В интересах революции, но мимо собственного блага

Так вот, видит Бог, Чарльз уважает Эрику. Она была больной, ломанной, калеченной, со своими тараканами в голове (а у кого их нет?), со своей паталогической параноей и обаянием атомной войны. Но она так же была умна, сильна как никто другой, и, хотел Ксавье признавать их или нет, со своими весьма и весьма своеобразными взглядами на жизнь. Он уважает Эрику и это одна из тех причин почему он не спрашивал ее об этом… Чарльз увидел это случайно. Чужое яркое воспоминание, почти осязаемоей, невероятно четкое и горькое. Живот размером с глобус, кареглазый улыбчивый парень, что приносит возлюбленной клубнику, сила, что плещется буквально через край. Сила направленная на то, чтобы защитить ребенка еще не появившегося на свет. Дальше только отвратительное чувство горечи и бесконечная вина. Это… больно. Телепат старается отделаться от чужого вязкого сознания, что так легко затянуло его в дурацкое воспоминание. — Эрика? — женщина медленно, словно выныривая из транса, поднимает глаза на Ксавье. Отголоски чужой горечи и боли все еще отдают неприятной тянущей болью в затылке и привкусом клубнике на кончике языка. — Твой ход. Конь медленно, даже как-то лениво плывет по шахматной доске. Не надо быть гением, чтобы понять, что произошло. Делать Леншерр еще больнее и распрашивать ее о… потере ребенка, последнее, что хочется делать телепату. * Мужчина ловит себя на мысли, что возможно он ошибся в своих выводах. Поганые чисто Леншерровские гены были видны самым невооруженным глазом. Хотя окей, Чарльз может списать все на то, что его разум затуманен действие лекарств, что возможно он ищет подвох там где его в помине нет, но… этот малолетний клептоман. Серьезно, эта долбанная челюсть, эти упрямо сжатые губы и характер, который выводит из себя буквально по щелчку пальцев. — Что? Вы что-то видели? Что-то необычное? Нет? Тогда вы ничего не докажите и вам никто не поверит, — в бумажнике было тридцать долларов, где они? Этот парень его только что обчистил. Пять телевизоров, семь коробок с кроссовками, бесконечные залежи еды и вообще куча всякого хлама. Серьезно? Игровые автоматы. Три штуки. Этот парень ворует тупо от безнаказанности. И все-таки… Разрез глаз, скулы и длинные узловаты пальцы. Без учета долбанной челюсти и губ. Чарльз как никогда мечтает оказаться неправым. Но тревожащий вопрос о происхождении Питера Максимофф он так и не задает гостю из будущего, как-то не до этого. * Ее преследует это. Горечь, разочарование, вина. … плохая, плохая, плохая… Это не боль утраты, это ненависть к себе, что сжирает изо дня в день. Металлокинетик может и выглядит внешне спокойно, только внутри у нее настоящий ад. Вина. Она уходит быстро и по английски, вполне в ее стиле. Привкус клубники все еще неприятно горчит на кончике языка. Вина самое неприятное из всего спектра человеческих эмоций. На самом деле, видит Бог, Чарльз уважает Эрику, не хочет лезть в ее жизнь, не хочет вмешиваться в эту странную ситуацию, которую сама Леншерр и создала, но… его утягивает как бы само собой. Ну вернее появляется Питер (нет, серьезно, чем больше телепат всматривается в черты лица, в манеру поведения бегуна, тем больше он понимает, что первое впечатление было верным) и утягивает его во весь этот бедлам. — Ну вы же знаете где она. Скажите, пожалуйста, — Питер шумный, соваться в его голову себе дороже. Поток, океан мыслей буквально сносит с ног (нет не смешно!), но слова «мама», «найти» и «поговорить» довольно отчетливо проскальзывают в этом бурном мысленном потоке. Видит Бог, Ксавье не хотел… Но пусть Леншерр сама разбирается с этим. * Спустя полгода, в ночи, бледная как смерть Магнето буквально вваливается в двери школы. На ее руках сереброволосый мальчишка истекающий кровью. — Хэнк, — и в одном этом имени мольбы, просьбы и угрозы больше, чем требуется. Любопытные ученики выглядывают из всех дверей, МакКой на всех парах уже несет Питера в медблок, Эрика молчаливой тенью следует за Хэнком. Она вся в крови и если честно не понятно, чья эта кровь. — Со мной все хорошо, — как мантру повторяет женщина. — Помоги Питеру. Ее разум буквально пылает. Она напугана, она в панике, зла, безумно зла на себя и кого-то еще (вероятнее всего это кровь «кого-то» заляпала всю ее одежду), она боится за Питера. — Эрика? Я опять все испортила, Чарльз. * Хэнк говорит, что Питера от массовой потери крови спасло только чудо. Ксавье же знает, что это чудо зовется «железо в крови». То, что казалось чисто теоретическим в теории, оказалось по минимому применимо на практике. Это не остановит кровотечение полностью, но все же… Это спасло жизнь мальчику. — Он мог умереть. — Но ты его спасла. Необычно бледен. Волосы у Питера, кажутся, даже не серебряные, а седые. — Я его в это втянула. Эрика и самоедство, как смысл долбанной жизни. Металлокинетик неуверенно накрывает руку спящего парня своей. Мягко, нежно, ласково. По-матерински ласково. Наверное это первый раз… первый раз, когда сильная, холодная, обычно безэмоциональная Эрика Леншерр позволяет видеть себя слабой и уязвимой. Ртуть — это тоже металл, пускай и переходный, но металлокинетику он тоже подчиняется. И притягивается. Хочет этого Эрика или нет… Напряженная, как пружина, слишком вымотанная и уставшая. Телепат легонько касается узкой спины Леншерр. — Хей, мам? — раздается хриплый голос с койки. Эрика облегченно выдыхает.