Гол

— Чарли, ты такой молодец! — до боли знакомый голос матери. Чарльз оборачивается и, смеясь, бежит к женщине в объятия. Его улыбка настолько искренняя и яркая, что сейчас будто может осветить весь мир. Сердце переполняют гордость, невероятное радостное возбуждение и… счастье. Мальчик впервые в жизни забил победный гол. Целых два тайма команды играли в дурацкую и, казалось бы, бесповоротную ничью. И пусть у мальчика разбита коленка, а форма грязная из-за нескольких весьма болезненных падений. Он ведь не сдался. Он был счастлив, как никогда. Никогда он еще не ощущал себя более живым, чем в этот момент. Никогда не чувствовал бОльшую любовь ко всем окружающим его людям, ко всему, что только есть в этом мире. Хотелось петь и танцевать, как в мультиках Дисней, которые Чарльзу никогда не нравились. Он подбегает к присевшей и лучезарно улыбающейся матери и обнимает ее. Сильно-сильно, насколько только может семилетний ребенок, стараясь поделиться своей безграничной радостью с самым дорогим на этом свете человеком. Чарльз закрывает глаза, наслаждаясь крепкими объятиями, легким поглаживанием по спине и цветочным с нотками апельсина парфюмом, который так привычно щекотал чувствительный нос ребенка. Он хотел бы продлить этот момент вечно. Чарльз открывает глаза, глядя матери через плечо и немного щурясь из-за светлых мягких волос женщины, что так и норовили залезть в небесно-голубые глаза мальчика. Он открывает глаза и видит отца, который стоит рядом. С выражением полного скепсиса на лице. Абсолютно ничего. Холодный взгляд пристально глядел на Чарльза, как дементор высасывая из него все счастье и радость такого волнительного момента. Мужчина неспешно подходит к мальчику, уже несколько отрешенно отстранившемуся от матери, глядя ему прямо в глаза. Положив ему руку на плечо, он немного пригибается, чтобы быть немного ближе к лицу своего наследника и коротко, сухо изрекает: — Неплохо. «Не удовлетворен. Не впечатлен. Мой сын мог бы и лучше.» — то, что услышал маленький Чарльз в этой короткой, как будто окатывающей холодной водой реплике. Он будто замер, глядя в глаза отца. Да, наверное, мог бы и лучше. Или не мог? С тихим вздохом мальчик тянет мать за руку. — Пошли домой, мам. Завтра еще тренировка, — твердо говорит ребенок, глядя себе под ноги. Он не заметил того осуждающего взгляда, которым Маргарет Ксавье одарила своего мужа. — Он всего лишь ребенок, Брайан! — слышал Чарльз, лежа в кровати вечером того же дня. За стенкой был отцовский кабинет, где уже достаточно долго родители ссорились. Не на шутку. — Он мой сын! — твердо отвечал мужчина, — И он должен быть достоин. — Достоин чего? Твоего эго? — язвительно спросила женщина и через несколько секунд Чарльз вздрогнул от громкого хлопка двери. С тех пор. С тех пор Чарльз всегда «молодец», но «недостаточно хорош» для самого себя. С того самого дня, когда увидел в глазах своего отца разочарование. И до сих пор он так по-детски пытается быть лучшим. Пытается быть «достаточно хорош». «Неплохо. Должен быть достоин.» Эти две фразы будто выжгли у него на обратной стороне век — иначе Чарльз не мог объяснить, почему каждый раз закрывая глаза он будто видел горящие буквы. Каждый раз. Возможно поэтому теперь, если приглядеться к глазам Чарльза, можно было увидеть не ясное летнее небо, коими они казались с первого взгляда. Теперь там поселился коварный, холодный и жестокий лед, который с первого раза не распознаешь, не увидишь. И теперь Чарльз вспомнил. Его как будто вновь ткнули лицом в его промахи, как котенка, который наложил кучу там, где не надо. И это было до боли обидно. Все это время Чарльз убеждал себя, что делает все правильно. Что он стремится к вершинам, а поблажки — заслуженный отдых того, кто уже сделал много. Кто уже действительно «молодец». И вот сейчас человек, знающий его буквально два дня, четко и ясно сказал ему, что Чарльз ошибается. Человек, который не побоялся хищного холода в глазах парня и высказал ему все, что думает. Сделал то, что не мог сделать ни один другой тренер. И Ксавье даже не могу судить Эрика за грубую форму подачи подобной информации — он прекрасно понимает, что по-другому просто не понял бы. Не воспринял бы слова мужчины всерьез, а лишь отмахнулся. И сейчас Чарльз… благодарен? Зол? «Да, Ксавье, молодец, ничего не скажешь, » — парень стоял и смотрел в пустоту уже несколько минут. В голове как будто образовался вакуум, звенящая тишина. Тишина, которая оглушала. Иронично. Чарльз почесал затылок и попытался выйти из состояния ступора, в которое его вогнала пламенная речь Леншерра. Получалось пока не ахти, поэтому юноша уныло побрел в сторону раздевалок, где n-ное количество минут назад скрылся его тренер. Первый за столько лет, кому удалось поставить его на место. Дать такую моральную пощечину, что аж в ушах звенело. Наверное, он прав. Чарльз все еще недостаточно хорош, чтобы вести себя так, как он себя ведет. И поблажки, которые он себе давал — лишь слабость. Слабость, которой у него быть не должно, если он хочет чего-то добиться. Потому что он должен быть достоин. Уже подходя к раздевалке, Чарльз краем уха услышал сдавленный стон. Мозг сразу подбросил ему несколько вариантов, что могло быть причиной этого звука. Брюнет никогда не замечал за собой повадок вуайера, но что-то заставило его заглянуть в едва-приоткрытую дверь. Не то, чтобы Чарльз надеялся увидеть что-то непристойное. Вместо любезно предоставленных мозгом картинок, Ксавье увидел сидящего на скамейке Леншерра, который, сосредоточенно нахмурившись, обклеивает правую лодыжку кинезио-тейпами. В голове сразу возник вопрос: «Что тренер забыл в раздевалке игроков?», но потом голубоглазый вспомнил, что не видел в тренерской ни одной двери, кроме выхода, что означало, что душ там не предусмотрен. Видимо, Эрик был одним из немногих тренеров, которые всю тренировку носятся по полю со своей командой. И почему-то мозг все пытался заострить внимание брюнета на том, что на Эрике сейчас надеты одни лишь боксеры, что у него, честно говоря, неплохо получалось. Чарльз судорожно пытался убедить себя, что вид почти обнаженного человека, который только что отчитал его как нашкодившего подростка, не должен вызывать у него подобной реакции. Он выдохнул и сглотнул откуда-то взявшуюся во рту слюну, когда Эрик закончил свое занятие, с неестественным кряхтением встал, поворачиваясь лицом шкафчику, где, судя по всему, лежала его одежда. Чарльз буквально на секунду засмотрелся на перекатывающиеся под кожей рельефные мышцы спины, но тут его взгляд зацепился за ногу Леншерра, которая от середины бедра и до пятки почти на сто процентов была покрыта переплетающимися между собой цветными лентами. Чарльз еще не видел такого столько этих пластырей одновременно и на одной части тела, что заставило его нахмуриться. Он знал, что их используют при растяжениях или травмах мышц, но в таких количествах… — Может, хватит пялиться? — раздраженно сказал Леншерр, застегивая ремень на джинсах, все еще не оборачиваясь, — Я не слепой. — И… извини, — тихо и почему-то смущенно проговорил Чарльз, стараясь как можно более быстро просочиться к своему шкафчику, который, к счастью, был на достаточном расстоянии от шкафчика Эрика. Он быстро взял полотенце, намереваясь как можно быстрее скрыться в душевой. — Чарльз, — Ксавье был уже в дверях, когда Эрик окликнул его. Парень обернулся, стараясь не смотреть на тренера вообще никак, пусть он уже был полностью одет. — Извини. Я не должен был быть таким резким. Это было… — он почесал затылок, — …непрофессионально. — Ага, — коротко и угрюмо согласился Чарльз, — Забей. С этими словами брюнет скрылся в душевой, оставляя Эрика смотреть на узор на закрывшейся двери. Чарльз скидывает с себя потную футболку и шорты вместе с бельем как можно быстрее, вешая одежду на один из крючков для нее предназначенный, после чего встает под теплый душ. Забитые и измотанные за весь день мышцы тут же дали о себе знать, заставляя тихий стон облегчения сорваться с губ брюнета. Через два дня важная игра. К сожалению, Чарльз являлся единственным «золотым самородком» в команде, поэтому из года в год клуб оставался за бортом корабля «Первая Футбольная лига Англии», что невероятно выбешивало каждого. Но все работали на пределе. Все, кроме него. Ксавье до упора поворачивает кран в сторону синего значка, чтобы отогнать навязчивые мысли о том, что именно он виноват в таком исходе событий. У Чарльза промелькивали идеи перейти в более крупный клуб, но почему-то раз за разом Чарльз подписывал контракт с родным футбольным клубом. Почему — он никогда не понимал. Возможно, ему не хотелось оставлять людей, с большинством из которых он работал бОльшую часть своей жизни. А возможно в глубине души понимал, что с его характером в другом клубе он долго не продержится. - Простояв под ледяной водой дольше, чем обычно, Чарльз наконец выключает холодный водопад, обматывает полотенце вокруг бедер и, попутно цепляя с вешалки свои вещи, выходит из помещения, которое буквально за несколько минут стало для его ментального здоровья персональным адом — навалилось слишком много мыслей, которые пожирали мозг, будто изголодавшаяся по крови пантера, которая долго охотилась и наконец настигла свою цель. Выходя в раздевалку, Чарльз подсознательно надеялся, что там будет хоть кто-нибудь. Просто будет, необязательно разговаривать. Одно лишь присутствие разумного живого существа в такой ситуации могло помочь. В голове буквально набатом наперебой били «голоса», оставаться наедине с которыми более не хотелось ни на минуту. Они давили на Чарльза, будто он был человеком с страшнейшей формой клаустрофобии, запертым в маленьком мрачном помещении, в котором нет ничего, кроме белых стен. Хотелось закрыть уши, сесть в угол и закричать. Но с другой стороны, последние, с кем хотелось бы видеться после сегодняшнего поражения — команда. Стыдно? Горько? Непонятно. Однако когда Чарльз вышел, в помещении не было никого, кроме мухи, которая жужжала где-то под потолком. А чего он ожидал? Скорее всего, все уже давно ушли. — Ксавье? — парень почти подпрыгнул на месте от настолько неожиданно ворвавшегося в его размышления Логана. — Чего тебе? — достаточно грубо отозвался брюнет, даже не оборачиваясь в сторону двери и уже готовясь к шквалу подъебов и издевок, которые мог придумать Логан за весь сегодняшний день. Да, он определенно занимался только этим. — Да так, ничего. Хотел только сказать, что, даже учитывая то, что ты беспросветный мудак, мы все еще твоя команда. Ты все еще самый достойный игрок из всех нас, мы не станем относиться к тебе хуже или меньше уважать. У всех бывают плохие дни. Видимо, сегодня твой. Хотя, я бы не сказал, что подобное поражение — это плохо. Просто Эрик — достойный соперник для тебя. Просто… — Чарльз буквально спинным мозгом ощутил, как Логан усмехнулся, — Отпусти и забудь. Натянув футболку, Ксавье уже было развернулся, чтобы разразиться максимально язвительной тирадой на тему того, что ему не нужна поддержка и сопереживание, что Логан вообще зря пришел сюда и говорил что-то, но сердце почему-то решило, что самое время начать биться так, как будто парень только что пробежал марафон, а слова мерзким комом застряли в горле. Все, что смог сейчас выдавить будто оцепеневший Чарльз — кивок и сдавленное «спасибо», произнесенное настолько тихо, что даже Логан, стоявший всего в паре метров от своего собеседника, едва расслышал его. С полу-вздохом полу-смешком парень, до этого стоящий в дверном проеме, развернулся и удалился, оставляя Чарльза стоять и погружаться в еще бОльший омут сомнений. Дышать было трудно, будто это «спасибо» ударило его прямо по солнечному сплетению и теперь диафрагма категорически отказывалась расширяться, чтобы позволить вдохнуть больше воздуха. Брюнет на автомате натянул толстовку, перекинул через плечо спортивную сумку и вышел из раздевалки. В чувство его привел по-осеннему холодный октябрьский ветер, растрепавший мокрые волосы и моментально забравшийся даже под весьма теплое худи. Кутаясь в мягкую ткань, Чарльз быстрым шагом направился в сторону дома. Он не уверен, что сегодня ему удастся поспать.