***
Тихо гудя, лифт этаж за этажом спускал очередного пассажира — человека неопределённого пола в странном костюме и «маске чумного доктора». По росту и телосложению можно было с уверенностью сказать, что это подросток не младше тринадцати. Он что-то сосредоточенно печатал в своём телефоне. Взгляд поднялся на двери лифта, но не задержался на них надолго, скользнув выше. Циферблат, ритмично меняя цифры, дошёл уже до девятого десятка. Значит, пора. Выключив экран телефона, человек в чёрной маске с вытянутым «клювом» встал со своего места. Одной рукой он приподнял полу своего плаща, чтобы взять сумку, прикреплённую слева, чуть ниже чёрных шорт. На самом деле, эта маленькая на вид сумочка, полученная от Наставника, имела огромный, ныне неизвестный даже своему носителю объем, и сейчас там хранилось бесчисленное количество ингредиентов, инструментов и других полезных вещиц… и по-настоящему вкусной еды тоже, гурманизм и вкус во всем ему привиты матерью и Учителем. Подросток достал беспроводные наушники, которые сделал сам. Наушники выглядели как маленькие цилиндры чёрного матового цвета с мягкими подушечками. Он ими сильно гордился, тем более, что он их усовершенствовал, и они очень прочные, потому что сделаны из редкого металла с примесью нен. В подключении к телефону наушники не нуждались, так как и телефон, и наушники созданы в единственном экземпляре и подходят только друг к другу, так что подросток включил музыку, но убавил звук до самого минимума, чтобы слышать окружающий мир и предупредить опасность для себя. А минимум этих наушников — это довольно тихо даже для его чувствительного уха, и он действительно помучался с этим, но это того стоило. Никогда не знаешь, что может произойти. Он встал напротив двери и стал ждать, когда лифт спустится до нужного этажа. Девяносто восемь, девяносто девять, сто. Дверь медленно отодвинулась в сторону, тихо скрипнув, и открыла вид на огромное тёмное помещение, где было с десяток людей, ещё не успевших разбрестись по всей площади помещения. Все они обернулись на звук и впились взглядами в хрупкую фигуру. Ещё один соперник, ещё один враг. Человек в маске задумчиво оглядел всех и потёр висок. Использовав зецу, он пошёл в сторону маленького зеленоватого существа, что направилось к нему, как только увидело, что на Экзамен пришел еще один человек. Почти не удивленный — не ему говорить о странной внешности, да и тут «получше» люди встречаются — маленький человечек вручил ему плашку с номерком, и подросток, лишь кивнув, быстро скрылся из его поля зрения. Он прошёл к противоположной от лифта стене, в один рассчитанный прыжок ловко забрался на трубы и только тогда посмотрел на свой номер. Одиннадцать. Повертев его в разные стороны, подросток прикрепил его себе на грудь и внимательно осмотрел присутствующих. Те были довольно хорошо подготовлены к возможным испытаниям, учитывая, что они смогли сюда прийти и прийти одними из первых, но не более. Ничего в них интересного не обнаружив ни с первого взгляда, ни со второго, ведь никого по-настоящему серьёзного пока не было, он откинулся на спину и задремал чутким сном.***
Если бы четырнадцать лет назад, ещё до моего перерождения, мне сказали, что я попаду в мир с каким-то подобием магии, то я бы рассмеялся или заподозрил говорящего в сумасшествии. Я не помню даже своего прошлого характера, но, исходя из своих знаний о психологии гражданского человека, я думаю, именно такая реакция наиболее вероятна. Со своим нынешним характером я бы это обязательно принял во внимание и насторожился. Потому что магия — это почти всегда яркая обложка для боевика или, того хуже, триллера, этакое эффектное добавление для большей степени хардкора и остроты событий. А, точно, ещё и все невозможное можно обосновать магией. Даже если бы я смог предположить непредсказуемое, все равно этого вряд ли можно избежать по своей воле. Впрочем, что уж думать о том? Теперь я здесь. И всё реже задумываюсь о причинах, до сих пор мне не открывшихся. Я почти не помню свою прошлую жизнь: ни одного лица и имени, даже своего характера, не говоря о внешности, и данных о родных и близких, лишь смутные тени-призраки иногда приходят во снах… Раньше я сожалел: призраки душили меня, и их нечеловеческие крики заставляли просыпаться, — но сейчас я понимаю, что самое полезное я получил, а остальное мне бы лишь помешало, тяжелым грузом препятствуя всплыть на поверхность и раскрыться принятию нового. Стоило осознанию появиться так четко, чтобы не было сомнений в нем, как сны отошли, оставив призраков лишь в моих посеревших со временем воспоминаниях. Я помню технологии, чему учился, где был, что смотрел, — почти всю более или менее безличную информацию. Например, я жил на шарообразной планете Земле в России и разговаривал на русском языке — это я помню, но более конкретный адрес проживания и национальность — нет. Не помню имени. Да и зачем? Сейчас меня зовут Кохэку, и другого себя я просто не знаю. Одними из главных неудобств в моём детстве этого мира были мой детский мозг, неспособный полностью осознать сформировавшуюся личность… и моё безразличие. Да, я мало что понимал, учитывая малую таковую способность мозга, но главное я осознать мог: я прожил жизнь, хоть и половину не помню, и я умер, а значит, мой путь закончился. Единственное, что меня интересовало, — как это произошло? Когда я попытался себя напрячь этим вопросом… я потерял себя. Младенческий мозг был не в силах думать мои мысли. Второе осознание растянулось на пару лет — я мог внезапно застыть и уставиться на незнакомую женщину в странных одеждах с необычными тёмно-фиолетовыми волосами, переходящими в лазурный, и глубокими глазами цвета воды, в которую опустили кисточку с голубой краской. Такой щелчок по носу помог мне быстро понять, что я вел себя как придурок. Не каждому выпадает такой шанс — начать всё с чистого листа, имея лишь некоторые знания, будучи необремененным горем и заботами прошлого, да ещё и в таком мире, где небо не скрыла собой вечная ночь, воздух до невозможного чист, вода не окрасилась багровым, а земля не похоронила в своих недрах разумных существ. Потом я даже порадовался, что тело не контролировал и вел себя как обычный ребенок, разве что не улыбался, не смеялся и был на редкость нелюбопытным. Хорошо, что я смог вправить себе мозги вовремя, чтобы успеть начать развиваться быстрее своих сверстников, изначально показав себя немного более талантливым. Беззаботное свое детство я помню смутно. До тех времен, пока я не научился внятно изъясняться на незнакомом языке. Первоначальной моей целью стало развиваться ментально, чтобы думать быстрее и мысли были более сложными. Ухватился я за первую такую возможность, не отрываясь от образа малыша. Я становился для матери «почемучкой», потому что я ничего не знал о новом мире, а знания о старом порой вносили путаницу, поэтому, твёрдо решив не смешивать информацию из разных миров, я впитывал знания как губка — было интересно всё обо всём. Мама улыбалась и была только рада ответить на каждый мой вопрос. Так, к примеру, я узнал, что известный людям мир плоский, — «Разве может мир быть не плоским? Дорогой, даже если бы мир был круглым, мы бы падали с него. Это лишь фантазии», — материки отличаются от известных мне, хоть и похожи формой, а язык здесь и вовсе один-единственный, он так и называется — «язык» и имеет семь наречий, названных по континентам: виктаурийский, вегеросский, йорбийский, далеонский и северо- и южноазийский, на одном из диалектов которого мы и разговариваем. Различия между диалектами несущественные: где-то гласная выпадает, в отличие от другого диалекта, ударение другое, или вовсе слово уникальное из-за особенностей истории, — а вот между наречиями они уже более значительные, но барьер в общении вряд ли возникнет. К тому же, страны V5 давно приняли программу по языковой интеграции, потому диалекты постепенно уходят в прошлое. Уникальность этого мира нашла отклик в сердце. Я поставил себе ещё одну цель, на будущее — изучить этот мир, исследовать его. В прошлой жизни изучено было немногое, но чем глубже ученые погружались, тем более жуткие открытия они делали, что перспектива стать одним из них откровенно отвращала. Просто посмотреть мир? Было уже не так интересно, когда можешь открыть телефон и заглянуть хоть на другую сторону планеты, хоть на саму планету из космоса. А этот мир… он являлся для меня неизведанной гаванью, давшей мне приют, окружившей жизнью, но всё такой же загадочной и неясной. Вскоре после того, как я поставил себе цель, я узнал, что мир-то, оказывается, не простой, а магический. Моя мама — а я её таковой считал изначально, ведь я переродился, а не вселился, и другой матери я не знаю — разозлилась на какого-то мужчину, и её глаза налились алым. Мне тогда казалось, что она в своей ярости разорвёт пришедшего на мелкие клочья, ее рассерженность была буквально ощутима, она чем-то вязким наполняла воздух вокруг, мешая дышать, и заставила гостя попятиться назад, неудачно пытаясь успокоить мою маму. Это невыносимое давление я почувствовал на мельчайшую долю секунды — эта энергия айсбергом обрушилась на меня, распробовала, и я слился с ней. Боли не было, но я чувствовал, как мягкими иглами меня хотела пронзить эта сила, у которой, несомненно, божественное начало. Я только вернулся с прогулки, и родитель меня заметила не сразу, а увидев, застыла, но быстро пришла в себя, выгнала гостя и обняла меня, как самое ценное сокровище. Я вновь почувствовал это — кокон родной энергии. Он обвивал, защищал от всех угроз и в этом пьянящем чувстве безопасности я заснул крепким сном с улыбкой на устах. По пробуждении мама оповестила, что мы должны кое-что серьёзно обсудить. За время обеда — а есть я хотел как никогда — я успел подготовить себя ко всему вплоть до того, что мне не повезло переродиться в дарк-фэнтези-мире с характерными для него существами вроде демонов, вампиров и прочей нечисти, с коей знакомство я не вёл и никому бы не пожелал. Всё обошлось. А тот её чувственный монолог врезался в память надолго. — Кохэку, дорогой, внимательно послушай меня и запоминай вопросы. То, что я расскажу тебе, ты можешь не сразу понять. — Мама тяжело вздохнула, проведя рукой по лицу, поправила выбившуюся тёмную прядь и медленно продолжила: — Дело в том, что наш клан, Курута, славится своими алыми глазами и чрезмерной эмоциональностью. Во время ярости наши глаза приобретают красный цвет и мы становимся сильнее, но меньше себя контролируем, из-за чего нас невзлюбили, прозвав дьяволами, и мы, кочевое племя, вынуждены были осесть и ещё больше оградиться от людей. Мы спрятались здесь, в долине средь густых лесов провинции Лаксо, неподалёку от непроходимых гор с неподходяще мягким названием Хёлефьяль. В ближайший город пускают только взрослых с позволения старейшин и подростков для проведения экзамена на умение себя контролировать. Это опасно, а детей своих мы очень бережем… — мама судорожно вздохнула, отвернулась к окну. Я дёрнулся было к ней, но она вновь обернулась ко мне, покачав головой. Женщина, вспомнив что-то болезненное, разом будто набрала десяток лет. — Не должна я с тобой так рано говорить, дорогой, но я чувствую что-то ужасное, будто я никогда тебе не смогу это рассказать больше, не осмелюсь или… Не важно. У наших женщин есть некоторые сложности с… появлением детей. У тебя должен был быть брат, но он родился мёртвым, а ты — очень слабым, практически тоже… — она всхлипнула, спрятав лицо в ладонях. Этот звук отозвался болью в сердце, и я не выдержал, чувствуя ком в горле, — поднялся, подошел к матери и обнял ее, позволяя ей побыть слабой рядом со мной — откуда-то я знал, будто чувствовал, что никогда и нигде ей таковой быть нельзя. Воистину сильная женщина. Она прикрыла глаза, смаргивая наворачивающиеся слезы, нежно обняла меня и уткнулась в мое маленькое плечо. — Но ты выжил, выжил… Такой крохотный, слабенький; врачи уже говорили, что ты погибнешь, не выдержишь, но я всегда знала, что ты сильный, я верила в тебя, молилась за тебя, и ты выдержал, — мама оторвалась от меня и поцеловала в лоб. Я улыбнулся, подсознательно ощущая, что мама возвращается в нормальное состояние, и клюнул ее в щеку. — Хороший мой… ты был так безразличен ко всему, я думала, тебе больно, даже съездила в столицу за помощью, вопреки порицанию наших старейшин, и была готова отправиться в Очиму. Знаешь, я была так рада, когда ты словно ожил… А тут… я ведь тебя чуть не убила, маленький ты мой, — мама погладила меня по щеке большим пальцем и уткнулась в макушку. — Я дам тебе книги, в которых ты прочтешь об энергии, мы называем её нэн или аурой. Нэн течёт по каналам энергии по организму подобно крови и у обычных людей никуда не выходит. Физически подготовленные люди, прошедшие Экзамен на хантера, открывают так называемые сёко — узлы нэн, через которые энергия может взаимодействовать с окружающим миром. Люди специально обучаются искусству контроля, и процедура открытия сёко очень сложна, особенно для детей и особенно для тебя из-за всех этих проблем со здоровьем. Есть два пути: долгий, но безопасный и быстрый, легкий, но очень опасный. Первый подразумевает осторожный подбор «ключа» к каждому «замочку», второй — «выламывание двери» чужим нэн. То, что ты недавно чувствовал, было именно нэн, и я, не увидев тебя, чуть не раскрыла твои сёко — это занимает секунду времени, но ещё меньше у меня было времени на реагирование, прежде чем все было бы уже непоправимо. Для тебя это было бы очень болезненно, просто невыносимо больно. Запомни, в некоторых вещах лучше не пытаться найти короткий путь. С этими её словами сложились в единую картину кусочки пазла. И широкое распространение полезных успокоительных трав (разумеется, с назначением местного лекаря), и поощрение усидчивости у детей, и, наоборот, излишнее внимание к естественным для детей вещам вроде несдержанности, — с самого малого возраста одним из самых главных аспектов воспитания было привитие самоконтроля и спокойствия. И вместе со знанием о Курута словосочетание «Экзамен на хантера» вызвало четкое понимание, куда я попал, и сожаление, что это аниме не вызывало интереса и смотрел я его невнимательно. Но хотя бы смотрел и главные моменты в голове остались. Тем не менее, в свете открывшихся мне обстоятельств я решил, что мне в срочном порядке нужно ускорить темпы развития. С того момента мое обучение продолжилось уже под контролем мамы, хотя мне было лишь четыре, я настоял на этом. Несмотря на то, до чего я догадался, я почти не уделил этому внимания, потому как до канона ещё достаточно времени, а я сосредоточился на реальной жизни, и просьба о взрослом опытном наставнике была обусловлена в большинстве своем моим осознанием, какой трепет во мне вызывает неизвестность. Тем более, что это очень удивительный мир, по которому у тебя есть возможность путешествовать, а с лицензией хантера можно увидеть самое сокровенное этого мира, куда обычным проход закрыт. Здесь нет такого, как в нашем мире. Сейчас мне не доступен интернет, здесь мне столько предстоит узнать самостоятельно, что коленки трясутся от предвкушения! Видя мою заинтересованность, мама посоветовала моим учителям естественных наук и истории преподавать особенно подробно, а потому с ними у меня сложились очень хорошие отношения. Они были только рады со знанием дела ответить на каждый мой вопрос, ссылалась на авторитетные источники, которые настоятельно советовали хоть мельком глянуть — библиотека у клана немаленькая, пусть и по-настоящему ценных экземпляров там не так уж и много. Мама гордо улыбалась, мол: «В меня пошёл!». На мое любопытство она ответила: «Мне действительно нравится этот мир, и у меня даже есть лицензия хантера. Я бы хотела ей соответствовать и исследовать мир, используя ее. Но мои родители настояли на изучении общественных наук и психологии гражданских. Жаль, что я чаще выхожу в мир со статусом не хантера, а официального представителя клана». Внимание мама уделяла и физической нагрузке, но следила за этим по всей строгости. И нет, не чтобы я делал все задания, а чтобы не сделал ничего лишнего. Такой контроль я хоть и понимал, но ничего не мог поделать со своим совершенно детским желанием большей самостоятельности даже в этом, а потому любил в свой выходной день пропасть в лесу. Пособия по выживанию в лесу и охоте были прочитаны, но мне нужна была практика, возможности получить которую было хоть отбавляй. Далеко я старался не отходить и пытался сохранить внимание максимально напряженным. Так что началась моя деятельность по переходу от теории к практике по прочитанным книгам о лесе: от ориентирования до распознавания растений и следов. И охота, конечно же. Начинал с малого, но вскоре стал охотиться на крупную дичь… хотя чаще выходило наоборот. Однако, как бы я ни старался, мышцы не желали появляться, и я оставался всё таким же нежным и милым ребенком. Хотя сейчас, выбирая между прилагательными «милый» и «красивый» для описания своей внешности, я бы однозначно указал на второе. Мама, к слову, знала, что в лесу я не цветочками на зеленой полянке любуюсь, да и понимала, что такой контроль докучает, а потому несильно удивилась, когда увидела меня, бесцельно тащащего зверя втрое больше, и улыбнулась, сдерживая смех. Никогда до этого не встречал ее в лесу и почему-то забыл, что она вообще может сюда ходить. Я немного волновался — тогда на мне был довольно существенный отпечаток от прошлого мира, где восприятие такого было бы непредсказуемым. Но мама ругать меня не стала, а, наоборот, успокоила, сказав, что в этом мире очень ценят силу и разум. Без неуместной скромности, разум у меня неплох, а силу я уже тогда был твердо настроен заполучить, о чем и заявил родителю под ее умиление. …Как оказалось, слова мои она восприняла серьезно — «Время от времени меня, как мать, тревожит то, что я не знаю, почему ты морально взрослее, но зато это гарантирует, что слов на ветер ты не бросаешь, Кохэку», — и на следующий же день к нам пришёл даже на вид сильный мужчина с рыжими волосами и карими глазами. Представился он как Дейки, но имя мне не говорило ничего ни по знанию канона, ни по этому миру, разве что слышал имя с уст матери, когда она разговаривала со знакомой, и он точно был Курута, ведь других в поселение бы не пустили. Мама привела его для того, чтобы он занялся со мной физическими тренировками, так как давно терзалась сомнениями, но уже видела во мне потенциал и желание учиться. Я тогда сидел очень радостный, разве что не светился, и даже недоверчиво-скептические взгляды нового учителя не уменьшали моего воодушевления, потому что я понимал его. Как говорится, встречают по одежке, а по моему внешнему виду, очень далекому от мускулистого мачо, и возрасту сложно понять, как мама что-то во мне разглядела. Потенциал он почувствовал, когда я, за неимением данных о человеке, признал самым действенным истинно женский способ сражения с мужчиной и зарядил ему между ног во время нашего первого, проверяющего мои силы боя. Тогда я «победил», но лишь из-за того, что кончилось установленное время — он меня недооценивал и не ожидал такой прыткости от ребёнка, а я быстро скрылся, и он не успел найти. С тех пор начались мои будни, насыщенные обучением у мамы и приглашаемых учителей и тренировками у Дайки-сана, не сказать серые, но и веселыми их назвать трудно, скорее интересные. Однажды до меня дошло, что наш клан имеет иерархию. Как я понял, жителям поселения Курута было запрещено говорить о таком несовершеннолетним, чтобы не испортить им детство, чтобы они смогли найти друзей, чтобы было больше возможностей занять своё место в обществе сверстников не за счёт авторитета родителей над другими — вернее, запрещено рассказывать самому, но если ребенок сам догадается, на его вопросы ответить, конечно же, никто не запретит. Всем же остальным рассказывают про эту систему с их вступлением в совершеннолетие, которое определено старейшинами клана ещё очень давно — для Курута это шестнадцать лет. Я же понял это по сказанному когда-то матерью слову, что она официальный представитель клана в коммуне Лаксо, вкупе с отношением других старших Курута к моей матери и ко мне. Запрет запретом, но меня не пытались навязчиво учить уму-разуму и были со мной больше отстраненными, чем с другими детьми. Наставляла и поучала меня лишь мама. Так я осознал, что моя мама пользуется большим уважением среди взрослых, и я случайно услышал про главную ветвь, которая состояла, собственно, из меня и матери, а про совет старейшин, способный что-то посоветовать моей матери или даже попробовать настоять на своем решении, я легко узнал от самой мамы. И нет, кардинально никак это знание мою жизнь не изменило, потому что мне не особо всё было важно, я был несколько отстранён от реальности. Главная ветвь, помимо большого авторитета и, с некоторых пор, отдельного моего обучения, отличалась от другой ветки ещё чем-то, но чем, я так и не узнал. Вероятно, в этом моя вина, ведь мне не вполне интересно было слушать учителя по социальной жизни клана и государства. Я мало интересовался играми со сверстниками, но моё поведение теперь почти детское. «Почти», потому что хоть перерождение в ребёнка и сделало своё дело, я по праву считал себя взрослее, пусть и отличался от этих детей лишь обрывочными знаниями о прошлой жизни и способностью контролировать эмоции, хотя не всегда это получалось, я же не бездушная кукла. Мама и соклановцы считают меня гением, но гордости по этому поводу нет — в отличие от чувства собственного достоинства, и его достаточно, чтобы не сравнивать себя с детьми. Но вот против компании детей постарше я ничего не имел, например, с тем же Курапикой, что на три года старше меня, иногда было действительно интересно поговорить. Тот уже тогда был морально несколько взрослее ребят и слыл талантливым парнем. Однако, вопреки моему и без того несильно социальному поведению, после того дня, как пришел Дейки-сан, я виделся с людьми еще меньше, а учебы стало больше. И не то чтобы я был против, но… В общем, как-то мне наскучило то, что хоть и Дейки-сан интересно преподавал теорию боя, но практики этих навыков почти не было и ни о каком даже макетном оружии речи и быть не могло, так что в девять лет я решил немного «попутешествовать», чтобы получить, наконец, эту практику, как делал когда-то ещё до знакомства со своим рыжим учителем. И как такое бывает со всеми остальными, меня попытались остановить, но у них этого не получилось. Я сбежал в лес, но на этот раз уже не рядом с кланом ошивался, а шёл всё глубже. Моя золотая понимающая мама меня отпустила, с улыбкой на устах пожелав удачи, отца, о котором так ничего и не узнал, я так и не увидел за всё это время, а на остальных мне всё равно. Пусть и было немного страшно уходить, пусть и грустно, но я хотел развиваться, а не просто учить теорию. И приключений на задницу найти, чего уж там. Месяц я плутал по громадному лесу и самостоятельно тренировался. Наслаждался свободой и выживал. Интуиция говорила о слежке, но засечь глазами я её не мог, — видимо, мама все-таки отправила кого-то приглядывать за мной, чтобы её непутевый ребенок и жизни поучился, но и не убился случайно. И всё же лично никто так и не появился, выступая лишь в роли подстраховки, так что по факту никто не мешал моей самостоятельной жизни. Тогда я себя благодарил, что был прилежным учеником и, несмотря на скуку, старательно учился. Было очень интересно наблюдать за животными, изучать растения, которые видел лишь на картинках, и избегать опасности по знакам природы и интуиции. И дышать. Полной грудью вдыхать этот свежий запах леса. Техника здесь еще не получила такое огромное значение, и промышленность не разрослась, а потому реально загрязненная атмосфера — такая, что эксперты-экологи бьют тревогу, — лишь в отдельных городках, живущих на таких предприятиях. Леса здесь и подавно чисты, к тому же, «зеленые» организации в этом мире имеют удивительно большое влияние. Не могу сказать, хорошие ли там люди, но дело свое выполняют исправно, особенно в области охраны лесов и воды. В одно утро я, не спавший из-за побега от какого-то зверя, которого я даже не видел, но прекрасно слышал его, споткнулся о корень дерева и упал. И… не будь на моем месте я сам, не поверил бы в такое странное везение — я случайно наткнулся на чужую частую территорию с огромным домом. Нет, скорее замком. Да. Случайно наткнулся на замок. Чёртов везунчик. Я это понял ещё когда переродился, вторым доказательством было то, что я вообще смог выжить в том лесу, ведь мне никто серьёзнее волков и медведей не попадался, за исключением последнего раза. А так я бы уже давно гнил в земле. Как жаль, что это я понял, только когда уже многое произошло… С другой стороны, если бы я не сбежал тогда в тот лес, этого многого могло вообще не произойти. Но об этом позже. В замке, найденном мной (или правильнее будет сказать «нашедшем меня»?) в лесной чаще, проживал всего один человек. Он-то и начал меня по-настоящему тренировать, стал Учителем и, пусть очень своеобразным, но любимым дедушкой, но это я забегаю вперед. О том, что старик странный, я понял сразу: увидев меня, с его губ сорвались не слова приветствия и даже не угрозы, а «теперь ты мой ученик», что даже немного испугало. Помню, тогда появилось сильное желание сбежать, даже не пытаясь слушать подозрительного человека, но в голове появилась цитата из прошлого мира: «Тварь я дрожащая или право имею?» — и, взяв свою волю в кулак, остался там. Да и вряд ли смог бы вырваться из такой хватки. Может, он меня действительно научит чему-то? Зачем терять шанс? И я никак не пожалел о своих действиях. Старик… он научил меня действительно многому. Первую неделю он меня, так сказать, прощупывал, узнавал мои границы. Я же, в свою очередь — даже не знаю, дурак или молодец? — выжимал из себя все соки, чтобы не ударить в грязь лицом, да еще делал вид, что все нормально. А когда узнал мои пределы, начал гонять меня так, что до сих пор содрогаюсь. Он даже не стал смотреть на то, что я ребёнок. Это было намного, намного сложнее, чем у моих прошлых учителей. Это же просто насилие над ресурсами мозга, не иначе, я уж и не говорю о физических нагрузках. А через год он без слов насильно пробудил мой нэн. Тогда я впервые увидел на его лице что-то помимо сдержанной насмешки, иронии и сосредоточенности: растерянность. Было до истерики страшно тогда, потому что я не мог взять энергию под контроль. А старик, видимо, не зная, как замотивировать меня, ещё и пугал тем, что если я не успею, из меня испарится вся жизненная энергия, и я умру. Да что там вообще говорить о моем эмоциональном состоянии тогда, если я помню только жжение в венах и боль — настолько дикую, что даже удар об стену и жар в затылке я чувствовал на периферии, а очнулся уже в кровати своей комнаты с мутными проблесками воспоминаний за эти три дня. Суть у них была одна — я метался по кровати с жаром и в бреду. На хмурое — и, казалось, с нотками беспокойства — «Почему ты не сказал мне?» я невесело усмехнулся: «Вы не спрашивали». И да, я взял под контроль нэн… Я никогда не питал надежд на легкость этого, может, именно это и уберегло меня от разочарования. Пользоваться нэн было больно. Казалось, по кровеносным сосудам от сердца стремилась кислота, но, изначально озадаченный, а теперь время от времени пугающий меня блеском глаз исследователя, Учитель советовал мне постоянно поддерживать движение нэн в теле — «Видимо, твое тело должно адаптироваться к использованию энергии. Твое тело — проводник, запомни. И сила твоя зависит от способностей этого проводника. Не лишним будут и тренировки контроля внимания. Удерживай ток нэн и с каждым днем увеличивай его». Удерживать поток было сложно, я постоянно сбивался и приходилось начинать сначала. Вскоре я привык, и уже не нужно было уделять этому внимание. Будто забыв о пробужденной энергии, Учитель вложил в мою голову огромный пласт знаний теории и по наукам в целом, и по возможным будущим тренировкам. А через почти четыре месяца, когда я вышел на финишную черту, я остановил это движение на целые сутки, чтобы потом за раз выпустить максимум энергии, и так ещё несколько суток. На этом тренировки по адаптации к нэн закончились. Расслабляться было рано. Я оказался специалистом. Тут у Учителя снесло крышу конкретно. Все те сложные тренировки, которые были раньше, мне показались лёгкой разминкой. Я вообще не представлял первое время, как мне суметь сделать всё то, что мне приказывал делать учитель. Но, к своему удивлению, я смог. Мало того, что старая нагрузка на физических тренировках удвоилась, добавились ещё и тренировки нэн, что были тоже не очень приятны. Но я не хотел его разочаровать, увидеть в его взгляде грусть и понять, что я не оправдал тех надежд, что он на меня возложил. И я старался, поднимался, кусая губы до крови, но никогда не сдавался, несмотря на адскую боль, усталость и то ощущение, что ещё чуть-чуть, и я умру. Упорно шёл к своей ещё одной цели — окончить обучение. И самым сложным являлась не медитация средь горных скал зимней Хёлефьяль в чем мать родила, и даже не сохранение полного спокойствия при любых условиях — от заключения в огненной клетке до балансирования на тончайшем канате над бассейном жутких хищников, которым даже вымершие эндрюсархи в подметки не годятся, с повязкой на глазах и в наручниках на руках и ногах по десятку килограмм. И пусть окружение для занятия медитацией порой доходило до абсурда, а испытания на сохранение полного покоя от Учителя и правда были коронными, но самым сложным, что странно, было научиться быстрее, чем Наставник выхватывает кинжал из рукава, из этого состояния полного покоя перейти в полную же боевую готовность, сохранив всю ясность разума, даже если ты спишь после активной пятнадцатичасовой тренировки. Причем недостаточно постоянно быть настороже — нужно быть если не расслабленным, то спокойным и именно так контролировать все пространство сферой в несколько десятков в диаметре, даже верх и низ, ведь многие подсознательно не ожидают удара сверху, и кто-то может этим воспользоваться. Даром это не прошло, ведь вскоре контроль ближайшего пространства перерос в привычку, стал естественным, не нуждаясь в постоянном контроле. Этот навык был осознанным и неосознанным: как человек дышит, не задумываясь, но если захочет, может управлять этим процессом, так и я контролирую пространство. Если рядом происходит что-то опасное, мое тело реагирует быстрее мозга и я исчезаю с траектории возможной атаки, готовясь выдать все что можно из своего пока еще небольшого арсенала. Жаль, конечно, что психикой манипулировать я не могу так же свободно, как и своим телом, — приспособиться с легкостью проходить подобные испытания я так и не научился. И огненная клетка, и протянутый над голодными хищниками канат — события действительно экстраординарные. Как и «бои» с Наставником, на которых я честно пытался как-то подловить его, лишь обороняющегося, и показать себя с лучшей стороны, продемонстрировать, чему научился от него и до чего дошел самостоятельно. Бои… «Сражение — это искусство, множество обрывочных мазков должны создавать единую гармоничную картину. Мастера не сражаются как в последний раз, но если такое происходит, их сражение — это одно движение без права на ошибку. Это искусство прилежит к душе, но некоторые пытаются превратить его в науку. Никакие книжки не смогут описать ощущение боевого вдохновения от потрясающего противника, во время которого создаются шедевральные полотна не менее прекрасных боев». «Нэн может закончиться, оружие — потеряться, но настоящий хантер представляет опасность и без оружия, а хороший хантер должен представлять опасность даже в том случае, если у него осутствует пара конечностей», — наставительно говорил Наставник, возвращаясь к более приземленному, и учил меня сражаться не только с нэн и оружием. На самом деле, именно «наставительно» он говорил редко, — в основном, это был сарказм, ирония и токсичность, да и в целом у него была жёсткая манера обучения. Тыкал он меня в мои промахи, комментируя мои ошибки, или просто закатывал глаза и вздыхал, чтобы я сам понял, что не так, — во всяком случае он всё делал с невероятной ядовитостью. Любил он сарказм и пошутить, не всегда удачно. Несмотря на это, обучение у него было крайне эффективным, потому что он давал мне знания не только по искусству сражения, но и по навыкам повседневности и выживания: вязанию, созданию ниток из всего из чего только можно, готовке, мелкому строительству и прочему. Никак не мог понять, откуда он столько знает и зачем мне столько, казалось бы, ненужных вещей, но всё равно я делал всё, что только было в моих силах. Меня тренировали, учили, и всё это было бесплатно. От меня требовалось только послушание и стремление преодолеть свои пределы и возможности. И я соблюдал эти требования, даже был рад этому. Впрочем, скоро я понял, зачем он давал знания о том, как выжить, если ты внезапно без одежды и каких-либо ресурсов оказался в неизвестном месте. Так вот о неудачных шутках… Однажды он так надо мной пошутил, что я проснулся не в своей уютной комнате замка, а в своей кровати, но в жерле вулкана за полминуты до извержения. И ладно бы на этом все закончилось… так нет же, я был на неизвестном острове и без одежды! Благо оказалось, что остров был обитаемым, да не просто обитаемым, а частью цивилизации и Южно-Азийского таможенного союза, в который входит и Республика Сви́ден, в коей я и живу. Если быть точнее, островное государство Вана́йр фактически до сих пор зависимо от Свиден, так что вернуться хотя бы в свою страну не особенно составило труда — я просто пробрался в грузовой корабль, до коммуны Лаксо доехал на товарных поездах с пересадками, а там и до дома рукой подать, но вот чтобы, собственно, добраться до корабля, пришлось извернуться, вспомнив все уроки. Как потом оказалось, Учитель не сомневался, что я доберусь, а ему нужно было «развлечься». Уж не знаю, что он делал, но никаких следов не осталось. К слову о развлечениях… я тоже живой, так что у меня тоже таковые были, правда, своеобразные. Естественно, старый замок — Учитель с гордостью говорил, что замок был одной из причин, почему разведчики Очимской империи во время постоянных войн между ней и Королевством Свиден век назад все как один твердили, что в лес лучше не соваться — представлял для меня огромный интерес. И вот, когда карта большей части разрешенных для посещения мной коридоров и помещений этого воистину великого замка была готова, я показал её Наставнику. Тот окинул чуть заинтересованным взглядом, похмыкал, указал жестом сесть, чтобы через минуту принести… большую и гораздо более подробную, со всеми встроенными ловушками, системами и степенью защит, с подписями над каждым помещением и прочая, прочая. Захлестнувшая меня с головой обида была столь жгучей, что я еле подавил порыв всхлипнуть от несправедливости. Он же знал, что я делаю — мог бы сразу сказать, что все впустую!.. — Это и правда отлично, что за столь короткий срок ты смог изучить пространство, не попавшись ни на одну ловушку. Но запомни: прежде чем создавать источник информации собственными исследованиями, узнай о, вероятно, уже существующих результатах исследований и разработок и возможностях их достать. Иногда стоит спросить прямо, но, парадокс, стоит ли спрашивать — это узнавать придется окольными путями. В конце концов, я же не просто так настаиваю на твоем изучении психологии. Обида — злость на обидчика за несправедливо причиненное оскорбление или огорчение. Был ли я зол? Да. Огорчили ли меня? Определенно. Но это справедливо. Я действительно мог спросить у Учителя карту, он бы не стал скрывать. И такой урок, с ярко выраженными негативными эмоциями впоследствии, сложно забыть. Обида и сопутствующие эмоции испарились. Вот и хорошо. — Да, Учитель, — еле слышно ответил я. И с тех пор действительно налег на предметы, которые раньше считал бесполезными для меня. Помимо всего этого, с активными подсказками и помощью Учителя я дошел до своих способностей нэн, коих было три, но, возможно, исходили они из одной. Первое: управление водой, второе: подавление отторжения пересаженных клеток животных, и третье, появившееся самым последним с досконально изученной анатомией человека и некоторых существ: управление своим телом, изменение, трансформация, как угодно. Разовая возможность изменить тело, не заморачиваясь с анатомией? Пожалуйста, пей кровь или другой образец ДНК, и можешь вырастить любой орган этого существа, стоит только представить его внешний вид. Долгосрочная перспектива? Пересаживай клетки, проблем не должно быть. Нет образцов? Тут без вариантов: нужно максимально подробно изучить устройство животного и рассчитать, как это вырастить на теле. Вернее, способность с возможностью не заморачиваться с анатомией работает только с органами других живых существ, а способность, требующая знание анатомии, этим не ограничивается. Было сложно и опасно, но я даже как-то раз смог изменить местоположение внутренних органов и сетчатку третьего глаза, ненадолго, правда — было непривычно и ненужно. А вот животные… следуя рекомендациям Учителя, я действительно много трансформировал тело: допустим, вот были крылья, а вот уже хвост с ушами, — чтобы запомнить эти формы и уменьшить время трансформации. И проводил очень много времени в полузверином состоянии, так как было очень некомфортно, а надо было привыкать к этому… Из-за этого мой организм начал изменяться без моего ведома. Когда я узнал, решил не убирать этот «дефект». Он мне в какой-то степени нравился, да и не смог бы я так просто избавиться, ведь он существовал, в основном, из-за свойств моего нэн, отчего избавляться от него было бы очень больно, а в случае его удаления он бы появился ещё раз, потому что, очевидно, закрепился в моём организме уже на энергетическом уровне. А чуть позже изменения полностью интегрировались в мой нэн, которая, внимание, является жизненной энергией, и перешли на новые — физический и психологический — уровни, вследствие чего возможность избавиться от них вовсе исчезла. Теперь это часть моей ауры, моей жизни и меня. Самой практичной для трансформации, по моему мнению, являлась физиология диких кошек — слух и зрение, ловкость, выносливость и прочее. И, конечно, не последнюю роль играл фактор эстетики, куда входила и всем известная королевская грация. Стоит признать, образ нэко чертовски мне подходил — я всегда предпочитал плавность и ловкость силе, но, приятный плюс, нэн меня слабым не оставит. Все бы хорошо, если бы на одном отклонении все и остановилось, так нет же. Однажды, в одно не очень прекрасное утро, я проснулся с обесцвеченными волосами бело-голубого оттенка, как раз-таки цвета шерсти того вида кошачьих, который чаще всего был моей звериной частью, и одним ослепшим глазом. Волосы затем отросли, вернулись в родные цвета, передавшиеся от матери, — переход из фиолетового в синий, правда, внизу они так и остались белыми, как кончик хвоста какой-то странной лисы. А вот глаза… с рождения они были янтарными (к слову, одна из причин, почему мама дала мне такое имя), но ослепший глаз стал полностью белым, даже зрачок. «Да хоть черный вместе с самим глазным яблоком, хоть ядовито-розовый, верните мне зрение!» — психовал я, мечась по комнате. Хмурый учитель сказал, что в ауре какое-то уплотнение около глаза, и он не может понять, что это. «Твой нэн не должен тебе вредить, Кохэку, а значит, нужно просто ждать». Со временем он принял голубоватый оттенок, я бы даже сказал, аквамариновый, но зрачок так и остался белым, и, что странно, я не мог менять этот глаз. И так же со временем глаз вернул зрение, хоть и немного другое. Этим глазом я видел всё очень чётко, но плохо различал хроматические цвета, всё было более… серым. Как выяснилось чуть позже, мой правый глаз был кошачьим и адаптирован под плохое освещение или его отсутствие. Именно. Обычные кошки не могут видеть в полной темноте, а тот вид, что я выбрал себе за звериную часть, может, потому что преимущественно в такой среде и живёт. Теперь стоит вспомнить об еще одной способности: контроль воды. И нет, мне не важно, где она: в луже, в воздухе, в растении. Я могу её контролировать и придавать ей разные свойства. И чувствовать тоже, но пока только большие количества воды вроде хотя бы речушки недалеко. Человек на семьдесят процентов, плюс-минус восемь, состоит из воды, болезненные расстройства начинаются с потери одного процента от всего количества, двадцать процентов фатальны, а для хантеров, в зависимости от выносливости, — двадцать–тридцать. И пусть до того, чтобы выводить человеческую жидкость из чужого организма через поры мне ещё достаточно далеко, моего уровня уже хватает, чтобы управлять большими объемами воды, менять её плотность и агрегатное состояние, извлекать воду из атмосферы и даже строить сложные фигуры, будь то текст или сложные объемные фигуры, а это немало, далеко немало. Конечно, тренироваться было нелегко, очень нелегко, но кому сейчас легко? Приходилось делать с водой всё: пить, трогать, кипятить, превращать в пар, в лёд и многое, многое другое. Зато мой нэн теперь едва заметно переливается от светло-голубого до синеватого цвета с примесью других оттенков вроде бирюзового или мятного. Сам по себе нэн бесцветен, а обретает цвет только со становлением человека выше своего стандарта, и цвет появляется в зависимости от характера и направления силы и энергии. Получение цвета нэн меня сильно порадовало, ведь это означало, что я далеко не слабак и могу постоять за себя в одиночку. Но это не значит, что мне не нужны союзники. Они всегда нужны. А ещё лучше, если появятся друзья и любимый. Человек — существо социальное, ему нужно общение и знание, что он не один. Учитель, кстати, узнал мой секрет, и ничуть не удивился. Словно так и должно быть, и он всё и так знал. Как оказалось, ему это вовсе не неинтересно: «То, что этот мир в другой вселенной является вымышленным, ни на что не влияет. Признаюсь, то, что ты мне описал, звучит действительно необычно, но вполне возможно, а я всё равно не собираюсь участвовать в этих событиях. Единственное, что я тебе скажу, постарайся предостеречь знакомых или друзей от Сделки с нэн, с этим шуток не будет, а персонажи, как я понял, еще дети в твоем рассказе. С другой стороны, у тебя есть знания о будущем, этим грех не воспользоваться, но большего ты не знаешь. Ты можешь попытаться кого-то обучить русскому языку, да?.. странное название… Это будет шифр, о котором никто не знает. Что еще? Ах да, ты не замечаешь, но твой менталитет — сплав из самосознания человека этого и того мира, поэтому ты акцентируешь порой внимание на том, в чем мы ничего странного не видим, потому что не знаем другого. Некоторые технологии ты можешь попытаться воссоздать. Да и в принципе все, я думаю. Личного опыта у тебя нет, так что все твои знания о прошлой жизни можно сравнить с прочитанной тобой когда-то давно книгой о персонаже, жившем в другом мире». Изрек он этот длинный монолог на мой вопрос о его реакции, и вытащил невесть откуда очередную книгу по биологии. И откуда он достает анатомию таких уж экзотических существ? И сколько еще у него в кладовых этого синего тростника? Я понимаю, поднятие эффективности, а с настойками памяти запомненное сложно забыть, но этот ингредиент действительно редкий! А способности мои по-настоящему полезные — настолько, что у меня всегда такое ощущение, будто я упускаю огромные возможности использовать их гораздо более эффективно. К примеру, самое банальное — регенерация. Нет, сама по себе она не возросла, но, если рана открытая, я могу либо ускорить процесс свертывания крови в условиях боя, когда сильно отвлекаться нельзя, либо взять под свой контроль само заживление: деление клеток и восстановление покровов, если можно всецело сконцентрироваться на ранении. В закрытом кровотечении помогает управление водой даже в большей степени, чем изменение тела. В переломе же главное — поправить кость или удалить осколки, остальное восстановить тоже не проблема. Единственное неудобство — есть хочется как не в себя, но оно и понятно. Еще, как менее подходящий и эффективный вариант, трансформация конечности на какого-нибудь зверя, который может лечить. Например, белка-травница, выращивающая на себе растения, в основном, лечебные: как редкие, так и не очень. С трансформацией связана еще одна полезность, не совсем связанная с лечением и регенерацией: можно защитить жизненно важные органы или переместить их без вреда для себя. О, я действительно гордился тем, что могу, но зазнаться было проблематично, особенно с периодическими боями с Учителем, которые он всегда мягко и легко заканчивал, когда я начинал много повторяться. И его коронные испытания, да. Именно из-за них я без ненужной скромности могу заявлять, что знаю цену Силе. Она не далась мне сразу. Да даже пробуждение нэн — и то без проблем не обошлось. Умению манипулирования энергией предшествовали нескончаемо долгие часы просиживания за книгами. Изменение тела пришло за тщательным изучением анатомии, причём как в теории, так и на практике. Да, человеческой анатомии тоже. По крайней мере, убивать теперь не страшно… Еще бы мне кто-нибудь дал время побыть в апатии, так нет же; учитель жёстко выбил её из меня. Я благодарен за всё своему Учителю. Нет, дедушке. Я очень рад, что наткнулся на него. Он особо о себе не рассказывал, но иногда у него бывали хорошие дни, и он рассказывал о своих путешествиях. Я узнал, что он близкий друг Зено, Сильвы и Кикио Золдиков и Айзека Нетеро, председателя Ассоциации хантеров. А ещё он был связан с незаконной группировкой «Геней Рёдан». А мне оставалось молчать в тряпочку и внимательно слушать, иначе он замолкал. Вообще, я был очень удивлён, несколько даже шокирован, когда узнал, что он имеет столько связей. Да еще каких… Очередное подтверждение, что я любимец Фортуны. У нас с ним было много общего, хоть и знали мы друг о друге лишь имена да характер. Его, кстати, звали Хибирама. О том, что я один из Курута, он узнал только через год после первой встречи, когда открыл мне нэн. Он сам это понял — по оттенку нэн. Говорил, что у родственников есть схожие оттенки в энергии. Ах да, Курута. Как я мог забыть о таком важном событии? Раз в неделю я исправно заглядывал к матери, когда у меня был своеобразный выходной — Учитель куда-то уходил в такие дни. Куда, он мне не отчитывался, так что я спокойно выполнял норму, сбегал к маме в её тёплые объятия и жаловался на жесткость уроков, но никогда не говорил, что хочу прекратить обучение. Мама понимала, гладила по голове, посмеивалась над моим ворчанием и дарила поцелуй в лоб перед тем, как вновь проводить меня к границе леса, — и ждала полудня субботы. В тот раз меня никто не встречал. Курута были тихими людьми. С детства обучаемые контролировать себя и выросшие в тихом поселении средь лесов, они и сами не любили сильного шума и суеты. В клане Курута ценили эту уютную тишину, и смех детей ее не разбивал, лишь гармонично оттеняя домашнюю атмосферу. В тот раз царило именно молчание. Молчала природа: птицы, и даже деревья не шелестели, и ветер не играл привычно с их листьями. Молчало селение: не проносились мимо, смеясь, дети, не было тихих переговоров, не доносились звуки легкой музыки или новостей из радио и часы не били двенадцать. Молчали даже небо и земля. Все неестественно застыло, показывая: жизни здесь больше нет, и упали последние песчинки времени этого порядка, существовавшего здесь издавна. И мне самому захотелось застыть, стоило преступить порог этого Царства Мертвого. Родные улочки вмиг стали чужими, и с затаенным дыханием я проходил по ним мимо домов, чьи стены давили на меня осознанием произошедшего, угнетали, пытаясь заставить меня ощутить вину. Вопреки своей славе, в этот раз Пауки действовали почти мирно. Это действительно мастера своего кровавого дела — мало кто смог хотя бы попытаться оказать сопротивление. Дети и гражданские погибли безболезненно и в один момент. Обучавшиеся и лицензированные хантеры успели среагировать лучше, но быстро пали под разящим клинком. Лишь несколько мужчин и одна женщина дали, очевидно, достойный бой, но и они провожали меня пустыми глазницами. Селение Курута пало почти бескровно. Ледяные паучьи пальцы тьмы опустились на мои глаза, горло сдавило, и мне стало плохо, когда я прошел в самое сердце клана — храм основателя. Там, в саркофаге, лежал прах кремированного предка всех Курута, а в гроб рядом, по преданию, должен был лечь последний. В этом гробу должен был быть я. Но в него аккуратно уложили женщину. Мрачный эстет нашел свое полотно: белоснежная кожа, длинные шелковистые волосы, утонченные черты и алые глаза, — когда она была еще живой. Тонкая белая простыня облегала фигуру женского тела, и сложенные на груди бледные руки, казалось, сливались с ней; аккуратные с точностью рассчитанные царапины и рубиновые капли, подчеркивающие выпирающие ключицы, ямочку между ними, плечи, тонкую шею; скрывающая за собой пустоту золотистая лента; приоткрытые губы, окрашенные в яркую алую кровь и, как вишенка на торте, почти не помутневший такой же яркий алый глаз. Её собственный. Я прикрыл глаза. Все тщетно — этот образ отпечатался у меня на сетчатке алых глаз. Стягивая полосу золотого, я знал, что увижу, и все равно не смог не затаить дыхания за боязнью нарушить это молчание пустых глазниц. Мертвецы о многом молчат. Мертвец этой женщины молчал, потому что не был моей матерью, и о ней мне ничего сказать более не мог — кроме того, что она не сопротивлялась. Её решение, и я не буду осуждать. А потому я с аккуратностью приподнял бледные ладони и прикрыл женщину простыней полностью, чтобы секундой позже захлопнулась крышка гроба. В чем был хорош наш клан, так это в пересаживании глаз. В правящей ветке это было традицией — с умершим ее членом самый близкий его человек пересаживает себе его глаза. Моя мать не была Курута, и я до последнего не знал, чьи глаза ей пересадили, когда она стала регентом, хоть и смутно догадывался. Отца я не знал, но человеческое, осевшее где-то там внутри, не желало знать о подобном. Сейчас я понял — из капсулы со специальным раствором на меня смотрел умиротворением глаз отца. Алый глаз моих родителей и моих предков остался в когда-то нашем родном доме на полке рядом с любимой матерью фотографией меня с ней и брачными браслетами правящей ветви Курута. Когда-нибудь — когда морально вырасту достаточно, чтобы нести на себе их крест — я вернусь в этот дом именно за тем, чтобы, отдавая дань им и предкам, пересадить этот глаз себе. Список целей пополнила еще одна: вернуть второй глаз моих предков. Я узнаю этот глаз из тысячи. Полоса золотого шёлка осталась со мной. Я знал эту ткань — это паутина нефилы-златопряда, самая дорогая ткань и очень символичная в такой ситуации. Держа в ладони золотой паучий шёлк, я ощущал на ней и прикосновение к мертвому телу, еще хранящему тепло и отпечаток ауры. На полной скорости я отправился в лес и сравнял с уровнем мирового океана огромную площадь, скрывая за этим свою горечь. Было очень обидно за свою мать, за Дейки-сана, за ребят, с которыми общался, — за всех в деревне. С алыми глазами склонившись среди перепаханного поля с там и здесь торчащими из земли обломками деревьев над шелком паука, я сожалел не о том, что сделал — забыл о геноциде, и не о том, чего не сделал — не был рядом. В конце концов, как бы цинично это не звучало, плачем мы не о смерти родных, а о своей боли из-за того, что никогда их не увидим. Я сожалел не об их смерти, а о несбывшихся мечтах, несовершенных намерениях — я сожалел за всех них. Я не любил их, никого из них, кроме матери. По-настоящему больно мне было лишь из-за её смерти. Учитель смог мне помочь. Он видел много смертей и горя и действительно хорошо знал психологию смерти. Так что, усадив меня за стол, он беспощадно озвучил мне в горящие алым огнем глаза всё произошедшее, всё то, что я боялся произносить даже в мыслях, самым жестким способом заставил принять реальность. Вскоре каждый член клана был погребен по всем правилам Курута, на воротах висела черная ткань, окна каждого дома закрылись за черными занавесями по тем же традициям. И траур в две недели, по окончанию которых предками было предписано перестать горевать. «Горе неспособно вернуть усопших», — говорил мне мой клановый учитель. А в скором времени, когда мой отчет прошел все бюрократические заморочки, в Республике Свиден был объявлен день траура в связи с «Падением клана Курута». Не то чтобы кто-то знал, что в Гринсварте скрываются Курута, но после их геноцида об этом узнал весь континент, даром что цена за головы Пауков в Черной книге хантеров не поднялась, потому что расти уже просто некуда. А глаз матери и браслеты я забрал с собой в замок и спрятал в хранилище, чтобы никто не украл. Стало легче, действительно легче. Было жаль этих людей, и геноцид из-за глаз всё ещё не укладывался в моей голове… но я уже не питал такого яркого негатива к Паукам, который приносил вред, в первую очередь, мне, отравляя весь мой внутренний мир и не давая возможности отвлечься от произошедшего. Так и с катушек съехать можно. Жаль лишь, что Курапики — а именно его я недосчитался, когда, успокоившись, недрожащей рукой писал сухой отчет в правительство коммуны Лаксо, на земле которой находился клан — не было даже в Свиден на момент геноцида. Было бы легче, если бы и он прошел через все эти обряды, ещё предками направленные на сохранение психики, а теперь мне придется самостоятельно ему мозги вправлять, чтобы он себе жизнь всю не сгубил Охотой черного списка и Сделкой с нэн. После окончания срока траура до этого ослабивший напор Наставник вцепился в меня еще большими тренировками — «Это чтобы ты точно предписаниям предков следовал и время попусту не тратил». Вся его линия действий позже вызывала во мне подлинное уважение, потому что он рассчитал каждое слово, и это сработало: осталась только светлая грусть и ностальгия по прошлому. Так должно было быть, я не вправе был изменять предначертанное. Само моё появление повлияло на многое, я не должен портить гармонию этого мира и убивать бабочек, как говорится… Грустно ли мне? Да. Жаль? Да. Хочу ли я отомстить? Нет. Можно было бы подумать, что я отнесся к такому событию почти равнодушно. На самом же деле, ощущение дыхания Смерти в шею — я знаю, я разминулся с Ней на полчаса от силы, потому что в тот раз я пришел в селение гораздо раньше обыкновенного, — всколыхнуло в моей душе то, что было скрыто даже от меня. Воспоминание о моей смерти. Не сказать, что это меня обрадовало. Ненужное воспоминание принесло за собой закономерные вопросы: продолжится ли пробуждение памяти о прошлой жизни? и нужна ли мне, эта память? Ответом было «нет». Я уже даже почти забыл, что у меня была другая жизнь, и этот груз мне не нужен. Само по себе же воспоминание никакой нагрузки не несло. После осознания того, что я действительно отпустил свой прошлый мир, я лишь иронично хмыкнул и лишь усерднее взялся за тренировки контроля воды. Смерть донельзя подходящая — можно сказать, «нырнул в новую жизнь». А вода, как говорится, жизнь и есть. Хотя ладно, если быть более критичным, шансов выжить у меня было немного — не среди вечернего моря на огромном круизном теплоходе, получившем серьезную пробоину на рифе и легшем на борт. А вскоре у меня появилось еще одно воспоминание о смерти — в тринадцать моих лет навсегда закрыл глаза Учитель. Всего второй раз в своей жизни я чувствовал это — Зов угасающей жизни дорогого человека. И если в первый раз я с непривычки не понял, то второй раз я бы это ни чем не спутал. Забывшись в тревоге, я просто полетел вперед, боясь не успеть. Снова. В своих апартаментах он лежал на кровати, сложив руки поверх покрывала. Что-то в нем совсем неуловимо изменилось: ставшее неожиданно неестественным спокойствие и что-то болезненное, прослеживающееся на его лице. Он не говорил, сколько ему осталось, — ненужно было это: он знал, а я чувствовал. Усмехнувшись, он взъерошил мои волосы со словами, что гордится мной, что я был хорошим ребёнком и отличным учеником. И он рад, что был моим учителем. В горле встал ком горечи, а во рту появился металлический привкус от прокусанной зубами щеки, чтобы хоть немного успокоиться, — хотелось уткнуться в его ладонь, чтобы скрыть захлестнувшие эмоции. Он никогда меня не хвалил, не говорил, что я молодец или что я делаю то, чего не смог бы другой. Я очень к нему привязался, он был мне как родной дедушка, и было очень больно его отпускать, особенно так неожиданно. Я лишился матери, а теперь и он меня покинет? До последних минут его жизни я сидел рядом, держа его горячую руку, и разговаривал с ним. Он поведал мне о многом. И… — Так каковы твои цели, Ученик? Я знал ответ на этот вопрос. — Быть там, где творится история. Казалось, он был доволен ответом. Он уходил с улыбкой на устах.***
Похоронил я Наставника на вершине холма под широко раскинувшимся хрустальным древом, которое посадил когда-то он и отдал мне на заботу. Я не мог принять того, что этот немного сумасшедший, малость садист, циничный, но очень тактичный и понимающий человек покинул меня. Мне будет сильно не хватать этого старика, его жестоких тренировок и не менее жестоких шуточек. Он весь: его характер, его деяния — был за гранью добра и зла, тьмы и света, черного и белого. Он был за гранью понятного. Но одно я знал точно: он очень дорогой моему сердцу человек. Не был — есть сейчас и будет всегда. Я статуей просидел около могилы час. Нэн стал неотъемлемой частью моей жизни, и я уже порой сам не замечал, как помогал себе: влажность на щеках исчезла, сердце выровняло биение, и руки не потряхивало больше; но горечь внутри это не могло убрать. Тогда-то и появились Золдики. А точнее, Зено и Сильва Золдик. Заметив их ауру издалека, я никак не отреагировал — не исходило от них угрозы, которую я мог почувствовать у кого угодно, где угодно и как угодно. Интуиция была развита сильно. Всё-таки гены дикой кошки и его тренировки… Учитель отдал мне всё, что только имел, а имел он достаточно, даже очень достаточно. За неимением родной крови, он решил отдать своему последнему ученику, который осиротел и ничего не имел, в отличие от других его учеников, повзрослевших, успешных и не ведающих о его смерти. Он написал завещание на моё имя, и не просто, а на Письме нэн, запечатлевающем воздействие энергии через буквы — единственный, можно сказать, иностранный язык в этом мире, — чтобы никто не смог оспорить его. И когда только успел?.. Во всяком случае, всё это нужно защищать, но… Сюда не смогут попасть из-за диких зверей, с которыми, к удивлению, у нас сложились отношения дружественного нейтралитета, и других серьёзных препятствий природы: с одной стороны Гринсварт, с другой — Хёлефьяль. Так что я не особо волнуюсь насчёт вандалов и искателей сокровищ. Да и скоро Экзамен, как и, собственно, канон. Мне здесь делать больше нечего. Просидев там ещё минуты три, я встал и с почтением поприветствовал гостей, отреагировавших на это вежливым кивком. Затем, попросив их подождать, я оторвал десять самых нижних толстых веток хрустального древа, которое Учитель называл моим, перевязал их и направился в замок. Отстояв положенное время в дань уважения к умершему, оба Золдика пошли за мной. Когда мы вошли в тёмный, как бывший его обладатель, замок, я указал им направление гостиной и тихо попросил подождать меня там, а сам направился в комнату. Собрав все свои вещи, я взял ветви, на одной из которых заметил набедренный красно-белый подсумок. Повертев его в разные стороны и не заметив ничего не обычного, я открыл её и достал оттуда несколько эксцентричный плащ белого и алого цветов, ещё более эксцентричную чёрную маску этакого чумного доктора с полупрозрачным стеклом в круглых разрезах для глаз красного цвета и… косу. Просто чёртову косу. Я даже застыл на несколько секунд, неверяще смотря на предмет в моих руках. Ну не мог же он просто взять и подарить мне совершенно простое в своей сути оружие? К тому же, разве такое массивное мне подойдет? Но тут я зашипел и отшатнулся, уронив быстро нагревшуюся косу на пол. Она буквально высасывала мой нэн. Да, совсем немного, но сам факт! Это вызвало мой интерес, я взял косу крепче, игнорируя жжение, и осмотрел внимательнее. Очень острое лезвие из проводящей энергию стали и древко из хрустального древа, которое тоже проводит нэн, и на стыке круглое сквозное отверстие, и от него во все стороны слишком явно исходило ощущение пустоты — чего-то не хватало, в этом отверстии точно должно что-то быть… Внезапно пришло осознание: оружие незаконченное и, похоже, я сам должен его закончить. Но… как? Я осёкся, напомнив себе, что меня ждут, и положил косу обратно в сумку, уже даже не удивляясь её просто волшебной вместимости, и вместе с этой косой я отложил на будущее и размышления о ней. Перейдя в мыслях к более насущному, я быстро начал делать бинты из веток. Из оставшихся сделал тонкие клинки, что можно спрятать в рукавах. Закончил всё я за час, всё-таки Наставник учил, а мое хрустальное древо выросло на моем нэн и им пропитано, и мне очень легко с ним работать. Затем я, забинтовав свои ноги этим непробиваемым бинтом белого цвета, закрепил недавно полученную сумку на левое бедро, надел плащ, не застёгивая его, и спрятал в рукавах клинки, а маску пока положил в сумку. Дополнительное оружие никогда не бывает лишним. Дальше я зашёл в покои Учителя, откуда забрал всё, что мне надо, и направился в гостиную, в которую я отправил своих неожиданных гостей. Зайдя, я застал на их лицах едва заметную скорбь. Несмотря на это, от них веяло силой, хоть они и просто сидели в креслах. Ощущение чужой силы для меня было непривычно, всё же Учитель её полностью скрывал, но из-за матери у меня неестественная чувствительность к энергии, и я уже привык к почти постоянному присутствию тонкого ручья ставшей родной энергии. Невольно начинаешь восхищаться мощи, исходящей от них. Когда я вошёл, оба обернулись ко мне. Я же не знал, с чего начать разговор, поэтому просто молча сел на соседнее кресло. Просидели в тишине мы около часа, которые я провёл в своём внутреннем мире, омрачённом горестью утраты. Взрослые молчали, дав мне время собраться с мыслями, и я благодарен. Но если это так и продолжится, я сойду с ума. Я глубоко вздохнул и решил начать диалог первым. — Может, поговорим? Не сидеть же вечность в тишине. — Вы ученик Хабирамы-самы, — скорее утвердительно произнес Сильва без предисловий, смотрел на меня в упор. Я знал этот взгляд — давление на психику через зеркала души и внушение страха, принуждение к подчинению тех, кто слабее. Учитель часто смотрел на меня так, и я привык настолько, что уже не реагировал. Но тут я заметил, так как смотрел на них. Впрочем, не желая тратить время и силы на эту бессмысленную борьбу, я чуть опустил взгляд ему на переносицу. Так негласно принято в среде хантеров: встретить взгляд — принять вызов, поднять глаза в потолок — показать, что человек недостоин траты времени, опустить в пол — признать поражение, чуть опустить или рассредоточить взгляд — показать собственное уважение и предпочтение мира конфликту. Учитывая, что наши статусы более чем различаются в этой ситуации, первые два варианта будут пустой дерзостью и тщеславием, а третий — проявлением неоправданной слабости, так что оптимальным решением был именно последний вариант. Послышался тихий хмык от Зено, Сильва кивнул, показывая, что принимает мою позицию построения отношений между нами. — Примите наши искренние соболезнования. — Спасибо, — я прикрыл глаза. — Да, я его ученик, — легко кивнул, едва сдержав колкость, готовую сорваться с кончика языка. Не дорос еще. По голой силе еще могу попытаться оспорить их первенство между нами, но на их стороне многолетний опыт, а за мной лишь сражения с животными и Учителем. — Это вышло случайно. Я ступил на его территорию, а он встретил меня словами «теперь ты мой ученик». — В его стиле, — усмехнулся Зено, из-за чего я едва заметно вздрогнул и немного расслабился. Насмешка не говорила об угрозе, да и интуиция лишь предвкушающе звенела, предупреждая, что что-то изменится, и ждут меня приключения. Критически оглядев меня, Зено сказал: — Точно его ученик. Он многое рассказывал о вас. Трудолюбивый, талантливый! Но насчёт внешности, возраста и пола упорно молчал. Огибал такие темы, вилял и менял направление разговора, да не подпускал близко к своему жилью, — и посмотрел на меня с благосклонной улыбкой. Я же вжался в кресло. Расположение от бывшего главы семьи наследных убийц, пощадите мою и без того протекающую в свете последних событий крышу. — Я старый друг вашего учителя, мы с ним знакомы ещё с самой молодости. Я был очень удивлён, когда он сказал, что завёл ученика на старости лет, ведь совсем недавно говорил, что не заведёт учеников больше, а оно вот как всё обернулось. Правда, если бы ваш нэн не был пробужден, было бы в разы сложнее понять, что вы парень. Даже интересно, как он узнал ваш пол… Девчонку он бы не взял — не его принципы. — Я предполагал что-то подобное, — с сомнением сказал я. Правда, тогда я не так хорошо контролировал телом, а в лесу было неудобно с такими волосами, так что я их без сожалений обрезал, и так был немного больше похож на парня. И да, я действительно предполагал, но все же не мог ожидать, что моя внешность настолько изящная и утонченная. Наследственное, от мамы передалось. От матери многое передалось: здоровье длинных волос, привычка заботливо за ними ухаживать и собирать их в низкий хвост, их цвет — от корней тёмно-фиолетовые волосы мягко переходят в синие, правда, самые кончики, можно сказать, искусственно обесцвечены. Сравнительно недавно приобретенная уже объясненная мной гетерохромия глаз: один неестественно-светлый, учитель говорит, смотрит в самую душу, а второй мой обычный, янтарный, передавшийся, полагаю, от отца. Телосложение тренированное, а движения даже лучше, чем у девушек в моем возрасте, благодаря моей координации, я хорошо владею своим телом. Без скромности, я знаю, мое красивое лицо с недавних пор начало приобретать кошачью хищность… так и не скажешь, что я парень, тем более пока я ребенок. В придачу еще пара ушей, кошачьих белый, и голубоватый пушистый хвост. И хотя сейчас я всё еще больше милый, но и так знаю, что моя внешность в будущем будет восхитительно-хищной. В основном, моей звериной частью было дикое животное из семейства кошачьих, которое мне полюбилось больше всего с первого взгляда на картинку. Вид вымер примерно две сотни лет назад, так что, понятное дело, мне хоть и хотелось такого себе, но я даже не надеялся на это. Но мне повезло. Горная цепь Хёлефьяль скрывает в себе целую систему пещер, куда мы с Учителем иногда выбирались. Там, в глубине, до которой я добрался с помощью нэн и Наставника, я и смог собрать целый скелет одного из этих животных, из кости которого с горем пополам извлёк ДНК и смог присвоить свойства зверя себе, оставив остальной скелет для того, чтобы в будущем вырастить себе друга. В народе гуляло окруженное мифами и легендами название «ламфа́г», а если по-научному, то Филиды пещерные минеральные, потому что питались минералами и состояли из них же, зачастую даже из драгоценных, и обитали в пещерах, которые покидали в брачный сезон — танцевать в солнечном свете, показывая свою красоту, которую открывали редко. Да и вообще, эти большие кошки были скрытными и хотя силу имели немалую, как и ловкость, агрессивными не были. На этом информация об этом виде кошачьих, собственно и заканчивается. Чуть напрягшись, я убрал уши и хвост и недовольно поморщился от дискомфорта, а затем посмотрел на Золдиков, что продолжали внимательно осматривать меня. Так, за изучением друг друга и редкими обдуманными ответами и вопросами, прошла моя первая встреча с Золдиками. Потом мы отправились к ним в резиденцию, где я провёл год до Экзамена на хантера, потому что несколько лет назад минимальный возраст для его сдачи подняли с одиннадцати до четырнадцати. Я не попадался на глаза никому из прислуги, кроме заведующего домом, и никому из жителей, кроме Зено, Сильвы, Кикио (её лично я видел лишь три раза: когда только прибыл, когда я утешал её после побега Киллуа и днём позже, когда пытался успокоить её радость оттого, что «ах, мой мальчик так вырос!», и тогда же она попросила присмотреть за своими детьми), с которыми у нас сложилась атмосфера вежливого нейтралитета и взаимоуважения, и, к моему же удивлению, Аллуки, оказавшимся мальчиком, осознающим себя девушкой. Я не стал бесполезно пререкаться и обращался с ней, как она того пожелала. Она мне понравилась, как и Наника, я проводил много времени с ними, а потому мы быстро сдружились. Да, время от времени Наника выходила в реальный мир, но свою кровавую игру не начинала. Бедный недолюбленный ребенок… мне понадобилось лишь отнестись к ней всерьез с дружелюбием, чтобы заслужить её доброе отношение, и ненамного больше — чтобы она полюбила меня как брата. Милое дитя. Именно у Золдиков я и создал беспроводные наушники и телефон, похожий на мой из прошлого мира, но в новом было больше возможностей, так как я ещё два раза заглянул в наш лес, где стоит замок старика, взял пару ветвей хрустального древа и сделал из них корпус, экран телефона и наушники. Да и многое ещё тоже было создано из этого очень полезного ресурса. Например, я делал украшения Аллуке и Кикио, которой передавал зачастую через заведующего домом, с десяток колюще-режущего оружия для остальных, и всякие другие разной степени пользы вещи как для себя, так и для других. Это было, можно сказать, основным способом убийства времени. Однажды я от скуки воссоздал песню из прошлого мира себе на телефон, затем ещё парочку тех, что помню сравнительно хорошо… Но воспоминания были смутными, и поэтому вышло не больше тридцати песен из прошлого мира. Очень много ресурсов от времени до нервов мне пришлось потратить, чтобы создать копии или близкие подобия многих песен и музыки, которые более или менее помнил. Это было очень сложно и, на самом деле, бесполезно, но способов проведения досуга было немного, однако не гулять же целыми днями по лесу в прилегающей к резиденции территории. Первыми слушателями были Аллука и Наника. Сначала им было непривычно, но, послушав ещё несколько песен, они с восторгом сообщили, что я придумал классную штуку, и им понравилось. На радостях я даже сделал копию для них, за что они были мне очень благодарны. Я очень любил музыку, а слушал я за свою, может, и недолгую прошлую жизнь очень много песен, пусть и бóльшую часть помнил смутно или обрывками. Дождавшись срока Экзамена на хантера, я покинул их, на вежливое повторное приглашение я ответил, что загляну, когда буду в этих краях. И поверьте мне, случайно туда попасть сложно: известный людям мир плоский, а живут Золдики чуть ли не на отшибе. На отшибе с противоположной стороны мира, впрочем, как и Республика Свиден с коммуной Лаксо, на территории которой формально и растет мой лес. Почему формально? Потому что по документам Гринсварт принадлежит государству, но правительство коммуны Лаксо, чья репутация сильно пострадала из-за геноцида моего клана, старалось всячески вернуть этот авторитет и, следуя желанию народа, после дня траура официально нарекло этот лес проклятым и опасным. Впрочем, среди народа уже много лет ходила легенда, что из этого леса никто не возвращался, что подкреплялось и очимско-свиденскими войнами, когда очимцы не решались сунуться в лес. Но продолжение этой легенды, как и причина, почему же никто не возвращался, к сожалению, было утеряно в летах. И вот я здесь, на месте проведения Экзамена. Чего я жду от него? Я здесь, в основном, по двум причинам: ради самой лицензии и, конечно, чтобы увидеть канонных персонажей. И я надеюсь провести это время весело, хоть меня и попросили присмотреть за двумя непутёвыми наследниками хотя бы одним глазком. Забавно: я присматриваю за Иллуми, который присматривает за Киллуа, чтобы два брата-акробата не натворили делов и друг друга не перебили. Даже интересно, в каком обличии придет Иллуми?***
Окончательно сбросив дымку сна, я решил немного походить. Время от времени мой хрупкий сон прерывался, когда в «зале ожидания» появлялись сильные противники, как номер 44 и 301. Сначала, прикрыв глаза, проверил свою ауру. Как и ожидалось, зецу — техника сокрытия нэн — всё ещё активированы. Отключив зецу, но оставив его улучшенную версию, ин, бесшумно спрыгнул с труб и бесцельно направился вперед сквозь толпу, когда лифт вновь открылся. Еще не осознав увиденное, я сразу понял: Курута. Курапика действительно цеплялся за клан, раз даже одежду заказывал специально, чтобы сохранить наш стиль. Почувствовав светлую грусть и ностальгию, я улыбнулся под маской — действительно рад его видеть живым. Я бросил оценивающий взгляд на парня, сравнивая его образ с тем, что уже немного затерся в моих воспоминаниях. Семнадцать ему, совершеннолетний уже по нашим меркам. Оно и видно: подрос, похорошел, волосы чуть отрастил, и черты лица стали более взрослыми. Он тоже из милого мальчика стал красивым парнем. Еще бы не отравлял себя слепящей ненавистью… Да, я вижу, ему стало легче, но над его сердцем все еще властна лишь месть. С интересом наблюдая за тремя людьми, совершенно незнакомыми мне в этой жизни, но с которыми я собираюсь стать как минимум хорошими знакомыми, я не спешил подходить. Гон отличался от своего образа из аниме в чуть более повзрослевшую сторону, но был почти таким же, каким я его представлял: черные волосы с зеленоватым отливом, торчащие во все стороны, светлые во всех смыслах карие глаза, удочка, темно-зеленый с черными вставками костюмчик из куртки и шорт, черные ботинки на шнуровке, маленький рюкзак и внушающая доверие улыбка. Рядом с ним стоял парень, определенно совершеннолетний, с короткими чёрными волосами, в очках и строгом костюме. Они о чём-то шептались меж собой. Гон с улыбкой вышел вперёд и приветливо поднял руку со словом «Здравствуйте». Все посмотрели на Гона, как на таракана, и отвернулись, полностью игнорируя его. У меня аж сердечко защемило. Как можно проигнорировать такого открытого человека? Хотя тут для каждого остальные — враги, и у всех одна цель, к которой дойти можно лишь по головам других. Им некогда быть дружелюбными, и они могут лишь недоумевать, как такой ребенок прошел предэкзаменационные испытания. Новым кандидатам выдало номерки всё то же странное существо. Они были немного удивлены, но нацепили их. Помахав рукой, я обратил на себя внимание Гона. Он помахал мне в ответ, явно обрадовавшись тому, что есть ещё дружелюбные люди. Курапика и Леорио же встретили меня настороженно. Конечно, я же выглядел странно и ново для них, хотя лицензированные хантеры мало чему удивляются — не большая, но и не малая их часть слегка того, с поехавшей крышей. Возвращаясь к реальности, я, не обращая внимания на взгляды этих двоих, лёгкой походкой направился к ним, скрестив руки за спиной. Странная привычка, выработавшаяся ещё со времён обучения у Наставника… Приблизившись к Гону, я с интересом обошёл его по кругу, чуть наклонив торс вперёд, и, встав напротив него, протянул ему руку в знак приветствия. Он пожал её, пусть и был слегка удивлён моим поведением. Я поднял указательный палец, и над ним начали появляться слова из воды и нэн. Точнее, я начал собирать влагу с помощью нэн и создавать из пыльной воды надписи. Первым, что я «написал», было приветствие. Я всё ещё помню, что они не владеют своей энергией и что у них даже не открыты точки сёко. Но аура Гона уже имела свой индивидуальный «вкус», который, как оказалось, чувствуют только сильные хантеры и я, в связи с критическим воздействием энергии матери в детстве. От него «пахло» лесом и солнцем — рассветом, огнем и светлыми днями, остающимися в памяти навсегда и согревающими в трудное время. «Привет. Я Кохэку», — было написано водой. Они с круглыми глазами смотрели на появляющиеся в воздухе надписи, явно не понимая, как у меня это получилось. — Ого! Как ты это делаешь? — поинтересовался он. А голос не такой уж и высокий, как я представлял… ну, оно и понятно, четырнадцать же. — Я Гон. А это Курапика и Леорио, — он поспешил представить себя и спутников, Названные смотрели на меня всё так же настороженно-удивленно, а на Гона неодобрительно. «Секрет, — появился односложный ответ. — Не надо на меня так смотреть. Вы и сами всё узнаете после Экзамена, который, я уверен, вы пройдёте. Вы меня заинтересовали. К чему это приведет — к хорошему или нет — будущее покажет». — А почему мы должны тебе верить? Ты выглядишь… подозрительно, — Леорио сощурился. Это он про мой прикид? Нормальный он, что ты возмущаешься? Ну и что, что выглядит, словно я немного в крови его искупал, нормальный он! Никакого чувства такта. Это, между прочим, подарок Учителя! «Нет причин мне верить. Я чужой вам человек и, по твоим словам, странно выгляжу. Но я вам не враг, и мне хотелось бы с вами познакомиться. И есть люди подозрительнее меня, я хоть симпатично-подозрительный, а это уже разница. Разве мой костюмчик не миленький?» — появилась перед ними новая реплика. Гон улыбнулся, а Курапика с Леорио хотели что-то ответить, но их прервал окрик с труб. — Что-то вас я не припоминаю! Обернувшись, я увидел полноватого мужчину в сине-белой одежде. Ну вот и ты, Томпа на крыльях канона. — Салют, — и приветственно поднял руку, выглядя очень дружелюбно. Они повелись на это фальшивое добродушие и подошли к нему, а мне оставалось лишь пойти за ними. Томпа при моём приближении напрягся. Номер шестнадцать… нет, он не мог видеть моего прихода. Значит, кто-то из первых десяти является его знакомым или даже союзником и рассказал ему. Я явно ему не нравлюсь, что даже радует. Едва заметный из-за закрытых сёко запах плесени всё говорил за него. Тут Гон спросил: — Вы можете различить, кто новенький? — Более или менее, — незамедлительно последовал ответ от Томпы, ловко спрыгнувшего с трубы. Как он в лепёшку не превратился, с его-то весом? Там же высоты, минимум, метров пять! — Как-никак, тридцать пятый раз сдаю. Я насмешливо сверкнул стеклянными глазами маски, видя реакцию парней. — Тридцать пятый? — вскинул брови Гон, смотря на Томпу, как на восьмое чудо света. — Вечный претендент, так сказать, — сказал он почти с гордостью, сделав странную позу, словно дворецкий. Леорио и Курапика переглянулись. Когда Леорио опять повернулся к Томпе, у него был скептический взгляд, чётко говорящий, что он об этом думает, и сказал: — Нашёл чем гордиться. Эх, Леорио, ты просто не знаешь, для чего он это делает. Тогда ты его презрением обливать будешь, а не скепсисом. — Точно, — был ответ Курапики сразу после Леорио. Томпа опять заговорил, игнорируя их слова: — Будут вопросы — не стесняйтесь, спрашивайте. — Какая добродушная улыбка у него всё-таки… Столько притворства и скрытого зла. — Спасибо, — подал голос Гон. Солнце, ты такой наивный, аж сердечко замирает от умиления. Но ты просто не знаешь, какой он на самом деле. — Меня зовут Томпа, — он протянул руку для рукопожатия Гону. Гон, конечно же, пожал её. — А меня Гон, моих друзей Курапика и Леорио зовут. А это Кохэку. Мы познакомились только что. — Я опять блеснул глазами маски. Но на этот раз угрожающе, даже зловеще. Томпа немного напрягся и, кажется, стал опасаться меня ещё больше, но это заметил лишь я. — Извините, а есть здесь, кроме вас, ещё кто-то из бывалых? — Правильные вещи спрашиваешь у этого гада, вам полезно знать. — Опыта больше всего у меня, но есть тут ещё парочка, — Томпа призадумался на секунду, шаря взглядом по толпе. — Например, вон тот, — и указал в сторону пухленького кушающего человека. Блин. Я тоже кушать хочу. Достану позже чего-нибудь вкусненького… — Номер двести пятьдесят пять, Тодо, боец. Силен, как бык, и умом не обделён. — Затем указал в другую сторону, в немолодого человека в балахоне и тюрбане, — обратите внимание на сто третий номер, Барбон, заклинатель змей и злопамятный тип. Таких лучше обходить стороной. — Теперь он указал на человека ещё старше Барбона, — ещё есть… под номером сто девяносто один. Бодоро, мастер кунг-фу. Стареет потихоньку, но в рукопашке с ним мало кто может сравниться. — В этот раз он показал на трёх парней. — Эти трое — братья Амори, Имори и Умори. Неплохо выступают, всё потому, что действуют исключительно слаженно. — Теперь это был темнокожий человек, что чистил трубочкой штуку, похожую на гнездо насекомых. — И номер триста восемьдесят четыре. Герета, егерь. Своей трубкой с дротиками убивает противника на раз-два. Это, конечно, не всё, но остальные проходят экзамен не так часто, — закончил Томпа свою речь. Да, может, для других они и будут сильными противниками, но для нэн-пользователей это мелкие сошки. — Понятно, — кивнул Гон. В это время рядом проходил какой-то мужик задел находящегося на его пути рыжеволосого молодого парня в немного странном костюме. И не извинился. Рыжеволосый почти никак не отреагировал, лишь немного повернул голову. Я наблюдал за всем этим, пока остальная «моя» компания мило общалась с Томпой. Раздался крик боли и ужаса, и все обернулись на источник звука. Кричал тот человек, что задел рыжего. Его руки начали распадаться на красный четырёхлистный клевер, что, казалось, светился в полумраке помещения. Красиво. Всё внимание было обращено на человека, чьи руки быстро распадались. Просто ювелирная работа нэн, потрясающе, стою и аплодирую, совершенно беззвучно, чтобы на меня не обратили внимания, да и не обратят, все смотрят в одну сторону, им нет никакого дела до меня. Мужчина же смотрел с лёгкой усмешкой за тем, как поставил самоуверенного на колени. Сложив руки на груди, он немного наклонил голову с рыже-алыми, хотя даже скорее малиновыми волосами, отливающими пурпурно-фиолетовым. Его причёска создавала эффект пламени, а на бледном лице так подходяще ярко горели два дьявольских огонька жёлтого цвета, смотрящие за этим, как хищник на добычу. И несмотря на хищную улыбку, я интуитивно ощущал его скрытое раздражение и недовольство. Определенно, он не хотел тратить время на подобный мусор. — А-а, — протянул он, и его голос раздался почти внезапно в тишине, прерываемой криками быстро умирающего невежи, — чудеса да и только. Его руки распались на лепестки, — всё с таким же выражение лица он развёл театрально руками, — и никакого мошенничества. Гон напрягся, не понимая всей ситуации, но она явно его настораживала. Я наблюдал за всем этим представлением с интересом, хитро поблескивая красными глазами маски. Я не помню весь сюжет аниме в подробностях, только глобальные события, но и этого хватает, чтобы быть готовым ко всему. — Осторожней надо быть, а если задел, то стоит извиниться. — Все напряжённо, а некоторые со злобой, смотрели на хищно улыбающегося парня. Меня это только забавляет и вызывает интерес, всё же для меня смерть не что-то новое. — Снова этот маньяк пожаловал, — мрачно прошептал Томпа с ноткой страха. Мы обратили своё внимание на него. — Снова? — переспросил Гон с лёгким недоумением. — Он что, и в прошлом году участвовал? — забеспокоился Курапика, предположив этот вариант, который оказался верным. — Номер 44, Хисока, — напряжённо ответил Томпа. Хисока, значит? Хисока… мутный, неясный. Загадочный. Подходящее имя. — Фокусник. В том году он был всем как кость в горле. — Хисока куда-то шёл совершенно спокойный, не обращая ни на кого внимания. — Пока не убил одного экзаменатора. — Так ему разрешили прийти на пересдачу?! — тревожно и нервно воскликнул Леорио. — Конечно, — ответил Томпа, словно объяснял очевидную вещь маленькому ребенку. — Каждый год меняются экзамены и экзаменаторы. Форма этапов зависит от того, кто его принимает. Даже дьявола пропустят, если он выполнит все требования. Так уж устроен экзамен на хантера. В общем, его здесь просто ненавидят, — закончил Томпа. Я приподнял бровь. Как минимум двое его тут не ненавидят: я и Иллуми, если он действительно здесь. — Будьте с ним осторожны. — А вот это верно. — Да уж, такого врага никому не пожелаешь, — кивнул Леорио, уже немного успокоившись, но говорил он серьёзно. Томпа спохватился, будто что-то вспомнив. — А! Кстати, ребят, — он полез в свою сумку, что-то выискивая там, — почему бы нам не отметить знакомство? А? — он предложил нам банки апельсинового лимонада. Чую, с питьём что-то не так, но оно мне ничего не сделает, а вот остальным да, по крайней мере, «моей» компании оно может навредить или подгадить, даже в прямом смысле. — С удовольствием! — обрадовался Леорио, который, наверное, чувствовал жажду, и взял банку. — А то меня жажда совсем замучила. Мои слова подтвердились. А ведь нам ещё бежать придётся… Томпа дал всем банки, и, поколебавшись, мне тоже. — Спасибо, — поблагодарил Гон, взяв банку лимонада. — Благодарю, — взял сок Курапика. Я же отказался, качнув головой отрицательно. В толпе кто-то тихо засмеялся и сказал: «Снова за своё», а в ответ: «Строит из себя добрячка, хотя большего змея на свете не сыскать». «Томпа-гроза новичков». Остальные из компании этого не слышали, или же им было не до этого. — Да не оставит нас удача! — воскликнул Томпа и протянул руку с банкой лимонада, имитируя тост. — Ура! — все протянули свои банки и «чокнулись» ими. Все открыли свои банки, а я смотрел за Томпой. Его выражение лица слегка изменилось, становясь зловещим и предвкушающим, что выглядело отвратно. Однако он тут же побледнел, когда понял, что я смотрю за ним и заметил всё, но решил сделать вид, что всё в порядке. О нет, всё явно не в порядке… Гон поднёс свою банку ко рту, и чуть отпил, но тут же откашлялся с недовольным лицом. Томпа удивился, явно не ожидая такого. Прощай, твой план. — Томпа, ваш сок просрочен. Вкус не тот. — Леорио, когда это услышал, сразу начал отплёвываться, радуясь, что не успел глотнуть. — Да ну! — сказал Леорио вытираясь от сока на подбородке с недовольным выражением лица. — Ещё бы чуть-чуть! — А, правда?.. Странно-то как, — нервно улыбнулся и почесал затылок, косясь на меня, и явно о чем-то злом задумался, но думать ему особо не дали. Курапика вылил свой сок на пол, а Гон же всматривался в банку газировки, словно это помогло бы ему понять, почему же газировка не такая, какой должна быть. — Пожалуйста, простите! — Томпа встал на колени, поклонился, сложив руки вместе, и очень нервно начал говорить: — Не думал, что срок годности так быстро выйдет! Выглядит жалко. — Ничего-ничего, вы же не виноваты. А у вас живот не болит? — спросил Гон. Не, ну я ж говорю: милашка! — А-а-э… Да нет, вроде обошлось, — удивился такому вопросу Томпа, поднимая глаза на Гона. Я моментально запер желание избавить мир от жалкого идиота в себе. В первую очередь, сейчас мне бы не хотелось привлекать внимание того же Хисоки. Он опытен, да и в общем я слабее его, хоть и смогу его удивить своими способностями. Мне явно нужно будет потренироваться с кем-то, а то мой опыт в сражениях — это лишь тренировочные битвы с Наставником, у которого свой стиль боя, и с животными, что бьются довольно однообразно. — Я пробовал множество растений, так что могу отличить испортившееся, — пояснил Гон. О, я тебя прекрасно понимаю, так как могу то же самое. — П-правда? — опять неловко почесал затылок Томпа. — Ничего себе… — он встал. — Ещё раз простите. Ну, увидимся, — и ретировался, быстренько так. — Вот ведь балабол… — презрительно фыркнул Леорио. Я, немного подумав, махнул перед ним водным щупальцем, чтобы они повернулись ко мне. Обратив внимание на себя, я притянул вылитый Курапикой напиток. Жидкий оранжевый шарик чуть потемнел, избавившись от токсичного вещества. Шарик сока снова полетел куда-то в стену, а слабительное, таким летящим тонким червячком, вертелось вокруг моего пальца. И, опять же, с помощью нэн и воды, этим же ядом я написал: «Сильное слабительное. Вас бы скрутило дня на три. Кто хочет нормальный сок?» — и вытянул слабительное из банки, которую держал Гон. — И правда, оно другое, нормальное. Спасибо, Кохэку, — попробовав и удивившись, он протянул банку Леорио и Курапике. «Не за что. И не доверяйте Томпе, его хобби — унижать новичков и мешать им. Томпа-гроза новичков, так его назвали в той компании, когда он начал предлагать свой сок», — указал кивком на ту компанию. Они вздрогнули и отвернулись от нас, о чём-то зашептавшись. Я не прислушивался, мне неинтересно, да и не нужно. — Но он же вёл себя дружелюбно и помог нам! — удивлялся Леорио. Я пожал плечами. Не их вина, что так вышло. Они продолжили разговаривать, а я ждал начала первого экзамена. Они, конечно, хотели меня затянуть в беседу, но я вяло отмахивался. И вот, наконец, раздался звук будильника, прервавший разговор компании. Одна из стен начала подниматься, а за ней оказался высокий человек в фиолетовом костюме и с лавандовыми завивающимися волосами. Он начал свою речь. — Простите, что заставил ждать, и добро пожаловать. Приём кандидатов я объявляю закрытым. Начнём же Экзамен на хантера, — спокойно, но громко объявил человек. Все встрепенулись в предвкушении. — Даю последний шанс уйти. Если вам не повезёт, или не хватит закалки, в ходе экзамена вы можете получить серьёзные травмы, а в худшем случае и умереть. Те, кто готов рискнуть, пожалуйста, следуйте за мной. — Затем он махнул рукой в сторону лифта. — Передумавших прошу зайти в лифт и покинуть нас. — Никто даже не шелохнулся, что логично. Все были уверены в своих силах. — Прекрасненько, все четыреста четыре кандидата изъявили желание участвовать в этом этапе. Мужчина развернулся, сделал широкий взмах ногой и пошёл странным шагом, и все направились следом за ним, так как не оставалось выбора. Хорошо, что они не пародируют экзаменатора, а то было бы очень смешно, и я, наверно, сорвался бы в дикий смех. — Эх, никто ведь не ушёл, а я-то надеялся, что хоть от парочки избавимся, — недовольно сказал Леорио, оглядываясь. А чего ты ожидал? Они все, по крайней мере, многие, старались найти это место и понимали, чем они рискуют, отправляясь сюда. Через некоторое время экзаменатор ускорился, и все перешли на бег. — Эй, чего там? — спросил Леорио, немного негодуя. — Первые ряды перешли на бег, — озвучил очевидное Гон, отвечая Леорио. — Экзаменатор ускорил шаг, — добавил Курапика. Тут раздался голос того мужчины: — Забыл представиться, моё имя — Сатоц, я проверяющий первого этапа. Я отведу вас к месту проведения второго. — Сразу второго? А как же первый? — голос из толпы. — Он уже начался, — легко ответил Сатоц, даже не поворачиваясь. Как внезапно атмосфера стала напряженной… — Вы должны последовать за мной к началу второго этапа. Вот и всё задание. — Бежать за вами, да и только?! — крикнул кто-то из толпы. — Да. Я не скажу, куда и когда мы должны явиться. Просто не отставайте, — и, по-моему, Сатоц ещё немного ускорился. Вот и первый экзамен. Сердце невольно сжалось, грудную клетку и живот словно обожгло, но не болью, а чувством предвкушения, пробуждая внутри жажду действий. Хочется что-то сделать, что-то такое, чтобы это ощущение стало сильней, сложно объяснить, просто хочется. Мой внутренний зверь согласно рыкнул, отчего я едва сдержал улыбку и невольно ускорился. — Теперь понятно, — тихо заметил Курапика. — Какой-то странный экзамен, — протянул Гон, так же ускоряясь. — Значит, на выносливость проверить решил, — кивнул Леорио. — Отлично, ни на шаг не отстану! — загорелся он решительностью, улыбкой показывая свой настрой.Первый этап экзамена начался, смешав борцов и подлецов. Один из сдающих не дожил до начала. Текущее число претендентов на звание Хантера — четыреста четыре.
Ну, вперёд! [Hunter x Hunter (2011) ED] Just Awake