Гол

Эрик видел это, как будто в дурацком киношном слоумо. Вот Чарльз начинает пошатываться. Сердце пропускает один удар. Коленки футболиста подкашиваются и он безвольно падает на траву. Сердце пропускает второй удар. Эрик с трудом заставляет себя вдохнуть и сдерживает порыв броситься к Чарльзу, понимая, что он не имеет на это права. Леншерру остается только издалека наблюдать, как к бессознательно лежащему на земле парню быстро подбегают медики и пытаются привести того в чувство. Эти несколько минут тянулись, как самая мерзкая на вкус жевательная резинка. Эрик не замечал ничего вокруг себя и только спустя некоторое время заметил стоящих рядом судью и Логана, которому уже передали повязку капитана. Они говорили что-то про замену, но точных слов Леншерр разобрать не смог. Пробурчав что-то неразборчивое, Эрик кивнул одному из ребят запасного состава. Все мысли необъяснимо крутились только вокруг Чарльза. Что произошло? В каком состоянии он сейчас? И самый страшный вопрос, который Эрик боялся задавать себе даже в мыслях — все ли будет в порядке? Постепенно со временем начало подступать необозримое чувство вины. Вины за то, что он допустил подобное. Как тренер, Леншерр должен был окончательно и бесповоротно вычеркнуть Чарльза из основного состава на сегодня и послать лечиться еще в тот день, когда парень только появился на стадионе, косплея зомби. Но он этого не сделал. Поддался эмоциям и позволил манипулировать собой. А еще Эрик винил себя за то, что не может отложить мысли об этом хотя бы до конца тайма. Он не мог сконцентрироваться на игре, чтобы в нужный момент заменить кого-то или что-то подсказать команде. Абсолютно ничего. Его мысли занимал только Ксавье, — будь он неладен — что невероятно нервировало. Впервые за все то время, что Эрик является тренером, у него появляется такое нездоровое чувство ответственности и заботы об одном определенном игроке. И это неправильно. Тренер как учитель — у него не должно быть разделения на любимчиков и всякое такое. И до этого момента Эрику удавалось придерживаться этого правила. Но что-то было в этом мальчишке, что заставляло Леншерра чувствовать доселе неизведанную им эмоцию, название которой Эрик пока дать не мог. Или боялся?.. В попытках сосредоточиться на игре, а не на бессознательно лежащем где-то в медицинском блоке брюнете, Эрик провел оставшиеся 30 минут тайма. Счет так никто и не открыл. Вероятно, команду тоже несколько разладило отсутствие капитана ака основного форварда команды. И пусть Чарльз был не особо командным игроком, но если отдать пас ему, то мяч с бОльшей вероятностью окажется у ворот (а то и в воротах) противника, чем если отдать этот пас кому-то еще. - Чарльз резко открывает глаза и долго не может сфокусироваться. По сути зацепиться взглядом было и не за что — перед глазами маячил только белый потолок. Голова болит так, будто ее пять минут назад с особой ненавистью приложили об что-то твердое. Очень твердое. Ксавье начинает прокручивать в голове все, что он мог вспомнить. Последнее, до чего ему удалось докопаться в своем мозгу — горячая рука на запястье, взгляд, полный заботы и одна единственная фраза: «Пожалуйста, скажи, что мне не придется потом отчитываться перед директором за твою смерть на поле». Поле. Матч. На Чарльза накатил необъяснимый страх, сердце забилось чаще, дыхание из размеренного превратилось в беспорядочно-бешеное. Брюнет резко садится, из-за чего перед глазами все опять плывет, а в ушах на пару секунд появляется мерзкий звон. Он зажмуривается на несколько мгновений, а когда открывает глаза, рядом оказывается некто в белом халате. Этот некто, чьего лица Чарльз разглядеть не смог, что-то говорил, но слух футболиста пока отказывался воспринимать человеческую речь. — Я… я не могу быть здесь… — прохрипел Чарльз, пытаясь встать с того, на чем он сидел. Но конечности не особо хотели слушаться. Он все еще не особо осознавал, где находится, но внутренние инстинкты твердили, что в данный момент он должен быть на поле. Без вариантов. Дыхание становилось все более беспорядочным, зрение не получалось сфокусировать от слова совсем. — Чарльз, — на плечи легли горячие ладони, удерживая на месте. Голос звучал чертовски знакомо, но в затуманенном разуме Ксавье никак не мог всплыть его обладатель. — Чарльз, посмотри на меня. Ксавье попытался перевести взгляд на человека, который говорил с ним, но комната как будто ходила ходуном. Глаза категорически отказывались распознавать объекты, не то что лица личностей, которые сейчас пытались удержать его в сидячем положении. Чарльзу страшно. Очень. Очень. Страшно. От неопределенности. От собственной беспомощности. С одной стороны ему хотелось верить, что все это неправда и он спит. Просто спит. И сейчас проснется. Да, проснется. Вот сейчас. Ну же! — Чарльз, ты не можешь выйти на поле. Ты только что очнулся после того, как потерял сознание, — голос звучал успокаивающе, но это не помогало. Чарльз не мог сидеть на месте. Его трясло. Он ощущал, что должен сделать что-то — что угодно. Не важно. Из воздуха как будто постепенно выкачивали кислород. — Я… — он попытался сделать глубокий вдох, но получился лишь предательский всхлип, выдающий страх, который целиком и полностью охватил Ксавье, — Я не могу… быть здесь… Эта фраза была единственной, которая только приходила ему в голову. Чарльз сам не зная почему схватился за руку, которая все еще держала его за плечо. Ему просто хотелось ощущать чье-то присутствие. Ощущать, что он не один. Сердце забилось еще быстрее. Интересно, у него вообще есть предел? Если и есть, то Чарльз уже, скорее всего, близок к нему. Дышать становилось все сложнее. К глазам подступали слезы, Чарльз продолжал бормотать что-то про то, что ему нужно на поле. Он уже и сам не осознавал, что говорит. Он уже не слышал, что ему говорят, не пытался уловить что-то взглядом. Единственное, что он точно понимал — ему страшно. Чертовски страшно. Так, как еще никогда не было. И это занимало весь его разум. Щелк. Темнота. - Последние несколько часов своей жизни Эрик провел, наблюдая, как капает лекарство в капельнице. Занятие не то, чтобы увлекательное, но гораздо интереснее зацепиться взглядом за капающую водичку, чем буравить дырку в белой стенке. Сейчас у Эрика было достаточно пищи для размышлений. Он пытался уложить в мозгу события прошедшего дня и хоть как-то их осознать. Но почему-то они не поддавались анализу. Когда он между таймами зашел в медицинский блок, работающий там мужчина сообщил, что мозг Чарльза не выдержал навалившуюся на него болезнь, вступившую в опасный союз со стрессом, и просто решил немного охладить себя. Во всех смыслах, потому что, скорее всего, действие лекарства на тот момент уже закончилось. Медик утверждал, что здоровью Ксавье ничего не угрожает — ему просто нужно отлежаться, прийти в себя и вылечиться. Но потом Чарльз очнулся. Возможно, физически организм футболиста и был вне опасности, но вот с головой у парня явно не все в порядке. До этого Эрик успел увидеть Ксавье виноватым, уставшим, злым, просто в ярости, слегка сконфуженным, но это было что-то определенно новое. Да, тренеру один раз показался страх в голубых глазах, но сегодня это был неконтролируемый животный страх. Перед чем — Эрик все еще не понимал. На руке Леншерра чуть выше запястья теперь красовался синяк, оставленный рукой Чарльза, который явно себя в тот момент не контролировал. Эрик уже получил порцию нагоняев от всех, от кого только можно было, но сейчас его больше волновало ментальное здоровье парня, сейчас лежащего под капельницей с успокоительным. Эрик, конечно, слышал, что профессиональный спорт делает с людьми всякое, и даже когда-то сам варился в этом, но подобный фанатизм видел впервые. Хотя отношение Чарльза с натяжкой можно было назвать прихотями высокомерного мальчика. Высокомерные мальчики не выжимают себя до обмороков на поле. Высокомерные мальчики не рвутся в игру со слезами на глазах сразу после того, как очнулись в медицинском кабинете. И это пугало. Эрик не имел ни малейшего понятия, с чем имел дело. Еще пугало то, что Эрик сейчас был единственным человеком в палате. Помимо Чарльза, конечно же. Лишь милая девушка Рейвен, именующая себя сестрой Чарльза, залетела на пятнадцать минут, любезно принесла Эрику кофе, предварительно узнав его предпочтения, позвонив ему, после чего также быстро улетела «по делам». Эрик не может назвать себя осторожным даже сейчас, после того как неосторожность привела его к печальным последствиям. Он провел достаточно много времени в больницах, но он не мог припомнить дня, когда к нему не зашел кто-то из немногочисленных (к сожалению) друзей или женщин, что были ему как матери в детском доме, где он рос. Да, стоит признать, что Эрик сам отправил уставшую команду по домам, сказав, что все будет в порядке и он передаст Чарльзу все их пожелания. Но, насколько Эрику было известно, у Чарльза абсолютно точно есть родители. Неужели им все равно?.. С другой стороны, сейчас на лице Ксавье не было ничего, кроме спокойствия. Это еще одно открытие за сегодняшний день. Возможно, ему было действительно нужно просто по-человечески выспаться. Ни нахмуренных бровей, ни ухмылки, абсолютно ничего, кроме спокойствия. В глубине души Эрик даже отметил, что парень красивый. Каштановые волосы, разметавшиеся по подушке, обрамляли бледноватое в свете больничных ламп совсем еще юношеское лицо Чарльза. Ресницы слегка подрагивали, выдавая то, что кажущийся фарфоровым мальчик на постели на самом деле живой. Парень всегда казался старше, но сейчас Эрик вспомнил, что он действительно двадцатилетний мальчишка, под глазами которого залегли синеватые тени недосыпа, которым он, по видимому, страдал последние дни. Одернув себя от абсолютно неуместных мыслей, Леншерр посмотрел на часы. Уже восемь вечера. У Эрика не было абсолютно никаких идей, почему его все еще не выгнали отсюда, но оно было даже к лучшему. Внезапно со стороны больничной койки послышалось кряхтение. Эрик тут же отогнал остатки дремоты, которая то и дело накатывала на него последнее время. — Что произошло? — потирая глаза еле-слышно спросил Ксавье. Он слышал, что в помещении есть кто-то помимо него. Кто — не суть важно. Скорее всего этот кто-то был в курсе происходящего. Сейчас Чарльз был настолько спокоен, что скорее всего даже после долгого копания в чертогах разума не смог бы вспомнить дня, когда был таким умиротворенным. — Тебе все по порядку? — отозвался с кресла Эрик, — Ты решил поиграть в мученика, после чего потерял сознание сначала на поле, а потом после панической атаки в медицинском блоке. Теперь Чарльз абсолютно ясно узнавал этот голос. Обычно он бы начал ерепениться (лол смешное слово), как кошка, которую погладили против шерсти, но так не хотелось убивать эту атмосферу спокойствия, что царила в помещении, поэтому брюнет просто вздохнул, вновь закрывая глаза. — Какой счет? И вот что ему ответить? Промолчать — поймет, что не выиграли, начнет винить в этом себя. Честно сказать, что сыграли в ничью, — все равно начнет винить себя. — Понятно, — разочарованно выдохнул Чарльз после нескольких секунд тишины, — Что ты тут делаешь? Эрик возмущенно фыркнул. — Спасибо, мистер Леншерр, что не оставили меня валяться в одиночестве в мрачной больничной палате с кучей вопросов без ответов, — театрально произнес Эрик и сам же себе ответил, — Всегда пожалуйста, Чарльз. — Я бы пережил, — все так же спокойно без капли яда произнес Ксавье. — Да, Чарльз, только вот мне не плевать на тебя, — Эрик устало потер глаза, — И команде не плевать. И твоей сестре. Чарльз открыл глаза и посмотрел в потолок. «Не плевать на тебя». Когда он последний раз слышал это? Кажется, давненько. — Чарльз… — начал Эрик. — Ммм? — Что с тобой не так? — в лоб спросил Леншерр, — Я не понимаю твоей мотивации. Зачем это все? Чарльз лишь усмехнулся. Он за тринадцать лет никогда не произносил этого вслух. И нарушать этого правила не собирался. — Что произошло в 2007? — вопросом на вопрос ответил брюнет. Эрик чуть не поперхнулся воздухом. Не важно, что это невозможно. Он сейчас мог бы соврать. Выдумать какую-нибудь максимально простую бытовую ситуацию, приведшую его к окончанию спортивной карьеры, но почему-то врать не хотелось. — Если честно, это не та история, которую я люблю рассказывать, — с толикой сарказма ответил Леншерр. — Ты только что ответил на свой собственный вопрос, — Чарльз вновь закрыл глаза. Его опять клонило в сон. — Тебе когда-нибудь говорили, что ты невыносим? — безнадежно выдохнул Леншерр. — Да, у меня это четвертая позиция в ежедневном ту-ду* листе, — голос Чарльза вновь становился все тише, — Проснуться, умыться, позавтракать и услышать, что я невыносим. — Язвительность на месте, ты быстро идешь на поправку, — усмехнулся Эрик, поднимаясь с кресла, — Все ребята из команды просили передать, что желают тебе скорейшего выздоровления. Как и я. Тут в дверь постучала медсестра и как бы невзначай показала на часы. — Мне пора, — Эрик направился к двери. — Угу… Эрик? — пробормотал Ксавье в полусне, когда Леншерр уже положил ладонь на ручку двери. — Да? — Спасибо… — скорее всего Чарльз не понял, что это слово затерялось в его выдохе, но Эрик услышал его. «Не за что, Чарльз, ” — мужчина улыбнулся уголками губ и вышел из помещения. Ему еще нужно успеть покормить кота, который скорее всего уже доедал единственный комнатный цветок, что стоял на подоконнике на кухне. ------------- * To do-лист — список дел на день (вдруг кто не знает кек)