Crimes & punishments

Слышать этот голос, искажённый динамиком переговорного устройства, было непривычно. Настолько непривычно и настолько странно, что по спине тянуло неприятным холодком, а в груди ворочалось что-то постороннее, громоздкое и угловатое. Почти как с похмелья после весёлого клубного вечера тяжёлой рабочей пятницы. Вот только голова была беспощадно ясной. — Mein Gott! Я не могу поверить, что ради денег ты поставил на карту всё, что было нам дорого, — глядя серьёзным взглядом, словно они обсуждали аранжировки новой песни, сквозь динамик в прозрачном переговорном окне произнёс Клавьер. Дарьян насупился. Рука сама собой на автопилоте потянулась к чёлке, да только, — вот ведь дерьмо, — та была острижена. Он не ждал от Клавьера понимания, потому что знал, какое место в его жизни занимали музыка и сцена. И догадывался, что перспектива сольной карьеры явно его не прёт. — Кроме того, — продолжил Клавьер, и от его пронзительного, пристального взгляда Дарьяну хотелось провалиться сквозь землю, — я очень хорошо помню сумму нашего последнего гонорара. Пенять на наркотики, алкоголь и азартные игры было бесполезно — бывшие коллеги Дарьяна проверили это первым делом. Клавьер вряд ли не знал об этом. Но толку будет от чистосердечного признания сейчас, когда суд вынес вердикт? Ведь в тот момент все слышали, кто был заказчиком. — Хотел подарить маме «Кадиллак», как у Элвиса*, чтоб весь Бруклин завидовал, — буркнул в ответ Дарьян, отводя взгляд в сторону. Клавьер сдвинул брови. — Люди, конечно, делятся на две категории: одни сидят на трубах, а другим нужны деньги. Но, Дарьян, ты же всегда был с первыми…** — И что с того, чувак? — Да то, что ты темнишь, mein Freund. Дарьян мрачно усмехнулся, скрестив на груди руки. Ему было всё ещё чертовски непривычно видеть оранжевые арестантские рукава. Услышав в зале суда, что вторая сторона нелегальной сделки — высокопоставленный судья, заказавший контрабандное лекарство для своего смертельно больного сына, все, небось, умилились отцовской заботе. Вот только Дарьян прекрасно помнил, как любящий папаша пообещал ему поставить крест на музыке и его полицейской карьере — и любой другой в будущем. Если бы Клавьер не думал, что весь мир вращается вокруг него, он бы давно понял, что в полиции и судебной системе огромную роль играют связи и власть, а простой коп или прокурор всего лишь пешка для больших шишек. Но ему не хватило ума додуматься, что если даже он сам, пользуясь служебным положением, возит музыкальные инструменты через таможню вместе с уликами, кто-то способен переплюнуть его в злоупотреблениях. Или, — какая ирония! — воспользоваться ими. Дарьян поднял на друга мрачный и серьёзный взгляд. Когда-то в прошлом весь Лос-Анджелес встряхнула новость о том, как прокурор Эджворт разоблачил коррупцию внутри Комитета Собственных Расследований. Что мешало Клавьеру сразу же инициировать новое дело и уточнить роль судьи-заказчика в произошедшем? Это не спасло бы Дарьяна от наказания за убийство агента Интерпола. Но это сохранило бы их дружбу, от которой и так немногое осталось с того момента, как басист Gavinners спрятал в гитаре фронтмена контрабанду. — Знаешь, как там было у Fleetwood Mac?..  — Дарьян невесело усмехнулся.*** Клавьер молча поднялся — этот намёк ему было трудно не понять. — Отлично, — непринуждённо ответил он, расслабленно расправив плечи. «Держит хорошую мину при плохой игре, как обычно», — подумал Дарьян. Клавьер улыбнулся ему открытой, непроницаемо дружелюбной улыбкой. — Теперь я знаю, какой он — мой собственный путь.