«Что происходит, когда сталкиваются две чёрные дыры?»
«Поручаю тебе эту работёнку, Дазай-кун. Завербуй этого человека в мафию» Дазай думает, что каждый приказ Мори — билет в цирк уродов, а сам он — конферансье этого проклятого шоу под названием Портовая Мафия. Думает, что если ещё раз согласится на что-то такое — самолично вскроет замок в личном госпитале Мори и намешает из его лекарств что-то поистине смертельное. Он так устал. Ему бы просто хотелось не быть Исполнителем, а пройти этот дурацкий уровень в игре с тупым боссом; громко сюрпать лапшой быстрого приготовления и два часа смотреть в потолок. А как замечательно начиналась эта проклятая операция по вербовке. Как всегда: поступает звонок босса с интересной информацией, а чёрные ящерки выходят на охоту после прямого приказа о ловле дикого сокола. Имя сокола не первый день у верхушки мафии на слуху, а Исполнительный комитет просто каждое собрание исходит пеной и слюной от того, как ловко сокол перехватывает их клиентскую базу и в одиночку получает хорошие деньги за зачистку неугодных группировок. В назначенное время Дазай на окраине города загоняет сокола в самый угол силами своего отряда. Но с каждым пройденным мёртвым подчинённым Осаму думает, что в угол загоняют тут его. Сокол растерзал натренированных гончих, выклевал им глаза и расцарапал горло. Бездыханные и безымянные гончие теперь не представляют интереса для Дазая. Весь он остался внутри своих мыслей, переполненных восторгом и предвкушением. Сокол умело завёл их на свою территорию, неуловимо превращаясь в хищного коршуна. В наушнике отдаёт эхом предсмертный хрип снайпера, которого приставили следить за бесшумно ускользающей целью — ещё ни одна умелая пуля не поймала их добычу. Как это будоражит, чёрт возьми. Тогда-то Дазай и увидел этот прекрасный и смертоносный танец. Пред ним предстал совершенный мальчишка. Худой, но гибкий, как ивовый прут — он избежал трижды пули в лоб от его подчинённых. Вихрем он проносился между рычащими гончими, стреляя на ходу с двух рук. Оставалось только в звенящей тишине слышать мокрые шлепки падающих на землю тел. Притаившись в тени и возведя перед собой пистолет, Дазай наблюдал, как их самая страшная головная боль с невиданным изяществом перекатывалась по полу, поднимая пыль. В пыльном тумане с каждым искрящимся выстрелом поднимается кровавое облако, а пульс внутри Дазая опасно подскакивает — засмотревшись, он едва и сам не ловит в плечо пулю, отскочившую от дощатого пола рикошетом. Свист огня и щелчки сменяемых магазинов бьют звуковым импульсом куда-то в висок; от обшарпанных сыростью и старостью стен клочьями слезаем грязная штукатурка и растрескавшийся бетон. Вся эта комната была под обзором сокола — Дазай это чувствовал практически на уровне инстинктов. Он не отдаёт приказов об отступлении, лишь задерживает дыхание; распахивает в безумии и восторге глаза, когда мальчишка-сокол отталкивается от стены ногой, действительно практически взлетает над линией огня автоматов, набивая свинцом своих врагов. Вот тут-то и стоило по-настоящему забеспокоиться, да? Последняя гончая в соколином гнезде пала, словив смертоносную пулю в горло. Остался только Дазай. Вместо побега или защиты он кривит губы в болезненной улыбке, когда ко лбу немилосердно прижимается дуло пистолета. Вот так незадача. Работа по вербовке неуловимого наёмника обернулась немножечко против него. Сверху к нему обращается по-настоящему холодный и пустой взгляд. Такие взгляды бывают у тех, кто не раз с головой погружался в тёплую ванную, полную крови. — Ода Сакуноске, — приветственно скалится Дазай, примирительно поднимая руки после опасного щелчка курка. Какая щекотливая ситуация. Как жаль, что он сейчас не готов умирать, ведь перед ним ценнейший товар. — Неуловимый ассасин, раскидывающий больших дядек как щенков, оказался мальчишкой. Я поражён. Внутри плещется жидкой магмой что-то тёмное, крошащее рёбра ненормальным, почти ребяческим восторгом. Мальчишка перед ним тяжело дышит, хмурится, смотрит свысока острой пустотой карих глаз. Дазай где-то видел похожий взгляд. Где же, где же? Ах, да. Вон в том отражении разбитого пулями стекла. Туда, куда он смотрит прямо сейчас. Видимо, соколу не нравится, как нему обращаются, раз выпускает пулю рядом с напряжённым коленом Дазая. Спускает предохранитель, даже не моргнув глазом — голос его кажется холоднее морских ветров в разгар зимы Йокогамы: — Я не просил в гости псов мафии. Что же тебя тогда привело сюда? Дазай ласково склоняет голову на бок, щуря лисьи глаза и нахально рассматривая того самого Оду Сакуноске, что успел потрепать старикам мафии нервы. В голове причудливой кистью вырисовываются отпечатанные в памяти линии его движений во время битвы, а потому его статичность сейчас кажется практически неестественной и эфемерной, будто бы секунда — и сокол вопьётся острыми когтями куда-то между рёбрами. — Я пришёл за тобой. Это было похоже на сюрреалистическую замедленную съёмку. У Дазая в голове теплилась мысль о том, чтобы подстрелить соколу крыло, чтобы ослабить, сбить его бдительность; но ещё до того, как он успел ровно вскинуть руку, ладонь оцарапала огненной полосой пуля от чужого пистолета, выбивая оружие. Спешно отскакивая в тень, и перетягивая рану пыльным галстуком, Дазай подрагивает от восторга. Как он это сделал? Как он угадал его движения? Юный сокол напоминает стремительный вихрь, неуправляемую молнию чистой и живой энергии. Никакая боль этой жизни не сравнится с желанием Дазая пробраться под чужую скорлупу. Он хочет увидеть мальчишку изнутри, прощупать каждую вену и артерию, вывернуть наизнанку его душу — присмотреться в пустоту до тех пор, пока пустота не взглянет на него в ответ. Он хочет схватить сокола, пребольно сдавливая хрупкие крылья, хочет сжать, лишить дыхания, увидеть ещё раз огонь борьбы за собственную жизнь. Дазай видел: что-то потустороннее сверкает в чужих тёмных глазах, когда он из тени летит на него смертоносной лисой, сжимая в руках короткий нож, спрятанный в тонких ножнах на голени. Реальность превращается в натянутую до предела тетиву лука, сокол же в ней — ядовитая стрела, что избегает каждый раз препятствия. Но Дазай видит это, видит то, что непостижимо простому человеческому уму. Он замечает, как быстро двигается его добыча, избегая рассекающего удара ножом, делая Дазаю коварную подсечку. Чужой адреналин бьёт по восприятию острым долотом, а вихрь непонятных и диких чувств делают атаки _предсказуемыми_. Он несколько раз меняет траекторию удара, но сокол видит быстрее, он видит _дальше_, будто бы предсказывает каждое движение. Предсказывает. Вот и ответ. Вот оно, вот оно, вот оно. Вот что так сладко зудит от восторга. Вот что скребётся у Дазая внутри. У юного сокола есть особенный, крайне опасный и потрясающий дар. Видеть дальше, чем может любая человеческая мысль, видеть опасность ещё до того, как она случится. Но сокол не знает маленький секрет своего охотника. Ведь на то лисы — коварные существа, полные сюрпризов и скрытых уловок. Со стороны кажется, что Дазай действует слишком импульсивно, дурея от боли в оцарапанной ладони, что с чувством пережимает рукоять ножа. Врагам не нужны лишние слова, чтобы увидеть в глазах друг друга пламя и азарт, яростное стремление защититься и напасть. Лис наступает на ловко уворачивающегося и взлетающего сокола; лисьи клыки пытаются оцарапать хвостовые перья, схватить, прокусить, оттянуть к самой земле и прижать когтистыми лапами. Сокол видит заранее чужое наступление, но лишь защищается, блокирует удары, вспышками выстрелов сбивая с ног и ослепляя восприятие. Но Дазаю было всё равно. Он весь, переполненный адреналином и безумием, лишь ждал момент, когда сможет перехватить контроль над битвой. Ему нужно было лишь прикоснуться. Лисья ловушка срабатывает лишь в тот момент, когда она притворяется уязвимой и практически теряет хватку, роняя нож из болезненно вскинутой руки. Лиса, пользуясь соколиной заминкой, хватает его, наконец, тяжёлой лапой за крыло. Лис и сокол валятся на пыльный дощатый пол, практически превращённый в свинцовое решето. — Ты предвидел, как я тебя схвачу, да? Видел же, — шепчет судорожно Дазай, пребольно сдавливая костлявыми пальцами чужое запястье и вдавливая нож по самую рукоять в пол над его головой. — Я видел твой маленький секрет, Ода Сакуноске. Видишь ли, мой дар способен аннулировать действие твоего дара. Мальчишка под ним натужно дышит, скалится и шипит, напряжённый настолько, что тяжело сдерживать лишь одно такое тонкое запястье. Упирающееся в живот дуло пистолета тому скромное подтверждение. — Потрясающая реакция, Ода-кун! Не перестану тобой восхи- — Так ты собрался завербовать меня. Дазай вскидывает в притворном удивлении брови. Он всё никак не может перестать поражаться этой восхитительной сообразительности. Редчайший товар, которому хочется подрезать крылья и лишить свободы. Хочется упиться чужой волей как пьянящим портвейном, задохнуться от дыма и пороха, который густым туманом расстилается между ними. — Посредники твоего босса информировали меня, пёс мафии. Я не ожидал такого радушного приглашения на аудиенцию, — отдышавшись, продолжает мальчишка под ним, замечая, как с каждым словом улыбка Дазая становится шире, а рука, удерживающая рукоять ножа, дрожит. Старый драный кот обманул его. Обвёл вокруг пальца как юнца. Всё сделал по-своему. Ради своих игр пожертвовал двумя десятками человек. Чёрт! — Давай сыграем в игру, Одасаку, — сходу придумав любопытное сочетание чужой фамилии, отвечает Дазай, отодвинувшись от болезненного дула пистолета и рухнув на спину рядом с Одой. Как же он, чёрт возьми, устал от этого старикашки с его играми. — Ты меня пристрелишь прямо сейчас, а боссу скажешь, что я сам подставился под пулю. И был таков. Мы будем в расчёте. — Позволь-ка спросить, — поинтересовался Ода, спокойно повернув голову в сторону лежащего рядом Дазая, — Вот это «Одасаку» — моё прозвище? — Да, — ответил он со шалой улыбкой, — Поможет мне отличить тебя от остальных. Ода хотел бы спросить, отличить чем и кто эти «остальные», но только запоздало прячет в кобуру пистолет, безмолвно отвечая Дазаю, что сегодня в него стрелять больше никто не будет. Точно не сейчас. Их стремительная битва оказалась очень выматывающей, хотя всё больше к середине напоминала Оде тренировочный спарринг. Он задумался над предложением Портовой Мафии ещё тогда, при передаче информации. Он — независимый наёмник с весьма шаткой репутацией. И хотя «Безупречность» помогает ему выживать в экстремальных условиях — крыша над головой, некоторая стабильность и даже деньги казались чем-то, что он уже должен заслужить за свою кропотливую кровавую работу. Босс мафии умеет ставить любопытные условия. Но подарок в виде рычащих гончих не ожидал даже он. Что ж. Кое-что в этом было познавательное. Перед ним человек, чем ум и наблюдательность пленили мысли. Он ещё не знал его имени, но знал, что хотел бы пойти за ним. Узнать поближе. Провести этот бой ещё раз на равных условиях. Он хотел бы увидеть, отчего улыбка напротив такая неестественно-холодная, а во взгляде, так похожим на его, зияет и зовёт за собой пустота. Предугадывая его действия, Ода ощущал что-то странное внутри, будто бы ограничитель, сбивающий восприятие. Лишь потому он в последнее мгновение замешкался, и лишь тогда понял — враг видел его насквозь; его враг и был тем самым исключением, ошибкой и вирусом, что бередит восприятие. Как помехи, как надоедливый шум. Ода почувствовал себя в этот момент удивительно живым человеком, что не способен видеть на самое мгновение смертельную опасность перед собой. Это осознание практически сделало его счастливым. И он принял тогда решение. Он хотел бы попробовать, каково это — попасться намеренно в лисью ловушку. Он хотел бы предвидеть чужие действия, не опираясь на свой дар. Лишь чистые инстинкты. Вспомнить острое чувство опасности, даже находясь под чёрным крылом Портовой Мафии. Это будет плодотворное сотрудничество, думается Оде, когда он со вздохом садится на пол, оглядывая результаты этой нелепой потасовки, спланированной кем-то гораздо хитрее и находчивее, чем молодой лис. — Так как тебя зовут? — О, — отвечают ему со стороны, потянувшись на полу так, будто бы они находились в тёплой комнате и не занимались ничем, что подходило к слову «убийство», — Дазай. Дазай Осаму. Какое любопытное у нас вышло знакомство. Ода кивает сам себе, запоминая новую информацию. Подтягивая ремни кобуры на плечах, он наконец поднимается. Наверняка мафиози припасли служебную машину где-то в этой глуши. Вести их сюда на своих двоих было нелёгкой задачей. Но нужно ли мафии тратить на него одного столько людей и транспорта? Кто знает. Может быть, сам Мори Огай подскажет ему ответ на аудиенции? — Добро пожаловать в мафию, Одасаку. Новый виток жизни обещает быть интересным.«Что происходит, когда сталкиваются две чёрные дыры?» «Создаётся новая Вселенная»