***
Утреннее солнце ещё не спряталось за вершиной горы, и его лучи, проходя через высокое витражное окно, падали разноцветными пятнами на пыльный газетный разворот. «В конце апреля в горный храм пришёл чужеземец и попросился на ночлег. Седой настоятель радушно принял его, дав ему комнату и позволив отужинать вместе с братией. Но к утру гость исчез, а с ним пропали и нефритовые чётки Основательницы, старинная реликвия, хранившиеся в главном молельном зале в драгоценной шкатулке. Один из рядовых священников храма вызвался помочь и отправился в столицу, чтобы сообщить о пропаже полиции, но нечаянно нагнал заблудившегося вора на горной тропе. Тот понял, к чему идёт дело, и попытался столкнуть священника в пропасть. К счастью, от справедливого взора Святой Матери не скрыться злому намерению — оступившись на камнях, чужеземец сорвался в пропасть сам. Священник же оцепенел от ужаса и неожиданности и не сумел подать ему руку. Решив, что нечестивец погиб по его вине, священник сдался полиции. Раскаяние его было так глубоко, что он сразу же назвал себя убийцей и попросил наивысшей меры наказания. Однако его защита указала на серьёзные процессуальные нарушения. Первый допрос должен был проходить в присутствии адвоката, иначе полученные показания не будут иметь юридической силы. А перекрёстный допрос и интерпретация Сеанса Прорицания доказали, что в произошедшем не было злого умысла, и даже сам священник поверил в то, что произошедшее было роковой случайностью. Когда же степень вины была определена, судья поднял вопрос о справедливом наказании. Прокурор неумолимо требовал тюремного заключения, аргументируя свое решение тем, что, согласно Сеансу Прорицания, обвиняемый не предпринял попытки спасти жертву. Адвокат же обратился к каждому в зале суда и произнес: — Этот человек много лет отпускал наши грехи на исповеди. Теперь он ждёт от нас: отпустим ли мы ему его грех? Простим ли ему то, что не сумел спасти человека, пытавшегося отнять его собственную жизнь? В Залах Справедливости повисла тишина. Священник был признан судом невиновным». Наюта бережно перевернул пожелтевшую от времени страницу столичной газеты. Этот выпуск был старше его самого почти на десять лет — чтобы представить подобную ситуацию сейчас, требовалось немалое воображение. И все же знать о таких судебных прецедентах было важно. Книги, в которых адвокаты были представлены иначе, чем в официальной пропаганде Га’ран, давно были заперты в архивах, и их не выдавали на руки. Но изучить все газетные публикации было невозможно, потому среди незначительных локальных новостей, расписаний храмовых богослужений, анонсов фестивалей и объявлений о продаже домашнего скота попадались и такие сокровища… Записав номер и дату, Наюта сделал нейтральную короткую пометку о содержании прочитанного карандашом с обратной стороны своей рабочей тетради по английскому, — и по-английски. Не каждый кураинский страж порядка владел иностранным языком, чтобы понять, что стоит за написанной латиницей строчкой, и это уже дважды спасало во время обысков: первый раз подобная заметка вписалась в эссе, включавщее в себя юридическую лексику, второй раз полиция просто не обратила на неё внимания. Наюта старался не обольщаться на свой счёт, но, кажется, ему неплохо удавался блеф в стране, где адвокаты были вне закона. Для чего ему понадобились книги по криминалистике? Известное дело, для того, чтобы иметь возможность подкрепить Сеансы Прорицания неопровержимыми уликами. Не для того, чтобы ставить их под сомнения. Закон о виновности защиты — чтобы вызубрить его от корки до корки и осознать, какое огромное зло несут в себе нечестивые адвокаты. Не для того, чтобы найти в нем уязвимые места. Сведения об убийстве королевы Амары — чтобы узнать всю правду о том кровожадном преступлении, которое совершил его отец, лишив его матери и места при дворе, а народ Кура’ина — мудрой и доброй правительницы. Не для того, чтобы найти новые факты, способные дать Дюрку возможность оправдаться. Это был отчаянный, дерзкий, смертельно опасный блеф, но Наюта был готов каждый день ставить на кон собственную жизнь, чтобы помочь отцу восстановить справедливость и изменить судебную систему своей страны.***
Он поднял взгляд на часы — стрелки показывали половину одиннадцатого. Через полчаса ему нужно быть в полицейском участке — прокурор, за которым он числился помощником, обещал дать ему важное поручение. Подхватив стопку газет, Наюта направился к библиотекарскому столу, у которого стояли двое вооружённых карабинами человек в полицейской форме. По позвоночнику пробежал неприятный холодок: даже если ты — сын врага королевства и обыски являются привычной и неотъемлемой частью твоей жизни, в них мало приятного. Но, возможно, полицейские явились по другому делу или всего лишь пришли за тем, чтобы скрасить минуты свободного времени интересной книгой? Тишина в зале, нарушаемая лишь тиканьем часов и шагами Наюты, старавшегося вести себя естественно, стала почти материальной, тяжёлой, удушливой. Но он шёл вперёд, ничем не выдавая своих опасений. Оставив стопку газет на столе, он опустил монету в библиотечный барабан для пожертвований. В это же время один из полицейских, не говоря ни слова и не торопясь, перебрал номера в стопке. Другой — внимательно, пристально, цепко следил за Наютой. Что ж, ему было не привыкать к таким взглядам. Главное, чтобы на этот раз обошлось, чтобы оказалось всего лишь выражением неприязни и презрения… Наюта взял молоточек, чтобы ударить по барабану для пожертвований, оповещая библиотекаря о своём уходе, но в ту же секунду оцепенел, почувствовав сквозь тонкую ткань рубашки холод ствола карабина. — Именем Её Святости, ты арестован по подозрению в государственной измене, щенок. Р-руки! — Разрешите узнать: на каком основании? — как можно спокойнее спросил Наюта, вернув на стол молоток. След от его резной рукоятки, стиснутой в руке до боли, отпечатался на ладони. — Знаешь поговорку? — усмехнулся полицейский, не церемонясь, заломив его руки за спину. — «Скажи мне, что ты читаешь — и я скажу, кто ты». — Лучше покажите мне ордер, - голос звучит негромко, но твёрдо. — На, любуйся, умник. Гулкое эхо разнесло металлический лязг наручников под сводами читального зала. Смолк шелест страниц, стихли шаги и шёпот. Наюта чувствовал на себе взгляды нескольких десятков глаз. Библиотекарь, монахи, горожане и даже пара иностранных туристов — все они провожали его молча. И в наступившей тишине сквозь невыносимо громкие звуки шагов, биение собственного сердца, стук крови, бешено пульсировавшей в висках, в сознании, словно запертая в клетке птица, металась лишь одна мысль: «Первый допрос должен проходить в присутствии адвоката, иначе полученные показания не будут иметь юридической силы».