"...Дальше - тишина"

Если бы только они знали! Люди, стоящие на мосту, любуясь завораживающе развернувшимся зрелищем удивительного пожара. Пожарные, лишь усугубившие разразившуюся катастрофу своими направленными во спасение действиями. Так мог бы убить пациента лучший из хирургов - при неверном диагнозе. При диагнозе, нарочно объявленном другим… Если бы только она знала! Почему никто ей не сказал короткое и ясное «Прикосновение к больному несет смерть»?! Никто не удосужился сказать этого и ее мужу. Об этом мог не знать тот военный, который сказал, куда увезли со всеми остальными пожарными и ее Васю, даже та вчерашняя студентка в регистратуре, что слышала их разговор, могла не знать. Но не другая, в московской больнице, куда перевезли первых жертв радиации. За взятку она пропустила ее, не сказав ни-че-го! Это она убила их с Васенькой дочурку, прожившую всего четыре часа. И та тоже, врач или медсестра, которая добрая… Разве сложно было не спросить в положении ли она, а сказать, что будет с ребенком, если это так? Неужели так трудно было однозначно дать понять, чем грозит нахождение в палате больше пяти минут, захождение за штору?! Кругом одни недомолвки. Та же ложь, разве что не озвученная вслух. Вранье, равнозначное смертному приговору. Она сама, лично, больше всех виновата в том, что случилось! Не знала она, что ли, где живет?! Нужно было перед поездкой в Москву пойти в библиотеку, побольше разузнать о лучевой болезни самой, не полагаясь на мнение компетентных лиц, спросить которых быстрее, но откуда узнаешь, что тебе сказали правду? Нужно было, но до того ли было… Порой часами смотря невидящим взглядом в одну точку, Людмила Игнатенко уходила настолько глубоко в себя, что для нее переставало идти время, остановившееся той весной для ее Васи и тысяч других мужчин и женщин, стариков и детей. Кто-то еще продолжал жить, но как с часовой бомбой внутри, которую медицине отключить не по силам. Шли и часы, и годы, для нее в такие моменты буквально замирая на месте. Виня себя и виня всех, начиная с державшихся за свои высокопоставленные кресла мертвой хваткой карьеристов, что стоило жизни множеству людей, Люся, немногим реже, вспоминала вещички, которые она привезла Васе в больницу. Он ведь был в форме пожарного, наверняка теперь испорченной, в форменных сапогах, как ему такому ехать назад? В столице все дорого, хоть и можно прикупить такое, чего у них не бывает никогда. Но разве до магазинов или музеев им будет, когда его выпишут – скорее домой! Домой… В их милую квартирку, где вскоре зазвучит детский голосочек… О чем только она тогда думала… Она привезла мужу обувь, которую он больше не надел на ноги. Она принесла его башмаки на его же похороны, в стороне от кладбища, в оцинкованном гробу, залитом бетоном.