Средневековый роман

За окном было еще довольно сумрачно, а в ставни окна бился порывистый холодный ветер, когда Филипп открыл глаза. Его губы тут же расплылись в нежной трепетной улыбке, которая предназначалась одному-единственному человеку. Этьен еще спал, совершенно по-детски приоткрыв пухлые губы и потешно сопя прямо в притянутую к груди ладонь Филиппа. Красивый до умопомрачения и преступно-притягательный: разомлевший, теплый и беззащитный. Филипп осторожно погладил растрепавшиеся пряди, наслаждаясь шелковистостью мягкого золота, тонкими тенями на нежных щеках от длинных ресниц, бархатом порозовевшей от соприкосновения с грубой холстиной простыни кожи щек. Ладонь привычно скользила по тонким ключицам, безволосой груди — всё ниже и ниже, пока улыбнувшийся во сне Этьен безмолвно не перевернулся на живот. Филипп поддержал игру любимого и не в состоянии отказать себе в желании почувствовать под собой такое идеальное изумительно-красивое тело, накрыл его собой, невесомо целуя в шею. По затаенному довольному выдоху Этьена Филипп отчетливо понял, что его мальчик проснулся, и уже откровенно флиртовал, провоцируя на дальнейшие действия. Филипп обновил красивую розовую отметинку на нежном плече и нехотя отстранился. — Я тоже тебя хочу, маленький… Постоянно хочу. Но нам пора вставать. — Ммм… Этьен, который поняв, что его сокровенное желание разгадали так легко, с сожалением открыл глаза и недовольно застонал… Филипп уже встал с кровати — он был заметно возбужден, что не укрылось от наблюдательного Этьена. Он уже было хотел выразить своё негодование тем, что его, такого прекрасного и на все согласного, так невежливо оставили в одинокой постели, но вспомнил, что сегодня — канун Рождества и, судя по всему, позднее утро, а значит, чтобы успеть завершить все запланированные на сегодня дела, нужно вставать немедленно. Филипп умылся чуть теплой водой — в за ночь выстуженной спальне было довольно прохладно, потому Этьен, выбравшись из-под одеяла, тут же покрылся мурашками, но не смотря на это, накинув тунику поспешил к любимому, чтобы помочь ему с утренним туалетом. Этьен пожелал своему мужчине доброго утра мимолетным поцелуем, взял чистую холстину, чтобы помочь с вытиранием: ему было безумно приятно заботиться о любимом. Филипп тоже получал практически физическое удовольствие, опекая своего мальчика, особенно он любил расчесывать чудесные золотистые волосы, что отрасли почти до лопаток, и пригрозил Этьену самыми страшными карами, если тот когда-нибудь посмеет их остричь. Обычно их тихое уютное утро сопровождалось легкими поцелуями и ласками и… новым уединением в постели, но сегодня ради готовящегося в замке праздника им пришлось себя ограничить. Праздник был давно замыслен и обещал стать грандиозным. Фантина еще загодя начала готовить соусы и подливки для рождественской трапезы. А сегодня вместе со своими помощниками встала к плите с первыми лучами зимнего рассветного солнца. Первый раз за все время, что Этьен себя помнил, праздник готовился с таким размахом. На кухне уже со вчерашнего вечера колдовали над марципановым замком, перепелками в овощном маринаде, запеченной бараньей ногой и еще двенадцатью сменами блюд. Поводов для праздника у обитателей замка в этом году было достаточно. Осенью удачно продали хрюшек, шерсть и виноград. Потому в Шато Вер наступило сытое и спокойное благополучие. Но это не являлось единственным достижением — на часть денег укрепили замковую стену, для чего были вызваны каменщики из самого Анжера… Так что отметить щедрый урожай и посланное богом счастье прекрасный повод для масштабного праздника. Филипп разглядывал спешно натягивающего на себя плотную котту Этьена и отчаянно переживал. В руках за спиной он держал часослов - подарок любимому на праздник. Богато иллюстрированный молитвенник привез по его просьбе из Анжера Анри, когда ездил туда нанимать каменщиков. Филипп все прекрасно понимал в организации дозоров и обустройстве защитных рвов, но абсолютно ничего не смыслил в хороших книгах, а потому ощутимо волновался. Но стоило ему лишь увидеть восхищение и обожание в зеленых глазах, и всё напряжение сразу его оставило. Этьен прижал молитвенник к груди и целомудренно поцеловал любимого в щеку. — Спасибо, красота какая, — проговорил он, пролистывая великолепно оформленную книгу в изысканном переплете. — Это же наверное целое состояние? Филипп крепче прижал к своей груди своего мальчика. — Для тебя ничего не жалко, маленький. — Пусти, Филе,  — Этьен освободился из объятий и отошел к дальнему сундуку, где прятал свой подарок, и, вернувшись, протянул Филиппу кинжал. Филипп принял закутанное в мягкую тряпицу превосходное, довольно редкое заморское оружие вроде ятагана, чья рукоять и ножны были искусно инкрустированы крупной бирюзой… — Как твои глаза, — говорил Этьен, подставляя губы под благодарные поцелуи. Дыхания смешались, но им не дали насладиться близостью друг друга. В дверь уже настойчиво стучал Пьер: — Ваша Милость, Ла неж, мы ждем вас к утренней трапезе. — Уже идём. — отозвался Филипп, с сожалением разорвав поцелуй.

***

В хорошо протопленной трапезной их встретили не только домочадцы: Пьер в обнимку со счетными книгами, Мадлон с месячным Филиппом, названным в честь рыцаря крестного на руках, заспанный Жиль, и рассказывающий очередную байку Анри, но и важный гость — отец Эврар. Накануне Рождества Святой отец всегда наносил в Шато Вер визит вежливости, чтобы благословить всех обитателей замка и получить от графа щедрое или не очень, рождественское пожертвование… Вот и сегодня он заявился с утра пораньше и уже с благодарностью принял чарку разбавленного вина для обогрева. Этьен и Филипп появились рука об руку, при этом Филипп обнимал юношу за плечи. Их далеко не дружеские отношения не были очевидны разве что слепому. Отец Эврар слепым не был, как не был и глупцом. Эти двое — граф д’Октер и его близкий друг, рыцарь Ла неж, вели себя на людях исключительно благопристойно, хотя любому в окрестностях замка было известно, что они больше, чем просто друзья… Но пока неприглядная сторона этой пагубной связи была скрыта от его паствы за дверьми графской спальни, отец Эврар предпочитал молчать, не призывая на головы обоих грешников небесные кары… К тому же, народ любил своего графа, души не чаял в его сердечной привязанности, и в новом управляющем. Деревня была теперь укреплена, церковь отремонтирована силами анжерских каменщиков, занятия с мужиками Его Светлость проводил регулярно и вполне успешно. Староста в деревне новый не в пример старому, да и урожай более чем щедрый… К чему достопочтимому уважаемому отцу гневить Господа и зарываться?.. — Отец Эврар, простите, не ждали вас так рано, — юный граф, чуть розовея щеками, подошел под благословение, а затем, пока досточтимый падре благословлял других обитателей замка, поспешил за тяжелым мешочком с щедрыми пожертвованиями. Получив причитающееся, священник еще раз благословил всех присутствующих в трапезной и собирался уже откланяться, сославшись на множество предпраздничных забот, понимающе косясь на мальчишек с корзиной остролиста, которым те видимо намеревались украсить к празднику большой зал, как вдруг раздался звук, которого никто совершенно не ожидал услышать… Под стенами замка трубил рожок, оповещая о прибытии важных гостей. — Кто это пожаловал? — поинтересовался отец Эврар, но ему никто не ответил. Обеспокоенный Филипп поспешил во двор, за ним, не отставая ни на шаг, последовал Этьен.

***

Филипп с Этьеном, накинув теплые плащи, надежно защищающие от пронизывающего зимнего ветра, поднялись на стену, чтобы посмотреть, кто именно явился к ним в такую пору, и увидели внушительный, хорошо вооруженный отряд порядка десяти человек. Этьен внимательно наблюдал за любимым, на чье лицо на мгновение набежала тень, но так же быстро сменилась удивленной, чуть растерянной улыбкой. — Прикажи открыть ворота, — обратился Филипп к ничего не понимающему Этьену. — Это господин де Гюклен, со свитой. Филипп сбежал вниз, во двор; Этьен поспешил за ним, отдав приказ немедля открыть ворота. А во дворе уже показались Пьер и Жиль, которые с не меньшим удивлением смотрели на то, как внутрь въезжал коннетабль Франции со своей блестящей свитой. Таких высоких гостей они точно не ждали. Бертран быстро спешился и с такой знакомой Филиппу уверенной, чуть высокомерной усмешкой заявил громко, чтобы услышали все присутствующие: — Решил на обратном пути из плена в Париж лично завести жалованные грамоты рыцарю Ла нежу. Коннетабль смотрел своими проницательными глазами прямо на Филиппа, и отчетливо понимал, что нет, не отпустило, что этот великолепный молодой мужчина по-прежнему кружит ему голову. Более того, тот, кого он видел перед собой — спокойный, уверенный в себе, умиротворенный Филипп нравился ему еще больше. Похорошел в уюте, спокойствии и любви, чертяка, пуще прежнего. Этьен смотрел на двух застывших друг напротив друга мужчин, и видел больше остальных…много больше. Ревность больно пронзила сердце отравленными терновыми шипами. Пренебрежение коннетабля, который лишь вежливо кивнул в сторону хозяина замка на глазах его людей, унижало, но Этьен стерпел. Нестерпимо больно стало тогда, когда Бертран самолично поднял приветствующего его Филиппа с колен и отвел в сторону, чтобы переброситься парой фраз с глазу на глаз… От кипящего в груди негодования Этьену отказал слух, и он не сразу услышал наставника, который в конце концов отчаявшись достучаться, дернул его за рукав, и тихо проговорил: — Ваша Милость! Вы, как хозяин, просто обязаны предложить мессиру и его свите отдохнуть в замке, а если он пожелает, то и встретить с нами Рождество. — Да конечно, — процедил сквозь стиснутые зубы Этьен, так и не научившийся держать лицо в тех случаях, когда дело касалось любимого. Этьен уже сделал шаг в сторону коннетабля, что так легко и мягко улыбался его мужчине, когда на его плечо опустилась тяжелая ладонь: — Ну здравствуй, Ваша Милость, вот мы и свиделись. Этьен обернулся и увидел улыбающегося от уха до уха Жако. В добротных одеждах, раздобревший и довольный, тот плохо походил на человека, несколько месяцев томившегося в плену. — Здравствуй, Жак, я тоже тебе рад, — заученно произнес Этьен, продолжая коситься на непринужденно, словно давние друзья, беседующих мужчин. — А я так по Ла нежу да вам всем соскучился, — продолжил Жако, разглядывая еще более похорошевшего Этьена. — А с приглашением это вы правильно решили, я бы не отказался с вами Рождество отпраздновать. — А ты разве с нами не останешься? — спросил удивленно Этьен. — Я то…не могу я остаться в замке, в Париж последую за мессиром, Ваша Милость, — странно смутился Жако. — А Рождество с вами встречу… Пойдемте к мессиру. Бертран и Филипп негромко беседовали, словно не замечая толпящихся и копошащихся вокруг людей и лошадей. Как бы там ни было, но они были рады видеть друг друга живыми и здоровыми. — Как же вы оказались в Шато Вер? — спросил Филипп, по-прежнему недоумевая. — Почему отпустил вас Черный принц? Де Гюклен лишь усмехнулся: — Так ведь мой король прислал за меня выкуп. — Сто тысяч? — удивился Филипп, не веря своим ушам… — Сто тысяч… Которые Его Величество получил у ломбардцев под заклад сокровищ короны, — подтвердил Бертран.* Филипп уже хотел было искренне восхититься силой любви и привязанности короля к своему главнокомандующему, но его прервали подошедшие Этьен с Жако. Жак, заметив непонятную нервозность юного графа, подошел к коннетаблю первым:  — Мессир, Его Светлость хочет вам кое-что сказать… Этьен взял себя в руки, сумев немного притушить ревность, что бушевала в его крови. В конце концов, в первую очередь он — граф и хозяин этих земель, а значит, не смотря на желание немедленно вызвать на поединок этого высокомерного наглого засранца, который смеет так смотреть на его любимого, должен вести себя соответственно своему положению. — Я бы хотел просить миссира отдохнуть в замке и присоединиться к нам за праздничным столом, — сказал он вежливо и с достоинством поклонился. Бертран смотрел на юного графа, а видел совсем другое лицо. Более выразительные черты, мягкий овал открытого лица, темные пряди вместо откровенно золотистых, умные усталые глаза, величие в каждом движение. Его король. Его Карл. Как же так получилось, что запал в душу ему, простому бретонскому рыцарю помазанник божий… и не просто запал, стал необходимее и нужнее всего остального. Чуткий, добрый, самоотверженный, болеющий за страну и народ, его повелитель в тридцать четыре года удостоившийся прозвища Мудрый, открыл ему душу, и принял его служение, а теперь и заплатил за его освобождение немыслимую сумму, вопреки двору и Генеральным штатам. Как же хотелось в Париж… к нему. Бертран уже хотел было ответить отказом, но тут заметил такой знакомый пылающий зеленым пламенем взгляд юного графа, направленный на Филиппа, и нехорошо усмехнулся. Мальчишка откровенно и неприкрыто ревновал своего любовника, верного и достойного, одного из лучших. Глупец. Ну ничего. Немного ревности влюбленным пойдет только на пользу, а мы позабавимся, научим этого златокудрого щенка доверять своему мужчине. — Мы принимаем ваше приглашение, господин граф, — проговорил мессир и велел свите распрягать коней. ______________________________________________ * Исторический факт, чтобы заплатить выкуп за мессира де Гюклена, король Карл действительно заложил ломбардцам все сокровища короны