Эффект Бабочки

— Просто говорю, — сказал Рейген тоном, который подсказывал, что он готов был спорить часами. Крошки сыпались вокруг его рта, пока он говорил, одна рука хаотично болталась вокруг, а другая крепко держала какую-то пережаренную еду из киоска, — если этот призрачный диван такой сильный дух, почему он кажется таким поношенным? Теруки взглянул на него круглыми, невинными глазами, доедая последний кусочек своего мороженого. — Может, он соответствует своей обстановке? — предложил он, устремив в его сторону ангельскую улыбку. Рейген отвернулся и многозначительно кивнул, вникая в услышанные слова. — Думаешь? Хм-м-м… — сказал он, поставив под подбородок руку. После этого последовала минута тишины, во время которой задумчивое выражение его лица постепенно заменил пустой взгляд, а затем нечто недовольное. — Эй… — сказал он, что-то потихоньку осознавая, — Эй, погоди-ка— ах ты— Не в состоянии более изображать невинность, Теруки не удержался и фыркнул, и почти сразу загоготал во все горло. Он с лёгкостью увернулся от вяло замахнувшейся на него руки Рейгена и присоединился позади него к Мобу и Рицу с растянутой до ушей ухмылкой. Моб спрятал свою улыбку за сахарной ватой. Теруки, не прерывая зрительного контакта с Рейгеном, протянул руку Рицу и дал ему пять. Веко Рейгена разок дёрнулось. — Неблагодарные дети… — пробубнил он. Он засунул остаток еды в свой рот и стал жевать её с усиленной скоростью. Призрака, обитавшего в парке аттракционов и о котором ранее Рейген сочинил несколько невероятных историй, похоже, на самом деле не существовало. Он разбудил Теруки рано утром, утверждая, что у них появилось куча работы, что дом привидений в местном парке кишит духами, и что да, Теру, нам нужно идти сейчас, иначе мы не успеем, я знаю, что сейчас летние каникулы, но я уже позвонил Мобу- работа не на раз-два, так что брат Моба тоже пойдёт, давай- (В доме привидений не оказалось ни одного настоящего.) (Про себя Теруки думал, было ли это связано с тем, что произошло ранее на этой неделе, когда Моб и Рицу уехали к своей бабушке на пару дней, а он не знал, куда себя девать. В итоге он сделал всё своё домашнее задание на каникулы за день, и провёл его оставшиеся часы, безустанно бродя по квартире Рейгена или его офису, бесконечно нервничая, ёрзая на месте и скучая до смерти.) (Он не помнил, чтобы говорил Рейгену об этом. Странно.) Рицу участвовал в карнавальных играх, чтобы потренировать свои неполноценные силы — поначалу он пытался скрыть этот факт, но скоро об этом разузнал Теруки, а потом и Моб. Моб, конечно, мягко отругал его, но быстро отступил, как только Теруки с Рицу заметили, как он смотрел на огромную плюшевую лягушку, и решили работать вместе, чтобы выиграть её для него; Рейген громко заявил, что эти игры всё равно были нечестными, так что использование своих сил для этого отдельного случая было приемлемо. У Рицу они были ещё несовершенными и непостоянными, но его контроль над ними улучшился за последнюю неделю, пусть и понемногу. Они с Теруки стали воевать за то, кто сможет выиграть наибольшее количество призов, пока Рейген, пытавшийся удержать в руках пару десятков игрушек, не выкрикнул им, что он не сможет нести больше плюшевых зверей, и что у Теруки для них в комнате и так не хватало места. Во время бросания колец, единственной и последней игрой, которую Моб стал пробовать, он закинул кольцо далеко назад, и оно навечно потерялось в толпе. (Церемония по выпуску из пятого класса Теруки произошла на прошлой неделе, сразу после столкновения с Когтем. Он получил карточку по почте от своих родителей, нечто безэмоциональное и безличное с деньгами внутри. Они не удосужились позвонить ему с тех пор, как он начал жить с Рейгеном. Срок его аренды скоро подходил к концу, и, никому ничего не говоря, они не стали за неё платить.) (Однако Рейген был там, он громко ликовал и аплодировал Теруки, в ответ заработав несколько неприязненных взглядов от других родителей, и запечатлел его на своём телефоне-раскладушке в самом нелестном свете — Теруки умолял его удалить снимок откровенно ужасного качества, но, видимо, он этого не сделал. После этого он отвёл его поесть рамена, где беспрестанно хлопал по его спине и говорил всем, кто спрашивал, что у них праздник. И хотя ему всё равно было больно, что его родители, похоже, больше не хотели его видеть, хотя глубоко на дне в его груди до сих пор лежал запутанный клубок обиды, злобы и прочих непрошеных эмоций, которые, казалось, никогда не уйдут — всё было в порядке. Даже хорошо. Теруки всегда было куда пойти после школы, был ли это офис Рейгена, дом Моба или сама квартира Рейгена, и, куда бы он ни направился, там не было пусто подолгу. В холодильнике всегда была еда, в трубах была горячая вода, а если и не было, то ему самому не нужно было это исправлять. Он ел овощи, ведь иначе Рейген бы разозлился на него, он больше не мог бодрствовать до утра, потому что Рейген замечал, если что-то было не так, и у Рейгена не было особых успехов в математике, но он в любой момент готов был помочь ему с другими предметами, если в этом представлялась нужда. Если он болел, ему больше не нужно было заставлять себя идти в школу.) (И в ночи, когда он не чувствовал себя хорошо, когда он чувствовал себя подавленным, маленьким и беззащитным, когда ему казалось, что он недостоин всего того, что делают для него остальные — он мог пойти в гостиную и лечь на диван, послушать, как храпит Рейген, взглянуть на водяные пятна и трещины на потолке и понять, что он не один. Что в его жизни есть люди, которые не бросят его, и которых не бросит он.) — Эй, горки закрываются через десять минут! — крикнул Рейген, повелительно указав пальцем на американские горки для детей формой с бабочку; единственные, как они узнали, на которых Моб мог кататься без ощущения тошноты. — Давайте! — продолжил он. — Садитесь! Я уже заплатил, пусть это будет не зря! Рицу и Моб побежали. Теруки пошёл за ними, стуча подошвами своих фиолетовых кроссовок по асфальту, но остановился, прежде чем отошёл на слишком большое расстояние. С некоторым сомнением он обернулся, встретив озадаченный взгляд Рейгена своим нерешительным. Без предупреждения, не думая об этом очень усердно, он побежал обратно к Рейгену и обернул свои руки вокруг него, обнимая. Они редко обнимались, — Рейген не был очень сентиментальным по своей природе, Теруки был слишком горд, чтобы показывать свои слабые стороны — и то, как Рейген замер при соприкосновении, было явным этому доказательством. — Теру, что?.. Лицо Теруки было спрятано в груди Рейгена, глаза крепко зажмурены. — Спасибо, — сказал он, и его голос был мягким, едва осязаемым дуновением воздуха. Рейген заколебался, не зная, что делать со своими руками. Они суматошно завертелись над его головой, кружась, как колибри в поиске места приземления. — О чём ты говоришь? — поспешно сказал он, — Это всего лишь горки. Теруки не был уверен в том, как сказать, за что именно он был благодарен, как найти подходящие слова, поэтому лишь обнял крепче и зарыл свой нос в рубашку Рейгена. Он до сих пор словно был не уверен в себе, застыв от неудобства, но прежде, чем Теруки успел решить, что это была плохая идея и что ему стоит отойти, он почувствовал, как Рейген расслабился. — Пф-ф, — сказал он, неловко хлопая неопытной рукой по голове Теруки, пока другая не опустилась, чтобы повиснуть где-то на его спине. — Да не волнуйся об этом так. Пару минут он так там и стоял, положив одну ладонь на макушку Теруки и обвив другую вокруг его плеч, обнадеживающе держась за него. Затем, когда они пробыли в таком положении слишком долго, он отклонился и толкнул Теруки в сторону горок. — А теперь иди! — драматично воскликнул он. — Не трать впустую мои тяжело заработанные деньги, понятно? Скорее садись на эту чертовщину! Засмеявшись, Теруки пробежался рукой по волосам, чтобы придать им прежний вид, и умчался к своим друзьям. Через несколько недель у Теруки и Моба начинался последний год начальной школы. Коготь ещё вёл активную работу, хотя Седьмого Отделения уже не существовало. Но пока что — лишь на данный момент — всё было хорошо. — Чего ты так долго? — спросил Рицу, глядя на Теруки, который перескочил через последнего за ним человека в очереди. — Ничего, — сказал Теруки, и его губы расплылись в счастливой, искренней улыбке. — Так мы едем или как?