Расскажи мне, как мы выросли (как немного друг друга любили)

1. Пять и шестнадцать — Не знаю, как и благодарить тебя за это, Питер, — отвечает Пеппер, вешая пальто на вешалку у входной двери и бросая ключи в миску, — ты действительно спас меня. Юридическая волокита, связанная с работой и патентами Тони, была абсолютным адом с тех пор, как он умер, и Пеппер часто, оказываясь в СИ, проводила там целые дни за переговорами о контрактах и слияниях компаний. Обычно это не было проблемой для маленькой Морган, ведь Хэппи или Роуди, чтобы провести с ней время, в ту же секунду бросали все свои дела; но этот тоскливый воскресный день застал Роуди на работе, а Хэппи вне штата. И Питер оставался единственным вариантом. Конечно, Пеппер неоднократно заверяла его, что он не был худшим из нянь (эта честь выпала Сэму и Баки как единому целому) и что она планировала установить для Питера более регулярный график его посещаемости их дома у озера и провождения времени с Морган, но он не мог не чувствовать себя не в своей тарелке, когда дело касалось ухода за детьми. Особенно когда Морган бросает его и их творения Lego в ту секунду, когда открывается входная дверь, и бежит обнять колени матери, прижимаясь к её штанине лицом. Ну, он не думал, что всё прошло так уж плохо. — О, не беспокойтесь, миссис Старк! Мы отлично провели время, правда, Морган? Морган решительно молчит, а Пеппер смотрит на дочь в поисках ответа, поглаживая наманикюренной рукой тёмные волосы Морган. Всё прошло совсем не плохо, просто… неестественно. Независимо от того, как сильно Питер хотел, чтобы они поладили, Морган просто не знала его достаточно хорошо. Он должен был постоянно напоминать себе, что построение отношений с ней потребует времени. Не говоря уже о неудобствах Питера в уходе за маленькими детьми. Он мог быть забавным, он мог быть интересным, но когда дело доходило до приготовления ужина и подготовки её ко сну, он просто чувствовал себя не на своём месте. Как будто вторгся в их дом, лишь бы поиграть в семью на несколько часов. Он знал, что Морган тоже чувствует его колебания. В этом плане маленькие дети, как кошки, они способны различать страх. — Эй, Морган, — тихо говорит Пеппер, опускаясь на колени и проводя ладонями по чужим рукам, — что мы скажем Питеру за то, что сегодня вечером он присматривал за тобой? Морган, не отрывая глаз от пола, бормочет: — Спасибо, Питер. И Пеппер виновато улыбается: — Она, наверное, просто устала. — Да, конечно, — он криво усмехается, — это моя вина, что я не смог заставить её заснуть. — Эй, не волнуйся, у неё просто… — Пеппер взвешивает слова, — у неё бывают такие ночи, как эта, у всех нас. И на секунду горе поражает их обоих так сильно, что Пеппер должна сделать глубокий, успокаивающий вдох, прежде чем продолжить: — Ладно, Морган, время обнять Питера, прежде чем он уйдёт, и мы сможем лечь спать! Морган смотрит на Питера, сомкнув рот, рассматривает. И Питер не может не почувствовать, как её большие тёмные глаза, глаза Тони, смотрят прямо сквозь него, залезая в душу, так, как это могут только маленькие дети. А потом, Питер слышит это так оглушительно громко, впервые за всю ночь, как Морган говорит: — Не думаю, что для этого мы уже достаточно близки. «Это не объятие, я просто хватаюсь за дверь. Мы ещё не настолько близки». И это так сухо, как Тони, что Питер смеётся, а потом встречает взгляд Пеппер и видит, что она думает о том же самом. Действительно дочь своего отца. Он и Пеппер продолжают смеяться, слегка истерично, когда она поднимает Морган, усаживает её на бедро и прижимает к себе ближе, в то время как Питер прощается. И если их глаза не столь ярки, как раньше, когда Питер уходит, что ж, это никого не касается, кроме них самих. И только когда Питер возвращается в свою квартиру и ложится в постель, он понимает. Это первый раз, когда после смерти Тони он смеялся.