Падение / The fall

Скарлет Рев автомобильной сигнализации снаружи будит меня незадолго до девяти утра. Отказываясь открывать глаза до тех пор, пока это не понадобится, я лежу неподвижно, наслаждаясь последними минутами отдыха перед подъемом. Я прислушалась к любому движению в доме: только звук последней мультяшной одержимости Коди дрейфует через дверь спальни. Наконец, после того как я почти засыпаю, я открываю глаза и сажусь, чтобы сделать глоток из стакана воды у моей кровати. Я прижимаю ладони к глазам и снова зеваю. Вытянув руки за спиной, я поворачиваю шею, слыша удовлетворенные щелчки. В спальне светло, солнечный свет проникает сквозь щель в занавеске и согревает мои ноги. Я шевелю пальцами ног, наслаждаясь тем, что мне не надо никуда идти – ни работы, ни детского сада, абсолютно ничего. Подняв волосы, я закрепляю их резинкой и немного ополаскиваю лицо водой из-под крана, прежде чем отправиться на поиски Коди и завтрака. Он примерно в трех футах от телевизора, его маленькие ножки крест-накрест под ним, руки прятались в колени. — Разве я не говорила тебе, что нельзя сидеть так близко? Я беру его под руки и сажаю на диван, прежде чем быстро поцеловать в голову. Он едва шевелится. Его глаза прикованы к телевизору. На кухне тепло от редкого утреннего солнца, окно над раковиной освещает потрескавшийся линолеум под ногами. Я знаю, что должна думать о том, как оплачивать счета и откуда взять деньги на аренду квартиры в следующем месяце, – особенно после того как вчера вечером вернулась домой с восемьюдесятью долларами – но мне все равно. — Хочешь позавтракать, Коди? Я беру тарелку Коди и высыпаю крошки из его ужина в раковину, прежде чем открыть кран, подставляя руку под струю воды, пока старые трубы скулят и напрягаются от усилия. Требуется добрая минута или около того, чтобы горячая вода нагрелась, и когда она наконец прибывает, я мою наши две тарелки и складываю их рядом с раковиной. — Коди? Вытирая руки, я поворачиваюсь к гостиной, где Коди все еще смотрит телевизор. Перегнувшись через спинку дивана, я легонько толкаю его в ребра. — Эй, молодой человек, — он поворачивается, хихикая и пытаясь оттолкнуть меня, когда я слегка щекочу его. — Я спросила: будешь кушать? — Можно мне блинчиков? — Сегодня никаких блинов. Как насчет хлопьев? Пожав плечами, Коди снова поворачивается к телевизору. — Окей. Я открываю холодильник, и хотя я точно знаю, что там, это все еще удар в живот, когда я вижу голые полки. Я нюхаю молоко и кладу его обратно рядом с половинкой масла и мягкой морковкой. Закрыв дверцу холодильника, я вижу фотографию Коди на его последний день рождения. Глянцевый принт немного завивается по бокам, но фотография по-прежнему яркая, как всегда. Его лицо покрыто голубой глазурью и крошками шоколадного торта, как и красная футболка. Его волосы еще не завились, как сейчас, а щеки розовые и мягкие, полные детского румянца, который он начал терять за последний год. Мальчик на картинке и маленький мальчик, смотрящий телевизор, кажутся совершенно разными. Коди, который сидит на диване позади меня, начал превращаться в парня. Его отец был высоким, и Коди растет на глазах. На самом деле, так много черт, которые делают его отца привлекательным, и я могу только ожидать, что он будет таким же красивым. Идеальная впадинка над верхней губой, золотистые светлые волосы, строгий изгиб бровей, который появляется, когда он сосредотачивается на чем-то, – все это Эрик. Еще у него отцовские глаза – такие холодные, ярко-голубые, что их видно за милю. Но там, где Эрик ледяной и пронзительный, Коди яркий и красивый, маленькая и нежная душа. Мысли об отце Коди заставляют мое сердце сжаться на мгновение, и на долю секунды, когда я смотрю на солнце, я жалею. Я тоскую по дням, проведенным в поездках по городу с ним и его мальчиками, с его рукой на моем плече и босыми ногами на приборной доске. Мой желудок трепещет от воспоминаний о проведённых ночах, когда мы прятались от мамы на заднем сиденье той машины, о скунсовом запахе травы, смешанном с сосновым освежителем воздуха. Мысленно я вижу его улыбку, ту же улыбку, что и на лице его сына, и мне хочется снова оказаться там. Там, где можно увидеть звезды, где дороги длинные и пустые, и где все было легко и беззаботно. Но я бы хотела, чтобы Эрик остался мальчиком, а не мужчиной, которым он стал, и этот факт превращает трепет в моем животе в лед, и бабочки тонут, как свинцовые гири. — Иди завтракать, — говорю я, стряхивая воспоминания с головы. Я кладу хлопья в миску Коди и смотрю, как он соскальзывает с дивана и идет на кухню, бесшумно ступая носками по полу. Он подтягивается и садится в кресло, терпеливо ожидая. — Хочешь сегодня повеселиться? — спрашиваю я, наливая остатки молока в его пластиковую миску. Его ноги раскачиваются взад-вперед, и он кивает. — Вот как? Как насчет того чтобы пройтись по магазинам, а потом идти в парк? Его голубые глаза загораются, когда он слизывает молочные усы с верхней губы. — А мороженое? — Может быть, — говорю я с полным ртом сухих хлопьев. — Но только если ты сначала соберешь все свои игрушки. Коди подпрыгивает на стуле и кивает. Еще до рассвета его комната становится чистой, и он так изводит меня мороженым, что я соглашаюсь, лишь бы он перестал тараторить. Это еще одна вещь воспитания ребенка, о которой мне никто не говорил – они не забывают. Вы один раз произносите слово «мороженое», и закон обязывает вас передать товар. Да поможет вам Бог, если вы этого не сделаете. Четырехэтажный жилой дом, в котором мы живем, находится не в лучшей части города, на самом деле, он находится в милях от лучшей части города. Но одной из причин, по которой я выбрала его, помимо дешевой аренды, был парк через дорогу. Он пышный и зеленый, с огромными лиственными деревьями вдоль дорожек и детской площадкой, достаточно большой, чтобы развлекать Коди часами. Сегодня мы медленно идем через парк, останавливаясь, чтобы посмотреть на палочки, листья и все остальное, что привлекает его внимание, пробираясь в супермаркет на другой стороне. Я покупаю некоторые продукты, пока Коди сидит в тележке, счастливо жуя маленькую горсть винограда. После того как я попыталась накормить его фруктами, он продолжил есть мороженое размером с теннисный мяч. Оно ярко-синее, со вкусом жевательной резинки, и я клянусь, оно покрывает каждый дюйм его кожи от уха до уха. Я разоряюсь на совок печенья и сливок для себя, и даже решаю заплатить дополнительный доллар за горячий мусс. Он сладкий и сливочный, и когда я слизываю остатки с ложки, я понимаю, что, кроме горсти сухих хлопьев, это самое близкое, что я ела со вчерашнего обеда. Мой желудок булькает от удовольствия. Наевшись, мы идем домой, чтобы оставить продукты, а затем возвращаемся в парк, чтобы Коди мог сжечь немного сахара. — Будь у меня на виду, хорошо? Коди стягивает с себя свитер и кивает, комкая его и протягивая мне. Я сижу на маленькой деревянной скамейке под деревом, а он идет на детскую площадку. На качелях еще четверо ребят, и двое из них примерно его возраста. Он приближается медленно и неуверенно и на полпути поворачивается ко мне с неуверенным видом. Я улыбаюсь, поощряя его продолжать. Коди не то что бы социальная бабочка. Думаю, он унаследовал это от меня. Он всегда был счастлив играть один или проводить время со мной, а не бегать с большой компанией детей. Я знаю, что должна поощрять его заводить друзей и быть общительным, но он – все, что у меня есть сейчас, так что если я немного жадничаю, чтобы держать его при себе, пусть будет так. Я уверена, что через несколько лет он будет слишком крутым, чтобы тусоваться с мамой. Облака медленно набегают, но солнца еще достаточно, чтобы согреть ноги, поэтому я вытягиваю их перед собой. С желудком, полным мороженого, солнцем и счастливыми детьми это в значительной степени стало идеальным моментом. Забыть о просроченных счетах, дерьмовой дневной работе и еще более дерьмовой ночной работе – это все, что мне нужно. День кажется совершенно новым: идеальным, солнечным и совершенно невесомым. Такие дни напоминают мне, что, как бы ни была тяжела жизнь, я бесконечно благодарна за то немногое, что у меня есть. Я смотрю на Коди, который тихо сидит под горкой, за миллион миль и миллион лет отсюда, с любимыми фигурками динозавров в руках. В то время как другие дети визжат, бегают, падают и хихикают, он играет один тихо, более чем счастлив погрузиться в свой собственный мир фантазий. Это одна из вещей, которой я восхищаюсь в нем больше всего. Иногда от понимания того, что он мой сын, у меня перехватывает дыхание. Я сделала это. Часть моей ДНК, часть меня и того, кто я есть на молекулярном уровне, является частью его. Он больше, чем просто десять идеальных пальчиков; он – коллекция из двух человек, все лучшие части свернуты в одно крошечное человеческое существо. Мне было всего девятнадцать, когда я забеременела, когда я узнала, что больше всего на свете я хочу встретиться с человеком, которого помогала создавать. Конечно, его отец не чувствовал того же, и в то время я не могла понять, почему, но теперь, оглядываясь назад, зная, что я делаю, я вижу в этом только судьбу. Еще несколько человек приходят и уходят из парка, и день переходит в ранний вечер. Довольно скоро солнце начинает садиться, и в тот момент, когда оно опускается за облако, воздух становится холодным, тепло солнца поглощается горизонтом. Я встаю и машу Коди через площадку. — Пора идти, — кричу я, и мгновение спустя он появляется со своего места под горкой. Он покрыт щепками коры и листьями, и так как мы пропустили его послеобеденный сон, он работает на парах, но все еще полон энергии. — Можно я посмотрю тот мультик? — спрашивает он, когда я беру его за руку, и мы переходим дорогу. — Опять? Тебе он еще не надоел? Он качает головой, разбрасывая повсюду сухие листья. — Это мой самый любимый. Хотя я могу повторить всю реплику с динозаврами DVD по памяти, я все равно киваю. — Можешь посмотреть после ужина. — Да! — он кричит, размахивая кулаком и изображая удар карате. Мы все еще довольно далеко от входа в подъезд, когда я замечаю группу парней, болтающихся снаружи. Поначалу я не волнуюсь, но по мере того, как мы приближаемся, чувство неловкости начинает увеличиваться. Обычно кучка мужчин меня не беспокоит, мне приходится иметь дело с идиотами, вроде этих парней, на работе постоянно, но я видела некоторых из них раньше, и они не те люди, на виду у которых я хочу быть рядом с Коди. Я пытаюсь придумать другой способ попасть внутрь, другой вход, но ничего не получается. Нам придется пройти мимо них. Я пытаюсь выглядеть спокойной, но в нескольких ярдах от меня Коди сжимает мою руку сильнее, и я вижу, что он тоже их заметил. Одно дело находиться в окружении детей, но взрослые мужчины всегда заставляли Коди нервничать. Их было четверо. Они не большие парни, но все равно четверо тупых пьяных парней. Я пытаюсь успокоить нервы, подступающие к горлу, – я не хочу, чтобы Коди чувствовал мои опасения. Я кладу руку ему на плечо, прижимая его к себе, когда мы подходим ближе. Я надеялась, что смогу проскользнуть мимо без проблем, но, подняв глаза, обнаружила, что все четыре пары глаз наблюдают за нашим приближением. Плечи Коди напряглись под моей рукой, и я успокаивающе погладила его по спине, стараясь, чтобы мой голос звучал спокойно. — Все в порядке, — тихо говорю я. — Продолжай идти. Вход в здание окружен высокими садовыми клумбами, и ребята блокируют единственный путь внутрь. Повсюду валяются пивные банки и бутылки, и я чувствую запах дыма еще до того, как вижу окурки на земле. Один из них встает на моем пути, и он так близко, что мне приходится остановиться перед ним. — Эй, — протягивает он, и ощущение его глаз на мне посылает волну отвращения, прокатывающуюся по мне. Я пытаюсь обойти его, но он преграждает нам путь. — Я тебя видел где-то раньше? — спрашивает он, пытаясь наклонить голову, чтобы встретиться со мной взглядом. Я качаю головой. — Не думаю. Извините. Я пытаюсь обойти его, но он снова встает передо мной, и его друзья смеются. На этот раз я смотрю на него, стиснув зубы. Почему-то он не понимает намека. — Ты уверена, что мы не встречались раньше, красотка? — Сомневаюсь. — Да-да, — говорит один из его друзей. — Она одна из девочек Маркуса. Узнавание озаряет его глаза, и хотя он улыбается, это холодная рептилия. — Точно. Ты работаешь в «Blush», — его глаза медленно путешествуют по моему телу. — Я узнаю эту хорошенькую попку где угодно. — Я думаю, вы ошиблись, — я снова пытаюсь обойти их. — Можно пройти, пожалуйста? Я крепко сжимаю Коди, чувствуя, как его рука мягко скользит по моему бедру, когда он прижимается к моему боку. — Ты здесь живешь? — он спрашивает. — Только ты и ребенок? Будь я одна, я бы с радостью воспользовалась маленьким перцовым балончиком, который держу в сумке. Но я действительно не хочу пугать Коди. Я просто хочу отвести его наверх, где безопасно. Я стискиваю зубы, пытаясь стать выше. — Это не твое дело. Как насчет того, чтобы пропустить нас? Он делает полшага ближе и поднимает руку к моему лицу. Инстинкт заставляет меня отпрянуть, и в ту же минуту я ненавижу себя за это. Его пальцы касаются моей щеки, и мне приходится сжать челюсть, чтобы не попытаться откусить его пальцы. Вместо этого я сглатываю кислый привкус, который покрывает мой язык, чувствуя, что мой страх уходит вместе с ним. Я не боюсь, я злюсь. — Пойдем, — тихо говорит он. — Не нужно все усложнять. Уверен, мы с тобой что-нибудь придумаем, — от него пахнет дешевым бурбоном и несвежими сигаретами. От этого запаха у меня снова сводит живот. Я открываю рот, чтобы огрызнуться, но меня останавливает приближающийся голос. — Эй, — гремит голос позади меня. — Она сказала отвалить. Голос глубокий и требовательный, и я вздрагиваю, когда внезапно появляется черная тень, отталкивая нас с Коди на шаг назад. Он такой высокий и широкоплечий, что я вижу лишь кофту и маленькие татуировки, выглядывающие из-под воротника. Мне требуется мгновение, чтобы узнать Джастина. Только когда он слегка поворачивается и смотрит на меня через плечо, я понимаю, что это правда он. Я так удивлена его появлением, что мне требуется некоторое время, чтобы прийти в себя. — Что ты собираешься делать? — усмехается парень, его лицо уродливо контрастирует с почти идеальным профилем Джастина. Вблизи привлекательная линия его челюсти и скул еще более поразительны, чем я думала. — Хочешь, чтобы твое хорошенькое личико разбилось из-за какой-то шлюхи? Спина Джастина сгибается, и боковым зрением я вижу, как он сжимает кулак, костяшки пальцев побелели от напряжения. На долю секунды другой человек съеживается, его мозг, очевидно, оценивает противника и останавливается. — Отойди. Назад. Он не делает ничего, чтобы скрыть угрозу в тоне. Его голос спокоен и тверд, но кулак все еще сжат. Я крепко прижимаю Коди к себе, мое сердце колотится так сильно, что я чуть не задыхаюсь. После мгновения неловкого молчания парень, наконец, отступает от Джастина, и когда двое справа от меня отходят, я пользуюсь возможностью вытащить Коди через промежуток между ними в подъезд. Посадив Коди на бедро, я поднимаюсь по лестнице так быстро, как только могу. Я не останавливаюсь. Не оглядываюсь. Я не дышу, пока мы не поднимаемся наверх и не оказываемся в безопасности за запертой дверью.