Бутылка амонтильядо

Бойтесь юных, дары приносящих. Тем более, если вы, — как я, — уже успели разменять четвертый десяток. А бескорыстный дар — это оплетенная бутыль золотисто-рубинового амонтильядо… — Выпьешь со мной? За твою победу. — Она (тогда она была просто она: возмутительно юная незнакомка с копной буйно рассыпавшихся золотистых волос, высокими скулами, загорелым стройным телом, запахом клубники, моря, соли, щедрого средиземноморского солнца, апельсинов и лета, и ярко-зелеными русалочьими глазами. Это потом я узнал, что зовут ее Сашей, что ей восемнадцать («Зимой исполнилось. Если бы ты знал, какую грандиозную мы закатили вечеринку!..»), что она — «Нет. Не русская. С чего ты это придумал? Нет, ну все-таки?.. Я из Греции. Что, не похожа на гречанку? А на кого я похожа?..») без всяких сомнений присела на соседний стул, закинула ногу на ногу, откупорила свою бутыль и улыбнулась. — Это хорошее вино, Жан-Марк. Домашнее. Амонтильядо… Что? — Ничего. А ты… Вы… Откуда ты меня знаешь? — Я смутился. Наверное, придумать более тупого вопроса было нельзя, (кто же теперь не знает победителя гонки на старинных автомобилях? И обо мне, победителе, и о самой гонке на этом задрипанном итальянском курорте будут болтать еще не одну неделю), но всему виной были ее ножки: слишком красивые, слишком открытые под белоснежной юбочкой, слишком загорелые, и вся она — слишком открытая, слишком красивая, слишком улыбчивая, слишком загорелая, вдруг оказавшаяся слишком рядом со всеми своими безупречно стройными ножками, скулами, золотом, юностью, зеленью и притягательным апельсиново-клубнично-морским ароматом… — Жан-Марк Ля-Рош. Очень пафосно. — Девчонка рассмеялась и отсалютовала мне бокалом. — Я была на гонке. Слышала, как тебя объявляли. А завтра… — Что завтра? — Завтра, Жан-Марк, твое имя будет во всех местных газетах… Что там насчет амонтильядо? Будешь?.. Кстати, я Саша… …вот так мы с ней и познакомились. А уже через полчаса веселой, ни к чему не обязывающей трепотни было признание о вечеринке на восемнадцатилетие, Греция, (Нет, я не русская. К тому же не модель. Я студентка. Изучаю археологию), и опустевшая на треть бутылка по-настоящему вкусного вина. — А ты, Жан-Марк, чем занимаешься? — Я писатель. — Правда? — Саша наклонилась, чтобы согнать с голени присосавшегося к ней кровопийцу (курорт действительно был зажопинским из-за недалеких малярийных болот и полос пустоши с соленым озером и сухими ветрами). — А что ты пишешь? — Фэнтези. — Зачем? — Что — зачем? — Зачем ты пишешь фэнтези, если уже есть Ведьмак? Или, — Саша поднялась. И мне пришлось подняться следом за ней. - …Или ты очень хороший писатель, Жан-Марк? — спросила Саша, выходя из-под спасительного навеса единственного на всю округу пляжного кафе. — Признайся, ты хороший писатель? — Не знаю. Ну уж точно не самый продаваемый. Я пожал плечами. То время, когда это меня беспокоило, напрягало или задевало, к счастью, ушло безвозвратно. Сейчас же меня беспокоило совсем другое: длинноногая восемнадцатилетняя девчонка, которая шла рядом, смотрела только на меня и… улыбалась. — Ты не самый лучший писатель, Жан-Марк. А я — не известная модель. Но, может быть, ты меня покатаешь? — На чем? — я умолк. А потом все-таки рискнул попробовать ее имя на вкус: — Саша… — На палочке верхом. — Совершенно не заботясь — вот засранка! — о том, насколько двусмысленно это прозвучало, она снова рассмеялась. — На своей машине, разумеется. Это ведь твой Альфа-Ромео 1950 года выпуска?.. — Мой. А ты отлично разбираешься в машинах. — Не только в них. Хотя и в них тоже. Раритет… — Она с восторгом огладила глянцево-бордовые бока доставшегося мне от деда Ромео и вдруг повернулась, неожиданно опять оказавшись как-то слишком близко и слишком рядом. — Ну так что, Жан-Марк: покатаешь? Я кивнул, поспешил открыть перед ней дверцу, с какой-то странной грустью думая, что не про тебя, Жан-Марк, не про тебя вся эта цветущая пышным цветом юность и стройная загорелая красота и, обойдя Ромео, устроился на водительском сидении…