«Лучше двойное дно, чем крышка». — Флемет.
***
Из окна пахнет летней ночью, и Джинни чувствует себя счастливой хоть на час. Маленькая рыжая авантюристка хитро улыбается полоске света в щели меж дверью и полом, которая, подмигнув, гаснет. И Джиневра знает, что вечно правильный Перси уже спит, как и Рон, уставший после борьбы с садовыми гномами. А близнецы... Они же обязательно не расскажут, правда? Как всегда, если они замечают ее проделки, Джордж попробует посмотреть серьезно, но не удержит улыбки, а Фред потреплет по волосам, подмигнёт и скажет: «Так держать, Мышка». И вот лестница наверх скрипнула в последний раз, и Джинни скинула штопаное одеяло, представляющее из себя огромную карту заплат, каждая из которых — отдельная история. Она не раздевалась, и на ногах остались прочно зашнурованные кеды. Ещё раз прислушавшись, девочка понимает, что ничто ей не угрожает. Тихо встав на стол, она осторожно раскрывает окно шире. Зацепившись за оконную раму, подтягивается, ложится животом и выскальзывает рыбкой, падает на колени в траву, злобно шипя из-за кусочков камня, нещадно рвущих кожу. Залезть будет сложнее, но разве этим её остановишь? Не смешите. Пахнет ряской из пруда, мамиными цветами и тем самым непередаваемым восхитительным набором запахов, который чувствует любой ребенок, пренебрегший запретом на что-либо. И Джинни улыбается до боли в лице. И все, что её волнует — лишь бы не проснулись курицы. Ноги ласкает полная соками летняя трава, и Джин тихо открывает дверь сарайчика для метел, осторожно, чуть дыша, не прекращая довольно ухмыляться. В руки первой утыкается метла Фреда. Уж кому, а ему для неё ничего не жалко. Дерево источает приятное тепло. Летать не просто весело. Это особое удовольствие. Летний ветер ласковый, поощрительно хлопает огромной зеленой футболкой с когтем Холихедских Гарпий. Простенькая змейка заставляет дышать чаще. Пара уходов от прямых препятствий, ловкий штопор, от которого даже Джорджу стало бы завидно. А сердце трепещет, бьется о грудную клетку, того гляди и выскочит. Это эйфория, ветер свищет в ушах, продувает футболку, слезы блестят в уголках голубых глаз, и так сильно хочется громко-громко смеяться. И ни в коем случае не останавливаться. Но, к сожалению, остановиться приходится. Она осторожно спрыгивает на траву с метлы. Джинни устало зевает, идёт к сарайчику, сияющая, как золотой галеон. Однажды она будет летать лучше всех и утрёт нос даже старшим братьям, она уверена. Запрыгнуть назад, в окно, стоило девочке разодранных в кровь о скользкую деревянную стену пальцев. На стол нужно вставать очень тихо, иначе можно уронить лампу и целую стопку книг. Быстро переодевшись, Джиневра обнимает любимого плюшевого медведя без правого глаза, на место которого неловкими руками пришита голубая перламутровая пуговица. Подушка мягкая, и сон легко приходит к Джин.***
Часы на кухне показывали незатейливое: «Время завтракать». Хотя среди чудовищного обилия колдографий и картин на стене Джинни не могла долго на них смотреть: в глазах начинало рябить. На многих из них вся семья на Рождество. На каждой количество людей разное. Есть колдография с Биллом и Чарли, которая создавала иллюзию присутствия Первого и Второго. Радио о чём-то ворковало с лёгкими помехами. — Перси, не читай за завтраком, — одёрнула мама, зная, что еда скорее остынет, чем он отвлечётся. — Рон, убери Коросту. Рональд отодвинул бедную крысу, норовившую запрыгнуть ему в завтрак, и скинул на пол. Отец скрылся за газетой и о чём-то тихо сам с собой переговаривался. Это представляло собой что-то вроде: — Девять процентов, подумать только... — видимо, для мистера Уизли это действительно было очень интересно, судя по пыхтению. Близнецы до смешного покладисто ели. Молча и быстро. Два рыжих вредителя явно задумали что-то из ряда вон выходящее, уже получив по шее, но явно не желая останавливаться на достигнутом. Но об этом не сейчас. Молли накладывала последнюю порцию и посмотрела на Джин. Девочка постаралась сохранить самое невинное выражение лица из всех возможных, но миссис Уизли всё равно грозно свела брови. — Джинни, что с твоими пальцами! — всплеснула она руками. — Ты такая, — женщина выразительно посмотрела на руки в кровавых струпьях, — никому не понравишься. Джиневра прекрасно понимала, кто подразумевается под этими «никому». Гарри Поттер, Мальчик-Который-Выжил, или, как его про себя зовет Джинни — Мальчик-Который-Нравится-Маме. Эта зацикленность матери появилась, только ей стоило узнать, что Рональд стал другом Поттеру. Молли Уизли, в девичестве Прюэтт, тут же стала мечтать, чтобы однажды её младшая дочь вышла замуж за Избранного. Джиневра теперь обязательно должна была стать Джиневрой Молли Поттер. Однако девочка не разделяла взглядов матери, она хотела быть просто Джин. Но Джинни лишь скорчила виноватое лицо, чтобы не разочаровать маму. Молли поцокала и покачала головой. Сам же Гарри просто продолжал есть, поглядывая на всех членов семьи. Видимо, ситуация с его похищением все же заставляла испытывать стыд. Но и счастье своё он скрывал плохо, в Норе ему явно нравилось. Джин потупила взгляд. На радио Селестина Уорлок затянула «Котел, полный крепкой, горячей любви», миссис Уизли немного оттаяла, предаваясь воспоминаниям. Джинни же предалась раздумьям. Разве мог ей нравится мальчик, которого она не знает и едва видела? Нет, абсолютно точно. Худой мальчик в очках, интересующийся по-настоящему только квиддичем, и известен ничем, кроме того, что из-за него погиб Воландеморт. Джинни не говорила с ним ни разу, для неё он — графа с колдографией в Ежедневном Пророке, не более. Или, может, друг Рона, хотя её не особенно волновало, с кем общается один из многих старших братьев. Когда завтрак был окончен, миссис Уизли попросила всех собраться в гостиной через час, чтобы всей семьёй дружно отправиться в Косую Аллею. Для Джинни это было впервые, и она немного нервничала, предвкушая поход за покупками для школы.***
В магазине подержанных книг приходится стоять чрезмерно долго в поисках приличных экземпляров, а огромная толпа народу не прибавляет радости. Матушка очень увлекается романами Гилдероя, но Джинни от него не в восторге. Зацикленный на себе, он может вызывать только отвращение. Когда Джинни остается найти только книгу — учебник по зельеварению, она слышит звуки ссоры. Отец что-то кричит, она отвлекается от довольно любопытной книги, зацепившей её. Бросив взгляд через плечо, Джинни понимает, что это ссора с лордом Малфоем, и возвращается к книге. «Прикладная Артефакторика» неизвестного автора выглядела настолько растрепанной, что Джинни не удивилась, увидев цену всего-то в шесть сиклей. Убедить матушку купить её было довольно сложно. Даже пришлось пообещать, что на Рождество можно ничего не дарить. Однако Джиневра была счастлива своему приобретению. Книга, как и ожидалось, была очень просто и интересно расписана. Для начального уровня в качестве практики предлагалось изготовление ловца снов. Всё было в подробностях, прилагались хорошие иллюстрации с пометками. Джин улыбнулась. Джордж потрепал её по макушке и насмешливо спросил: — Что, Мышка, мистер Занудство покусал? — Джордж выразительно посмотрел в сторону Перси, который весь из себя пыжился, прямо как индюк. Джин не удержалась от смеха. Став старостой, брат стал задирать нос до потолка и ходить, будто он, как минимум, Министр Магии. — Нет, книга действительно интересная, — тут и Фред подошел. — Как вас наказали? — Ох, Мышка, — Фред трагически упал на Джорджа, как умирающий. Они начали разыгрывать свою очередную дешёвую комедию, Джордж принял соответствующее выражение лица: «Я мученик! Брат помирает». Настроение, бывшее минутой назад на отметке «Отлично» у Джин медленно, но верно шло к «Лучше и быть не может». — Ох, как я страдаю, как я страдаю! — воскликнул Дред*, за что получил довольно красноречивый взгляд миссис Уизли и вмиг сделался пай мальчиком, отошел от Форджа*, перестал трагически заламывать руки. — Нас лишили подарков на Рождество и разрешения на посещение Хогсмита, — признался Джордж и развел руки. Фред в подтверждение кивнул. — И чего-то ещё, — протянул Фред, — но я, конечно же, не помню, — его губы растянулись в самой хитрой улыбке, что когда-либо доводилось видеть Джиневре, в глазах засверкала насмешка, а на щеках появились очаровательные ямочки. Джинни посмотрела на близнецов и пришла к неутешительному выводу — все, кто путают мальчиков либо слепые, либо идиоты. Достаточно приглядеться, и ты поймешь эту тонкую грань. У Джорджа глаза мечтателя, романтика, он говорит тише, берет чашку всегда левой рукой и имеет милую привычку потирать переносицу в задумчивости. Он немного рассеян и стеснителен. И Джин знает своего брата достаточно хорошо, чтобы понимать, что он – давайте посмотрим правде в глаза — немного завидует Фреду, стараясь на него походить. А вот во Фреде горит негасимое и, возможно, заразное, пламя авантюризма. Он громкий, шумный, привлекающий внимание, и сколько бы ты не старался, у тебя никогда не получится эта тонкая искусительная ухмылка, одно появление которой на лице у Фреда повышает его шансы уболтать тебя на совершенно абсурдное предприятие, а то и на полный фарс. И ещё кое-что она знает о своих братьях лучше всего. Сколько бы они не подшучивали над ней — они любят её, возможно, даже сильнее, чем друг друга. И Джиневра тоже любит своих горе-мастеров, шутов и бедокуров, потому как никто из Уизли по-настоящему так сильно не повлиял на неё, никто не проводил с ней столько времени, никто не уделял ей столь много внимания, как эти двое похоже-непохожих хулиганов. Фред щелкнул её по носу и широко улыбнулся. Джиневра шутливо пихнула его в бок, за что получила похвалу от Джорджа. Мальчики начали шутливую перепалку.***
Джиневра расправляет мантию и смотрит на своё отражение в окне. Отражение ласково улыбается и машет ей рукой. Она едет в пустом купе. В купе с Роном она не захотела сесть сама, а у близнецов был аншлаг, и туда пробиться было невозможно. Фред и Джордж шутили, рассказывали истории, что привлекло много народу со всех курсов. Становится скучно оттого, что все учебники, кроме глупой писанины Гилдероя, так быстро закончились. Джин чувствовала какое-то глупое искушение хоть одним глазком посмотреть её. От этого она же не станет дурой, как Локхарт, да? Достав псевдо-учебник, она открывает титульную страницу, где лежит тёмная тетрадь. Глаза Джиневры засверкали любопытством, авантюризмом. Она убирает к чертям книгу. Тетрадь кажется чёрной, но под лучами заходящего солнца она загадочно переливается чарующими узорами. Кажется, будто она живет отдельной, тайной, никому не известной жизнью. На ощупь она кажется покрытой тысячей тёплых живых чешуек, мягко ласкающих кожу. Джиневра очаровано раскрывает тетрадь, проводит пальчиком по шершавой поверхности пергамента. По спине пробегает стайка мурашек. Появляется ласковое, ненавязчивое желание написать хоть что-то на совершенно чистых страницах. В это время за окном проплывают деревья, сияя золотом. «Осень». Почерк у Джиневры круглый и с сильным уклоном влево. Она удивляется, когда чернила вдруг исчезают. «Здравствуй». Чернила другого оттенка, почерк аккуратный, приятный на глаз, с узорами. Джин шокирована. Она осторожно берет перо. «Привет». «Меня зовут Том Марволо Риддл. Буду счастлив познакомиться». С пера падает капля на руку и расцветает чернильным узором. Узор похож на солнце. «Джиневра Молли Уизли. Рада знакомству, Том». «Красивое имя». Джин краснеет. Ей, кроме братьев, никто комплименты никогда не делал. Кажется, стук колес втрое медленнее, чем биение сердца. «Спасибо». Солнце уже садится. Джиневра заправляет локон волос за ухо и трепетно проводит по тетради. «Сейчас осень, да?» Вопрос кажется немного печальным, но бумага не способна передавать эмоции... «Да», — коротко отвечает Джин. «Я так давно не видел осени... Опиши мне, что видишь, Джиневра». Где-то внутри что-то зашевелилось. Жалость. «Я сижу в Хогвартс Экспресс, за окном проплывают желтеющие травы, деревья, поля. Из открытого окна доносятся запахи цветочных полей. Скоро сядет солнце, и поезд прибудет на станцию. В купе никого нет, только я... и ты. Я впервые еду в Хогвартс и чувствую себя счастливой». Поставить «и ты», показалось Джин обязательным, чтобы Том не чувствовал себя посторонним, отдаленным или, не дай Мерлин, лишним. «Подожди немного. Я хочу тебе кое-что показать». Слова исчезли, девочка принялась ждать. В дверь постучали, в купе зашла долговязая староста Рейвенкло, имя которой Джинни не знала. — О, ты уже переоделась, хорошо, через тридцать минут мы прибудем, — дверь за девушкой закрылась. Джиневра убрала всё, кроме тетради, которую решила держать до последнего. Прошло десять минут, ещё пять. Джин становилось откровенно скучно, но она ждала, что же такое ей покажет новый знакомый. Прошло ещё три минуты, и от нечего делать она уже начала болтать ногами, когда вдруг в тетради наконец проявился... рисунок. Это было купе, вырисованное до жути правдоподобно. И чем! Чернилами! За окном смазанный узор деревьев. На столе три книги, в аккуратной стопке. А в купе сидят двое. Джинни едва не задохнулась. Справа сидела девочка, она смотрела в окно, и поэтому её лица не было видно. Она была очень похожа на саму Джин, а юноша напротив... Высокий, худощавый, с точеным профилем аристократа, загадочной улыбкой, он сидел напротив и глядел на девочку. Шестой курс или даже старше. Очень... красивый... Но картина начала бледнеть и медленно исчезать в глубине тетради. Джинни провела по бледнеющему юноше на изображении. «Из тебя бы вышел замечательный художник магических портретов». Это было чистой правдой. Так рисовать — талант. «Я увлечен артефакторикой, и способность к рисованию в ней не на последнем месте». «Превосходно! Ты сможешь меня научить?» Некоторое время ответа не было. Джинни даже подумала, что Том обиделся на её резкость и хотела уже извиниться, но на бумаге вновь появились слова. «Я буду счастлив помочь тебе с артефакторикой». Поезд медленно остановился с характерным скрипом. — Выходим! — вразнобой разносились голоса старост. А Джиневра улыбалась своей маленькой тайне, убирая тетрадь, чернила и перо в сумку. Она вышла, расправив плечи и затерялась в огромной толпе учеников, сохраняя на лице немного мечтательное выражение.