Цвет твоего голоса.

Вниз опусти свой взгляд, Кто-то к земле прижат, Тень под подошвой, её ли бьет дрожью, Или ноги мои здесь дрожат? Пусть страх знаком давно, И всё в порядке, но По темным рекам Я уплываю, И с черным ветром улетаю. BTS – On.

– У вас слов нет, да? – тоскливо произнесла китаянка глядя на невысокого полноватого мужчину в забавных круглых очках. Очки эти как раз так съехали с переносицы, да так что готовы были вот-вот сорваться с носа. Однако, их владелец похоже даже не замечал этой опасности, глядя во все глаза на двух девушек, сидящих перед ним. На Хоуп он, в принципе, сейчас не обращал внимания, хотя изрядно удивился, увидев бывшую балерину в своем кабинете. Он ожидал увидеть в анонимном художнике кого угодно: от старика до какой-нибудь бизнес-леди, охотящейся за деньгами. Но никак не ожидал увидеть малолетнюю девчонку! Аня чувствовала себя крайне неуютно, ощущая испытующие взгляды, какие бросал на неё директор Big Hit. Первым порывом было встать и уйти. Но, во-первых, трудно это сделать, когда твердая рука подруги с силой сжимает ногу, а во-вторых… Уйти сейчас – первой продемонстрировать свою уязвимость. Такого удовольствия она не предоставит никому. Оставалось лишь сидеть и вежливо улыбаться, пока подруга обрисовывала ситуацию. Права была Хоуп, говоря о том, что девятнадцатилетнюю девчонку едва ли вообще слушать станут. Атмосфера в кабинете была крайне напряженной, но и чувствовали удивленные взгляды, когда они направлялись сюда. Складная трость находилась в кармане каждый раз, когда она выходила на улицу, но, если это было возможно, старалась ею не пользоваться. Ну, что касается солнечных очков… У каждого свои закидоны. Может ей в помещении свет слишком яркий глаза режет? А что? Бывает же у людей в силу каких-то обстоятельств светобоязнь. В общем, гадать и додумывать можно было много, если не видеть её белых глаз. А Бан Ши Хёку, кажется, стало слегка нехорошо… И снова это противное ощущение на коже… Словно тебя опутывает и душит ядовитая змея. К сожалению, Энн по своему плачевному опыту знала, как именно окружающие реагируют на людей с ограниченными возможностями. А хуже всего то, что сама она когда-то давно смотрела на них также: с жалостью, сочувствием и толикой брезгливости. – Полагаю, что мне следует переписать договор, – «оттаял» директор, искоса поглядывая на стопку документов, которые он собирался предоставить художнику. – Позвольте взглянуть на исходник, – вежливо, но натянуто улыбаясь, Ли Хоуп сцапала бумаги раньше, чем господин Бан успел и словом обмолвиться. Мужчина поморщился, но ничего не сказал. А между тем, как китаянка внимательно вчитывалась в каждое слово, её тонкие черные брови сурово сходились у переносицы. На лбу пролегла глубокая складочка недовольства, но почти сразу же расправилась, вернув её лицу по-детски наивное выражение. Темные глаза уперлись в корейца, который спокойно выжидал. – Что-то не так? – тихо шепнула Энн, немного подавшись вперед. Уловив резкую перемену настроения подруги, девушка слегка нахмурилась. Понимая, что роль ничего непонимающей, бездушной куклы ей дается не очень хорошо, светловолосая со скрипом придвинула стул вплотную к столу, положив на него скрещенные руки. Жест вольный, говорящий о том, что разговор будет серьезным и, скорее всего, неприятным. Неприятным в первую очередь для неё самой. – Господин Бан Ши Хёк, не слишком ли преждевременно вы приготовили контракт? Во-первых, мы собрались здесь и сейчас только за тем, чтобы поговорить, обсудив судебный процесс и выплату компенсации за моральный ущерб и ущемления авторских прав художника в моём лице. Во-вторых, не факт что я соглашусь с теми условиями договора, что вы собираетесь мне предложить. В-третьих,.. – В-третьих, с чего вы вообще взяли, что это контракт о принятии вас на работе? – судя по насмешливому тону мужчины, он откровенно веселился. Крепко сцепив пальцы, Аня улыбнулась настолько широко, насколько располагали приличия. Главное спокойствие и сосредоточенность. Всеми силами надо было постараться, чтобы выйти отсюда и не схлопотать штраф за нарушение деловой этики и оскорбление лиц старших по возрасту. Взрослым она давно перестала доверять, даже тем, кто был ненамного старше её самой. Все они думают, что слишком умные, а дети слишком глупы и наивны, чтобы играть во взрослые игры. Что ж… Пусть так. Но она не кореянка даже наполовину, а в России другие правила разговоров с взрослыми. Исполнилось восемнадцать? Катись в общежитие и ищи себе работу, чтобы прожить хотя бы месяц. В восемнадцать ты несешь полную правовую ответственность за свои действия. Неважно, что родители будут твердить про тебя, мол, он ещё маленький… Даже когда тебе стукнет пятьдесят, ты всё равно для родителей будешь их любимым, маленьким ребенком. Даже если появятся дети и внуки – всё равно ребенок. Ну а для общества – ты взрослый, почти состоявшийся в жизни, гражданин. А самый отвратительным в данной ситуации было то, что она по корейским меркам всё ещё несовершеннолетняя! Каких-то жалких две недели до девятнадцати не хватает. Естественно… Кто же будет воспринимать всерьез малолетку, да ещё иностранку? Хотя, на скромный взгляд, иностранкой было глупо её считать, всё-таки несколько капель азиатской крови в ней присутствовало. – А разве нет? – девушка Энн пожала плечами, будто это было само собой разумеющееся, и ген-директор агентства Big Hit только и делал, что набирал каждый день новых внештатных сотрудников, чтобы с ними не судиться. – Мои работы быстро набирают популярность и успешно продаются за круглую сумму, в инстаграмме несколько миллионов подписчиков, пара официальных сайтов на просторах интернета и сотни комментариев за час… Полагаете, что среди них нет ярых фанатов ваших хваленых групп? Вы ведь человек не глупый, прекрасно понимаете, что особо внимательные пользователи не прознают о маленькой махинации ваших сотрудников? Да, это можно было заметить и раньше, учитывая, что авторство я могу доказать спокойно, а многие поклонники живописи и ваших айдолов очень внимательны… Но обратите внимание, что я не стала придавать дело огласке, благоразумно удалив особо подозрительные комментарии, намекающие на ваш обман. Пришлось потрудиться и выдвинуть опровержение, сказав, что мы с вами в одной лодке, а вы, как честный человек, выкупили мои работы, – китаянка возмущенно уставилась на подругу, сообразив, что та нагло обвела её вокруг пальца и даже не посоветовалась с ней об этой. Аня фыркнув, лишь повела плечами, мол, потом будешь возмущаться, и вновь обратила к мужчине: – В принципе, мне всё равно, кто ворует мои работы, пусть это будет хоть сама королева Великобритании. Видите ли, моя подруга поступила очень опрометчиво, написав вам жалобу с требованием определенных выплат (должна заметить, что мои картины стоят дороже, нежели было указано) и публичных извинений. В большинстве случаев, я от этого ничего не теряю, отсудиться будет проще, чем отобрать у ребенка конфету. Однако, я бы предпочла услышать простые и искренние извинения, а не предложение о работе с целью откупиться, дабы загладить небольшую оплошность. Извинения от вас и ваших сотрудников, в общем, всех тех, кто был ответственен за оформление. Деньги и договор, прошу, оставить при себе. Откинувшись на спинку стула, художница сжала дрожащие руки в кулаки. Выдыхать с облегчением было рано, так как монолог был едва ли на грани приличия, а корейцы слишком уж чопорны в вопросах этикета. И это нереально бесило. Она понимала тягу Хоуп к справедливости, но не понимала её врожденного упрямства, которое обычно свойственно ослу, но никак не девушке. Просила ведь ограничить её от всяких разбирательств! В особенности от тех агентств, которые связаны с шоу-бизнесом, так нет! Оставалось надеяться, что их сейчас тихо-вежливо пошлют и попросят больше никогда не возвращаться. Не тут-то было… – Так значит, вы не желаете работать на Big Hit? – в голосе господина Ши Хёна сквозило искреннее недоумение, недоверием и, наверно, некая доля раздражения. – На подобных условиях? У вас люди работают или всё-таки роботы? – фыркнув, китаянка просто не могла промолчать. – Госпожа Ли, при всём моём уважении к вам и к вашим родителям, позвольте решить всё художнику с которым я желаю подписать контракт, – бросив на неё быстрый хмурый взгляд, директор вновь повернулся к светловолосой девушке. – Договора с сотрудниками составляются в стандартной форме, но мы готовы учесть ваши… хм, индивидуальные особенности и внести некие корректировки. Теперь же видя, в каком положении находится госпожа Сон, совесть не позволяет мне поступить иначе. Чувствуя, как кровь приливает к лицу, а с губ собирается вырваться ругательство, Энн вежливо улыбнулась и, сказав лишь: «Прошу обсудить это с госпожой Ли, а я в дамскую комнату», быстро удалилась из кабинета, мечтая лишь умыться ледяной водой и помереть от случайно упавшей плитки. Совесть? Совесть! Так и хотелось сказать, чтобы некоторые засунули эту совесть куда подальше. – Индивидуальные особенности? Ха-ха, три раза! – по-русски бурча себе под нос и звонко цокая каблуками, девушка свернула за угол, где должен был находиться в туалет. – «Теперь же видя, в каком положении находится госпожа Сон…», – передразнивая мужчину, Аня остановилась, прислушиваясь к доносившимся женским голосам. Благо тело и память не подвели, приведя её туда, куда она хотела. Судя по голосам, в туалете было три девушки и все они красились, что-то обсуждая. – Моё положение ничуть не хуже, чем у других, директор Бан, а в иных случаях даже лучше! Нащупав кран с холодной водой, сунула руки под мощную ледяную струю. Портить макияж не хотелось, всё равно она сейчас не сможет избавиться от него должным образом, а возвращаться домой с размазанной по щекам тушью не хотелось. Больше всего хотелось запереться в комнате и разрыдаться, глотая злые слёзы. Она живет без зрения уже четыре года и до сих пор не понимала: почему люди так любят заострять внимание на – как сказал господин директор – индивидуальных особенностях? Маскируя инвалидность красивыми, завуалированными словами, разве они не понимают, что иной раз лучше сказать «инвалид», нежели «человек с ограниченными возможностями»? Инвалид – это не клеймо и не проклятье, а болезнь. Разве окружающие начинают хуже относиться к людям, заболевшим простудой? Конечно же нет. Так почему «человек с ограниченными возможностями» звучит так по издевательски-уродливо? Сообразив, что уже не чувствует рук, а голоса девушек подозрительно стихли, девушка отключила кран, поправила аккуратные светлые кудри и, стараясь не врезаться в дверной косяк, вышла в коридор. Столкновение сразу с несколькими людьми оказалось настолько сильным, что, не удержав равновесия, Энн приземлилась на пятую точку, отбив копчик. Запястье тут же отозвалось резкой вспышкой боли, и девушка, поморщившись, оттянула белую блузку, заляпанную кофе. Грудь неприятно жгло через тонкую материю, и Аня пока не могла понять, какое из увечий наиболее болезненное. Благо очки во время фееричного падения не слетели. – Ох, вы как в порядке? – её торопливо начали поднимать за руку. – Простите, но это вы виноваты… Вы налетели так внезапно, что я растерялась. Поджав губы, Аня молча слушала эти недоизвинения. Очень интересная ситуация получается… – Прошу прощения, это и правда моя вина, – извинилась она по-английски. Морщась, принялась разыскивать в сумке салфетки, чтобы хоть как-то промокнуть едкое пятно. Впиталось уже наверное, зараза. Виноватой она себя чувствовала процентов эдак на пятнадцать. Машину они явно не водят, а что такое правостороннее движение слышали лишь в страшных кошмарах. – Как же теперь быть? – расстроенно протянула одна из девушек. – Всё кофе разлилось. Это она так явно намекает на компенсацию? Спокойно, Аня, спокойно. Не злись и строй из себя тупую блондинку, легче жить будет. И плевать, что от этого сладкого, тянущегося голоса подташнивает. Хотелось смыться отсюда, да поскорей. Натянув на лицо дружелюбную улыбку, девушка запустила руку в сумку, быстро извлекла из кошелька какую-то купюру и протянула ошарашенной кореянке. – Надеюсь, этого хватит на кофе? – стараясь проглотить собственный яд, Энн склонила голову к плечу. Судя по тому, что купюра оказалась в размере пятидесяти долларов, хватило бы на десяток такого кофе. Девушка с пролитым кофе презрительно фыркнула и, гордо распрямив спину, прошествовала мимо, не забыв задеть плечо. Не больно, но обидно. Плечо задеть не получилось, учитывая собственный рост светловолосой и высоту каблука, а с ними она, без много без малого, была сто восемьдесят сантиметров. Аня отступила к стене, потирая запястье и пытаясь сориентироваться, куда идти. Из-за падения её мысленный навигатор сбился, и теперь нужно было найти верное направление, чтобы вернуться в кабинет. – Девушка, извините, но вы кто и что тут делаете? Раздавшийся недалеко удивленно-настороженный мужской, заставил Энн содрогнуться. К счастью она избавилась от привычки вертеть головой, поэтому, постояв несколько секунд и поняв, что обращаются всё-таки к ней, произнесла: – Молодой человек, вас разве это касается? Идите своей дорогой и не отвлекайте, – но забывшись, сказала она это не по-корейски, а по-русски. Быстро исправившись, повторила тоже самое на английском. Ну их, этих корейцев, приключений на сегодня ей хватит. Казалось, он изрядно удивился, а может даже и смутился, так как ответил он не сразу. Но каково же было её удивление, когда она услышала ответ на чистейшем английском языке. – Если вы к генеральному директору, то он сейчас занят. А если у вас здесь нет никаких дел, то лучше уходите. Посторонним нельзя разгуливать здесь просто так. Едва не подавившись от подобной наглости, художника едко процедила сквозь плотно сжатые зубы: – Молодой человек, что вам стоит оставить меня в покое и просто пойти по своим делам? Нет, ну что за день такой? Почему именно сегодня ей решили все потыкать, заявляя, чего ей следует делать, а чего не следует? Ага… Вот это объявление находится справа от женского туалета… Значит ей надо идти прямо, налево, прямо до конца коридора, направо и второй кабинет справа? Или первый кабинет слева? Нахмурившись, Энн аккуратно стала передвигаться вдоль стены, не особо слушая возмущенное сопение незнакомца. Наткнувшись на долгожданный поворот, зашагала уже бодрей. Теперь быстро прямо, по правой стороне и вновь направо. Осталось вспомнить кабинет… Коснувшись пальцами вывески на первой двери, облегченно вздохнула, радуясь, что надписи выпуклые и не придется звать Хоуп по всему коридору. В кабинете шел нешуточный спор, а спорящие, казалось, даже внимания не обращали на то, что появилось новое лицо. Аккуратненько присев на краешек стула, Энн быстро вычленяла нужную информацию. Кажется, Ли не устраивало аж три пункта контракта. Директор уступил ей один и почти согласился на второй. Как выяснилось, требования эти были весьма обоснованными. Самый важный пункт заключался в том, что по контракту ей было запрещено всячески контактировать вне студии, а уж тем более втайне встречаться с участниками группы BTS, а также раскрывать факты об их личной жизни. Энн от удивления даже очки придержала, чтобы те не свалились с носа. Нет, она, безусловно, слышала о всеконтинентальной популярности данной группы и даже сама послушала несколько песен перед тем, как прийти сюда, и вынуждена была признать, что не зря их так боготворят. К тому же, по словам Ли они были невероятно красивы. Все семеро. Однако кое-кто забыл о том, что она смотрит не глазами, а ушами. Может быть когда-то давно… но сейчас ей было абсолютно без разницы как они выглядят. А уж более всё равно, чем они занимаются не на камеру. Её в какой-то степени охватывала гордость за то, что парни добились таких успехов, справляются с трудностями и продолжают радовать своих фанатов со всего света. Молоды, привлекательны, талантливы, но… – Вот это самомнение! – восхищенно присвистнула она, а затем, быстро переключившись на корейский, вполне искренне, недоуменно осведомилась: – А разве я обязана их любить? Это раз. Во-вторых… Хм, а что вы там предлагаете мне из работы? – У господина Бан Ши Хёка появилась потрясающая мысль. За три месяца нарисовать для каждого участника группы что-то вроде индивидуальной истории. Точнее то, как именно ты видишь их, опираясь только на свою слепоту. Чтобы каждая карточка изображала внешнее, душевное и эмоциональное состояние человека. Мол, взглянул на карточку и всё понял: тут он был вдохновлен, тут подавлен, тут случилось что-то хорошее… Если бы Энн могла, то сейчас бы с превеликим удовольствием похлопала глазами. Абсурд! – Значит просто остановимся на чистом, искреннем «простите за столь неудобную ситуацию», – мрачно тарабаня пальцами по столешнице. Кажется, от неё ожидали продолжение. – Вы, видимо, меня с архитектором спутали. Я художник. К тому же, если вы позабыли, я слепа. Я не могу рисовать то, что вижу или то, что должна. Рисуя, мне приходится основываться на собственных чувствах и эмоциях, а для такого сложного дела требуется непосредственный контакт и тактильные ощущения. Если предоставить доступ, то даже смогу нарисовать портрет, используя лишь кончики пальцев, так я могу видеть предметы и людей, – пожав плечами, Анна поднялась и поманила за собой подругу. – Если не вы не возражаете, то мы пойдем. Ходите составлять историю? Пожалуйста. Пусть сами ребята и рисуют, а я не лгать в своих творениях не собираюсь. Только этим и живу. Едва Энн успела потянуть Хоуп за рукав, мысленно радуясь тому, что легко отделалась, как услышала недовольное, но ехидное: – Мы с госпожой Ли уже обсудили этот вопрос. Конечно, появляться вместе с участниками группы на публике вам никто не даст, но студию в комплексе, где сейчас живут ребята, мы организуем. Аня едва не застонала в голос, молясь лишь о том, чтобы ей и слух изменил. Но нет, кажется, она всё услышала верно. А директор, словно издеваясь, продолжил: – Вы сможете посещать тренировки парней, общаться с ними на их территории, узнавать об их самочувствии, наблюдать за ними. Мы готовы предоставить вам отдельные апартаменты, снабдить их необходимым оборудованием, чтобы вам легче было перемещаться, и даже выделим собственную студию. Таким образом даже ребята смогут проследить за процессом. Однако, тема отношений всё так же под запретом. Едва хоть какая-то информация просочится в СМИ… В общем, платить вам придется гораздо больше, плюс вы потеряете работу и, возможно, ваша карьера ухудшится. Вижу вы девушка умная, сами всё понимаете, в том числе и то, почему я пошел на такую большую поблажку, – сжав губы в тонкую линию, Энн мрачно, нехотя кивнула. – Поверьте, многие бы душу дьяволу продали, чтобы оказаться на вашем месте. – И стать всемирным посмешищем? – с сарказмом уточнила она. – Поэтому я полагаюсь на ваше благоразумие и подпись с печатью. Было горько и неприятно осознавать то, что «поблажка», так лихо исправленная в контракте, заключалась исключительно в убеждении мужчины и, скорее всего, во всеобщем мнений: к инвалиду невозможно испытывать ничего, кроме жалости. А сострадание – это не то же, что любовь. По определению, нельзя любить человека с ограниченными возможностями, не испытывая к нему сочувствие. А сочувствие было, есть и будет всегда. И такие, как она чувствуют это очень хорошо. А Аню это очень бесило. Она готова была вести себя как угодно: перечить, упрямиться, топать ногами, но лишь бы не зависеть ни от кого. И Бан Ши Хёк решил так же… Популярные и талантливые певцы будут относиться к слепой художнице со снисхождением. А если она засветится где-нибудь на фотографии в компании ребят из группы, то станет посмешищем. Разве не забавно? Аня уже представляла, какими будут заголовки: «Слепая художница стремилась завоевать любовь айдола» или «BTS заботятся о слепой сотруднице». И вновь ей достанется лишь жалость. А ещё ненависть и насмешки. В ней сейчас боролось три сущности. Первая – художник, который явно выиграет от того, что будет работать со столь известными людьми, о котором будут говорить ещё очень долго, с возможностью осуществления мечты, к которой она стремилась с самого детства. Вторая – инвалид, который пытается доказать всем, несмотря на юный возраст, что он ещё чего-то стоит и, возможно, заработать на сложнейшую операцию по возвращению зрения. Третья – девушка, проявившая упрямство и выпорхнувшая из родительского гнезда, лишившаяся всех тех, кого она считала «близкими людьми», которая отчаянно нуждалась в поддержке, но в силу раннего взросления понявшая, что никакого чуда уже не случится. По крайней мере, до тех пор, пока она не вернет зрение. И эти сущности были до того в равном соотношении, что разболелась голова. Что же выбрать? Славу и деньги, которые помогут справиться со всем? Или же оставить всё, как есть, сохраняя в себе остатки гордости, не ощущая на себе жалостливых взглядов? Да, её картины успешно продавались… Но нужна не одна операция, и даже не две, чтобы она могла видеть хотя бы очертания и цвета. А для этого нужны были деньги… Чертовы деньги, в которые всё упиралось! Меркантильно? Может быть, но было жалко родителей, которые работали на измор, чтобы вернуть дочери зрение. Увы, все офтальмологи говорили одно и тоже: операция не поможет, но Аня не теряла надежды. – Прошу прощения, а вы не забыли кое-что спросить? – тихо, безэмоционально уточнила Аня, принимаясь дергать длинные ноги. Запястье вновь отозвалось тупой болью. – Что? – единодушно откликнулись они. – Моё мнение. Она, быть может, и маленькая, но ведь даже во время разводов взрослые интересуются, с кем ребенок хочет остаться. А сейчас будто бы всё решено. Господин Бан и госпожа Ли переглянулись между собой, словно ведя мысленный диалог. «Разве от такого предложения можно отказаться?», – будто спрашивали они. А вот можно было! – По меркам Южной Кореи я всё ещё несовершеннолетняя, разрешение должны решать родители или опекун, – буркнула она, до последнего надеясь на мать. – Однако… Будучи гражданином России, который вступил в права взрослого человека, несущего ответственность за свои действия… Я подпишу контракт, где гарантирую, что буду выполнять все обязанности, возложенные на меня. Но до этого обсудим мои права, как человека с ограниченными возможностями… Бан Ши Хёк широко улыбнулся и радостно закивал. Определенно, слепая художница прибавит успеха их, и без того высокой, репутации. С родителями созвонились быстро. И, несмотря на то, что девушка до последнего надеялась, что мама с отцом скажут категоричное «нет», они сказали «да». Энн погрустнела, пообещав себе не выходить из студии без необходимости. А чувствуя, как безмерно радуется подруга, мысленно пообещала её пристукнуть. Да, ей нужны были деньги, но она всегда старалась держаться подальше от жестокого шоу-бизнеса, в особенности от корейского. Мечтая в следующей жизни родиться кротом, Аня поставила печать и рядом свою аккуратную роспись: бабочку, переходящую в английское «Ann». Отступать назад было поздно, а винить ей никого не хотелось. Никого, никогда, кроме себя… Между тем, Аня потребовала лишь два условия, подписанные уже самим директором Big Hit. Во-первых, по возможности до последнего сохранять слепоту девушки в секрете, дабы сразу избежать неловкости в общении с группой и прочими сотрудниками. Во-вторых, Ли Хоуп должна будет жить с ней – китаянка без лишних вопрос подписала контракт, в качестве менеджера и помощницы Сон Анны. Уже выходя из агентства, блондинка взвыла: – Хоуп, ты дура! Обняв подругу, Ли улыбнулась. – Энн, поверь мне на слово, всё будет хорошо. – Хотелось бы верить, Хоуп, хотелось бы… Но это слишком сложно.