Boy that you love

Осаму не любит, когда наступает октябрь. Промозглый, унылый и бесконечно серый. Когда море леденеет, когда солёный воздух отдаёт оттенками зимы. Когда бесконечные дожди вызывают желание спрятаться в ворох одеял, прижаться спиной к батарее и, закрыв глаза, вернуться далеко в прошлое. В прошлое, где ему не надо было сжимать горсть сырой земли в руках, чтобы ссыпать её вниз, в глубокую яму. Ему хочется отмотать время назад, чтобы не смотреть, как земля с тихими шорохом ссыпается на деревянную крышку там, в яме. Гроб невероятной красоты, с узорами, тёмный. Удобное место для вечного сна. — Я завидую, Одасаку. Я совсем не могу уснуть, — шепчет срывающимся голосом Дазай, присаживаясь перед ямой на корточки. В горле скребётся что-то неприятное, глаза щиплет. Рукам очень холодно — он опять не взял варежки. Он сидит в распахнутом пальто под накрапывающим дождём. — Сегодня на улице чертовски холодно, знаешь. Город плачет вместе со мной. Ужасно хочется карри. Надеюсь, на той стороне он такой же отменный и огненный, как у дядюшки. Осаму поджимает дрожащие губы, резко поднимаясь со своего места. Ему больше не хочется быть здесь. Больше не хочется согревать руки в весеннем плаще, больше не хочется дышать холодным морским воздухом. На испачканных землёй пальцах чудятся следы багровой крови. Запах железа всё никак не может перестать терзать Дазая. — Я хочу быть на твоём месте, Одасаку, — Осаму поднимает голову, подставляясь под ледяной дождь. Его легко потряхивает, и совсем не понятно, от холода ли. Горло болезненно передавливает необъяснимой тоской, становится тяжело дышать. Ему не хочется домой. Ему вообще никуда не хочется. — Зачем ты туда сунулся? Что же ты действительно искал там? — тяжёлые грозовые тучи не могут ответить на вопрос Дазая. Никто не сможет ответить на его вопрос. Под его закрытыми веками дивным цветком расцветает мягкий жёлтый свет. Такой свет был у лампы, что всегда стояла в комнате Одасаку. Осаму весь останавливается на этом моменте. В мягких тенях мелькает пустующая кружка. Одасаку очень славно варит кофе, сладкий и чёрный. Он помогает ему сосредоточиться. На его столе лёгкий беспорядок, бумаги да книги. Где-то в углу стоит свежая чернильница, а на подставке чистое перо. Где-то в ящике стола покоятся новые листы для рукописей. Ему бы подошло быть писателем. Смотреть вечерами на море Йокогамы, пить крепкий и сладкий кофе, пачкать пальцы чернилами. Он бы опять забыл побриться, опять забыл бы переодеть с улицы рубашку. С сырыми после душа волосами бы сидел за книгой до самой поздней ночи. Вдохновение наверняка бы приходило к нему всегда так тяжело, урывками. Но он бы всегда умело ловил его кончиком пера, чтобы узорами иероглифов воспроизвести на бумаге. Это то, что заслужил Одасаку. Так думает Осаму. Перед открытыми глазами тяжело двигаются свинцовые облака, с них срываются болезненно-ледяные капли дождя, неприятно забегающие за ворот пальто. Тепло комнаты рассеивается, и остаётся лишь промозглая октябрьская сырость. Через несколько дней обещали первый снег. Слишком рано для такого климата. Дазаю бы хотелось, чтобы этим снегом намертво засыпало всё кладбище. Но он знает, что потом обязательно вернётся и немеющими руками расчистит уютное серое надгробие. Он знает, что ещё очень долго не сможет уснуть. От этой погоды одни сплошные головные боли.