Midnight's son

Был полдень, когда все пошло под откос, и, насколько ты помнишь, было жарко. Невероятно жарко, горячо… и ярко. Слишком, слишком ярко. Ты еще не привык к дневному графику. Это был первый раз, когда ты видел солнце. Канайя всегда рассказывала тебе прекрасные истории об этом: о восходе солнца и тепле, и о том, как свет грациозно танцует между листьями на деревьях. Ты хотел, чтобы твой первый раз был таким же захватывающим, как она рассказывала. Но сейчас… Теперь ты бы никогда не хотел видеть дневного света. Там была кровь, и ее было невообразимо много. Яркие, отвратительные конфетно-красного и бирюзового цвета пятна, по всему улью и на асфальте, тянущемся позади тебя, когда ты убежал в… в… На самом деле даже не знаешь, где ты. Ты споткнулся. Был уже полдень. Глаза застилала кровь. Ты мог чувствовать запах железа, обволакивающий твои ноздри и горло. Кровь, мутировавшая и отвратительная, просачивалась сквозь ткань футболки и стекала горячими ручьями вниз по руке, которой ты сжимал свой живот, но несмотря на это потерял много крови. Но твой лусус пострадал гораздо больше, пытаясь защитить тебя. Он боролся изо всех сил, чтобы спасти тебя, как и Терези, когда она пришла к тебе на помощь при звуке крика, доносящегося из твоего улья. И теперь она истекала кровью на крыше здания с открытыми глазами, навсегда невидящими. Последнее, что она увидела, было солнце. Ты вздрагиваешь от одной мысли, а затем шипишь от этого. Настолько болезненным было это действие. Но кого волнует твоя боль? Это не должно иметь значения. Ты должен найти помощь для нее. Для Терези, твоей лучшей подруги и единственной, кому ты мог доверять. Девушке, которая чуть не умерла, пытаясь защитить твою глупую задницу, и которая все еще могла умереть. Самое меньшее, что ты мог сделать — это вернуть долг. Твой лусус умер за тебя. Ты не можешь позволить Терези умереть. Жарко… так жарко. И ты так слаб. Ты такой маленький, жалкий и потерял много крови. Снова спотыкаешься и прислоняешься к стене переулка для поддержки. Ты не можешь больше продолжать движение. Ты устал и очень истощен. Если бы это был обычный день, ты бы сейчас спокойно спал в своей воставанне. Но ты здесь, дуешься на солнце, пока размазываешь свою испорченную кровь по стене и чувствуешь, что сознание медленно угасает. Отлично. Будет просто замечательно, если ты отключишься от потери крови до того, как найдешь помощь для своего друга, который оказался в более плачевном состоянии, чем ты. Ты бесполезен, совершенно бесполезен. Ты не заслужил такого друга, как Терези. Ты не заслужил такого лусуса, как Крабпапа. А теперь ты поскользнулся. Это… это, вероятно, конец. Ты предполагаешь, что это правда, что у низкокровных короткие жизни. Ты думаешь о Терези. О том, как ее глаза изменились с желтого и серого на такой же поврежденный красный, как и твоя кровь. Ты думаешь о своем лусусе и о том, как его кровь кипела на вашем пороге под солнечным светом. Она была того же цвета, что и твоя. Ты думаешь о солнце и том, как сильно ты его ненавидишь. Закрываешь глаза. Ты отказываешься даже взглянуть на него перед смертью. Ты бы предпочел, чтобы было темно, когда ты умираешь. Ты лежишь на земле всего несколько минут, но чувствуешь, будто прошла вечность, когда кто-то касается твоего лица. Твоим первым инстинктом было наброситься и обнажить зубы, чего бы это не стоило, и надеяться, что тебя оставят в покое, чтобы ты мог умереть. Ты чувствуешь, как вступаешь в контакт с плотью. Ты рычишь и кусаешь, пока глаза не открылись и ты не увидел. Ой. Это панцирник. Ты рассматриваешь их как безобидный вид, так что ты расслабляешься. Ты уже встречал нескольких панцирников, и все они были очень хорошие, по большей части. Твоя почтальонка — панцирьник и она очень разговорчива и вежлива с тобой… это больше, чем ты заслуживаешь. Но ты отвлекся. Этот карапас — не ваша почтальонка, а другая женщина в красочной пастельной униформе медсестры — присела перед тобой с самым мягким и взволнованным выражением лица, которое ты когда-либо видел. Ее кожа — это гладкая белая оболочка, которую имеет половина вида, и на солнце на нее смотреть почти больно. Ты отворачиваешься от нее, чтобы сохранить зрение. Вот тогда ты замечаешь ее руку. Ее рука находится рядом с тобой, не в том положении, в котором была сравнительно минуту назад, когда касалась тебя, скорее всего, в поисках пульса. Ты вспомнил, что задел ее. Порезы были довольно мелкими. Зубы тролля острые, но кожа панцирника была жесткой, как экзоскелет. Ты благодарен этому прямо сейчас, когда смотришь, как порезы покрывают ее руку. Ты бессознательно напрягаешься. По какой-то причине она не выглядит расстроенной из-за того, что ты поранил ее. Вместо этого она выглядит обеспокоенной. Но что ее так потрясло? Конечно, не ты. Кровоточащая рука снова медленно приближается, и на этот раз ты наблюдаешь за ней. Панцирник останавливается чуть ниже твоего лица, и ты киваешь, чтобы позволить ей продолжить. Ты чувствуешь, что она заслуживает доверия. И что она может сделать? Убить тебя? Ты уверен, что умрешь сегодня, но определенно не от руки карапаса. Ее рука движется вверх и смахивает несколько прядей волос с твоего лица почти материнским жестом. Это заставило тебя чувствовать себя странно. Ты никогда не испытывал что-то подобное раньше. Возможно… она беспокоится о тебе? Но почему? О, она сейчас разговаривает с тобой. Она спрашивает, один ли ты. Ты слабо киваешь. Да. Она спрашивает, как тебя зовут, сколько тебе лет, где ты находишься и почему в это время суток. Ты отвечаешь на все вопросы.  — «Каркат….» — твой голос такой слабый, и ты не осознавал, насколько сильно хотел пить, до этого момента, — «Вантас. Я-я… младше трех, и мой лусус… мой лусус….» Ты пытаешься продолжить, но не можешь заставить себя сказать это. Ты не хочешь говорить это. Ты не будешь. Только когда милая панцирь-леди стерла слезу с твоей щеки, ты понял, что плакал. «Я понимаю. Это нормально, если ты не хочешь говорить об этом». Ее голос, такой же мягкий, как и ее сочувственный взгляд, заставил тебя доверять ей, и ты почувствовал, как она слегка коснулась твоего лица. Ты начал расслабляться. Она снова спрашивает тебя, почему ты снаружи. Ты потерялся? Что случилось? Ты открываешь рот, чтобы ответить, когда тебе в голову приходит мысль, что она может помочь Терези. Она может помочь. «Терези….нам нужно поторопиться и помочь Терези!». — ты настаиваешь и наклоняешься вперед, цепляясь за ее рубашку, чтобы она последовала за тобой и помогла тебе встать на ноги. — «Рези все еще там! Идем, ей больно и….мы должны…помочь». Пройдя всего пять шагов самостоятельно и ведя женщину, ты споткнулся. Вы бы оба упали на землю, если бы она не поймала тебя на полпути. Ты был благодарен ее быстрым рефлексам. «Ты слишком слаб для этого.» — Бормочет она тебе в ухо. Нет, Рези. Ты отмахиваешься от нее, ты не тот, кому сейчас нужна помощь. Терези гораздо важнее, ее спасение должно быть главным приоритетом. Ты пытаешься рассказать леди все это, но твои слова не справляются с этим. В конце концов, ты растворяешься в потоке извинений своему храброму другу, прежде чем теряешь сознание. Ты уверен, что навсегда. Ты стоишь на пороге смерти. Не уверен, что это хорошо. Здесь есть боль, но гораздо меньше, чем было раньше, когда ты истекал кровью на улице. Кстати говоря, что это за место? Ты открываешь глаза, ожидая, что резкий солнечный свет ослепит тебя, как недавно твою подругу, но ты несколько удивлен отсутствием солнца, так что оба твоих глаза широко открываются и подвергаются нападению самого мягкого света, который только можно себе представить. Ты находишься в помещении. Ты осознал это сейчас. Этот свет не естественный, и комнату заполняет гул холодного воздуха. Но ты не замерз. Ты оказался закутанным в одеяло. Лежишь на кровати, что странно для тебя, потому что ты никогда раньше не пользовался ничем подобным. Она намного мягче, чем ты думал. Это приятно. Ты мертв? Может ты ошибся, когда сказал, что ты на пороге. Ты, вероятно, был мертв. Не было никаких шансов чувствовать себя так хорошо после всех ужасов, которые произошли. Эта мысль заставляет тебя принять сидячее положение, и ты шипишь от боли, когда жар обволакивает живот под толстым слоем бинтов. Но это не имеет значения. Терези. Терези — та, кто имеет значение. Она в порядке? Она получила помощь? Ты смог найти кого-то вовремя? Ты скидываешь одеяло и пытаешься встать, опираясь на кровать для поддержки. Но твои ноги не могут выдержать вес, поэтому садишься на матрас с поражением. Ты надеешься, что с Терези все нормально. Ты засыпаешь. Когда ты просыпаешься, кто-то смотрит на тебя. Еще один карапас. Более темный и гораздо менее дружелюбный, со шрамом, уродующим один глаз. Ты издаешь гортанное рычание и просто смотришь на него. Эти гляделки продолжались некоторое время, прежде чем ты проиграл и сморгнул слезы. Панцирник насмехался над тобой, обнажая множество острых зубов, которые могут соперничать с твоими. Ты обнажил свои зубы. Прежде чем ты осознал, что происходит, он вытащил что-то из своей шляпы и бросил это на твою кровать. Ты исследуешь это настолько беспечно, насколько это возможно, не желая показывать незнакомцу какой-либо интерес …. …… это бутерброд. Ты действительно этого не ожидал. Ты осторожно берешь бутерброд в целлофане и продолжаешь исследовать его. Он выглядит неплохо. Но опять же, ты не знаешь, будет ли отравленный бутерброд отличаться от обычного. Ты не чувствуешь себя на сто процентов в безопасности, если съешь эту вещь. Твой желудок ворчит в знак протеста, и ты срываешь полиэтиленовую пленку, даже не осознавая, что делаешь. Ты сделал большой укус. Ты даже не осознавал, насколько был голоден. Ты чувствуешь себя на сто процентов в безопасности, съев его. Ты чувствуешь такую уверенность в этой вещи, что съедаешь ее за три укуса. Пока ты думал о бутерброде, панцирник стоял и продолжал сердито смотреть на тебя. А когда жевал последний кусочек, наслаждаясь едой как можно дольше, панцирник ударил тебя. Ты не был уверен что происходит, но ты был готов сражаться, если к этому все идет. Ты глотаешь и шипишь на него, обнажая свои когти, пока не замечаешь, что … да … они пусты. Разве ты не держал пластиковую пленку? Панцирник не выглядит удивленным от твоей внезапной агрессии. Ты только сейчас понял, что произошло. В одной его руке находится нож с насаженной на него оберткой. Твои брови сходятся вместе. Это был странный способ получить обертку. Но да ладно. Он начинает отходить от тебя и находится уже около двери, когда из твоих губ вырывается вопрос:  — «Гм…» — начинаешь. Отличная работа, Вантас. Ну, по крайней мере он обернулся. — «Вы…. Вы знаете, что случилось? С Терези?» Он злится на тебя. Ты думаешь, что это может быть его выражение по — умолчанию. : — «Это бирюзовая?» Голос панцирника глубокий и немного грубый, словно он проводит много времени, повышая свой тон. В связи с этим возникло предположение, что он мужчина. Ты чувствуешь, как твой кровяной насос пропускает удар, и ты переполнен смесью надежды и отчаяния к судьбе твоего друга. Ты киваешь: — «Да. Это она, бирюзовая.» Он вздыхает и поворачивается, чтобы уйти. Ты почти протестуешь, но останавливаешь себя, когда понимаешь, что он все еще собирается ответить.  — «Она ослепла, но, похоже, она будет жить.» Дверь за ним захлопывается, и ты можешь почувствовать, как мебель слегка трясется от силы удара. Ты снова погружаешься в матрац и чувствуешь, как облегчение накрывает тебя волнами. Она жива. Она слепа, но она жива. Это все, что имеет значение. Пройдет какое-то время, прежде чем кто-нибудь снова войдет в комнату, так что тебе совсем скучно. И ты уже готов ко всему, что может случится, когда слышишь, как дверь снова скрипит. Ты щетинишься. Прекрасная панцирник высунула голову из-за двери и огляделась, прежде чем взглянуть на тебя и медленно войти внутрь. Ты расслабляешься. Она аккуратно подходит к твоей кровати, как человек к испуганному зверю. Ты чувствуешь, что должен быть оскорблен этим сравнением, прежде чем понимаешь, что именно так ты вел себя до этого момента. Она достигает кровати и нежно дотрагивается до одеял, тихо прося сесть там. Ты киваешь. Во всяком случае, твои ноги даже не достают до туда. Она садится и с любопытством смотрит на тебя. Ты делаешь то же самое. Она одета в сарафан и розовый капюшон, такой, какой ты видел на многих женщинах–панцирниках. Ты не уверен, почему они носят его, но сейчас это слишком личный вопрос. Платье определенно ей подходит, однако ты думаешь, что одежда, в которой ты ее встретил, смотрелась гораздо эффектнее. Но кто ты такой, чтобы судить ее чувство моды? — «Как ты себя чувствуешь?» — тихо спрашивает она.  — «Лучше.» — говоришь ты. Ты не уверен, как следует ответить. Думаешь, что это правильный выбор, потому что она, кажется, расслабляется. Ты не заметил, насколько она была напряженной. — «Это хорошо! Ты потерял много крови, я очень волновалась».  — «Извините.» — ты не знаешь, за что ты извиняешься, тебе просто плохо от того, что заставляешь эту милую леди беспокоиться о таких как ты. «Как… как Терези?» Женщина снова немного напрягается и твой кровяной насос почти останавливается. Это не кажется хорошим знаком. — «Она…потеряла много крови», — она говорит осторожно, и ты чувствуешь, как твой насос падает. — «Не волнуйся, с ней все в порядке. По большей части. Кровь из верхних отделов гемоспектра сложнее найти, поэтому нам пришлось отвезти ее в больницу, чтобы получить переливание, в котором она нуждалась. Хотя она посередине, так что достать ее кровь должно быть не сложно. Но…» Панцирник, казалось, боролась со всем, что она хотела сказать тебе дальше. Что бы это ни было, это должны быть разрушительные новости, если только…  — «Если… если она теперь слепая, я уже… я уже это знал», — ты говоришь тихо, спотыкаясь. Возможно, ты знаешь, но это не значит, что ты точно готов с этим смириться или принять свое участие в этом. — «Это случилось… до того, как я пошел искать помощи. Прежде чем я нашел вас». Ее плечи немного опущены, и она выглядит настолько грустной, что ты почти хочешь ее утешить, даже если ты знаешь, что именно ты виноват в ее поникшем состоянии. Одна из девичьих рук дергается на коленях, как будто она физически удерживает себя от выполнения бледных действий, таких как утешение тебя. Кажется, она хорошо знает социальную структуру троллей, и ты это ценишь. Почти позволяешь ей выполнить успокаивающий жест по отношению к тебе, пока не замечаешь повязку на ее руке, почти незаметную на коже. Ты сделал это с ней. Это твоя вина. Травмы Терези тоже твоя ошибка. Как и смерть Крабпапы. Последнее что ты заслужил — это комфорт. Взгляд, который она бросает на тебя, говорит о том, что она думает иначе, и это так грустно и сочувственно, что тебе физически больно. Она не должна так на тебя смотреть. Тебе нужно сменить тему. «Вы, — прочищаешь горло, — вы сказали, что Терези попала в больницу?» Панцирник кивает: — «Да.» — «Так… где мы?» — ты задавался этим вопросом некоторое время, с тех пор, как понял, что на самом деле не умер. — «О, конечно», — она хлопает в ладоши. — «Ты дома у меня и у Джека! Видишь ли, в команде есть очень хороший и осторожный доктор, который, как я думала, будет лучшим вариантом, учитывая твои…обстоятельства». Ой. Так она не только знала о социальной динамике троллей, но и о гемоспектре. Слишком много, по твоему мнению. Ты инстинктивно заматываешься в одеяло. Это не осталось незамеченными красивым панцирником, и глаза снова обеспокоенно блуждали по твоему лицу. Другое изменение темы. — «Кто такой Джек?» — тебя это не волнует, ты просто хочешь, чтобы она перестала на тебя так смотреть. — «Джек — мой муж, » — говорит она, практически сияя. Ты можешь видеть румянец на ее щеках, который, ты очень удивлён, был возможен, учитывая плотность их кожи. — «Ты встречался с ним раньше. Он приносил еду, если только не поручил задачу одному из членов своей банды. Однако я сомневаюсь, что муж это сделал. Он черный, с рычащим лицом и шрамом на правом глазу». Ты киваешь: — «Я помню его.» Ты не можешь поверить, что она замужем за тем парнем или что она так счастлива из-за этого. Это, должно быть, адские отношения. Ты изо всех сил пытаешься сдержать все комментарии по этому поводу. Ты обязан этой женщине и сомневаешься, что она оценит все, что ты скажешь. — «Вы сказали… члены банды? Что это значит?» Кажется, это был неправильный вопрос, потому что она снова напряглась и встала: — «Это вопрос, который ты должен задать Джеку.» Она разворачивается, чтобы уйти, но не уходит сразу, оглядываясь на тебя.  — «Тебе… что-нибудь нужно?» — спрашивает она тебя.  — «Гм… книгу, — говоришь ты неуверенно, — И телефон, если можно».  — «Телефон?» — она вопросительно смотрит на тебя, а ты просто пожимаешь плечами.  — «Я должен позвонить». Она кивает: — «Хорошо. Я посмотрю, что могу сделать». Она выходит. Дверь тихо закрывается. Ты вздыхаешь в подушку и чувствуешь себя глупее, чем обычно. Ты не уверен, зачем попросил книгу, ты даже не умеешь читать. Все, что тебе действительно нужно — это телефон. Тебе нужно кое-что подготовить.  — «Ммм. Все в порядке. Скажи Эридану и Фефери, что они могут взять столько, сколько им необходимо, чтобы накормить ее гигантского лу-… ты знаешь кого». — ты не можешь заставить себя сказать «лусус». Ты чувствуешь себя глупо. — «Да, это все. Нет, все в порядке. Я не знаю, когда вернусь, до свидания. Я в порядке. Правда. Агх, зачем тебе это надо? Но ты нет. Нет. Ладно, ладно, возьми ее, мне все равно. Ты не будешь пить это, верно? Потому что ты не пьющая радугу. Слушай, ты можешь взять это, но не пей, хорошо? Что ты имеешь в виду под «нет»? Канайя, ты грубишь. Да, ты. Хорошо, что угодно. Ты можешь просто убедиться, что эти две рыбьих морды нашли мой улей? Хорошо. Спасибо. Я в долгу перед тобой, Канайя. До скорой встречи».  — «Твой друг?» Ты вскрикиваешь и почти роняешь телефон. Ты горд тем, что не уронил его, а также повесил трубку, прежде чем Канайя услышала тот недостойный звук, который ты только что произвел. Она никогда не забыла бы это. Ты смотришь на Джека, который просто улыбается тебе. Это самое близкое к улыбке, которую ты когда-либо видел на его лице, и все потому, что ты легко пугаешься. Тебе это не нравится.  — «Да».  — «О чем говорили, малыш?» Ты с подозрением смотришь на него. Почему он вдруг так заинтересован? Тебе пришлось вырывать из него ответы в прошлый раз: — «Какое тебе дело?»  — «Уважай старших. Просто ответь на вопрос». Твое выражение лица меняется от подозрительного до усталого и взволнованного в мгновение ока, когда ты формулируешь свой ответ так, чтобы тебя поняли: — «Похороны». По крайней мере, ухмылка ушла. Теперь он вернулся к гримасе по умолчанию, только она кажется немного вынужденной. Может, тебе не следовало рассказывать ему, что ты делал.  — «Разве ребенок должен заниматься таким дерьмом?» Ты качаешь головой: — «Не для тролля». — Начинаешь объяснять до того, как он спросил, потому что ты знаешь, что он спросит, — «Культура троллей отличается от культуры людей или панцирников. У нас нет захоронений. Умершие, они…. перераспределяются. Для других вещей. В основном для кормления действительно больших, страшных существ-хранителей». Ты почти задохнулся на полпути, надеешься, что он этого не заметил. Если он заметил, он не признает это: — «Мисс Пейнт сказала, что тебе шесть лет». Твои брови сошлись в замешательстве от незнакомого имени. — «Мисс Пейнт. Женщина, которая тебя нашла. Ты хочешь сказать, что она спасла тебе жизнь, и вы даже именами не обменялись?» — «… Я сказал ей свое», — ты чувствуешь вкус вины у себя во рту.  — «Ты хочешь гребаную медаль?!» — он практически кричит на тебя. Если бы ты был нормальным, ты бы промолчал. Но ты не нормальный. Повышение голоса — это то, к чему ты привык, и это, очевидно, то, к чему он привык. Вы оба в своей стихии.  — «Что ж, извините, что я не обменялся любезностями с незнакомкой, пока я был слишком занят, истекая кровью, и ища помощь своему чертовому другу!» — ты кричишь в ответ, чувствуя, как нагревается лицо. Не лучшая твоя работа, Не лучший твой выбор. Задаешься вопросом: выгонит ли он тебя? В комнате повисла тишина. Панцирник — Мисс Пейнт звала его Джеком — просто стоит там с руками, сжатыми в кулаки. Ты прочищаешь горло.  — «Итак, — ты говоришь медленно, сохраняя уровень голоса, — ее зовут Мисс Пейнт?» Он насмешливо кивает. Ты придал бровям смущенный вид: — «Я думал, что вы женаты».  — «Она сохранила свою девичью фамилию». — «Ой». Снова тишина. Ты заставляешь свои руки разжать одеяло, которое так сильно сжимаешь. Телефон сигналит на прикроватной тумбочке. Он лежит поверх книг, которые ты попросил, и которые не можешь прочитать.  — «Твоя речь довольно хороша для шестилетнего ребенка. Я никогда не слышал такой четкой речи». Ты не можешь не фыркнуть: — «Вы, очевидно, никогда раньше не встречали ребенка — тролля. Тролли разрабатывают ту часть котелка, которая отвечает за общение, гораздо раньше, чем люди или панцирники. Отчасти потому, что мы несем ответственность за большинство словесных договоренностей, таких как обмен едой или предварительная запись на прием в раннем возрасте, так как наши….опекуны не могут издавать хотя бы отдаленно напоминающее звуки троллей или людей. Они не могут этого делать, поэтому мы должны». Джек кивает, как будто он понимает: — «Так ты говоришь, что это ничего особенного?»  — «Ну, нет, мой лу-… он… — ты сглатываешь, — мне сказали, что я достаточно продвинут для своего возраста». Твои руки снова сжимают одеяло в тиски. Ты пытаешься успокоиться. Не работает.  — «Мисс… Пейнт сказала, что мне следует спросить вас о вашей банде», — ты говоришь тихо, все еще пытаясь заставить свои руки делать то что хочешь ты. Он взглянул на тебя с подозрением: — «Что она тебе рассказала?» — «Ничего такого, — ты начинаешь обороняться, — она просто сказала, что я могу спросить вас». Он стоит там, и ты можешь увидеть слабый блеск лезвия в его руке. Это совсем не помогает расслабиться. — «Послушай, малыш». Он делает шаг ближе к тебе, и все, что ты можешь сделать, это наклониться. Боже, он так грозно выглядит, стоя над тобой так, — «Я не знаю, как много ты знаешь о преступлениях здесь, в возрасте шести лет, и я никогда не бы не стал рассказывать тебе об этом ни при каких других обстоятельствах. Я управляю бандой, очень крупной операцией. Если ты читаешь газеты, то меня вспомнишь». Ты почти признаешь его неграмотность, но вместе с тем продолжаешь слушать. Что бы он ни говорил, сейчас это кажется очень важным, так что ты просто сидишь и смотришь на него. Сегодня ты более тихий, чем когда-либо был. Это странно. — «Меня зовут Пиковый Проныра, — он снова ухмыляется тебе, казалось бы, гордый этим фактом, — В газетах. Я член Полуночной банды». Полуночная банда. Это звучит …. Смутно знакомо. Ты помнишь, как слышал об этом немного от Терези, это была одна из ее любимых вещей рядом с игрой в драконов. Из того, что ты помнишь, они были чрезвычайно опасны. Ты надеешься, что это было преувеличением. — «Я говорю тебе об этом только потому, что Мисс Пейнт ясно дала понять, что хочет, чтобы ты остался здесь. На неопределенный срок. И если это так, то ты должен знать, во что ввязываешься, малыш. Если бы это зависело от меня, ты бы вылетел отсюда в одно мгновение, — он рычит на тебя, — Тебе повезло, что она любит детей». Он снова уходит, и дверь захлопывается за ним. Ты остался в постели, рассеянно смотря в никуда …. Неопределенное пребывание…. с пресловутой командой, Полуночной бандой. Ты задаешься вопросом: во что ты ввязался?