always you

      Шаткий жёлтый автобус с красующимся посреди двери облезлым числом «тринадцать» с гулом тормозит у остановки. Пожилой водитель, ворчливый дядька, тихо ругается себе под нос. Сегодня не только у него плохое настроение: первый учебный день ненавидят школьники по всему миру и недолюбливают многие студенты.       Покрытые ржавчинами двери со скрипом открываются и из автобуса выходит один из таких новоиспечённых студентов – Пак Минхёк. Он неуверенно ступает со ступеньки на асфальт, и сразу же за ним автобусная дверь с грохотом захлопывается и автобус уезжает.       Асфальт ещё в тени и не успел прогреться апрельским солнцем. Зато крыши домов уже окрашены в яркий персиковый цвет. По краю обочины растут невысокие янтарные деревья. Минхёк покидает одинокую остановку и идёт дальше по узкому тротуару. Если пройти вперёд метров пятьдесят и на перекрёстке свернуть направо, можно увидеть широкий белый забор с высокой аркой-входом. За забором площадка с клумбами, а за клумбами – он. Медицинский университет. Большой, четырёхэтажный и ни разу не элитный. Туда-то Минхёку и надо.       Парень спокойно идёт по тихой пустынной улице, наслаждаясь тишиной утренней атмосферы. Магазины ещё не открыты, машин по этой улице не увидишь в такую рань, да даже люди предпочтут гулять где-нибудь в центре. А здесь – самая глушь Сеула, самая окраина. Безлюдность и тишина.       Если со стороны посмотреть на Минхёка, то может показаться, что он какой-то подросток, направляющийся в школу, так как за спиной у него висит портфель. Только школьник из него явно какой-то непослушный: без формы, в чёрной уличной одежде. Просто Минхёку нравится чёрный цвет. У него чёрные угольные волосы, чёрная футболка с белым принтом «Rocky» по центру, чёрные шорты и кеды. Это стиль, или, как любит говорить сам Минхёк, «swag».       Только он так никому не говорит. По одной единственной причине – у него нет ни друзей, ни девушки. Все, казалось бы, близкие отношения не переступили порог начальной школы и превратились в обычных малознакомых людей. А мама и папа – это тема отдельная. Совсем другая история. Лучше иной раз не вспоминать.       Перекрёсток, поворот направо. Начинают появляться и другие лица – такие же студенты, для которых учебный год начинается сегодня. Белая арка-вход оказывается не такой уж внушительной, как Пак ожидал. Наверху красуется облупившаяся надпись: “тысяча девятьсот восемьдесят девять”.       Он смело переступает порог и обычный тротуарный асфальт сменяется мощёным кирпичом. По две стороны – большие цветастые клумбы. Растения там, конечно, скудные, но всё же лучше, чем ничего. Однако даже несмотря на них как-то пусто: ни деревьев, ни столбов, ничего. Полностью открытое пространство. На самом деле, Минхёк любит открытые пространства.       А вот впереди и Медицинский. Так и манит к себе тех редких студентов, которые, как и Пак, пришли слишком рано, когда солнце не успело подняться достаточно высоко, чтобы осветить хотя бы крышу университета. Но Минхёка не тянет, не заманивает. Вообще-то его пребывание здесь можно считать не его выбором, если не ошибкой вовсе.       А вариантов было много: Институт культуры и искусств (там же столько факультетов!), Технологический институт (там точно не бывает скучно), Лингвистический, Спортивный, Научный, Институт экономики... Но Медицинский – он ближе всех к дому Минхёка и к гостинице. А родителям всегда надо держать своего сына под контролем. «Мы будем постоянно за тобой следить», – сказал отец. Это, наверное, единственная причина.       А живёт Минхёк в деревне. На автобусе сорок минут. Хорошо ещё, что здесь, на окраине, есть хоть какой-то институт. И плевать, что Минхёк медицину терпеть не может. Ещё удобно, что буквально в километре-полтора расположена гостиница для приезжих из разнообразных сеульских пригородов людей. А там родители Хёка и работают – обслуживающий персонал.       И, конечно же, после всех пар сразу на автобус и домой. Никуда больше. Школа закончилась, больше не будет никаких занятий танцами и курсов боевых искусств. Может быть только какие-то собственные клубы, созданные студентами, но в них он вряд ли будет принимать участие. Вообще-то, Минхёк часто думал, что было бы неплохо стать танцором. Хотя бы уличным. Но ни в одну такую танцевальную группу его не собирались активно принимать. Боевые искусства тоже ему нравились, хотя и было гораздо интересней читать и смотреть на них со стороны, чем участвовать самому.       Но судьба распорядилась иначе, и вот теперь он стоит перед Медом. Впереди несколько лет учёбы, чтобы затем стать врачом и посвятить жизнь нелюбимой работе. Но разве может Минхёк перечить родителям? Конечно, нет.       Хёк понимает, что ему будет сложно найти здесь друзей. По многим причинам. Во-первых, он не из тех, кто легко сходится с людьми. Он спокоен, вежлив, скромен, и он добрый, но это не значит, что к нему сразу потянется масса людей, желающих завести дружбу. Такого никогда не было, и, вероятно, не будет. На людях Хёк бывает слишком тихим, флегматичным, даже стеснительным. Да и что это вообще такое – друзья?.. Относительное понятие.       А вторая причина состоит в том, что вся жизнь Минхёка напоминает туманный лабиринт. Вокруг слишком много загадок и тайн. И он это прекрасно знает. И другие знают. Но он знает больше и глубже. Там, в деревне, каждый знаком с каждым, и здесь, на окраине, где Хёк учился в школе, слухов было много, которые значительно подпортили репутацию. Если в обычной тихой деревне вдруг пропадает человек, жители это просто так не оставляют. А там, где живёт Минхёк, люди пропадали периодически. И Минхёк прекрасно знает, что его родители – первые подозреваемые.       Луч солнца, выбравшийся из-за крыши, слепит глаза. Пак рефлекторно жмурится и отворачивается. Когда след от солнца проходит, он видит, что людей вокруг стало гораздо больше. Все свободно разговаривают друг с другом, как старые друзья. Такая обычная людная атмосфера, все спокойны, будто это и не значимый день вовсе.       Надо найти где-то новеньких. Они точно должны где-то собираться.       Минхёк начинает взглядом перебирать головы. С каждой минутой людей становится всё больше. От этого возникает очень неприятное ощущение – то, которое обычно возникает у человека в огромной толпе чужих людей.       Но, похоже, озирающийся по сторонам парень в поиске чего-то или кого-то так или иначе привлекает внимание, поскольку слышится звонкий женский голос:       – Парень, подойди сюда!       Он оборачивается и видит обычную девушку-студентку, смотрящую ему с улыбкой прямо в глаза и машущую рукой.       – Сюда, сюда! – зовёт она и куда-то уходит.       Минхёк сразу же бежит за ней и, к счастью, в толпе она не растворяется. Останавливается у какой-то небольшой группы людей. Похоже, это и есть новенькие, так сказать первокурсники.       – Ну давай, рассказывай, – говорит та девушка, когда Минхёк неуверенно подходит к ним. – Как зовут, откуда пришёл?       Минхёк теряется. Не сразу понимает, что надо говорить. В любом случае, если ни она, ни остальные не знают, кто он – это уже хороший знак.       – Ну, я Минхёк, – негромко произносит он и бегает глазами по земле. – Приехал из деревни...       – Вот это да! – какой-то миловидный парень с бежевыми волосами саркастично аплодирует. – А поподробней нельзя?       – Прекрати, Санха, – та девушка бросает на него укоризненный взгляд, но парень никак не реагирует. Затем переводит глаза обратно на Хёка с широкой улыбкой, и улыбка эта кажется парню слегка безумной.       Вообще-то Минхёк привык, что его знают. В плохом смысле. Он не был в школе популярным мальчиком, которому каждый день признавались в любви. И отличником не был. Просто его считали загадочным и вспоминали только тогда, когда случалось что-то плохое.       Все те люди, которые без вести пропали – Минхёк их знал. Всегда незадолго до своей смерти его родители так или иначе выходили с ними на контакт. Благодаря своей работе в гостинице его маму и папу уважали все деревенские, а значит, завести связи им было довольно просто. Но за день до исчезновения, что потом стали называть «днём до смерти», все эти люди были замечены вместе с родителями Минхёка.       Кто бы ни пропал – ребёнок, бабушка, взрослый мужчина – перед своим исчезновением они в последний раз виделись именно с семьёй Пак. Нельзя так просто проигнорировать подобное, если люди работают в гостинице. А потому их довольно много раз вызывали на допрос. Но, в силу отсутствия доказательств, полиция ничего сделать не могла. Родители тоже категорически отрицали свою причастность.       Это довольно молниеносно разлетелось по всей деревне, а так как Минхёк ходил тогда в младшую школу, то и по окраине. Его образ оброс мрачными слухами, теориями и тайнами. Все избегали его. В то время это скорее была острая детская восприимчивость и впечатлительность, но часть слухов и негативного отношения закрепилась за Паком и сохранилась по переходу и в среднюю, и в старшую школы. Сам Минхёк долгое время списывал это на бурную фантазию и стадное мнение, пытался игнорировать, пока не случился один случай.       Он тогда заканчивал младшую школу. Небольшие мартовские каникулы, тепло, где-то что-то начинает цвести. Впереди новый коллектив, новая школа. Погуляв немного по саду около своего дома, Хёк решил зайти внутрь. Добрался до своей комнаты, находящейся на втором этаже.       Но вдруг он услышал внизу разговоры. Он привык тогда слышать голоса мамы или папы, доносящиеся из гостиной внизу, но в этот раз был кто-то третий. Заинтересованный, Минхёк осторожно, на цыпочках подошёл к лестнице и выглянул за перила, откуда открывался прекрасный вид на гардероб.       Мама и папа стояли спиной к нему, дверь на улицу была открыта, а на пороге стоял какой-то человек. Он весь был в белоснежной, идеально чистой, одежде. С ног до головы. Даже его волосы были белесыми.       “Она закончила учиться, – говорил этот человек, и голос его был очень монотонным, – была в одном классе с вашим сыном”. “Вы имеете в виду Суён? – спросила мама. – Та миленькая девочка?”. “Да, Суён, – кивнул незнакомец. – Вы знаете, что с ней делать”. “Хорошо, мы поняли”, – ответил тогда папа.       И в этот момент белый человек посмотрел за их спины, прямо на Минхёка. У него совсем не было бровей. А глаза – чёрные, целиком чёрные, и это так выделялось на фоне его бледной кожи.       Маленький Хёк испугался и, едва сдерживая крик, понёсся прочь. Добежав до комнаты, крепко захлопнул дверь. Тот человек невероятно сильно его напугал, вызвал ужас, отвращение, тревогу. А может, это всё просто детская впечатлительность.       Но их разговор крепко отпечатался в памяти, и на следующий же день родители взяли Минхёка с собой на работу в гостиницу. Просто нельзя было оставить его одного, а у них сразу у обоих рабочая смена. Оставили рядом с вахтёршей, пожилой женщиной, и пусть делает что хочет. Сами ушли куда-то на второй этаж, провожать гостя. И вот, прошло какое-то время, которое Хёк провёл за скучным ничегонеделаньем, и в гостиницу вошла та самая Суён. Девочка, о которой говорил белый человек. Она мило поприветствовала вахтёршу у входа и слегка улыбнулась Минхёку. Внезапно пришли его родители – сказали, что у них для Суён важный разговор, и они обязательно должны с ней встретиться после обеда. Для чего взрослым людям встречаться с младшеклассницей – Минхёк не понял, и сейчас не особо понимает. Но факт есть факт.       Настал обеденный перерыв. Родители приказали какой-то местной уборщице отвести Минхёка в столовую, а сами вышли на улицу. Этот момент запомнился хорошо.       На следующий день Суён пропала. Её родители заявили полиции, что она так и не вернулась домой. На её поиски потратили целые сутки – но нигде ничего не нашли, даже хотя бы её трупа. Так Суён причислили к тем самым людям, пропавшим без вести, которые с девяностопроцентной вероятностью являлись мёртвыми. И по слухам, созданным тогда неизвестно кем, съеденными. Родителей Минхёка на допрос вызывать не стали, почему – он уже не помнит.       Но хорошо помнит, как спустя день после пропажи Суён он спустился вниз на обед. На столе стояла тарелка супа с куском мяса. Он очень сильно пах. Родители ели этот суп с довольными лицами.       “Ты так вкусно готовишь, дорогая”, – сказал тогда папа. Но Минхёку вкус не понравился, когда он чуть отхлебнул. Да и редко на обед у них был суп. Но мама настаивала: “Ешь, ешь, это вкусно”. Ничего не оставалось, кроме как съесть всю тарелку мяса и выпить весь бульон. Вкус был просто отвратительный, но ведь ради мамы же.       А потом он спросил первое, что пришло ему в голову: “Вы не знаете, что с Суён?”. И, кажется, в тот момент что-то надломилось. Атмосфера стала холодной. В воздухе, казалось, возникла и повисла какая-то стена – стена между ним и родителями. Мама с папой переглянулись, едва заметно, будто Хёк не увидел бы. “Еда была вкусной”, – сказал папа, загадочно глядя в глаза своей жене.       Минхёк ринулся бежать. Казалось, доверие к родителям в тот день пропало навсегда, и всё, что происходило потом – вплоть до самой ночи – он помнит во всех красочных деталях, как бы ни пытался забыть.       Но сейчас он стоит здесь, на площадке перед Медицинским университетом. С того дня прошло более восьми лет. Сейчас не самый подходящий момент думать об этом. Лучше сосредоточиться на настоящем, на том, что происходит сейчас.       В кругу первокурсников, скопившихся у края клумбы, про пришедшего только что Минхёка все уже забыли и весело о чём-то болтают между собой. Та девушка поддерживает разговор практически с каждым. Видно, что она тут явно не новенькая.       Парень с бежевыми волосами тоже ни с кем не разговаривает. Просто уткнулся в телефон и что-то делает. Даже его имя Минхёк запомнил – Санха. Хотя уверен, что совсем скоро забудет. Странный паренёк: на голову напялен берет, футболка в зелёную клеточку, черные шорты, какие-то изысканные ботильоны. Сразу видно, что он из богатой семьи – да даже по телефону. Минхёк оглядывает и остальных новичков – такие же, как он, ничем не примечательные. Значит, он не выделяется из общей массы. И, вроде бы, для обычных людей это не есть хорошо. Но для Минхёка это просто отлично.       – Так, ребята, сейчас подойдёт человек, которого я попросила провести экскурсию, – громко сообщает та девушка, после чего через чур широко улыбается каждому и уходит. Минхёк замечает, что людей вокруг стало раза в три больше.       Примерно через пару минут к новичкам подходит какой-то рыжеволосый парень в жёлтом свитере. По росту он примерно с Минхёка, если не меньше, да и по лицу смахивает на его ровесника. Поэтому Пак сначала думает, что это тоже новенький первокурсник – такой же яркий, как этот Санха. С ярким огненным цветом волос, в солнечном большеватом свитере, белых штанах и кедах, ещё и с накладными наушниками на шее. Вид у него довольно расслабленный. Как вдруг он говорит:       – Рад приветствовать новичков, я ваш сонбэ. Зовите меня Пак Джину.       Все тут же оживляются и с сильным интересом подаются вперёд, чуть ли не толкая Минхёка.       – Я проведу вам экскурсию, – улыбается он как настоящий профессионал. – За мной.       И стоит ему зашагать вперёд, как огромная толпа с гулом следует за ним. Будто маленькие утята за уткой. Только Минхёк плетётся позади всех, уже не рассчитывая, что эта экскурсия принесёт ему какую-то пользу. И замечает, что он не один чуть отстаёт от толпы – тот Санха тоже не спешит вперёд. Он вообще, кажется, не заинтересован в происходящем.       – Итак, – рыжий, или Джину, резко останавливается, заставляя всю толпу затормозить, – наш главный вход здесь. Запасные выходы вам покажут позже.       Он входит в дверь и придерживает её, позволяя всем пройти внутрь, командуя при этом: “По одному”.       И вот они оказываются внутри Медицинского университета. Голова у Минхёка не кружится и сердце бешено не бьётся – ведь он не поступает в то место, о котором всё время грезил и мечтал. Для него это обычное учебное заведение. Хотя он не может отрицать, что внутренняя архитектура и вправду впечатляет. Особенно удивляет огромный размер гардероба, ограждённого от коридора узорчатыми решётками.       А ещё здесь как-то холодно. Холоднее, чем на улице. И темно.       Джину ведёт толпу первокурсников по первому этажу, показывает на различные двери и сообщает, что происходит за их стенами. Дикие заинтересованные взгляды новичков пытаются схватить и пережeвать всю вливаемую им информацию. Ноги и руки бешено трясутся, уши навостряются. Нельзя ничего пропустить. Они напоминают роботов, думает Минхёк. Вот аудитория для лекций по анатомии – большая, просторная; вот кабинет для собраний, участие в которых принимают только старосты групп – маленький, и, должно быть, тесный; вот пошли друг за другом одинаковые по строению аудитории: для лекций по биологии, гистологии, химии, латинскому языку... Впереди виднеется лестница. И, хотя это первый этаж, ступеньки ведут и вверх, и вниз.       – На нулевом этаже у нас кабинеты для дополнительных занятий, – объясняет Джину. – Это как кружки в школе.       Они поднимаются по широкой лестнице на второй этаж, и их встречает, казалось бы, точная копия первого: аудитории, расположенные в точно таком же порядке, для тех же самых лекций, ещё и несколько запасных. Минхёк замечает, что окна в коридоре довольно большие, а потолки слишком высокие. Это хорошо.       – Там у нас актовый зал, – Джину показывает на какую-то парадную дверь в конце коридора. – После экскурсии все идите туда.       Хёк слышит, как Санха, стоящий поодаль, демонстративно вздыхает. Но никто не обращает внимания, лишь устремился жадные дикие взгляды на сонбэ, и Джину продолжает экскурсию: снова лестница, третий этаж.       Минхёк ожидает очередные аудитории для лекций, но, к удивлению, третий этаж занимают какие-то классы для практики. Все двери закрыты, поэтому невозможно посмотреть, как они выглядят изнутри. Джину ведёт их слишком быстро, будто и не собирается ничего рассказывать про этот этаж. А Минхёку это гораздо интересней, чем скучные аудитории для лекций. Хочется спросить, что находится за той или иной дверью, чем там занимаются студенты. Но какое-то чувство побеждает: то ли стеснительность, то ли страх; в общем, что-то непонятное, но сильное.       Вообще-то сонбэ выглядит очень мило и дружелюбно. К таким, как он, люди и тянутся. Было бы классно быть его другом, думает Минхёк. Но сразу отгоняет эту мысль – всё равно не светит.       Минхёк отводит взгляд в окно, пока они молча идут по коридору. Солнце уже поднялось над крышами и освещает приуниверситетскую площадку с клумбами. К слову, на улице уже почти нет студентов; похоже, все уже зашли внутрь. Теперь улица выглядит совершенно одинокой и пустынной.       Вдруг Минхёк чувствует какой-то сильный удар по всему телу и отшатывается назад. Он настолько сильно засмотрелся в окно, что по невнимательности врезался в человека.       Поднимает голову и видит перед собой какого-то высокого парня. Первое, что привлекает внимание – это бледно-розовый цвет волос и глубокие малиновые глаза. Парень выглядит серьёзным и сосредоточенным, и, кажется, тоже был где-то в своих мыслях и не смотрел на дорогу. А судя по силе удара, шёл он быстро. Он наскоро бормочет извинение, даже не смотря в глаза, и бежит дальше по коридору.       Минхёк не успевает издать и звука, поэтому оборачивается вслед за парнем и тоже кричит что-то вроде «извини». Парень и вправду высокий; Минхёк подмечает, что он настоящий красавчик, а значит, он, наверное, популярный. Здорово – в первый же день врезаться в популярного парня! Повезёт, если он окажется добрым.       А ещё остаётся какое-то приятное послевкусие. Должно быть, это цветочный парфюм. Аромат ландыша, розы и жасмина. Напоминает женские духи, либо какой-то очень приятный и редкий мужской парфюм. Но запах слишком манящий, и глаза закрываются, и дышать становится труднее...       Минхёк зависает и не замечает, как кто-то хлопает его по плечу.       – Нормально всё? – спрашивает Джину.       Пак в спешке оборачивается и кивает головой, мол, да, всё окей. Получается неубедительно. Но взгляд у сонбэ какой-то непонятный – волнующийся, что ли. Может, это именно потому, что он сонбэ.       – Лучше смотри на дорогу, – сообщает он. – Мунбин у нас та ещё машина.       Он разворачивается и возвращается к своей экскурсии. Все зависшие первокурсники мигом оживляются и снова жадно навостряют уши. Только сейчас Минхёк замечает, что практически все эти новички настроены явно на успешную учёбу в этом университете, и это только пока что царит дружба и общение. Впереди их всех ждёт жестокая конкуренция и соперничество. Кто кого лучше, кто больше успевает, у кого оценки приносят гордость, а у кого разочарование. Всё это предвкушение жестокой борьбы читается в их диких, всепожирающих глазах.       Хёк думает, что, может быть, и хорошо, что он никогда не вписывался в нечто подобное. Для него никто не лучше и не хуже; оценки – просто цифры или буквы, что-то бессмысленное; а конкуренция по успеваемости – пустая трата времени.       Разве отличная оценка ответит на все его вопросы, окружающие его существование? Зачёт по тому или иному предмету привнесёт немного ясности в жизнь? Неужели все тайны, секреты и загадки разрешатся, как только он станет лучшим по успеваемости? К сожалению, нет. И Минхёк до сих пор не понимает, как можно спокойно сидеть на истории и изучать итоги корейско-японской войны, когда рядом с тобой пропадают люди и твои родители – главные подозреваемые. Ты знаешь, что они в этом замешаны, но ничего сделать не можешь, потому что и сам ни в чём не смыслишь.       Но толпа двигается и Минхёк снова возвращается в реальность. Неловкая ситуация, которую он только что пережил, нагло всплывает в голове. Как он понял, того красивого парня зовут Мунбин. У него очень необычная внешность: розовые волосы и малиновые глаза. Тот самый редкий цвет, который о чём-то Минхёку напоминает. Вот только непонятно, о чём.       Джину-сонбэ ведёт новичков снова по лестнице наверх. Санха опять демонстративно вздыхает. Остальные продолжает не отрываясь вникать в каждое слово.       Вот и четвёртый этаж: как сообщает Джину, для студентов там проход открыт только в столовую, остальное пространство исключительно для администрации. Что может быть лучше завтрака и обеда рядом с директором и его свитой? Разве что носиться перед голодным хищником, готовым тебя растерзать и съесть в любой момент. Почти одно и то же. Неужели столовая обязательно должна быть на самом последнем этаже, ещё и рядом с кабинетом директора?       Джину громко заявляет, что экскурсия завершена, и если у новичков возникнут какие-либо вопросы, то они смело могут обращаться к нему.       – Я староста четвёртого курса, – заключает он. – Всегда к вашим услугам.       Потом он говорит всем идти в актовый зал, в котором вот-вот должна начаться какая-то линейка, где директор всех первокурсников радостно поприветствует и удачи пожелает.       – Затем можете сходить пообедать в столовую: сегодня для новичков вся еда бесплатна, – продолжает он, пока все потихоньку растерянно расходятся. – И не забывайте, что для вас, первокурсников, сегодня организована вечеринка.       “Какая ещё вечеринка?”, – думает Минхёк. Но опять какое-то чувство не даёт ему спросить. Странно, сонбэ ведь очень добрый, дружелюбный, не кусается. Но Хёк всё равно не спрашивает и неуверенно ступает за толпой, направляющейся в актовый зал. Первокурсники заметно растерялись, будто тот, кто вел их – Джину-сонбэ – внезапно предал и пустил на самотёк.       – На вечеринку можно не приходить, я так понимаю? – где-то сзади спрашивает Санха.       – Ты не хочешь? – слышится удивленный голос Джину.       – Нет, – самодовольно отвечает Санха. – У меня дома и то веселее. Я уверен.       Кажется, Джину издаёт какой-то короткий смешок или типа того, потому что больше Минхёк ничего за спиной не слышит и продолжает идти за гудящей толпой.       В актовом зале собирается весь университет: все студенты с первого до последнего курса. На первых рядах сидят гордые преподаватели, различные профессора, а на трибуну внезапно выходит директор.       Минхёк понимает, что вот-вот начнётся речь, но, оглядываясь, не видит нигде свободных мест. Всё занято, несмотря на огромные размеры актового зала. Повсюду дикие, местами встревоженные голоса что-то обсуждают между собой. Всё поглощены настоящим моментом. Здесь, во всём зале, нет ни одного человека, который бы не выглядел, как самый прилежный ученик. Вдруг слышится голос Джину:       – Эй, новенький, иди сюда!       Поворачиваясь на голос, Пак видит Джину, машущего ему и подзывающего к себе. Трудно не заметить этот яркий рыжий цвет волос. А рядом с ним сидит Санха. Даже издалека понятно, какую дорогую одежду он надел. А сидя рядом друг с другом Джину и Санха вообще выглядят супер-ярко. Отличаются от всех.       Как они оказались здесь быстрее его, Минхёк не понимает, но сразу садится рядом и затихает.       – Как зовут-то? – неожиданно спрашивает Джину и улыбается.       Минхёк подмечает про себя, какой у него красивый глубокий и низкий голос. А потом слышится детский и капризный голос Санхи:       – Я же сказал, Санха меня зовут! Юн Санха!       – Да я его спрашиваю, – злится Джину, – не тебя!       – П-пак Минхёк, – тихо произносит Хёк.       Это вышло настолько тихо, что он ожидает, что Джину сейчас переспросит. Но он лишь улыбается и говорит:       – Приятно познакомиться, Минхёк. – И тот думает, как он вообще смог что-то расслышать.       Раздаётся противный визг микрофона, заставляющий всех студентов позакрывать уши и поднять глаза вперёд, и директор принимается толкать речь.       Сначала обычное приветствие, потом долгая-долгая история университета с незапамятных времён, и, конечно же, его восхваление. Затем следует описание плана на учебный год, представление всех работников, вплоть до последней уборщицы, и всякие пожелания удачи и успеха студентам. Потом ещё выходит чуть ли не каждый учитель, и каждый из них по-важному толкует о чём-то своём: общую суть уловить довольно сложно. Минхёк уверен, что уже практически никто не вслушивается. Он, по крайней мере, ушёл в свои раздумья. Ничего не понятно.       Наконец, спустя долгий, утомительный час или полтора, а может, и целых два, директор сообщает, что на сегодня линейка закончена, и просит всех студентов с завтрашнего дня серьёзно взяться за учебу. Когда он прощается, никто, похоже, не верит, что это действительно конец, и все ещё пару минут сидят в растерянности на своих местах, в тишине и непонимании, пока наконец кто-то не начинает уверенно покидать актовый зал. Минхёк, Джину и Санха тоже встают и выходят в коридор сквозь течение толпы.       – Ну ладно, вы идите на обед, – Джину хватает младших за руки. – А у меня есть дела. Увидимся завтра!       С этими словами он уходит куда-то в бешеную толпу и тут же растворяется в ней. Минхёк продолжает стоять на одном месте и не знает, что делать. Санха щёлкает перед ним пальцами.       – Пошли в столовку, – говорит он.       – А, пошли, – поспешно соглашается Минхёк.       Санха довольно высокий и со спины выглядит, как будто старший, но его хрупкое телосложение и миловидное детское лицо выдают настоящий возраст. Минхёк подозревает, что Санха, возможно, даже младше всех на первом курсе.       У Санхи в голове дорогие машины, блестящая одежда от кутюр, дом в самом центре Сеула. Он не знает, что такое финансовые проблемы – родители частные предприниматели. Но даже жизни в богатой семье он не придаёт большое значение. Да, у них есть дом, две машины (у мамы и у папы), домработники, а ещё поездки каждые каникулы в другие страны. Вот пару дней назад они, например, вернулись из Канады. Да и пообщаться Санхе всегда есть с кем – целых два старших брата, один на пятом курсе, другой на третьем. Оба в этом же университете.       Он любит носить береты и выкрашивать волосы в светлые тона. Обожает фотографироваться и уверен, что за эгьё ему в магазине дорогой одежды сделают скидку не менее пятидесяти процентов. Обожает маленьких собак, но в доме их держать категорически запрещено.       А ещё Санха любит играть на своей гитаре, но братья это увлечение не одобряют. Мол, отвлекает от учёбы. Хорошо, что Санха непослушный и всегда всё делает по-своему: это и позволяет ему хулиганить без зазрения совести и играть на гитаре в любое время суток. А с тем, что в школе он завоевал репутацию “богатого избалованного ребёнка” пришлось свыкнуться. Да временами это даже и весело.       Но и в такой идеальной жизни бывают проблемы. Например, Санха не может доверять другим людям.       В этом они с Минхёком похожи. Но если у Хёка это одиночество вынужденное, и навыки общения просто примитивны, то Санха сам так для себя всё решил. Он – добровольный одиночка. И он никогда никому не откроется, не пустит в свою душу, даже если для этого придётся быть холодным. Ведь так никто не сделает больно.       – Что есть на обед? – спрашивает он у поварихи.       Вот они с Минхёком и пришли в столовую, граничащую с запретной зоной администрации. Почти у самого входа кухня и витрины, за которыми трудятся повара и продавцы. Буфет полон всяческой еды. Правило такое: берёшь поднос, передвигаешься по стойке, беря всё, что только глаза увидят, и, дойдя до кассы, расплачиваешься. В общем, всё как в обычной университетской столовой. Только сегодня для новеньких всё бесплатно.       – Перед тобой всё разложено, – злая повариха поднимает на Юна рассерженный взгляд. – Что хочешь, то и бери.       Санха кривится ей в ответ, и, стоит только ей развернуться и уйти куда-то вглубь кухни, как он показывает ей вслед язык.       Минхёк оглядывает столовую. Она довольно большая и просторная; с цветами на подоконниках, картинами каких-то городов и множеством столов, занимающих всё оставшееся пространство вплоть до самого дальнего угла.       Бегая по столам глазами и перебирая группы уже сдружившихся первокурсников, Минхёк натыкается на интересную картину. Тот самый розоволосый парень, кажется, Мунбин, стоит по центру столовой и разговаривает о чём-то с каким-то другим очень низкоголосым парнем. И, судя по всему, это не просто разговор, а самый настоящий спор.       – Ты меня заебал, Бин, – хрипит тот низкоголосый. – Сначала думай, потом делай. Сам нарвался.       – Вы всё равно не имеете права трогать чужое имущество, – отвечает Мунбин. – И я ещё раз говорю: на площадке не написано, что она ваша.       Вот он, спор настоящих мужчин, думает Минхёк. Ещё секунда и точно случится драка. Да ещё и никто иной, как Мунбин, в которого он врезался утром, нарывается на драку. Интересно, он опасный? Крутой и злой? Все его боятся и сторонятся? Если да, то это очень плохо – врезаться в такого парня.       – Лучше бы рот на замке держал, мудак, – агрится тот парень. – Ты даже драться не умеешь, так что лучше не лезь ко мне, когда я в плохом настроении.       Но Мунбин, кажется, остаётся непоколебим. Всё ещё уверенно смотрит прямо на парня.       – Во-первых, я лишь хочу вернуть украденное вами законному владельцу, – смело отвечает он. – Во-вторых, всё можно решить без насилия. Если, конечно, не хочешь проблем в первый же учебный день, Гёун.       Ага, значит, драться он не любит, подмечает Минхёк. Да и мотивы, кажется, добросовестные. Может, он хороший парень?       – Пацифист долбанный, – снова дерзит тот парень, Гёун. – Я твои тупые оправдания уже не первый год выслушиваю.       – Я повторяю последний раз, Гёун, – Мунбин сжимает ладони в кулаки и заметно напрягается. – Верни Суа её скейт.       Спор из-за скейта? Или Минхёк просто не до конца понимает проблему? В любом случае, он замечает, что Санха тоже внимательно наблюдает за ссорой. И не только Санха; большинство находящихся в столовой студентов тоже замолкли и наблюдают.       – Передай своей Суа, что не надо оставлять скейты где попало, – злится Гёун, едва не переходя на крик. – Пусть новый себе купит, блять. Я уже сказал – ничего не вернём.       – Это её любимый скейтборд! – неожиданно для всех, и в особенности для Минхёка, повышает голос Бин. – Вы хотите, чтобы у вас были проблемы? В этот раз Донмин вас не выкрутит!       – Что за петушатник вы тут устроили? – вдруг кричит та самая злая повариха. – В коридоре все свои проблемы решайте!       Мунбин переводит серьёзный сосредоточенный взгляд с Гёуна на повариху и обратно. Вздыхает, расслабляет кулаки.       – Даю тебе время до вечера, – произносит он, сдерживая заполнившую до краёв злость, и отворачивается от парня в сторону выхода. – Если вы не вернёте скейт Суа, я за себя не ручаюсь.       С этими словами он идёт в сторону выхода из столовой. Минхёк смотрит на него, не отрывая глаз. И Мунбин неожиданно поднимает голову. Они сталкиваются глазами. В малиновых глазах Хёк видит серьёзный настрой, сначала даже пугается. Поэтому мигом отворачивается. Мунбин не видит, как Гёун вслед показывает ему фак, и уходит куда-то, вероятно, вниз по лестнице.       Повариха неодобрительно качает головой. Гёун садится обратно за свой стол, за которым, должно быть, сидел до прихода Мунбина. Все наблюдавшие в ступоре люди отмирают и медленно возвращаются к своим обеденным делам.       – Капец какой-то, – произносит Санха, поворачиваясь к пустому подносу на стойке. – Так злиться из-за того, что твоя девушка потеряла скейт...       Минхёк не знает, что ответить. Берёт поднос, ставит на стойку. Видит перед собой очень много вкусной еды, и попробовать хочется просто всё. Взять витрину и съесть.       – Не нравится мне этот... Как его... Бин? – говорит Санха, накладывая тарелочку салата.       – Мунбин, – отвечает Хёк. Его имя он запомнил. И, как ему кажется, поступает он хорошо, раз хочет отнять украденное, причём, похоже, своей девушки. – А мне он больше нравится, чем этот Гёун.       Санха пожимает плечами и двигает поднос дальше. На всю еду смотрит с каким-то критичным, чуть ли не осуждающим взглядом, и, в конце концов, к тарелке салата добавляется лишь стакан яблочного сока.       А Минхёк берёт всё, что только увидит: и салат, и курицу, и омлет, и вот ещё супчик, а вот аппетитная булочка, о, и морс пахнет ничего. Набрав, в конце концов, целый поднос всяческой еды, он оглядывается по сторонам. Санхи здесь уже нет. Пробежав глазами по столам, ловит бежевые волосы в берете за одним из столиком у окна и садится рядом с ним.       Санха не сразу соображает, что к чему, и, похоже, не очень рад тому, что Минхёк садится рядом с ним. Но Пак читать атмосферу не очень умеет. Поэтому и принимается есть, только сев за стол.       – Ну и набрал ты... – неуверенно произносит Юн, глядя на чужой поднос, – ...еды.       Минхёк, не понимая, как должен отреагировать на эти слова, просто улыбается с набитым ртом. В глубине души он знает, что, придя домой, снова не сможет сесть за один стол с родителями. Он больше не ест с ними с того самого дня. Даже избегает вообще любой домашней еды, до тех пор, пока голод не становится сильнее.       А тут – университетская столовая, которая ну точно никакого отношения к Пакам не имеет, а значит, можно безопасно поесть. К тому же бесплатно. Бери не хочу. Так что целый поднос еды – на самом деле ещё не предел.       – Я вообще столовым не доверяю, – произносит Санха, неохотно загребая вилкой салат. – Не люблю низкокачественную еду.       Минхёк снова зачем-то улыбается – просто не знает, надо ли что-то ответить или нет. И продолжает уплетать свой халявный обед.       Санха бросает на него взгляд, полный непонимания и в какой-то степени лёгкого отвращения. Делает маленький глоток сока. А потом спрашивает:       – Что ты всё улыбаешься да улыбаешься? Скажи лучше, на какого врача пойдёшь?       Этот неожиданный вопрос ставит Минхёка в ступор. Он перестаёт жевать и отводит задумчивый взгляд в сторону. Но ничего дельного в голову не приходит, и не остаётся ничего, кроме как честно ответить:       – Не знаю.       – В смысле не знаешь? – Санха слегка истерит.       Чтобы отвести внимание от себя, Минхёк спрашивает:       – А ты?       Санха заметно сияет и откидывается на спинку стула.       – Стоматологом, конечно же. Они неплохо зарабатывают.       Он, не доев где-то ещё четверть тарелки, обиженно бросает вилку и отодвигает от себя стакан недопитого сока.       – Я пошёл, – важно сообщает. – Если что, не жди меня на вечеринке.       Минхёк просто кивает и мычит что-то вроде «угу». Санха покидает столовую и даже не оборачивается. Выглядит всё так, будто какой-то важный капризный принц перепутал крестьянскую забегаловку с элитной высокой кухней. По крайней мере, такое впечатление остаётся у Минхёка. Он пожимает плечами и принимается есть дальше.       Мысль о вечеринке прокладывается в голову. После нескольких минут раздумий, Хёк решает, что тоже не пойдёт. Он не привык проводить время в обществе людей. Он лучше бы читал книги дома, чем в многолюдной библиотеке. Слушал бы музыку в наушниках на уютном диване, чем в колонках клуба. Практиковал танец у себя во дворе – всё равно там никого нет – чем на уроках для группы из двадцати человек.       Такой уж он. Минхёк. Он напоминает уличные танцы под андерграундную музыку под мостом. Сломанный старый магнитофон, дождь, потёртые чёрные кеды. О да, чёрный – это самый лучший стиль в одежде. Если бы у Минхёка было побольше смелости, он бы точно одевался, как какой-нибудь крутой рэпер: в солнечных очках, хип-хоп майке, с кепкой и цепочками. Но из-за отделённости от общества и нежелания привлекать к себе много внимания он одевается скромнее.       Вообще-то его всю жизнь преследует отделённость. В школе – пожалуй, последняя парта, книги на переменах, индивидуальные проекты. На занятия по танцам он ходил один, на соревнования по боевым искусствам – в качестве зрителя – тоже. Сам не помнит, в какой момент это вошло в привычку. Но одному быть круто.       Именно поэтому Минхёк едва сдерживает слёзы по ночам, когда за весь день ни одна живая душа не поинтересовалась, как там его дела. Потому что одному быть круто. Поэтому он один ходит на свою деревенскую спортивную площадку и играет в баскетбол сам с собой – потому что одному быть круто. И рассветы он тоже встречает в одиночку, и по деревне гуляет один, и вообще существует он – один, потому что одному – круто. А плакать ночью из-за одиночества гораздо легче и не так больно, как плакать из-за другого человека.       Но почему-то всё равно стоит только кому-то завести с ним разговор, как он охотно идёт на контакт. Появляется маленькая надежда – вдруг они станут друзьями? Но этот кто-то всегда вскоре забывает о Минхёке или прерывает все связи из-за его тёмной репутации, а он потом сидит и долго-долго думает, что же именно сделал не так.       И есть как-то тоже уже не хочется. Пак откладывает вилку, которой неосознанно для себя только что теребил маленький кусочек курицы. Еда потеряла свой аппетитный вид. Её аромат больше не чувствуется. Минхёк встаёт со стула и направляется к выходу из столовой.       На глаза попадается Гёун, а потом вспоминается и Мунбин. И его красивые малиновые глаза, которые будет очень трудно забыть или выгнать из мыслей. Но Минхёк старается. Никто не может затеснять его мысли.       А из головы его возвращает пиликающий звук телефона, убранного в карман чёрных штанов. Хёк достаёт телефон – тоже чёрный – и видит сообщение от отца:       “Почему не отвечаешь на звонки? Постарайся объяснить так, чтобы я поверил”.       А вот это уже плохо. Нельзя пропускать ни единого звонка от родителей. Знал же, не надо вибрацию выключать. А в шуме, сопутствующем весь день, звонков слышно не было. Минхёк проверяет телефон: сто девятнадцать пропущенных. Шестьдесят четыре от отца, пятьдесят пять от мамы. Всё плохо. Дома будет много ора, ругательств и прочих манипуляций, которые используют его родители. А всё потому, что они должны держать своего сына под тотальным контролем.       С этими невесёлыми мыслями и ожиданием самого худшего Минхёк убирает телефон обратно в карман. Пора идти домой.       Впереди его ожидает год полного одиночества и изоляции от общества. Минхёк уверен, что ничего нового не произойдёт, жизнь так и продолжит течь бессмысленными потоком бессмысленных событий. Но он даже не подозревает, что именно этот год изменит всю его жизнь.