Плакать — бесполезно

Она давно выплакала все слёзы, а вместе с солью из её тела ушло и всякое сострадание, всякая «душа», оставив после себя зияющие пустоты и отягощающее чувство беспомощности. Беспомощна — значит смиренна. Смиренные не жаждут спасения, они влачат покалеченное существование и принимают его с благодарностью. По крайней мере, вот, что ей — Жанне — когда-то сказали. Навязали слепые «верить» и «подчиняться». Водрузили терновой венок, как корону, на голову, горло обожгли горячей смолой — чтобы не перечила — и пренебрежительно возвеличили палачом. «— Её родители — предатели. Разве не справедливо, если дочь искупит их грехи?» «— Ей позволено жить, разве этого мало?» — Мало. На щеках, словно налёт, коркой лежат пыль и копоть. Жанна задыхается пожарами и захлёбывается кровью из сожжённых лёгких. Кровь на её подбородке, платье, пальцах и коленях — где собственная, а где чужая не разобрать. Она убивает так часто и так помногу, что перестала считать свои раны — они отвлекают от трупов, ничком сложенных у её стоп. Один, второй. Десятый, двадцатый. Сотый. Тысячный. Сбилась со счёта — начинает сначала. Её называют ведьмой — а всех ведьм рано или поздно сожгут на костре, Жанна и не надеется избежать этой участи. Её привяжут серебряными цепями к столбу, обольют стершиеся в кровь ноги керосином и подкинут спичку — по чужому разумению, клеймо палача покажется счастьем по сравнению с подобной агонией. Жанна смеётся: «— Они не знают.» «— Никто не знает, каково это — гореть.» А Жанна горит — горит на эшафоте год за годом; её казнь началась, когда на тонкую детскую шею надели тяжёлый ошейник, и с тех пор ни на миг не прерывается. Никто не знает об этом; незнание — это счастье. Жанна хрустит костями и разрывает загноившуюся плоть, она ходит, живёт, приносит беду на своих плечах. Её боятся, поэтому гнобят, ненавидят — и Жанна ненавидит в ответ. Ненавидит родителей, чьих лиц не помнит, ненавидит палачей, ненавидит отдающих приказы, ненавидит предателей, ненавидит присягнувших королеве. Ненавидит себя, то, чем она стала, ненавидит своё имя — последнее напоминание, что когда-то существовала другая Жанна, маленькая, добрая Жанна, которая смотрела во все глаза и могла различать оттенки — от цинково-жёлтого до холодного белого. «— Ты ведь приедешь ещё поиграть?» — Нет. «Жанна» прекратила своё существование. Ведьма Адского Пламени правит бал — и смеётся. Смеётся с надрывом, скалится, обнажает клыки уже убитым. Кричит, но не плачет — плакать бесполезно. «— Потому что никто не придёт на помощь.»