* * *
Хлопок дверью, шуршание одежды, а ты даже не поднимаешь глаза, чтобы узнать, кто пришёл. Ты чувствуешь это по запаху спиртного. — Ужинать будешь? — ты лишь спрашиваешь, вдруг соизволит поесть. Откуда у него вообще деньги на выпивку? Как ему продали её? Ты готовила себе обед на завтра и только закончила, поэтому всё ещё сидишь на кухне, просматривая в телефоне новости. — Иди нахуй, — обычная любезность Гука, она у него заменяет «доброе утро», «спокойной ночи», «удачного дня». Ты лишь усмехаешься, глядя на безобразное существо в проходе. Волосы в беспорядке, глаза стеклянные, а корпус то и дело собирается нарушить хрупкую гравитацию. — Прошло всего лишь несколько часов, где ты успел напиться и как тебе вообще продали выпивку? Тебе всего семнадцать, ребёнок. — Где я был? — Чонгук подходит ближе к столу, за которым ты сидишь, держа в руках телефон. Парень опирается о поверхность стола, наклоняется через него, чтобы заглянуть в твои глаза и брезгливо сощуриться. — С каких пор тебя это интересует? Ты же не моя мамка, так просто дай мне делать то, что я хочу, и не лезь не в своё дело, — шипит, немного шепелявя из-за алкоголя, его рот словно немного онемел, а тебя обдаёт запахом спирта. Его глаза уже не стеклянные, в них появилась чернота, злоба, которые искренне направлены на тебя. Гук без остановки облизывает свои губы, кусает, они у него влажные, красные, поэтому ты немного задерживаешь на них свой взгляд. Чонгук хочет отстраниться, но тормозит немного и возвращается к тебе, к твоему лицу, чтобы ухмыльнуться и обдать тебя новым спиртовым облаком. Он заметил твой взгляд, это была ошибка, поэтому ты хочешь отстраниться, но Гук ещё сильнее в стол вжимается, чтобы и дальше нарушать твоё личное пространство. — Я трахался с тремя девушками, трахался долго и громко, слышишь? Хочешь узнать подробности? Какой большой у меня член, как он хорошо входил в их вагины.. — Ты девственник, — глядя в глаза этого ребёнка ты видишь в них секунду замешательства. — Да откуда тебе знать? — Это видно. От парня несёт дешёвым пойлом, потому что у него нет денег на дорогое, Чон одет в простую толстовку и джинсы, косит под мачо, но никто из его друзей не воспринимает Гука как взрослого. Он считает крутым, что у него все друзья старше и часто в школе об этом упоминает, только девчонки не ведутся. Они его либо боятся, либо отталкивают из-за неприязни. Ты знаешь всё это; все иллюзии, в которых живёт этот парень, ненастоящие, но они помогают ему держаться на плаву, не видеть себя жалкого и почти ничего не стоящего. Чонгук мерзок отчасти, сам не замечает, какое он порой говно, а ты просто смотришь на это и так же как Юнги не знаешь, что с этим делать. — Нихуя не видно, слышишь? Он подаётся вперёд и с силой впечатывается в твои губы. Зубами бьётся, слишком сильно тебя притягивает одной рукой за затылок, ещё сильнее напирая на стол. Он почти лежит на нём, перегнувшись через поверхность, он служил для тебя безопасной дистанцией, а Гук подловил, и теперь мажет слюной по твоим губам, закрывает рот и открывает, пытается язык засунуть тебе как можно глубже. Отвратительно. Ты чувствуешь вкус выпивки, его горькую слюну, хочешь отстраниться, но силы у него в руке титанические, он сжимает в отместку волосы на затылке, больно натягивает, что ты даже вскрикиваешь, привстаёшь, а парень пользуется этим, чтобы ещё покусать твои губы до крови, наказывая. Чонгук бьётся зубами в новом приливе уверенности, вокруг твоего рта ощущается слюна, её так много, что кажется мокрым всё лицо, запах ужасный, тебе больно и неудобно стоять, спина болит и всё, что ты чувствуешь – как мерзко Гук водит губами, слепо тычется в твой рот, с силой почему-то в него упираясь, пытается просунуть свой язык, который у него мягкий, до отвратительного тёплый и вездесущий. Слюна стекает по подбородку, ты продолжаешь отталкивать его, когда Чон сам отпускает, чтобы выблевать на стол. Его рвота растекается по столу. По чёртовому обеденному столу, воняет на всю кухню, а ты сначала даже не можешь поверить. Это стол, на котором вы едите, а вязкое содержимое желудка сейчас капает на пол, неприятной жёлто-белой лужей с кусками непереваренной еды красуется, и Чонгук тоже на неё смотрит. Он зачарованно наблюдает, а после начинает смеяться. Громко, мерзко, скорее даже театрально. — Смотри, как меня от тебя тошнит! — выплёвывает он с ненавистью. — Даже если бы я не был девственником, мне всё равно бы не понравилось! Уже второй раз за день ты смотришь на грязную кухню. Тебе не жаль, ты просто зла на этого урода, хочется его избить, наказать, измазать лицом в этой рвоте, оставить его здесь спать в зловонной луже. Ты чувствуешь, как вокруг рта высыхает его слюна и разворачиваешься к раковине, чтобы умыться. Когда ты уже успокаиваешься немного, думая о том, как убрать рвоту, Чонгук уже спит на диване.* * *
Целый день Чонгук не выходит из комнаты. Ты привыкла к таким периодам, но за дверью слишком тихо. Это заставляет тебя переживать. Конечно, ты не будешь пытаться с ним поговорить и выяснить, какие душевные или физические муки его одолевают, потому что ты ему, конечно, не мать. Чонгук мог быть твоим таким же другом в шумной компании, парнем, с которым вы могли учиться в одной школе, но почему-то ты чувствуешь иную ответственность. Тупую ответственность за чужого ребёнка. Юнги доверил Чонгука тебе, хотя прекрасно знал, что вы не уживётесь, потому что Мин в свои тридцать семь лет часто улетает в Японию, у него там контракты и работа, а у тебя его ребёнок. — Чонгук? — ты стучишь в дверь, искренне надеясь, что он там не умер. Чона не особо жалко, но вот свою квартиру немного хочется уберечь от бедствий, ты не хочешь, чтобы здесь кто-то умер, и только поэтому стучишь настойчивее. — Чонгук, клянусь, если ты не подашь признаки жизни, я сделаю из твоего протухшего мяса фарш и скормлю бакланам! Чонгук, тебе блять даже открывать дверь не нужно, просто дай знак, что ты типо жив! В какой-то момент твой кулак, который барабанил по дереву, бьётся о воздух, потому что ты не сразу замечаешь, что дверь открывается. На тебя смотрит огромный кокон. Это большое одеяло, из которого торчат чёрные блестящие глаза. Веки парня немного налиты тяжестью, он ещё их открывает, а потом снова прикрывает безучастно. Чонгук выглядит мило. Впервые ты сталкиваешься именно с таким парнем. Он весь до странного домашний. — Ты спал? Я разбудила? Смотря на этот человечий буррито, тебе хочется уйти и не мешать. Будить человека некрасиво, но неужели Гук всё это время пролежал в кровати? — Я отключился в какой-то момент, даже не знаю, во сколько. Который час? — его голос состоит из сплошного хрипа, моментами сипит, а потом снова где-то в лёгких что-то начинает бурлеть. Чонгук тут же заходится кашлем. — Ты заболел? — делаешь шаг вперёд и обжигаешься ладонью о горячий лоб. — Немного, — Чон сильнее жмётся к твоей руке, она холодная, а Гук, как батарея, весь раскалённый. — Какая же у тебя температура? Ты горишь! — Она уже спала, я уверен, — парень перехватывает одеяло и отводит лицо в сторону. Ты его почти не касалась, Чонгук не любит лишний раз контактировать. Ты уверена, что будь у него силы, он просто оттолкнул бы твою руку в самом начале и захлопнул дверь. — У меня есть таблетки и градусник, ложись, я сейчас принесу. — Не надо, — рычит парень в ответ и заходится кашлем, — не смей пользоваться моим положением, не смей ухаживать за мной! Я сам, ясно? – Ясно, — киваешь и всё равно укладываешь на кровать. У него нет сил встать, ты видишь, как он всё ещё сонно моргает. Его глаза немного покраснели, щёки обвисли, а тёмные круги под глазами ещё сильнее потемнели. — Выглядишь ужасно. — Готовлюсь к Хэллоину, — язвит и гримасничает тебе в ответ.* * *
— Ешь. — Я не хочу. У парня оказалась высокая температура, которую пришлось сбивать уколом. Ты даже порадовалась, что он безвольной куклой позволил ему помочь, но протыкать иглой его твёрдые ягодицы оказалось целым испытанием. Чонгук боится уколов, вслух он этого не сказал, но ты прекрасно видела, как он пытался сам себя успокоить и насколько сильно вцепился в подушки, а для тебя это было трудно, потому что трогать его зад оказалось слишком хорошо. Кожа нежная, такая красивая, хотелось скользнуть ниже, глубже, сделать влажнее. Даже Чонгук это почувствовал и заёрзал. Он ни слова не сказал, но вы оба ощутили эту странную неловкость в тишине. Теперь ты пытаешься его покормить. Чонгук и раньше не особо хорошо ел, ты прекрасно знаешь, что он поглощает еду ночью, как вор, когда никто не видит, потому что кушать хочется. Логика этого ребёнка проста – лучше воровать, чем принимать от кого-то помощь, потому что так и будешь просто нести наказание за поступок, а во втором ты будешь должен. С одной стороны ты понимаешь, потому что слишком часто просила Юнги о помощи, а теперь должна следить за его ребёнком. — Чонгук, поешь, пожалуйста, — ты устало тянешь тарелку, уже готовая сдаться, но что-то в глазах парня меняется. Он сжимает губы и выдёргивает суп из твоих рук. Он весь потный после укола, температура спала, поэтому он сейчас ёршится и показывает вредный характер. Ест, кривится и отдаёт обратно с несъеденной половиной. — Ну и срань. Он ложится и снова засыпает. В такие моменты ты видишь в нём и правда ребёнка. Словно ему не семнадцать, а десять. Ты вспоминаешь, как во время болезни мама тебе тоже давала суп, а ты с трудом его проглатывала из-за болящего горла. Во время болезни мама покупала соки, немного баловала едой, лишь бы ты ела и выздоравливала. Ты помнишь, как она сидела, гладила твою голову и просто что-то рассказывала. Ты чувствовала эту заботу, она была незаменима, а вот Гук никогда такого не имел. Юнги взял его из детского дома лишь три года назад, слишком поздно для перевоспитания, но в самый раз, чтобы обеспечить несколько лет в безопасности и тепле. Чонгук может быть хорошим, ты смотришь в его большие глаза и не веришь, что он не подлежит исправлению, только вот не хочешь ему помогать, у самой проблемы в жизни. Ты просто отпускаешь всё и позволяешь ему дальше дерзить, а сейчас просто делаешь то, что ему поможет.* * *
— Гу... — ты понимаешь, что хотела ласково его назвать, но тут же увидела нахмуренные брови. — Отвали, я сплю. — Тебе нужно выпить таблетки. — Похер. Значит, ему уже лучше. Он отказывается от помощи, матерится и грубит. Чонгук почти здоров, только ты рукой чувствуешь всё ещё высокую температуру. Парень тут же скидывает твою руку. — Ты дверь закрыла? — Да. — Открой. Не смей её закрывать, пока ты в моей комнате. — Хорошо, — ты открываешь дверь и парень садится на своей кровати. Из-за всех одеял и подушек ты забыла, что Чон в одних боксёрах. Его ноги длинные, торс усохший и накачаный, а руки выглядят наоборот – бледными и слабыми. Его голова кружится, а тело немного трясёт. — Вот таблетки и сок, я купила тебе, чтобы горько не было, — даёшь кружку, а на другой руке таблетки. Гук хмурится, но всё же пьёт до самого дна. Он осушает кружку, а ты правда рада, потому что пить ему нужно как можно больше. — Отлично, а теперь ложись обратно, — оставив на тумбочку кружку, ты давишь на его плечи и не ожидаешь, что он утянет тебя за собой. Уже поздно, ты планировала пойти спать, а не лежать на боку в одной кровати с Гуком, таращась на него во все глаза. — Лежи, — просит коротко и укрывает вас одеялом. Ты хочешь сказать, что у тебя есть своя кровать, а у парня душно как в печке, узко и приходится ненароком касаться его ног, рук, торса. Ты не знаешь, как лечь, копошишься, пока парень с недовольным цоканием не перехватывает тебя. Чон прижимает к себе и лбом о твой трётся, прикрыв глаза. Его выдох горячий, сейчас Чонгук напоминает знойное лето, когда нет ни одного намёка на ветер, и очень хочется пить. — Холодная, — поясняет шепотом. Такой Чонгук сам не свой, ты смотришь на него и пытаешься запомнить эту открытость и странную чистоту в глазах. Нет там гнева, отвращения или раздражения, он выглядит нормально. Как обычный парень со своими слабостями и недостатками, как тот, кто знает о сочувствии и благодарности. — Почему ты попросил не закрывать дверь? Монстров боишься? — слегка смеёшься и приподнимаешь одну бровь в насмешке, но Чон замирает и напрягается всем телом. — Боюсь, — на выдохе говорит с закрытыми глазами. Ответ дался ему непросто, он себя через мясорубку будто только что пропустил, поэтому ты хочешь перевести тему, но Чон снова начинает говорить. — В детском доме в комнату ко мне и ещё двум пацанам приходил воспитатель, он замыкал изнутри нас на ключ и.. многое делал. Он называл это весёлыми играми, но там нихуя не было весёлого, было больно, особенно смотреть и с ужасом ждать, когда наступит твоя очередь. В тишине ты слышишь, как быстро бьётся его сердце. Глаза Чонгука всё ещё закрыты, его сильная грудь размеренно опускается и поднимается, ты даже решаешь, что он уснул, и тянешь руку, чтобы зарыться в его влажные от пота волосы и успокаивающе погладить. — Я этого не говорил даже отцу, — шепчет он под конец, ты дёргаешься немного, но Гук не отталкивает руку, а лишь засыпает. Странно, чем ты заслужила такое доверие, что даже Юнги об этом не знает? Смотря на безмятежно спящего парня, обнимающего твою талию одной рукой, Чон кажется мужественным, но в то же время таким мальчиком, когда мышцы лица расслаблены. Ты почти видишь того парня, который испытывал липкий страх, когда дверь за воспитателем закрывалась. В горле растёт ком, который всё тяжелее сглотнуть.