Латте с кленовым сиропом

гармония.

      В квартирке Яна, как и прежде, страшный бардак. Вещи навалены кое-как, хотя даже в том зреет систематичность: они разложены так, чтобы до самых важных было легко дотянуться, а самые неважные покрываются пылью подальше. Только в прихожей мелькая, Модест уже автоматически перевешивает несколько курток в более адекватном порядке, поднимает упавший складной зонт, прислоняя его к стене, и мимоходом вешает своё пальто. Обувь ставит аккуратно, тогда как Ян стаскивает кроссовки кое-как, и этот диссонанс кажется по-своему милым. Мод улыбается. Заглядывает в ванную и ловит своё отражение в зеркале, дивясь припухлости глаз и их сверканию — яркие, как цветы после дождя, и бесконечно живые. Как заново родился. Начисто и честно.       — Добро пожаловать, — говорит Ян. — Кгхм, ты уже тут был... но всё равно — добро пожаловать. Тут беспорядок, если что.       — Я заметил, — весело отзывается Модест и проходит в комнату. Здесь всё по-прежнему, балкон открыт, и воздух свежий и пахнет прохладой. Ян занимает место у кухонки и что-то старательно варганит, прося не подглядывать; Модест посмеивается и соглашается, тем временем проходя мимо дивана ака кровати к балкону.       Отсюда видно лишь внутренний двор — песчаный, довольно унылый, несмотря на новые постройки детской площадки — да соседнюю многоэтажку, целиком стеклянную. Небо над ней сиреневое, пропитанное цветом, и стены целиком из стекла, как пчелиные соты, отражают эту палитру, сияя и переливаясь, ослепительные сотни солнц — дух захватывает. Модест замирает, разглядывая красоту, затем поворачивается к самому балкону. Он застеклён, а под окнами украшен как кирпичная кладка, тут же стоит сушилка — бельё, футболки, клетчатая жёлто-зелёная рубашка. Модест представляет Яна в такой и улыбается себе под нос.       Со спины тянет знакомым запахом, и Мод оглядывается, узнавая. Ян не переминается с ноги на ногу, но уловить в нём неуверенность не составляет труда. Заинтересованный Модест возвращается в комнату, и сердце пронзает стрела умиления: на заботливо расчищенном столике красуются две чашки, от которых поднимается ароматный пар. Турка поблёскивает за спиной кулинара.       — Я, конечно, не мастер, — пожимает плечами Ян.       — С удовольствием попробую! — торжественно заявляет Мод и с готовностью опускается на стул. Вспоминается, как тут же сидел Ян — тогда, когда предложил встречаться. Тогда Модест поддался порыву, сиюминутному желанию почувствовать вкус его губ, не сомневался, придвигаясь ближе. Ёкает внутривенно, неясное волнение медленно завоёвывает все участки тела. Но всё идёт своим чередом. Они пьют кофе, в свою чашку Ян добавляет добрые три ложки сахара, размешивает тщательно. Мод не подслащивает вообще. Только молока добавляет, смягчая крепкость, и так они сидят друг напротив друга и молчат. Сейчас слова не нужны. На языке ароматно тлеет любимый напиток, а у Яна глаза как омуты — упасть, но не выбраться.       На кончике языка кофе горчит. Кто первым к кому потянулся — они не успевают понять. Соприкасаются легко, как два мотылька в полёте, и впредь не размыкаются. Стола между ними уже нет, Модест не знает, в какой момент они перешагнули в сторону, только осознаёт, что стоит посреди маленькой студии, наполненной сиреневыми отсветами снаружи, и с упоением целуется с человеком, от которого пахнет восхитительно, лучше всех земных и неземных ароматов, и этого достаточно, чтобы взлететь.       Модест цепляется за талию Яна: крепкая и жёсткая. Ян держит ладони на его плечах, чтобы в нужный момент слегка отодвинуть, затуманенно вглядываясь в чистое небесное стекло:       — Ты хочешь этого? Я... я буду нежен.       Уши вспыхивают, как два факела, распространяется румянец мгновенно по бледным щекам, придавая им выразительность, и даже губы алеют уже, припухшие от прикусываний. Модест прикрывает глаза и чувствует Яна так, без зрения, на ощупь, по запаху, по волнам исходящего от него жара. Каждый человек уникален, со своим теплом, и Моду доводилось узнавать чужие тела в совершенстве — но он не помнит, чтобы когда-либо желал того настолько же сильно. И он слегка отступает, Ян вздрагивает, как хлыстом ударенный, но Мод улыбается свободно и счастливо.       — Разденься, — просит он, голосом подрагивая, — я хочу посмотреть на тебя.       Мимолётной искрой по губам Яна пробегает улыбка, и он скрещивает руки. Стягивает свитер через голову, приводя в полнейший беспорядок короткие светлые волосы; под свитером — ничего, только торс. Под кожей перекатываются мышцы, фигура спортивная, крепкая, но не медвежья, и Модест невольно выдыхает: мужской красотой Ян не обделён, и в то же время не накачан — иначе попросту было бы неуютно. Повторяя, как двойник, вторая частичка души, Мод расстёгивает хаори, и белые журавли на чёрном атласе улетают в сторону стены, поколыхавшись лишь на прощание. Модест худой и элегантный, ключицы вырезаются изящно, серебряная цепочка с подвеской-жетоном спускается вниз от изгиба шеи. Ян охватывает взглядом всего Мода целиком и сокращает расстояние до его отсутствия. Мод ожидает поцелуя, но Ян только припадает губами к участку кожи, где висок переходит в шею. И поддаётся пламени.       Всё происходит в тишине. Сиреневые блики падают от балкона внутрь, в тесную комнатку с единственной открытой дверью, пляшут на чашках с недопитым кофе, на вещах, которые когда-нибудь будут разложены прилично, на двух соприкасающихся и отталкивающихся телах. Они водят друг по другу ладонями, изучают каждый сантиметр, пересекаясь взглядами, пальцами, стукаясь коленями, когда Ян опускает Модеста на диван — оба сидят, переплетя ноги, оба теряют осознание реальности. Отсветы играют на коже, скользят по предплечьям, по шеям и торсам, вниз по животу — до расстёгнутых ширинок, до быстро стряхиваемой прочь ткани, до взаимных улыбок — не для кого-то, а выражением эмоций.       Мод посмеивается, ему щекотно, когда Ян проводит по его бокам; Мод притягивает его ближе, обхватывая ногами, и совсем ничего не стесняется. Млеет под поцелуями, ощупывает и поглаживает всё, что попадается под руку — и единственным звуком становится сдавленное аханье, когда Ян обхватывает его член ладонью и на проверку проводит вверх-вниз, внимательно и горячо, у него рука просто пылает. Перед глазами плывут разноцветные круги, в висках непрекращаемый гул, в сознании — вдохи и выдохи, сливающиеся в единое дыхание. Тело реагирует так, словно только того и ждало, на ласку отзывается открыто и выраженно, и Ян будто замурчать готов; Мод хрипло захватывает воздух ртом, прерываясь между поцелуями, и тянется рукой туда же, к самому источнику жара. Один он наслаждаться не собирается. Ян над ним, всё ещё придерживающий его за поясницу, чтобы не завалить, вздрагивает, когда плоть соприкасается с плотью, но быстро перехватывает намерение.       Руки пересекаются и двигаются в одном ритме, обхватывая вместе, и комната наполняется сбивчивым частым дыханием — они вместе дышат, чувствуют, пульс один на двоих. Осколки солнечного света пляшут по ресницам и губам, в зрачках гасятся, Ян наблюдает за Модестом пристально, проникновенно, любуясь до полусмерти, и Модест отзывается ласковым, благодарным взглядом, восхищением в изгибе рта. Мыслить всё перестаёт, энергия сплошным водоворотом наполняет каждое движение, и в них в любом есть потаённый смысл — Модест выгибается, позволяя прикусить своё плечо, и в тот же момент во вселенной наступает оглушительная тишина. Только Ян произносит его имя и слышит своё собственное из других уст. Вязкая белая жидкость плещется на ладони, простыня на диване испачкана, а по телам проходит общей волной краткая судорога. Ослеплённый Модест едва отыскивает губы Яна и припадает к ним, как к последнему шансу на спасение. Ян улыбается. Он улыбался Модесту много раз, но с такой открытой и уязвимой трогательностью — ещё никогда.       — Боже... — едва выговаривает Ян.       — Можно просто Мод, — отзывается Модест автоматически, не нашаривая в общем плетении ниточки фраз. А потом фыркает. И Ян начинает смеяться. Так они сидят, подрагивая, в объятиях друг друга, крепко сцепленные, соприкасающиеся как возможно только, и посмеиваются, перекидываясь радостью, словно облачком.       Они пытаются успокоиться, сидя тут же, на диване, уже опустив ноги на пол, позволяя гулять прохладному ветру с балкона. Модест раздаёт кружки с чаем — зелёный, жасминовый. Всё ещё чувствуется привкус кофе с молоком, но это не мешает. Теперь вряд ли что-либо вообще может мешать. Голова всё так же идёт кругом, и два парня сидят близко, соприкасаясь плечами, не желая ещё расцепляться, и постоянно оглядываются друг на друга. И свитер, и хаори красуются на полу. Модест, кашлянув, застёгивает брюки, и Ян следует его примеру. Сиреневый в отражениях окон переходит в оранжевый, и весь город горит, как оказавшийся в пожаре, только на помощь не зовёт — пожаром наслаждается.       — А я, — задумчиво протягивает Мод, — даже поискал на эту тему всякое. Готовиться попытался.       Ян давится чаем, приходится стучать по его спине. Чудом приводя дыхание в порядок, Ян смотрит ошалело:       — Ты готовился, что ли?       — В смысле? — И тут вспоминается, что именно величалось во всех статьях «подготовкой». Модест заливается краской до самой шеи, хотя, казалось бы, после произошедшего ему не стоит стесняться. — Стоп, нет! Не так! Я, я имел ввиду, что почитал, как мужчины любовью занимаются, вот и всё, с собой ничего не делал!       Ян даже будто успокаивается немного.       — И хорошо, — глухо бормочет он, — а то я точно не заснул бы, зная, что ты делал... Я и сейчас уже не засну. Слишком живое воображение.       — Высыпайся, пожалуйста! — тревожится Модест. — Не надо там ничего воображать, что надо — сам покажу!       Ян давится чаем во второй раз, теперь откачивать его приходится дольше.       — Не делай ничего такого без меня, ладно? — хрипит он, как умирающий. — Я не прощу себе, если что-то пойдёт не так.       Модест вытягивается вбок и потирается о его щёку своей, точно ласковый кот, носом проводит по скуле и в ухо шепчет игриво:       — Как пожелаешь, дорогой.       И отодвигается, умиляясь с того, как внезапно Ян краснеет. Смущаясь, он становится смелее, притягательнее, и Мод с удовольствием наблюдает за такими метаморфозами. Да, полноценного первого раза у них пока не было, и что? Времени впереди много. Столько, сколько они друг друга вытерпят, а выдержка у Яна стальная, у Модеста же привычка адаптироваться к людям, значит, не будет так уж трудно. И со взаимной мастурбации начиная, Мод хотя бы знает, что ощущение чужого мужского достоинства в руке его не отвращает. Надо же с чего-то стартовать. И постепенно, как пойдут отношения...       — Ах, кстати! — вспоминает он, лампочка в голове вспыхивает. — Ты всяко опытнее меня, так скажи — как определяется, кто сверху, а кто снизу?       — Мо-од! — трагически воет Ян, закрывая лицо ладонями. — Не добивай!       Модест смеётся — и в смехе плещется нежность. Вечер за окнами всё ближе к надвигающейся ночи. Скоро совсем стемнеет, зажгутся окна и фонари, и даже тогда город будет красив. А его создания — ещё красивее. Самое лучшее из них Мод уже встретил.       Расставаться так не хочется, что совсем невмоготу, и они переглядываются, соображая. А затем Модест зовёт его в гости. Ян растерян, уместно ли такое, да и вместе они всего ничего, но слышит только уверения в ответ — Мод вот у него в квартирке уже побывал, а так хоть покажет, где сам вырос. Вечереет, и за окнами пляшет золото раскалённое, но спать не хочется. Они снова собираются — мимоходом Модест успевает переставить заваленные вещи и убрать чашки-кружки — Ян отодвигает его от раковины за талию и предлагает отвлечься. Целует у самого выхода, щекочет ресницы ресницами. И переступает порог.       Модест рассказывает, что помнит о своём доме. Что он за городом, мама всегда ухаживала за садом, есть камин и батареи, и что иногда отключается вода — носить самим приходится. Про жизнь с матерью и отчимом, который заменил отца. Про то, что в округе куча котов, с которыми Мод ладит, и собак, которых он остерегается. Ян слушает внимательно, спрашивает периодически, и так они доходят до остановки, садятся на подъехавшую электричку. За окнами разливается зарево. Вагон внутри как светится, косые лучи ложатся на спинки сидений и поручни, на поворотах скользят диагонально по немногочисленным путникам; Модест опускает голову в сторону, на плечо Яна, и тот приобнимает его слегка. Прикрывает глаза, а за веками — то же марево.       Ян так уставал, из сил выбиваясь, что не чаял уже выдохнуть. Жизнь превратилась для него в череду обязанностей, с частью которых не справлялся, а часть откидывал как можно дальше от себя. Было привычно считать себя разочарованием, задыхаться в муравьином городе, где у каждого своя бессмысленная роль и несостоявшийся спектакль, жить по расписанию — уезжать, возвращаться, гробить здоровье, не придавая значения последствиям, и так всё циклично и безвоздушно — нечем дышать. Но за такой короткий срок всё изменилось. Усталости больше нет, стойкого ощущения ненужности в костях нет, нет желания сдохнуть, сворачиваясь на диване в одиночестве. Всё ушло, забранное солнечным теплом, кроющимся в самой очаровательной улыбке, в которую Ян влюбился, раз всего увидев.       Ян думает о Модесте и о семье. О том, что его ориентация тоже не кажется больше проблемой, потому что своего человека он нашёл, что не важно, кем считают его родители, если Мод в него верит. Эмилия, Мила тоже не чужая, и с ней ещё предстоит познакомиться нормально. Но главное — это Модест. Он доверчиво дремлет на плече Яна, зная, что не пропустит свою станцию, и минуты сменяются минутами — Ян смотрит в окно, на разливающийся за городской полосой закат, и плавленное солнце сгустком масла растекается вдоль горизонта.       А Модест думает о Яне и о доме, о семье. Отчим говорил, что примет решение Мода, потому что он не дитя и может сам выбирать, где жить. Наверняка удивится, узнав, кого Мод выбрал в спутники, встревожится или примет спокойно — пока не узнать. Но Модеста совсем не страшит неодобрение. Он верит своему подсознанию, а подсознание говорит, что отчим хотя бы попытается понять. Раз так, большего пока не нужно.       Дом же... дом — крыша, поросшая диким виноградом, розы в цветнике, кресло-качалка на веранде. Кухонка из тёмного дерева, часы с маятником в гостиной, ряды книг на столе Модеста, за которым он всегда занимался. Привычно — не обязательно плохо. Мод привязывается к вещам, к окружению, и душа его — в стенах, которые он зовёт домом. Не так легко всё бросить. Не так и хочется...       Модест может переехать в город. Быть ближе к Яну, чаще с ним видеться. Будет проще добираться на работу. Почувствует ритм многолюдных улиц. Однако но совсем не горит желанием в то погружаться — будто, потерявшись в миллионных толпах, он потеряет и драгоценность внутри. Нечто особенное, что принадлежит только ему. Себя. Точно реагируя на его мысли, Ян приподнимает другую руку и кратко касается его волос. Модест улыбается в полудрёме. Они и так будут видеться, для того расстояние — не помеха, да и не в разных городах живут.       Модест вытаскивает Яна из электрички за руку, и они почти бегут. Мир наполнен свечением, словно сотканный из светлячков — мириады километров плетения, сотни единых звёзд. Где-то над головами, где зреет понемногу приходящая ночь, за облаками из нежнейшего шёлка другие звёзды, едва различимые, понемногу собираются заменять солнечный диск, и ветер приносит аромат будущего дождя, обещая за последними каплями ливней ссыпать на город накопленный снег, а там и совсем зима будет, а за зимой — весна. Ян переплетает пальцы Модеста со своими и покорно шагает за ним следом, как за путеводным созвездием, и в его глазах отражается время.       Отчим сидит на веранде, курит трубку. Табак ароматный и приятно скворбит в лёгких, растворяется облачками в масляном воздухе. Два юноши останавливаются напротив, не разводя рук, и отчим поднимается на ноги, окидывая взглядом сперва сына, затем гостя.       — Это Ян, — представляет спутника Модест, не способный сдержать секундную счастливую гордость в тоне, — а это мой отец, Сергей Викторович.       Пальцы расходятся по своим телам. Ян пожимает руку отцу Мода и бросает вопросительный взгляд на него самого.       — Проходи, — улыбается Модест, — я чуть позже подойду.       Ян не перечит, не обижается, только кивает и идёт в дом. Отчим провожает его с задумчивостью, затем поворачивается к сыну. Убирает трубку в футляр, не хмурится, но насторожен. Модест покашливает в кулак, прочищая горло, и начинает прямо — так, как никогда ещё не говорил:       — Это мой парень. Мы с ним недавно, так что я ещё не говорил.       — ...Понимаю, почему не говорил, — отзывается после паузы отчим. Он задумчив и даже растерян, хоть старается того не выдать. — Гм...       Не может подобрать слов. Мод мог бы ещё развернуться, перевести всё в шутку или недосказать, но что-то его останавливает. Доверительные отношения — это важно. Ради них Ян, не особо разговорчивый, старался выражаться полнее. Надо постараться и Моду.       — Я уверен, я люблю его, — выдыхает он. — Ян очень хороший человек. Знаю, ты удивлён, он всё-таки парень... И я тоже. Но для нас обоих это не важно. Я просто хочу быть с ним, а он тянется ко мне. — Модест смотрит в глаза человеку, который его растил, и проговаривает отчётливо: — Никогда не произносил вслух, но я всем сердцем благодарен тебе за воспитание. Ты замечательный папа. Ты моя семья. Ян теперь тоже. И я очень хочу, чтобы ты его принял.       Они молчат. Отчим думает, Модест ждёт — у них всё время вселенной в запасе. С чем-то приходится рано прощаться, с чем-то попрощаться не успеваешь, но рано или поздно все дороги приводят к разговорам. К разговорам, чувствам и решениям. Все три этих пункта Мод готовится пройти.       — Сложно принять сразу, — протягивает отчим глухо. — Но... ты прав. Мы семья. Я попробую.       — Спасибо, — Мод хлопает его по плечу. Замедляется и договаривает последнюю часть, не менее важную: — Я много думал о доме, так вот: я никуда не уйду. Это ведь наш общий дом, верно? Я вырос тут и хочу остаться. Мамы больше нет, но у меня есть ты, а у тебя — я. И этот дом. Он слишком ценен, чтобы его бросать. Мы можем остаться здесь вместе?       Отчим замирает, а затем привлекает его к себе и крепко обнимает — всего мгновение; Мод улыбается и обнимает в ответ. Да, мамы больше нет. Да, их семья сократилась, и теперь им надо вдвоём обитать в доме, который больше необходимого. Но им обоим одиноко, и оба находятся в поисках дальнейшего пути — так зачем разлучаться? И они проходят в дом; Ян стоит на кухне, внимательнейшим образом рассматривая магниты на холодильнике, и оглядывается. Лампа над столом горит, и в кухне пляшут бархатные тени. Модест дома.       Они пьют чай вместе и разговаривают — о самом доме, о семье, отчим забавляется, издеваясь над Модом: рассказывает несколько фееричных историй из его детства, и пока Мод отчаянно пытается баллады прервать, Ян выспрашивает детали с чёртиками в глазах. Под столом, незаметно для мужчины, Ян и Модест держатся за руки. Ладонь у Яна тёплая, голос — ещё теплее, и он производит хорошее впечатление. Вечер красится ароматом листового чая, привкусом заваренного запаха, и время всё клонится к ночи. Они выходят на веранду и беседуют там вполголоса; за переулочком и рядом других домов посвистывает дорога, огоньки вдоль трассы рассыпаны звёздной пылью, тучи закрывают Млечный путь — всё чёрное, но не менее прекрасное.       — Я приберу, — говорит отчим и уходит, оставляя парней наедине. Модест вопросительно поглядывает на Яна, но тот перехватывает мысль раньше озвучивания и говорит сам:       — Не думаю, что Сергей Викторович будет в восторге, если я ещё и ночевать останусь.       — Ты ему понравился.       — Знаю. Просто не стоит перегибать палку сейчас. — Он улыбается и проводит по спине Мода, оставляя между лопатками ладонь. — Спасибо. За всё спасибо. Если бы не ты... я со многим бы не справился.       Модест улыбается в ответ. Ему вспоминается угрюмый посетитель кофейной лавочки, вечно садившийся в отдалении и наблюдавший за шустрым баристой, таким недоступным и далёким, и они так долго молчали. Стоило раньше позвать его на свидание. Он бы согласился. И всё же — так или иначе они пересеклись, взялись за руки, больше их не расцепят. Аромат кофе и просветы между тучами. Шарф на подбородке и американо на языке.       — И тебе спасибо, — отзывается Мод. — Я люблю тебя.       Ян задыхается, но в этот раз не от тяжести городского смога, а от чувства более искреннего, более трепетного, гораздо лучше любой замкнутости и нежелания с чем-то мириться. Они такие, какие есть. Не страшно. Как-нибудь да справятся.       Они доходят до остановки, ожидают последний поезд. Ян целует парня, которого целовать будет впредь, и Мод остаётся на перроне — худой стройный силуэт в чёрно-белом хаори. Машет рукой, и Ян, опускаясь на свободное сидение, машет ему в ответ, зная, что из дома ещё отпишется. А завтра, может, они сходят в кино. Интересно, какие фильмы Модест любит?.. Вот и будет возможность узнать. Электричка трогается с места, отправляясь в город, в котором полно людей, но среди которых не страшно потеряться — ведь Яна обязательно найдут. Не дадут измотаться, сломаться и зачахнуть, а поддержат и дадут стимул двигаться вперёд.       Вибрирует телефон: «Загляни завтра в лавочку. Приготовлю тебе вкусный латте с кленовым сиропом!».       Ян прикрывает глаза. За время пути он, пожалуй, успеет выспаться, там уже будет дома. А в дом среди цветочных кустов он ещё вернётся. Обязательно. Ведь там его ждут.