Парень замер в дверном проходе с минуту сверля немым взглядом женщину, понимая,
что сейчас начнется.
— Долго будешь возиться? Кто там? — из гостиной раздался громкий голос, отрезвивший Тревиса.
— Аэм…
Вроде захлопнуть перед женщиной двери и сказать, что ошиблись домом не лучшая идея — зная ее характер, она просто так не уйдет, как минимум пробьет ему дверь, колотя по ней кулаками. Но с другой стороны — так хотелось, чтобы все было проще.
— Что Вам нужно? — не выдавая нервную эмоцию, спокойным голосом спросил парень.
— Моя дочь, — женщина выдавила максимально раздраженную гримасу, насупив нос и сведя брови. — Я знаю, что это ты, поганец, виноват во всем, — проговорила та, сдерживаясь от криков, ограничиваясь едкими ядовитыми словами. Кажется сейчас от злости она могла плеваться кислотой.
— Я не знаю где она… — тихо ответил парень, в отвращении кривя губы. — Уходите отсюда.
— Уйти? О нет, дорогой, я уйду от сюда только с Эшли! — все же вскрикнула Кемпбелл, желая чтобы Тревис содрогнулся от ее громкого неожиданного крика, но тот стоял как каменная стена.
В его голове вертелся не страх, совсем нет, скорее это была ненависть. Он всем своим существом презирал этого человека, убившего не только его ребенка, но и психику его девушки. Эшли с того момента ни разу не улыбнулась, ни разу. Было страшно думать что она больше не выдавит эту светлую эмоцию на своем лице никогда. А все из-за чего?
Непосредственная причина стояла сейчас прямо перед ним, едко плюясь кислотой на его гордость.
— Здесь нет ее. Я прошу вас, по-хорошему — уходите и никогда не возвращайтесь, в этом доме вам никогда не будет приема, — парень говорил с тем же ядовитым отвращением в голосе, что и прежде.
Забавно, а раньше он пресмыкался перед ней, желая получить хоть грамм одобрения.
— Это ты мне говоришь, щенок?! — ее глаза возмущенно округлились и, налившись гневом, казалось, вытекут, — Думаешь мне самой нравится здесь? Придти в вашу вонючую лачугу было тем еще испытанием. В добавок ко всему мне приходится лицезреть твое лицо. Черт побери, что она нашла в тебе? — женщина чуть вскрикнула, нервно размахивая руками.
— Что здесь происходит?
Вот теперь Тревис чуть вздрогнул. Что что, а голос отца пугал его не на шутку с детства и, как вытекающее до сих пор. Но надвинулось самое страшное, что могло быть — знакомство родителей. Спровадить эту стерву, похоже, не так просто, остается надеяться хотя бы на то, что она закроет свой рот и воздержится от потока едких и крайне нелестных выражений в адрес парня. Блондин поджал высохшие губы, растянув кривоватую улыбку по лицу.
— Вы кто такая? — раздраженно, словно скопировав гримасу женщины, спросил Фелпс.
— Кто я? Я мать Эшли, которой этот щенок, — она кинула короткий нервный взгляд на Тревиса, сделав небольшую паузу, — сломал жизнь.
Парень бы усмехнулся и поспорил, кто тут ломает жизни, но осекся.
— Эшли? Эшли Кемпбелл? — словно не веря сказанным словам, переспросил Фелпс, недоверчиво выгнув бровь.
— Да.
Мужчина кинул озлобленный взгляд на сына. Тревис напрягся.
—
Что он натворил?.
Фелпс старший никогда не одобрял действия Тревиса. Не одобрял его «бренчание на гитаре», не одобрял оценки, не одобрял одежду, не одобрял даже его прическу, что тут говорить уж о девушке.
Когда он впервые увидел Эшли (это произошло случайно: она пришла за парнем, чтобы прогуляться, но случайно напоролась на медвежий капкан — его отца), то окинул ее недоброжелательным взглядом. Парень должен вырасти как истинный священник — он должен есть определенную пищу, учиться в церковно-приходской школе (что, к сожалению старшего Фелпса, он не мог устроить), должен оставаться, как это говорили в очень узких кругах священников — девственником, а в более широком — чистым от грехов. А девушка все портила. Не для нее он растил такого идеального богослужителя.
Парня растили в строгости и… После кончины матери из-за болезни (мужчина оправдывал это тем, что она поплатилась за все свои грехи и чтобы искупиться родила Тревиса), воспитание стало куда жестче — абьюз в семье стал обычным делом. Какого же было удивление маленького парня, когда он пошел в школу и узнал, что в чужих семьях нет никаких обетов и ежедневной молитвы — рано утром и перед сном. Особенно его смутило, что его сверстники не получали звонкие пощечины за малейшие проступки, за «греховные проступки».
Страшно подумать, что было бы, если бы Фелпс старший узнал о беременности Эшли и «грехопадении» его сына.
Но теперь кошмары, являющиеся по ночам, грозились осуществиться.
«Господи, блять, скорее бы эта тупая сука ушла отсюда» — вертелось в голове Тревиса.
— Этот… парень, — женщина еле сдержалась от нелестного выражения в адрес блондина, сторонясь получить еще более грубый ответ, — он испортил всю жизнь моей дочери! И, наверняка, я в этом уверена, замешан в ее похищении. Я это знаю, и скоро это узнают все, только ждите. Я посажу этого засранца прямиком за решетку!
Глаз старшего Фелпса нервно задергался.
— Какого черта? — вдруг выпалил неуместное для священника слово мужчина, скрестив на груди руки. — О чем вы?
— Скажите еще, что ничего не знаете! — женщина вскрикнула.
— Что я должен знать? Что ваша дочь портит жизнь поему сыну одним своим присутствием?
— Да ладно… — Кемпбелл удивилась, ее и без того большие глаза (такие же, как у Эшли) расширились, а рот удивленно открылся, выдавливая недоумевающую улыбку. — Ты что, ничего не говорил собственному отцу? А, Трев-вис? — едко выдавила та, обратившись к парню, сердце которого колотилось как остервенелый, слетевший с катушек, маятник.
— Что вы несете? — выпалил Фелпс старший.
— Вы не знали, что Эшли носила его ребенка? Мм?
Тревис, кажется, еще секунду, и потеряет сознание к чертовой матери, впечатавшись лбом в пол. Терпеть эту повисшую немую тишину и глубокий замерший взгляд отца было невыносимо. Парень с трудом скрывал, как его руки ходят ходуном.
К горлу подступила рвота, грозясь вырваться наружу, прямо на футболку женщины.
— Тревис, нам надо поговорить. — твердым голосом сказал мужчина. — Но позже…
Парню стало чертовски страшно. Голубая радужка полностью заполнила глаз так, что зрачки стали совсем незаметны.
Вот он, тот самый тон отца, которого Тревис так боялся. Именно этим тоном он разговаривал, когда парень допускал ошибки. Именно после этого голоса он срывался на крик, влепляя звонкую пощечину до смерти напуганному ребенку. Именно с этим голосом его тащили за волосы в кладовку под лестницей, где стояло это жуткое, до одури пугающее парня распятие. Его заставляли вымаливать свои грехи всю ночь, а иногда и весь день. Мальчик всегда жил в этом доме в страхе вернуться в тот чертов чулан, закрывающийся снаружи на толстую защелку, которую просто так не выбьешь. Но однажды, когда он колотил руками по той маленькой дверке, подогнув под себя ноги и с катящимся потомком слез на глазах, так сильно, что ему удалось выбить замок.
С того дня, когда он назвал отца чертовым садистом, он не попадал в то место.
Но тем лучше для него.
— Из-за этого щенка моя дочь забеременела и мне пришлось тратить деги на аборт! Ну ладно с деньгами, но вы представьте какой у нее был стресс! Все из-за Вашего сына! — как чокнутая кричала Кемпбелл, размахивая руками.
— Так вот как значит… — с мутным, задумчивым выражением лица сказал мужчина.
— Он похитил ее, Вы знали?
Фелпс со скупым удивлением кинул грозный взгляд на сына, выражающий всю злость одними только глазами.
— Тревис не будет брать на себя никакие обязательства. Пусть ваша дочь и вынашивала его ребенка — ее вина раз не сделала аборт с самого начала. В любом случае ей здесь не рады. Даже если бы она пришла с раздутым животом — я бы выставил ее за дверь. Вы не нужны нашей семье. Уходите отсюда и никогда не возвращайтесь, иначе я обращусь в полицию. — озлобленное лицо, скинуло из губ сдержанные слова, не позволяя вырваться нелестным выражениям.
— Ненавижу Вас так же сильно как и Вашего сына. — прошипела женщина ему в лицо, развернувшись и направившись к своей машине, — чтоб вы провалились! — на последок крикнула она, привлекая внимание соседей, в том числе пожилого дедули, что жил по соседству и, по обыкновению, косил днем заросший газон.
Когда дверь захлопнулась, парень был на грани того чтобы упасть на колени от бессилия, но взгляд отца держал его на нитках, как марионетку.
Тревис стоял на месте не двигаясь, даже не смотря на Фелпса старшего. Было страшно поднимать взгляд.
Мужчина прошел к столешнице, взяв в руки стакан и наполнив его водой. Он оперся спиной о нее же и, делая размеренные, мучительно тяжелые и долгие глотки, тихо стоял, не смотря на сына.
— Так она была беременна, да? — до ужаса спокойным голосом спросил Фелпс старший.
Тревису было страшно отвечать. Удивительно как старые детские страхи вернулись в миг, а ему казалось, что они давным-давно похоронены в могиле прошлого. Оказалось, что есть вещи, которые просто не забываются.
— Да… — тихо ответил парень.
— Ты говорил, что расстался с ней еще пол года назад, — мужчина покрутил стакан, наблюдая как вода касается стенок стакана.
Тревис промолчал. Ему сперло дыхание, а в горле встал тяжелый горький ком.
Он в сотый раз поблагодарил господа бога, в которого никогда толком то и не верил, что Эшли у Ларри. Даже страшно подумать, что было бы, если бы она была здесь. Если бы
он нашел ее.
— Ты говорил, — раздраженным голосом повторил мужчина. Лицо его скривилось в всепоглощающей злобе, а стакан в руке, казалось, треснет. — что расстался с ней пол года назад! — крикнул он вторя. Вот только вместе с криком, из его руки вылетел стакан, полетев в парня. Еще бы чуть-чуть и он попал бы ему в голову.
Под ногами появилась россыпь разбитого стекла с остатками недопитой воды.
Испуганные голубые глаза остервенело сверлили пол, а затем поднялись, окидывая страхом Фелпса старшего.
— Что, Тревис? Нравится врать собственному отцу?
Парень промолчал. Дыхание было бешеным, грудь вздымалась так часто, что Тревис подумал, что от усталости вот-вот свалится с ног, но адреналин, влившийся в кровь щедрым потоком, держал его.
— Давно в чулане не сидел? — вдруг спросил тот, призвав к себе еще более напуганный взгляд. Парень сжал кулаки, сминая джинсы. — Может пора? — по лицу скользнула безумная улыбка.
Странная штука — парень думал, что больше не боится отца и, в случае чего, может как следует вдарить ему в ответ, вот только каково было его глубочайшее разочарование, когда он понял, что это было лишь иллюзией. Он просто забыл об этом страхе.
Но ничего — ему отлично напомнили, схватив за волосы и таща в сторону лестницы.
— В детстве тебя было легче затащить, знаешь, — с едкой усмешкой посмеялся отец.
— Нет! Не надо! Пусти меня, чертов ублюдок! Пусти! — кричал парень, пытаясь вырваться, одновременно корчась от боли из-за тянущих волос.
— Ах ты, сукин крамольник! — вскрикнул мужчина, остановившись и хлестанув ладонью парня по лицу за ругательство.
Тревису вот-вот стукнет восемнадцать,
а он все еще раб своих страхов.
Его рост
уже больше, чем полтора метра.
К его счастью — кладовка была маленькой.
Фелпс недовольно фыркнул и, перестав держать Тревиса за волосы, оставил его.
— Отправляйся в свою комнату, — сказал тот, бросив «воспитание» сына и уйдя в свой кабинет, — выродок.
Лицо, замершее в нескончаемом страхе, скупое на эмоции перед всеми, грубое и хамоватое впервые за год (или больше?) выглядело таким жалким и слабым.
Тревис ненавидел это, презирая себя за каждую показанную другим слабость.
***
Последние несколько дней Кемпбелл пришлось провести в гордом и тихом одиночестве — Фишер и Джонсон, пусть уже не нуждались сильно остро в деньгах, продолжили ходить на работу, только с более урезанной сменой, а Тревис не мог все время быть с ней. Ребят банально обременяла школа, а Фелпса, ко всему остальному, еще и дом, поэтому Эшли почти сутками сидела одна.
Тихое биение секундной стрелки на часах стало для нее привычным звуком, наполнявшим темную квартиру. Под этот звук она просыпалась и засыпала днем. Все время ее посещала какая-то томительная усталость — встала сходить в туалет, затем съесть крекер из пачки — и уже устала. Иногда ей казалось, будто она всю свою жизнь бесцельно тратит на сон. Но сейчас она хотя бы не плаче сутками на пролет, но так ли это хорошо? Сейчас даже если хочется — просто напросто не удается.
Укутавшись в одеяло, как в кокон, она уткнулась мордочкой в подушку, вдыхая сладкий аромат лавандового порошка. А затем, когда кислорода стало не хватать, жалобно провыла перевернувшись на бок, снова заснув.
Сейчас оставлять ее одну — не лучшая идея, и это понимал не только Тревис.
Но иного выхода просто не было.
Ларри был глубочайше поражен, когда, прячась от работы на складе с продуктами, в дружелюбной компании коробок и тараканов, лазил в социальной сети, вдруг получив неожиданную заявку в друзья. Заявку от уже знакомой особы.
«Хлоя Миллер — так вот как ее зовут. Но какого черта?»
Ларри передернуло, когда на телефон пришло смс.
— Может пойдем погуляем? Получше узнаем друг друга)
«Вот черт…»
Пожалуй Сал, все же, был прав и это шапито уже пора завязывать, все же игра чужими чувствами и наглое использование человека — плохие вещи. Странно то, что Фишер говорил насколько это плохо, постоянно слыша в ушах отголоски прошлого. «Ты ведь сам был таким, идиот» — твердил из раза в раз внутренний голос. Но парень, помотав головою, выбрасывал все плохое из нее. Сейчас и без того хватает проблем, поэтому обременяться прошлым — последнее, что парню вообще нужно в жизни.
Ларри четко поставил себя перед фактом, что нужно сказать ей все честно и откровенно. Ну и зачем он, спрашивается, вообще полез в это дело? Впутал себя в очередную паутину драм, а ведь жизнь и так у него не сахар.
Парень даже был готов воздержаться от похода на выпускной бал. К черту школьные ограничения. Подумаешь какие-то потанцульки — Сал выступит и пойдут они бродить по ночным улицам, нагло горланя песни, созывая бомжем создать коалицию и гладя каждую мимо пробегающую кошку.
Порой Джонсон думал, как поднасрать директору за столь не толерантное ограничение по посещению бала. Ему ой как симпатизировала мысль о том, чтобы закупиться дешевой туалетной бумагой и ночью, пробравшись в его кабинет, облагородить это затхлое местечко.
Вот только, если поймают — проблем ведь не оберутся.
А сейчас их и так выше крыши. Впрочем, некоторые желания должны и дальше оставаться желаниями не переходя грань реального.
«ОК» — отправилось смс и Джонсон, тяжело выдохнув уставился в потолок, по краям покрытый многолетней плесенью. А потом, коробка, все же, коробка все же не выдержала его веса и Ларри упал, распластав бедный кусок картона под собой.
***
План был прост до неприличия: прийти на встречу, выложить все как есть и со спокойной душой идти домой, но все, как обычно, пошло коту под хвост.
Ларри стоял, каждую секунду проверяя время на телефоне и снова кладя его в карман. Неизвестно что он хотел там увидеть. Наверное он просто хотел сбежать, было довольно сложно собраться. Впервые он ведет себя как сопливый школьник, не способный сдержать нервозность. Он обернулся, когда услышал тихие шаги. Миллер подошла к нему вся взволнованная. Ее тонкие ножки дрожали, а глупая улыбка все не сходила с лица.
Не смотря на все ее волнение и внутренний страх она сделала кое-что очень смелое и рискованное для нее. В обычной ситуации, например в школе, она бы вряд ли смогла на такое. Она обняла его, как только он обернулся на ее шаги. Впечаталась лицом ему в грудь, отчего Джонсон знатно опешил. Он не моргал секунд тридцать, подняв руки в сторону от ее объятий. Он не хотел отвечать на них.
Но ответил.
Ради приличия, конечно же.
— Классно выглядишь, — подметил парень, заметив, что девушка конкретно заморочилась.
— Спасибо, — тихо ответила та, залившись детским смущением.
Она была странная. Для Ларри.
Отличалась от Эшли. Координально. Отчего и вызывала некоторый ступор. Кемпбелл никогда не смущалась, никогда не наносила румяны и не тупила стыдливый взгляд в пол.
Ларри не понимал, как нужно вести себя с такой девушкой как Хлоя Миллер.
Он засунул руки в карманы и уведя взгляд от нее в сторону, вдруг нарушил тишину:
— Слушай, тут такое дело…
— Пойдем прогуляемся в парке? — прервала его девушка, отчего парень потупился, а затем, безразлично вскинув плечами, пошел в нужную сторону. Она пошла за ним.
Вышло все несколько иначе, чем представлял себе Ларри.
Миллер — это синоним не затыкающегося рта. Нет, правда, она постоянно говорила! Рассказывала о всякой чепухе, о каком-то сериале и о том как делала картонный домик для барби своей сестре на конкурс в детском саду. У парня пошла голова кругом. Как бы он ни начинал что-то говорить серьезное, как-то затрагивать тему, она уводила диалог в какие-то темные заросли.
Таким образом они прошли пару километров по парку, настолько, что ещё несколько сотен метров и они уже пройдут его полностью.
Вдруг девушка заметила тележку с мороженным и, радостно заскакав, легко подбежала к ней, подзывая Джонсона с собой.
— Ты будешь мороженое? — вдруг спросила та, тыкнув бледным пальцем в стекло, ограждающее её от мороженого.
Ларри отрицательно мотнул головой.
Мороженое мороженым, но есть его можно только с Салом. Только с Салом
оно вкуснее. Но это все ясное дело.
— Знаешь, клубничное мороженое вкуснее есть весной, не знаю почему, но я часто это слышала. Но я могу есть его… много… — она пристыжено, непонятно от чего, опустила глаза, неловко стуча указательными пальцами друг о друга.
Джонсон смутился. Он не понимал, что с ней, поэтому даже не мог сообразить как поступить.
Решение нашлось само — девушка вдруг ожила, сведя неловкую минуту на нет.
— Два шарика клубничного, — сказала она продавцу мороженого и вдруг обратилась к Ларри, — какое будешь?
Её глаза в ожидании уставились на парня.
— Одно шоколадное, — коротко сказал он.
Пока мороженщик, тихо напевая себе какую-то старую мелодию из 90-х, набирал лопаткой холодное лакомство и красиво укладывал его в первый рожок, девушка начала суетиться в небольшой сумочке, мирно держащейся ремешком на её плечах. Было понятно — она рылась в попытке достать кошелёк, вот только компактная пудра оказалась вовсе не компактной — она вечно мешала найти что-либо. Одновременно отодвигая пальцами в сторону персиковый тинт, пудру, имеющую сладкий аромат и пытаясь выпутаться из наушников она пыталась добраться до кошелька. При этом второй рукой придерживая сумку. В эту минуту девушка показалась сама себе жутко неловкой и в голове только и делала, что проклинала захламлённую смертельно нужными для неё вещами, сумку.
— С вас семь долларов, — улыбчивый мороженщик взвесил аппетитное лакомство и протянул его Джонсону.
Рука парня мгновенно скользнула в карман джинс, выудив из них девять долларов. отсчитывать пару банкнот показалось ему очень скупым поступком, особенно когда на него смотрели таким выжидающим взглядом, поэтому пришлось отдать все вытянутые деньги, слабо улыбнувшись и гордо заявив:
— Сдачи не надо.
Девушка оторвала взгляд от сумки, когда парень протянул ей рожок.
— Что ты там капаешься? — спросил он, приподняв одну бровь.
— Аэм… Ничего, — она суетливо закрыла сумочку, бросив свою жалкую, но почти получившуюся попытку выудить кошелёк. — Спасибо, — она приняла рожок и они пошли дальше.
***
Иногда Ларри казалось, что судьба не на его стороне.
Когда девушка начала бурно рассказывать историю, как она летом помогала в городском приюте для животных и о том как жалко всех этих бедняжек, Ларри понял. Если он не скажет сейчас — будет поздно.
Мороженое было давно слизано из рожка, а рожок беспощадно съеден и уже как несколько минут переваривался в желудке, как вдруг Джонсон остановился. Девушка недоумевающе повернулась, вопросительно глядя на него. Парень подошёл к ней ближе и, взяв её за плечи, наклонился, чтобы выложить все как есть.
Он пытался быть максимально дружелюбным, но вышло так, что она расценила это иначе. Её хрупкие плечи покрылись мурашками, а сама она вздрогнула и, как всегда не на руку ей, вспыхнула краской, глядя глазами, полными мерцающих звёзд на Джонсона.
— Слушай, Хлоя…
Девушка ещё более засмущалась. С ума сойти — он просто назвал ее по имени, хоть и впервые, но для неё это было как что-то святое. Приятно слышать свое собственное имя из уст предмета воздыхания.
— Дело в том… — Ларри замялся как пятиклассник, а ведь он уже в выпускном классе, — короче, хочу прояснить по выпускному, — сказал он, как вдруг уставился в сторону второго входа в парк, находящегося в нескольких километрах от него.
Вначале было сказано, что Ларри кажется, что судьба не на его стороне и это суждение будет вполне оправданно. Только Джонсон мог попасть в такую скверную ситуацию, когда, при живом то партнере, причём жутко ревнивом, он гуляет с какой-то пассией в парке, поедая мороженое и пытаясь наконец сказать ей то, для чего вообще пришёл, он замечает макушку голубых волос, склонившую усталый взгляд в телефон.
Ларри застыл.
