Devil may cry: D

      Странные мысли, перераставшие в навязчивые идеи, иногда посещали светлую голову Неро и почти всегда сулили проблемы для Вергилия. Например, в далёком детстве мальчишка задумался, можно ли потушить пламя огненных демонов. Он попытался закидать связанных с огненным элементом бесов песком и искупать в озере — отец, застав его за этим занятием, едва не раскрошил сжатое в руках оружие от переизбытка эмоций.       Сейчас же, сидя на кухне за просмотром какого-то глупого, но чертовски завораживающего шоу и постоянно отвлекаясь на чавканье чипсами Ди, который и позвал смотреть эту программу, Неро задумался о том, что Ди постоянно что-то ест. И правда: мужчина почти всё свободное ото сна время, в перерыве между завтраком и ужином (завтрак Ди начинался намного позже обеда Неро и Вергилия) ел всякую дрянь вроде печенья или снеков, реже заказывал себе пиццу, а в особое печально-радостное настроение лакомился мороженым — впрочем, такое настроение наступало день через день. И останавливался он только в одном случае: если еда заканчивалась. А странным было то, что на самом Ди это никак не сказывалось, и смутная тревога подсказывала юноше, что дело вовсе не в быстром метаболизме. В их семье никогда не бывает всё так просто.       Интересно, сколько он вообще способен съесть?       — Будешь зефирки? — как бы невзначай предложил дяде парень. Тот энергично закивал и сказал, что такие глупые вопросы у него даже спрашивать не нужно.       Зефир не простоял и трёх минут, а ему на смену уже последовали попкорн, арахис, хлопья с молоком, тосты с клубничным джемом… Ди, увлечённый сомнительными комментариями ведущего, поглощал предложенные продукты без промедления и, кажется, не был намерен останавливаться. Как и экспериментатор.       Вергилий пришёл на кухню заварить себе чаю как раз в тот момент, когда сын взбивал омлет, одновременно с тем обжаривая грибы на сковородке, а брат уплетал за обе щёки вчерашние холодные спагетти. Полудемон удивлённо вздёрнул брови, однако ничего не сказал по поводу увиденного, а просто заварил любимый чай и сел напротив Ди, наблюдая за дальнейшим развитием событий. Вскоре к нему подсел парень и шёпотом объяснил цель своего эксперимента, на что охотник дал добро, поскольку в его душе назрел тот же интерес.       Спустя три часа с начала опыта пришлось звонить в доставку пиццы, поскольку в доме закончилась вся еда, кроме банки консервированных оливок, которые Ди не стал бы есть под страхом пыток, смерти, геноцида производителей мороженого (тут, на самом деле, он бы даже подумал). Сам мужчина дураком не был и давно смекнул, что делает малой, правда, не понял зачем. Но спрашивать не решился: он вообще чувствовал трепет, ощущая столь пристальное внимание к себе от единственных в мире родственников, и боялся всё разрушить лишним движением или словом. Давно он не проводил так весь вечер в компании самых близких людей, которые заботливо (пускай, и явно корыстно) пытались накормить его досыта. Давно он не сидел напротив Вергилия и, будь он проклят, спокойно говорил о разных вещах: о демонах, о поэзии, о мечах, о современных и старых программах. Давно он не чувствовал себя на своём месте. И «давно» приравнивалось к «никогда» в его случае. И рушить это всё? Нет — увольте.       Ему слишком нравилось отвечать на вопросы ребёнка о различных обитателях Ада и чем они отличались от демонов, посещавших Землю. В груди расплывался позабытый трепет, когда он замечал, как сморщился старший брат, потому что он умышленно обозвал его любимого Блэйка Шекспиром. Он, с присущей любовью к глупым, ничего не значащим для серьёзных людей вещам, делился своими впечатлениями о новых телепередачах и сетовал на то, что из них пропала некая душевность старых шоу, а Неро подсказал, что это теперь называется «ламповостью». Он был слишком счастлив в этот безбожно короткий, но такой восхитительно продолжительный отрезок своей новой ускользающей жизни.        Одну пиццу заказали как раз с маслинами, чтобы смогли подкрепиться сами охотники, ведь им-то еды на ужин уже не осталось. Остальные пять предназначались Ди, тем не менее, он не доел последнюю, оставив кусочек со словами:       — Спасибо, мне достаточно, — он улыбнулся, прикрыв глаза, чтобы в них нельзя было рассмотреть ложь. После чего мужчина пожелал им спокойной ночи и поднялся к себе в комнату.       Неро, невероятно гордый за себя, тут же победно подпрыгнул и энергично замахал кулаками, выражая всю радость от того, что его затея удалась и он добился своего. Вергилий, смотря на это, хмурился. Будучи более проницательным, он понял, что брат надурил их своей сытостью, но причин такого поступка найти не смог, потому отбросил эти мысли и поздравил сына с фальшивым достижением (всё же он был поражен упорством, с которым парень достигал своей, пускай глупой и несуразной, цели).       А Ди, заперевшись у себя в комнате, всё ещё ощущал манящий аромат пищи и изнывал от сжигающего его изнутри голода. Он сам не понимал, почему абсолютно всегда чувствует эту потребность набить желудок хоть чем-то — пускай даже опилками, ватой и цементом. Ведь раньше он, вернее Данте, не чувствовал голода совсем. Полудемон всегда хотел есть и ел лишь потому, что ему нравился вкус пищи, а не потому, что удовлетворял простейшую потребность. За исключением одного обстоятельства… Голод одолевал его только после того, как Данте получал ранения и регенерировал их. И даже тогда он не ел столько…       Нет, это чувство… оно было похоже на то, когда доспехи Нело Анжело вытягивали из него силу, чтобы потом ту же силу, преломлённую, осквернённую, но приумноженную, вернуть. Это ощущение постоянного опустошения…       От предположения, пришедшего в голову, стрелок трусливо поёжился, обнял себя за ноги и уткнулся носом в колени. Синяк на скуле начал желтеть.       Отвратительно влажный чавкающий звук вперемешку с хрустом костей и хлюпаньем ещё не свернувшейся крови раздавался на всю округу — какой-то стае мелких псов не посчастливилось угодить прямо в когти этому монстру. За ничтожную неделю с момента своего появления безымянный демон успел растормошить преисподнюю и вселить ужас в нечестивые сердца мелких бесов не столько своим видом, сколько душераздирающими воплями жертв. А в Аду, стоит сказать, вопят много, часто и весьма разнообразно.       Беда в том, что почти никто не знал, как он выглядит — некому было поведать такие подробности, и посему, видя перед собой маленького — всего лишь с человеческий рост — низшего демона с ветвистыми рогами, связать такого малыша с ужасным монстром заблаговременно не получалось. Неизвестный гость с бордовой от чужой запёкшейся крови чешуёй пользовался этим и нападал неожиданно, резко вспарывая ненавистным тварям животы и вгрызаясь в прогнившую плоть голодными ртами.       И только умудрённые опытом треклятого непрерывного выживания в Аду демоны издали могли распознать опасного хищника в наигранно ленивой походке, в отточенных движениях острых, как лезвие мечей, когтях, в леденящем кровь клацанье мощных челюстей, в горящем ненавистью и ненасытным голодом взгляде.       Сожрав свою добычу до последнего кусочка, безымянный голодно облизнулся всеми своими пастями, имевшими языки, и принюхался — нос у него, в отличие от других органов чувств, был один, но и того было достаточно, чтобы взять след очередной жертвы. Он по-звериному опустился на четвереньки, пригнулся грудью к земле и, оттолкнувшись ногами от серой почвы, длинным прыжком достиг вершины утёса, помогая себе зацепиться за него мощным хвостом. Следующий аналогичный прыжок на следующий утёс и так несколько десятков раз — в преисподней всегда был напряг с разнообразием ландшафта, — пока на горизонте у подножия горного хребта не показалась примеченная цель. Тогда демон нарочно слишком громко свалился на бесцветную траву, издав будто бы болезненный хрип. Десятки его пастей, неровно разбросанных по телу с необъяснимой хаотичностью, жалобно взвыли, точно привлекая внимание.       Уловка принесла свой результат: совсем скоро очередное демоническое отродье с приглушённым инстинктом самосохранения подошло достаточно близко, чтобы пятившийся доселе безымянный резво подорвался и ловким выпадом распорол брюхо зазевавшемуся гаду. Кровавые ошмётки кишок тут же вывалились из него, обильно пачкая охотника свежей кровью, но безымянному некогда было отвлекаться на такие мелочи. Следом он одним прыжком догнал его самку и схватил за заднюю лапу. Испуганная сучка попыталась пнуть напавшего пяткой в грудь и угодила прямо в самую огромную, растянувшуюся по диагонали пасть. Острые, точно лезвия из дьявольской стали, зубы сомкнулись, и демонесса взревела от боли. Монстр одним ударом сломал ей позвоночник и обернулся к оцепеневшим от ужаса щенкам. Вой опять разрезал округу. Существо в обличии демона продолжило свою трапезу. Мерзкое чавканье, хруст черепов, плеск крови наполнили опустевшее пространство. Бесы сжались в своих норах. Кроме одного — властителя этих пустынных скалистых земель.       Так вышло, что добыча привела его ко входу в огромную пещеру — к логову голиафоподобного демона. Исполинский бес, недовольный нарушением спокойствия, вышел наружу и проревел:       — Кто посмел нарушить мой сон?! — от крика верхушка скалы потрескалась; вниз посыпались мелкие булыжники.       Великан огляделся вокруг и, заметив замершую на четвереньках, ничтожную по сравнению с ним крошку, устремился навстречу:       — Ты! Как смеешь ты, ничтожный выродок, тревожить самого!.. — договорить ему не позволили: безымянный набросился прямо на грудь, вгрызаясь в теплую плоть всеми своими ртами.       Голиаф заревел пуще прежнего и ударил себя по груди, пытаясь убить наглую мелкую мошку. Только демон увернулся быстрее и вцепился когтями в огромную лапу, вырывая полный ярости крик. Великан злобно оскалился, затряс руками — стремясь спихнуть ублюдка, а тот и сам спрыгнул в подходящий момент и удачно приземлился на выступ скалы.       — Ты, ты!!! — неистовствовал верзила. — Ты за это поплатишься! — согнулся, прижал кулаки к груди, вытянул рогатую голову вперёд и побежал прямо на обидчика.       Безымянный расхохотался, и множество ртов вторило за ним, сотрясая каньон своим рокотом. Ему ничего не стоило отпрыгнуть от врезавшегося в камень большого парня и забраться на его шею, раздирая жёсткое мясо спины на отдельные волокна. Великан заорал не своим, разрывающим перепонки голосом; он пробовал выбраться, но закрученные бараньи рога надёжно застряли в скале. Ему только и оставалось, что пытаться прихлопнуть руками монстра на своей спине, но тот был слишком верткий… и нетерпеливый: тут же вырвал из плеч отвлекающие конечности.       Голиаф рыдал от боли и требовал пощады. Но, услышав этот тихий, рычащий голос монстра, отбросил всякую надежду и взвыл в последний раз. Из оставшихся сил он одним рывком вырвался из каменного плена, разрушив гору пополам, и упал наземь; острый осколок рассек напряжённое бедро отскочившего демона, но на месте раны тут же появилась новая пасть с рядами неровных зазубренных зубов. Ими безымянный с удовольствием вгрызся в упитанную тушу поверженного Голиафа.       Ад никогда не был тихим и спокойным местечком: то тут, то там постоянно раздавались голодный вой, скрежет металла или рёв сражения. Но сейчас демонический мир будто бы замер от ужаса, вслушиваясь в протяжное хлюпанье пожираемой плоти. А потом его обитатели в ужасе бросились как можно дальше, не разбирая дороги, топча друг друга. Это была очередная ошибка — пробуждать в звере, внешне похожем на демона, охотничий азарт.