В интересах революции, но мимо собственного блага

1. Эрика никогда не любила концы историй. Они обычно хреново для нее заканчивались (да, масло масленное, но по другому не объяснишь), следовательно очередное завершение какого-нибудь жизненного периода женщина встречала очень напряженно. Да, по большей части в хреновых исходах своих историй она была виновата сама. «Хороших концов в принципе не существует, как и концов историй в принципе,» — запомнить и выучить, как аксиому. Ее сын, где-то там со своим отцом, и наверное он никогда не узнает о своей ужасной матери, никогда не узнает, что во всем мире ее считают чуть ли не террористкой мирового масштаба (она не убивала Кеннеди! Неужели это так трудно понять?), никогда не узнает, что она бросила нормальную жизнь и семью ради мести. Эрика шестнадцать лет подряд буквально сжирает себя по ложечке и не может вдохнуть полной грудью из-за дурацконо чувства вины. А потом появляется Питер и… становится легче. Не полностью, не отпускает окончательно, но дышать становится от чего-то легче. — А если бы… если бы твой сын сказал, что не винит тебя в том, что ты оставила его и отца? — Но этого никогда не будет, — горькая усмешка в купе со злым взглядом в сторону болтливого мальчики. Тот смотрит чуть расстерянно, нерешительно, а потом скороговоркой выпаливает: — Ятвойсын. * Это даже не смешно и с оглядкой назад Леншерр думает как? как, черт возьми, она может быть такой слепой? Внешность Питера буквально кричала об их родстве. Губы, дурацкая челюсть, линия скул и… Он же черт возьми говорил… Дал максимальное колличество подсказок, а она как идиотка все пропустила мимо ушей. Мой папа знал женщину, которая тоже могла управлять металлом. Моя мама ушла от нас… Нет, ничего страшного. Я все понимаю, у нее были причины. Папа… папа просто говорил, чтобы я не попадался. Нет, ну, а что? Что-то странное или необычное? Кто ворует? Я ворую?! Женщина, я обижен! Ну когда и что я воровал? Ты можешь это доказать? Нет? Я честен перед тобой и законом. Самый законопослушный гражданин. Максимофф. Питер Максимофф. Марк назвал их сына Питером… Если честно, эта дурацкая мысль последнее, что должно ее беспокоить. — Хей, слушай, я понимаю, в это трудно поверить… Как раз таки легко! Магнето просто в шоке. А мальчишка все болтает и болтает, никак не успокоится. Слова, слова, слова огромный поток слов, металлокинетик почти не вслушивается в них. Просто смотрит и возможно вовремя кивает. Боже, это ее сын. — Мам? — звучит максимально неуверенно. Ртуть бережно берет ладони женщины в свои, закусывает нижнюю губу, смотрит выжидающе и… да, надо что-то сказать, что-то сделать и наверное прекратить выглядить, как крайне шокированная статуя. Эрика открывает рот намереваясь извиниться или может сказать, что она верит, что да, все было так очевидно, а она просто слепая идиотка и эгоцентричная стерва раз не поняла очевидного. — Питер, я… — мальчик-скорость, мальчик-бег не дожидаясь каких-либо еще слов обнимает мастера магнетизма и продолжает что-то говорить-говорить. Радостный, счастливый, такой беззаботный и любящий. Леншерр несмело обнимает сына в ответ, прикрывает глаза и… делает первый полноценный вдох за последние шестнадцать лет. 2. Эрика открывает глаза. Честно, мелькает позорная мысль снова закрыть их или же спрятаться под одеяло и притвориться спящей. Нет, господи помилуй, она старалась быть нормальной, не влипать в истории, она даже осталась в гребанной школе Чарльза (что и привело ее на те же грабли, на которые она уже ступала), у нее нормальные отношения с сыном, нормальные отношения с телепатом (в кои-то веки) нет… ну не может же она… Как же болит голова. Не стоило вчера поддаваться на чертовы провокации Ксавье и пить тот виски. Нет, она точно проклята наступать на одни и те же грабли снова и снова. — Ну с проклята, это… как-то пафосно даже для тебя, — сонный голос виновника головной боли звучит почему-то довольным. Ленешерр как-то чересчур печально разглядывает собственную рубашку валяющуюся на полу, на свои штаны и… белье. В постели с Чарльзом, снова. — Тебя утешит, если я скажу, что ничего не было? — Помоему, кто-то обещал не лезть в мою голову, — женщина поворачивается лицом к своему любовнику/врагу/на данный мирный момент собеседнику. На самом деле, смотря на Ксавье… реально закрадывается мысль, что… вчера ничего не было. Он выглядит слишком свежо, нет никаких засосов на шее, волосы не находятся в диком беспорядке, да и вообще… Он одет в отличии от самого металлокинетика. — Предвещая вопрос почему ты голая, ты вчера была настойчива, — Эрика позорно стонет. — И почти убедительна. — Но ты слишком джентельмен, чтобы воспользоваться пьяной женщиной, — хмыкает Леншерр. — Извини, за то, чтобы я вчера не делала. В синих глазах напротив плещется веселье. Нет ссор, нет обид, словно не было тех ужасных лет, когда они оба вели себя как два идиота. И да, что бы вчера не было, Эрике действительно стыдно, потому что предательница память подкидывает пару недвусмысленных картинок прошлого вечера. — Ты мило пела, когда раздевалась. — Чарльз, — смех напополам с угрозой, пускай и шуточной. Когда холеный богатенький мальчик с огромным особняком и не менее большими амбициями умудрился превратится в мужчину напротив нее? Когда они успели превратится из любовников во врагов? Как эти странные отношения умудряются перетекать из одного в другое? Дурацкая мысль про концы и очередные грабли никак не желает отпускать. Пальцы телепата путаются в растрепанных волосах металлокинетика, и головная боль наконец отпускает. Грабли может и старые, а вот конец… возможно тянет на счастливый.