед которым прямо на полу на плаще было что-то разложено. — Хочу вам кое-что показать, Филипп, — сказал Бертран. Филипп поднес свечу поближе, чтобы они оба могли лучше рассмотреть… Бертран нагнулся и взял в руку один из мечей. Нет, это был не шикарный, богато инкрустированный драгоценными камнями меч. Это было боевое оружие… Присмотревшись, Филипп увидел приметные насечки на лезвии — значит, меч не единожды был в сражении, и судя по всему, с самим мессиром. Словно прочитав его мысли, Бертран охотно пояснил: — Не смотрите, что он такой простой. Это легкий меч от лучших италийских оружейников… Когда-то, — взор Берта стал теплым и к удивлению Филиппа несколько мечтательным, — мне подарил его сам король… Филипп удивленно молчал, ожидая объяснения и де Гюклен не заставил его ждать: — А теперь я хочу подарить его вам, рыцарь Ла неж, — добавил он почти будничным тоном, его глаза снова вспыхнули теплотой, и он добавил: — С Рождеством, Филипп… — С Рождеством, мессир… — растеряно проговорил потрясенный Филипп, принимая подарок. — Но мне нечего подарить вам взамен… Бертран опустил глаза, чтобы не выдать себя. Ему так хотелось сказать прямо и честно этому синеглазому: «Подарите мне себя. Хоть на эту ночь. Я до сих пор страстно вас желаю…» Но увы, всё уже давно сказано… однозначный ответ получен. Его ждет король… а страсть без любви и правда пустота. Потому, похлопав Филиппа по плечу, коннетабль ответил: — Ничего не нужно, Филипп… Вы вернете мне долг преданной службой Франции и нашему королю. Де Гюклен шагнул к двери, чтобы позвать пажа и только тогда Филипп нашелся с ответом: — Да, мессир… Отдыхайте. Я пойду. Филипп шел по плохо освещенному коридору; где-то внизу продолжала звучать веселая мелодия, но он её почти не слышал, погрузившись в размышления. Он ведь далеко не дурак и отчетливо понимал, что сказал ему Бертран совсем не то, что хотел, а лишь то, что был должен. Они действительно испытывали друг к другу не просто симпатию, но и ощутимое влечение… но все случилось, как случилось, и было к лучшему, потому что сейчас Филиппа интересовал только Этьен, по которому он действительно соскучился. И все, чего ему сейчас хотелось — обнять своего мальчика и уединится с ним в уюте спальни… Филипп возвратился в залу, где во всю продолжалось праздничное веселье. Вино лилось рекой, были слышны смех и грубые шутки… Филипп огляделся и, не увидев Этьена, полный нехороших предчувствий, поймал за руку проходящего мимо Пьера. — Где Его Милость? — спросил Филипп у друга. — Ушел следом за вами, — проговорил Пьер со вздохом. — Ревнует он тебя, Ла неж… — К кому?.. — удивился Филипп и оборвал сам себя. Ну конечно! Какие глупые вопросы он задает… Конечно к коннетаблю… Этьен же говорил ему о ревности… — Черт! И Пьер подтвердил его подозрения: — К мессиру, к кому еще? Вот и сказался больным. — Где он сейчас? — похолодел Филипп, припомнив откровения про отчаянье и шаг с крепостной стены… Его мальчик такой впечатлительный… мало ли что он там себе напридумывал? — У себя в комнате, я проследил, — ответил Пьер и Филипп почти бегом бросился в их с Этьеном покои.***
Филипп ворвался в комнату, но сидящий на кровати Этьен даже не поднял головы. Он уже снял плащ и пояс и теперь тихо сидел, уронив лицо в ладони… Филипп подошел к нему, попутно отложив в сторону меч и прошептал: — Маленький… Этьен поднял глаза. Чудесные зеленые глаза были сухими… Слез не было, но любимые глаза были такими тусклыми, словно подернутая инеем листва, такими несчастными, что Филипп не выдержал — опустился на колени и взял безвольную токую руку в свои ладони. — Прости меня, маленький, — проговорил Филипп покаянно, опустив голову… Он не видел, как изумруды потемнели до темной яшмы и начали метать золотистые молнии разгораясь обидой и глухой яростью… Он просто шептал извинения… содрогаясь от страшной тишины, повисшей в комнате. — Маленький, — Филипп поднял лицо и застыл глядя в глубокие омуты глаз. Такого Этьена Филипп видел только однажды… вечность назад. Когда они встретились в самый первый раз… Тогда в них плескалась такая же ненависть и решимость. — Что мне сделать, чтобы ты меня простил за невнимание? — спросил Филипп, желая и боясь услышать ответ. Этьен, в гулкой тишине, в которой, казалось, было слышно лишь биение их сердец, резко поднялся с постели и рывком притянул к себе Филиппа, впиваясь в дорогие губы, не привычным мягким и ласковым, а злым, властным, незнакомым поцелуем. Филипп охнул, но подчинился. Чувствуя свою вину, он постарался расслабиться в грубо обнимающих руках. Он был рад, что ожидаемый неприятный разговор вдруг обернулся жарким поцелуем… И пусть в его объятиях яростно порыкивал другой Этьен, Филиппу это безусловно нравилось. А Этьена вела обида. Глубокое болезненное чувство, которое так легко могло разрушить их хрупкое счастье. А еще - желание утвердить свои права… на любимого. Пометить собой, покрыть, упрятать, поглотить всего и без остатка. Он разорвал агрессивный откровенный поцелуй, но только для того, чтобы опрокинуть любимого на кровать, яростно прижимаясь всем телом и жадно пробираясь руками под одежду. Этьен задыхался от злости, целуя и покусывая безупречную линию подбородка, царапая бока под туникой и шепча на грани слышимости: — Ты мой, мой… только мой. Филипп все принимал, ведь это был его мальчик. С ним он готов к любому раскладу. Только бы простил, только бы больше не смотрел так и не мучался надуманной ревностью и болью. Но Этьен… никогда не был жесток. Ожесточенные ласки совсем скоро сменились нежными, по расцарапанным бокам прошлись мягкие подушечки пальцев, а губы вновь встретились в тягучем завораживающем танце двух языков. Поцелуй завершился и Этьен уткнулся горячим лбом в плечо любимого. Филиппа уже вело от желания и сладостного аромата Этьеновых волос, но он нашел в себе силы, чтобы прошептать: — Маленький. Если ты хочешь это сделать сам, то я… не против… Этьен еще крепче прижался пахом к напряженному паху любимого и отрицательно покачал головой… Филипп коротко простонал и взял инициативу в свои руки. Осторожно перекатил любимого на спину, споро снял с него последние ненужные тряпки и уткнулся носом в напряженный живот, вдыхая неповторимый аромат своего мальчика, чистый и мужественный. Чувствительный Этьен выгибался и прикусывал губу, когда его восставший член сладко дразнили, проходясь кончиком носа по всей длине, и откровенно стонал от стыдной, но такой горячей ласки чуть ниже. Его тонкие пальцы вцепились в густые кудри, но блаженство ускользнуло, возвращаясь лишь отголосками: мимолетным поцелуем в губы и грубой хваткой ладоней на упругих половинках. Этьен задушено ахнул и в следующее мгновение осознал себя сидящим на бедрах своего мужчины абсолютно обнаженным. Филипп же лежал под ним на спине с удовольствием рассматривая совершенное тело любимого. Лицо Этьена вспыхнуло от осознания того, что прямо сейчас исполнится одна из его самых сокровенных фантазий, сказать о которой он хотел уже очень давно, да все никак не решался. Филипп отлично чувствовал нерешительность любимого, а потому поощряюще прошел ладонями по чувствительным бокам и животу, спустился к чувственно расставленным бедрам, чтобы вернуться к вожделенным подрагивающим половинкам. — Давай сам, маленький, не бойся. Этьен перехватил мускулистые предплечья, ища опору и поддержку, и начал двигаться. Филипп подавил рвущийся из груди рык. Если бы он только знал, как это, оказывается, красиво и жарко… Теперь все его мысли были только о том, как продержаться подольше под этим плывущим взглядом. Этьен был сейчас так изысканно порочен, что Филиппу пришлось прикусить щеку до боли… — Я помогу… Но помощь не потребовалось. Этьен опускался на него мучительно долго и восхитительно сладко, раскрываясь и сжимаясь казалось всем своим существом. Воздух между ними словно сгустился и подрагивал, капельки пота прослеживали себе дорогу от виска до изгиба безупречного бедра, а переплетенные пальцы стали средоточием близости. Когда тела соприкоснулись, губы встретились на полпути, делясь стонами и выравнивая дыхание. Ладони Филиппа переместились на тонкую, почти девичью талию и крепко сжали: — Двигайся. И Этьен послушался. Сначала робко и неуверенно, а затем с все нарастающей скоростью. Поборов свою глупую застенчивость, он во все глаза смотрел на любимого, считывая каждую эмоцию. Совсем скоро Этьен с восторгом осознал, что перехватил контроль и сейчас любимый полностью в его власти. На его губах появилась торжествующая улыбка, а вместе с ней и желание подразнить. Вверх-вниз, вперед-назад, круг, наклон, восхитительная наполненность внутри, звенящее напряжение снаружи, мозолистые ладони на груди и члене и грозовая синь глаз напротив. Филипп любовался Этьеном, таким юным и откровенным в своём чистом желании. Его, такого, хотелось еще сильнее, хотелось продлить эту близость до самого рассвета, но тело уже однозначно намекало на скорую разрядку, да и его мальчик смотрел с мольбою: — Филе…я… ты Филипп подхватил легкого мальчишку под бедра и повел того к разрядке властно и неотвратимо сильными глубокими толчками, наслаждаясь горячим шелковистым нутром, ответными глухими стонами и хваткой тонких пальцев на своих многострадальных плечах… Этьен совсем скоро задрожал и излился первым, оповещая всю округу таким громким сладостным криком, что Филипп не удержался и последовал за ним. Обессиленный Этьен упал на Филиппа, уткнувшись носом в его тяжело вздымающуюся грудь, тот зарылся рукой во влажные пряди, заставив поднять затуманенные яркой разрядкой глаза: — Если ты хотел наказать меня, маленький, то… я не против быть так наказанным хоть каждый день… Этьен сначала смотрел с непониманием, затем задорно улыбнулся, чтобы через мгновение стать абсолютно серьезным. — Я снова приревновал тебя к командующему… — А этот крик… способ донести до мессира, что со мной ему ничего не светит? — спросил Филипп. — Тебя, наверное, услышали и в деревне. — Возможно. Я просто ничего не могу с собою поделать, когда он рядом с тобой, — сказал Этьен аккуратно скатываясь с крепкого тела и морщась от ощутимого дискомфорта. — Я даже позорно не смог усидеть среди гостей, потому что боялся не удержаться и выдать себя… — Тебе незачем ревновать меня, Этьен, — Филипп притянул к себе любимого, а затем, уничтожив видимые следы страсти, укрыл их обоих тяжелым шерстяным одеялом. — Потому что для меня существуешь только ты… Поверь. — Но где же вы были всё это время? — спросил Этьен на мгновение отстраняясь, чтобы тут же прильнуть вновь. — Коннетабль позвал меня, чтобы сделать подарок. — Филипп кивнул на оставленный у стены меч. — Завтра на рассвете он уезжает. Этьен промолчал, а потом и вовсе спрятал лицо на плече любимого. Сейчас собственное поведение показалось ему абсолютным ребячеством. Филипп понял его без слов и решил отвлечь, целуя шелковистую макушку, расслабившегося в его объятиях Этьена: — Я так и не поздравил тебя с Рождеством, маленький. — Ты меня поздравил, — лукаво возразил Этьен, подавляя зевок и прижимаясь расслабленным членом к крепкому бедру. — Давай спать, чем раньше встанем, тем быстрее он наконец уедет. Филиппу оставалось только усмехнуться на такие заявления любимого мальчишки. — Спи спокойно, маленький ревнивец.***
Утром Этьен проснулся первым и, позволив себе лишь немного полюбоваться умиротворенным лицом любимого, осторожно поднялся с кровати, умылся и, надев чистую и простую, но достойную его положения одежду, спустился вниз, где прошел в трапезную, чтобы проследить за тем, как накрываются столы для гостей, которым надо было подкрепится перед дальней дорогой в столицу. Этьен напомнил хлопочущим у столов Фантине и Мадлон что отправляющимся в путь необходимо собрать походный провиант, перехватил пару свежих лепешек со стола и уже хотел направится к себе, чтобы разбудить Филиппа нежным поцелуем, а может быть, еще и чем-то более жарким, но заметил входящего в трапезную коннетабля. Взгляд Бертрана де Гюклена остановился на мальчишке, застывшем у стола с лепешкой в руках. И что в этом может привлекать такого мужчину как Филипп? Бертрана всегда интересовали исключительно взрослые самодостаточные мужчины, а вот смазливые юнцы в красивых тряпках откровенно раздражали. Ну и что, что собрал выкуп?.. По его мнению, за Филиппа и большей суммы не жалко. А если любит, то просто обязан был собрать. Бертран не спеша подошел к хозяину замка, смотря с откровенным пренебрежением. А вглядевшись в красивые, но на удивление не пустые глаза, вдруг сказал: — Берегите Филиппа, его любовь к вам редкий дар, д’Октэр. Он отказал мне, и отказался от привилегий, чтобы быть с вами. Никогда не сомневайтесь в его любви. Его верность вам восхитила меня. Если вы его раните, всегда найдется тот, кто захочет его утешить, вы меня понимаете? Этьен, ошеломленный сказанным, замер, но ответить не успел, потому что за его спиной послышался знакомый голос. Это проснувшийся Филипп желал доброго утра находящимся в трапезной. Мессир спокойно, как будто ничего не произошло, кивнул Филиппу и Этьену, и присев за стол, принялся за завтрак. Филипп, ночью решивший более не повторять ошибок, подошел к любимому и вместо приветствия мягко поцеловал в висок. Но Этьен лишь слабо улыбнулся, после отповеди коннетабля у него пропал аппетит. Да как он посмел поучать Этьена в его собственном доме? Хватит! Он больше не позволит кому-то влезать между ними.***
Перед отбытием гостей во дворе было шумно и многолюдно. Смеялись и переругивались слуги, ржали лошади, бренчали доспехами и оружием рыцари. Важного гостя вышел проводить хозяин замка в сопровождении Филиппа и Пьера, при этом ладонь его уверенно лежала на поясе любимого, а сам он явно не реагировал косые взгляды и похабные смешки пришлых рыцарей. Коннетаблю подвели его коня. Чуть поодаль прощался с Мадлон и Фантиной Жако, чья походная сумка была под завязку набита пирожками для Луи. — Благодарю вас, д’Октэр, за праздник и приют, — церемонно поклонился коннетабль Этьену. — А вас. Ла неж, жду в Париже к маю. — Непременно, мессир. — проговорил Филипп. — Обязательно. — Вдруг проговорил Этьен. — Господин де Ре будет его сопровождать. Он превосходный воин и уважаемый в столице человек. Коннетабль вдруг усмехнулся, посмотрел на Этьена совсем другими глазами и кивнул. — Пусть будет так. Его Величеству нужны достойные воины, граф. Ошеломленный заявлением любимого, Филипп решил промолчать, ведь главным для него стало душевное спокойствие Этьена. Когда коннетабль вскочил в седло и устремился к воротам, Этьен как ни в чем не бывало пояснил любимому: — Не смотри так. Мне будет спокойнее, если Жиль будет рядом с тобой… чтобы командующий ничего лишнего на твой счет не напридумывал. — Я люблю тебя, Ваша Светлость.- Филипп погладил любимого по голове и увел в донжон. В трапезной было тихо, лишь потрескивали факелы и покачивались под сводами листики остролиста. Двое мужчин заключили друг друга в объятия и их губы встретились в нежном поцелуе. — Счастливого Рождества, Филе. — И тебе счастливого Рождества, маленький.