Работа для оборотня

3 ноября 1981 года. 17:33 Покончив с работой, Зельда и Камал ушли в лазарет, где лежали Финн и Лосось. Ремус остался один. Опустив гудящую голову на подушку, закрыв глаза, он слушал голоса, доносившиеся снаружи, шум ветра, скрип старых деревьев. И думал о том, что сегодня – день Сириуса. Ещё недавно каждый день был днём Сириуса, он заполнял собой каждый час, каждую минуту. Но сегодняшний день был особенным. Сегодня Сириус, запертый в тюремной камере, встретил свой двадцать второй день рождения. Десять лет назад Осторожно приоткрыв дверь, Ремус заглянул внутрь. В спальне было тихо и пусто, никаких звуков, никакого движения. Только огоньки свечей слегка качнулись от сквозняка. Мальчик шагнул внутрь, прикрыл за собой дверь. В комнате было всего пять кроватей, зато каждая – уютная, широкая, с тяжёлым пологом из алого бархата. Слева от двери стоит кровать Дейви Гаджена. Она аккуратно заправлена, зато на подушку небрежно, обложкой вверх, брошена книга. Следующая кровать принадлежит Питеру – это сразу видно по обёрткам от тыквенных пирожков и шоколадных лягушек, разбросанных по покрывалу. Кровать Джеймса стоит в самом центре комнаты, между двух широких стрельчатых окон: Ремус отлично помнил, как вечером первого сентября Джеймс с победным криком запрыгнул на неё и объявил себя самым главным в комнате, за что тут же получил подушкой по голове от Сириуса. Сириус… Его кровать стоит рядом с кроватью Джеймса, и сегодня она выглядит странно. Обычно полог отдёрнут, так что можно видеть плакаты с мотоциклами, наклеенные на стене. А сегодня он плотно занавешен. Оборотень в сердце Ремуса насторожился, мальчик велел ему успокоиться, и зверь неохотно повиновался. Ничего, потерпит: впереди целая ночь, когда оборотень будет главным. Его кровать стояла рядом с кроватью Сириуса, справа от двери. Ремус вытащил из-под неё свой чемодан и щёлкнул застёжкой. Сегодня ему надо одеться потеплее – предстоит ещё одна ночь в Визжащей хижине. – Ты что делаешь? – раздалось у него за спиной. Ремус вскочил и обернулся – Сириус хмуро смотрел на него со своей кровати, слегка отодвинув полог. Он быстро отвернулся, но Ремус успел заметить на его лице блестящие дорожки слёз. – Сириус, что случилось? – Ничего, – буркнул одноклассник, но Ремус уже успел увидеть на полу скомканный листок пергамента. – То самое «ничего», которое ты получил за завтраком? Глаза Сириуса сверкнули. Он соскочил с кровати, схватил листок и сунул его Ремусу с такой силой, что ткнул его в грудь: – Читай! На листке оказалось короткое послание, написанное аккуратным острым почерком: «Благороднейшее и древнейшее семейство Блэк шлёт поздравления Сириусу Ориону в его двенадцатый день рождения и выражает надежду на то, что он будет чтить традиции и устав Школы Чародейства и Волшебства «Хогвартс». Мы надеемся, что наш сын со всей ответственностью отнесётся к образованию и тем самым исправит урон, который его проступок нанёс репутации семейства» – Хорошие у меня родители, а? – голос Сириуса звенел от гнева и обиды. – Чудесная матушка! Любящий папенька! Два месяца, с самого первого сентября, я не получал от них писем, и вот получил! Только что-то мне совсем не весело! – Про какой проступок они пишут? В голове Ремуса мелькали все шалости, которые Сириус и Джеймс успели натворить за два месяца в школе. Как они однажды спалили парту на уроке трансфигурации (случайно, переборщили с магией, с кем не бывает), как пытались оживить рыцарские латы (в результате латы с грохотом рухнули, чуть не задавив обоих насмерть), как во время урока полёта на мётлах улетели с поля для квиддича и кружились над Гремучей Ивой (у Ремуса чуть сердце не выскочило, когда он это увидел). Но разве хоть что-то из этого может навредить репутации Благороднейшего и Древнейшего семейства? Сириус усмехнулся: – Про то, что я поступил на Гриффиндор. Они были бы рады, если бы я оказался в вонючем болоте под названием Слизерин… Дай сюда! – выхватив письмо из рук Ремуса, он подбросил его в воздух, направил на него палочку и крикнул: – Инсендио! Письмо вспыхнуло. Огонь моментально сожрал пергамент, и на ковёр опустились хлопья пепла. – Сириус! – ахнул Ремус. – Это же заклинание не для первого курса!.. – Плевать, – Сириус вплотную подошёл к Ремусу, понизил голос: – Мы с Джеймсом собираемся сегодня прогуляться по школе. Ночью. – Ты что?! Вас же исключат… Не надо… – Никто нас не исключит! Мы уже кучу раз так делали!.. Пошли с нами. Мы хотим забраться на Астрономическую башню. – Я… не могу, – Ремус отвернулся, склонился над всё ещё открытым чемоданом, вытащил толстый папин свитер – самую тёплую вещь, которая у него была. Надо идти. МакГонагалл ждёт его внизу. Он и так уже задержался. – С тобой всё хорошо? – Голос Сириуса стал совсем другим, вместо ярости в нём зазвучала тревога. – Ты какой-то странный. Не простудился? – Н-нет… Пальцы Сириуса прижались к его лбу, и Ремус почувствовал, что краснеет. – У тебя жар, – сказал Сириус. – И ночью ты ворочался. Ты пойдёшь к мадам Помфри? – Ага, – не глядя на него, Ремус вылетел из спальни. – Хочешь, я с тобой? – крикнул ему вслед Сириус, но Ремус не ответил. Снова что-то заскрипело у него над головой, и Ремус приподнялся на кровати. Нет, ему не показалось. Кто-то ходил на втором этаже. Юноша затаил дыхание. Шаги не утихали, а потом послышались голоса. Один, кажется, был женский. А вот второй, низкий, сильный, принадлежал мужчине. И он даже узнал, какому именно мужчине. Ремус застыл на месте, стараясь унять бьющееся сердце. Грегор Гвилт наверху, разговаривает с кем-то. Должно быть, он и не знает, что в доме есть кто-то ещё. Ремус поднялся на ноги, тихо вышел из кухни, оказался в пустой столовой. Отсюда вела лестница на второй этаж. Медленно, осторожно он начал подниматься вверх. Ступенька за ступенькой… Мерлин, только бы ни одна не заскрипела! Сколько раз в своей жизни он вот так крался – и не сосчитать. Но почти всегда с ним рядом были Мародёры, а сейчас их больше нет. Шесть лет назад – Куда мы всё-таки идём? – Не всё сразу, Лунатик. Подожди, тебе понравится. – Минуточку, а почему Лунатику должно нравиться? Меня никто спросить не хочет? Сегодня, вообще-то, мой день рождения! – Бродяга, вечно ты требуешь к себе внимания… Я считаю, чем больше праздников, тем лучше. У тебя день рождения, у Рема новолуние, у Питера – день без штрафных баллов, а я просто красавец и умница, как всегда! Пошли уже. Уже больше часа они шли по старому тоннелю, который Джеймс обнаружил совсем недавно. На концах волшебных палочек горели белые огоньки, свет выхватывал из темноты древние каменные стены с проржавевшими скобами для факелов. Воздух был холодный и неподвижный, в нём стоял запах пыли и плесени. В какую-нибудь другую ночь Ремус уловил бы больше запахов, но сегодня он чувствовал только эти. Сегодня новолуние, оборотень в его сердце спит крепким сном, и это прекрасно. – Никто не хочет пончик? – Опять стащил с ужина, Хвостик? Смотри, скоро в дверь не поместишься. – Я себе только один взял. Остальные для вас. Тебе с ванильной начинкой, Бродяга. – Ванильной? – Джеймс засмеялся. – Наш бунтарь без ума от ванили? Его смех был таким заразительным, что Ремус и Питер тоже рассмеялись. Сириус зловеще ухмыльнулся. – Беги, Хвостик, беги, – сдавленно проговорил Ремус и снова согнулся от смеха. – What happened to that funny face? My little tomboy now wears satins and lace! – Сохатый, заткнись! – You’ve turned to the prettiest girl I’ve ever seen, – не унимался Джеймс. – Happy birthday sweet sixteen!* – Джеймс, ты фальшивишь, как моя матушка в душе, заткнись ради Мерлина. – А ты слушаешь, как твоя матушка моется в душе? – заинтересовался Джеймс. – Ну и традиции у вашего Благороднейшего и Древнейшего… – Благороднейшего и Грязнейшего, - усмехнулся Сириус. Питер уже икал от смеха. Чтобы не упасть, он схватился за Ремуса, и вдруг замолчал. Его пальцы крепко вцепились в запястье Ремуса. – Ой, Питер, мне больно! – Слышите? – дрожащим голосом спросил Питер. Ребята замерли, прислушались. Из глубины тоннеля, откуда они пришли, доносилось шуршание. Казалось, что-то огромное ползёт следом за ними, задевая каменные стены и потолок. Пол дрогнул под ногами Мародёров, с потолка посыпался песок. Послышался глухой рокот. – ВАЛИМ! – заорал Сириус. Все четверо помчались вперёд. Грохот приближался, песок уже не сыпался, а лился с потолка струйками. Со всего размаха Мародёры налетели на окованную железом дверь. – Алохомора!!! – прогремели хором четыре голоса, и дверь ужасно медленно, со скрипом, приоткрылась. Толстый Питер едва не застрял, тогда Ремус и Сириус толкнули его в спину, а Джеймс, уже успевший юркнуть за дверь, дёрнул за руку. Питер тяжело упал вперёд. – Бежим, бежим, бежим! – закричал Джеймс, продолжая тянуть мальчика за руку, и Питер неуклюже вскочил и побежал вслед за Джеймсом вверх по замшелой лестнице. Почти ничего не видя среди клубов пыли, оглушённый грохотом камнепада, Ремус нащупал горячую и сухую руку Сириуса. – Бежим, Лунатик! – Сириус рванул его руку, Ремус протиснулся за дверь, но не удержался на ногах и упал на ступеньки, сбив с ног Сириуса. С чудовищным грохотом каменная лавина настигла их, железная дверь вздулась пузырём, но выдержала – наружу просыпались лишь несколько мелких камней, и всё стихло. Ремус замер, парализованный ужасом. В голове не укладывалось, что ещё секунда – и все они были бы похоронены там, за железной дверью, раздавленные в лепёшку острыми камнями. Его грудную клетку сковало холодом: он пытался дышать, но не мог. – Эй! Вы живы там? – по лестнице бегом спускался Джеймс. Ремус вдруг понял, что вокруг довольно светло – значит, лестница выводит на поверхность. Оторопь понемногу спадала, ему удалось вдохнуть, и тут же его пронзило ужасом – где волшебная палочка?! Оказалось, она всё ещё зажата в его кулаке. – Нет, – подал голос Сириус, – мы мертвы, и на наших могилах напишут, что мы погибли во цвете лет из-за друга-идиота. – Перестань, – Ремус давно не видел Джеймса таким серьёзным. Склонившись над ним, друг помог ему встать. – Пойдём, Лунатик. – Я придумал новое название для нашей банды, – сообщил Сириус, когда они поднимались по лестнице наверх, где их ждал Питер. – Да ну? – хмыкнул Джеймс. – Ну да. Как насчёт «Роллинг Стоунз»? Они снова начали безумно, истерически смеяться, размазывая слёзы по щекам грязными руками. И смеялись ещё долго, сидя под звёздным небом, на склоне горы, у подножия которой серебрилось озеро и темнел огромный силуэт Хогвартса. Чтобы не замёрзнуть под пронизывающим осенним ветром, Мародёры прижались друг к другу и закутались в мантии. Питер достал помятый пакет с пончиками, и, хоть на зубах скрипел песок, Ремус в жизни не ел ничего вкуснее. А потом, пока Джеймс и Питер в очередной раз со смехом обсуждали случившееся, Сириус обхватил Ремуса за плечи и поцеловал его в щёку. Всего одно прикосновение губ, Ремус и почувствовать-то толком ничего не успел, кроме запаха ванили. Но это прикосновение вызвало волну ни с чем не сравнимого счастья. Не веря этому счастью, он посмотрел на Сириуса. Его глаза сверкали, как осенние звёзды, и он улыбался. – С новолунием, Лунатик. – С днём рождения, Бродяга. Наверху было пусто и тихо. Никаких шагов, никаких голосов. Ремус застыл у стены, глядя на две наглухо закрытые двери. Может, ему всё-таки показалось? Под резким порывом ветра задребезжало треснутое стекло в окне. Со скрипом приоткрылась одна из дверей, и оттуда донёсся голос Гвилта: – Ты уверена в этом? – Да, – голос был молодой и красивый. Как и его обладательница. Ремус сразу узнал этот голос: в комнате вместе с Грегором была Урсула. Почему-то эта мысль заставила его сердце сжаться. Тихо-тихо, почти не отрывая ступни от пола, он шагнул к двери. – Дэн заметил Бёрдока. Он следил за ним от самого города, отстал только на перевале. – Отстал? – усмехнулся Гвилт. – Не похоже на Бёрдока. Обычно он, как репей** – цепляется намертво. Похоже, он стареет, теряет хватку. – Не думаю. На перевале был оставлен портал, так что Дэн смог быстро вернуться к нам. Если бы он шёл дальше, Бёрдок бы продолжил за ним следить. – Почему Дэн сам не рассказал мне? Мы обедали вместе. – Не знаю. – А сама-то ты как это узнала? – Слышала, как он обсуждал это с братом. Некоторое время оба молчали, потом Гвилт задумчиво произнёс: – Это может ничего не значить. Дэна и его брата знают многие оборотни. Вполне возможно, они что-то не поделили с Бёрдоком, и это их личное дело, но если нет… Если нет, это означает, что Сивый вышел на тропу войны. Сивый! Ремус вздрогнул и приблизился к двери ещё немного. За приоткрытой створкой ему была видна часть комнаты: голый деревянный пол, придвинутый к стене стул, над ним – яркое пятно закатного света, падающего из окна. После заката Бобби будет ждать его, надо успеть… – Допросишь его? – Пока нет. Хочу выяснить побольше. Сегодня они оба остаются здесь… ну, а завтра Финн отправится с ними на охоту, пусть присмотрит за ними. – Финн?! Почему он? – Это не обсуждается, Урсула. – Но это я рассказала тебе про всё! – У тебя будет другая работа. – К чёрту, Грегор! Финн не справится! – Почему? – жёстко спросил Гвилт. Если бы он таким голосом обратился к Ремусу, тот бы ничего не смог ответить, даром что не раз рисковал жизнью – в этом голосе звучала такая подавляющая власть, что возражать совершенно не хотелось. Но Урсула явно не растерялась: – Во-первых, его отметелил Лосось, и ему лучше отлежаться. Во-вторых, он неосторожный и несерьёзный! Он обязательно даст маху и всё испортит! Лучше сразу сказать братьям, что тебе всё известно, потому что если ты отправишь Финна, они и так всё поймут! – Финн отправится завтра на охоту, – железным голосом ответил Гвилт. – А ты останешься в дозоре. – Это нечестно! – Мои приказы не обсуждаются. Ты хорошо меня поняла? Несколько секунд молчания. Потом сдавленное, недовольное: – Да. – Сейчас проверим. Вернись в постель. Ремус перестал дышать. Ему показалось, что он услышал короткий вздох. Очень медленно он приблизился к двери и заглянул в комнату. В комнате царил беспорядок. На полу валялась неубранная одежда и сброшенное с кровати покрывало. На кровати сидел Грегор Гвилт, на его коленях – Урсула. Оба были совершенно обнажённые. Они не видели Ремуса, а тот смотрел на них, как завороженный, не в силах двинуться с места. Огромная белая ладонь Гвилта медленно скользила по смуглому бедру девушки, второй рукой он обхватил её за талию, крепко прижимая к себе. На фоне здоровенного оборотня Урсула выглядела маленькой и беззащитной. Она выгнула спину и откинула голову назад, позволяя вожаку страстно целовать её шею. Глаза её были закрыты. Сглотнув, Ремус опустил взгляд и увидел нечто ужасное. Намного более ужасное, чем вид Грегора, ласкающего девушку, которая годится ему в дочери. Он инстинктивно отпрянул от двери и ступил на лестницу – и в этот раз ступенька предательски заскрипела под его ногой. В комнате раздался шум, и мгновение спустя дверь распахнулась. На пороге стоял Гвилт. Ремус понятия не имел, как он успел одеться, но оборотень уже был в штанах. В одной руке был зажат нож, во второй – волшебная палочка. Взгляд пригвоздил Ремуса к месту. Спустя секунду из-за его плеча выглянула Урсула. – Что ты здесь делаешь? – Гвилт не кричал, даже не повысил голос, но было видно, что он разгневан. Ремус снова сглотнул. – Я услышал голоса, – пробормотал он первое, что пришло в голову. – И что? Разве тебя кто-то звал? – Нет, но я слышал, как вы сказали «Финн». А он сейчас в лазарете, ну я и подумал: зайду, спрошу, не надо ли от вас чего-нибудь ему передать. Ремус сам удивился тому, какую гладкую ложь ему удалось придумать, и как быстро. Урсула рассмеялась, покачала головой и ушла обратно в комнату. Гвилт усмехнулся, смерил Ремуса холодным взглядом: – Ничего не нужно. И вот ещё что: не предлагай свои услуги, когда тебя не просят. Ты волк, а не пёс. Уходи. Второй раз просить не пришлось. Ремус быстро спустился по лестнице, чувствуя, как взгляд вожака буравит ему спину. Только оказавшись в кухне, он перевёл дыхание. Дрожащими руками он налил себе воды из кувшина. Когда пил, зубы стучали о стакан. Перед глазами всё ещё стояло то ужасное, что он увидел в комнате наверху. На полу возле кровати Гвилта лежал жёлтый свитер. Женский. С блестящими пуговками на плечевых швах. Он убеждал себя, что ему показалось. Мало ли жёлтых свитеров на свете! Но он знал, что не ошибся. Он бы ни с чем не перепутал работу Молли Уизли. Рукава того свитера, который он видел в комнате, были слегка подвёрнуты – в самый раз для миниатюрной Урсулы. Та, для кого Молли вязала этот свитер, была высокой, с длинными стройными руками, и кофточка была ей по размеру. Это был свитер Марлин МакКиннон. Два года назад Ремус отвинтил крышку фляжки, и по маленькой кухне разлился травяной аромат. Алиса втянула запах, смешно сморщив маленький носик: – М-м-м! Чудесно пахнет! Что это? – Волчье противоядие, – отозвался Ремус, тщательно отмеривая две чайные ложки. – Разве сегодня полнолуние? – спросил Фрэнк. – Нет, завтра, но я должен начинать курс за пять дней до него. Зелье застыло на дне стакана, тёмное, вязкое, похожее на кофейную гущу. Ремус добавил кипящей воды из чайника и перемешал. – Запах обалденный, – пробормотала Алиса, – не дашь попробовать? Фрэнк и Сириус, которые как раз смешивали пунш, расхохотались. – Оленёнок мой, скажешь тоже! – воскликнул Фрэнк. – У беременных женщин удивительные желания, Ремус, женишься – сам узнаешь. Ремус пробормотал что-то невнятное и поспешно выпил зелье. Жениться… Фрэнк – славный парень, добрая душа, без памяти влюблён в свою жену и не представляет, что у кого-то могут быть веские причины не заводить семью. Вроде проклятия оборотня, например. – На самом деле у волчьего противоядия и вкус, и запах ужасные, – признался он. – Просто мой зельевар добавляет туда тимьян, чтобы от запаха не выворачивало. – Возьму на заметку, – подмигнул Фрэнк. Алиса улыбнулась. У неё были круглые, добрые, орехово-карие глаза, из-за которых она и впрямь была похожа на милого доверчивого оленёнка. Беременность у неё протекала тяжелее, чем у Лили: её постоянно тошнило, мучили боли в спине. «Ничего, – отшучивалась она, – моя бабушка говорила: если беременность тяжёлая, значит, жизнь у малыша будет лёгкая». Взмахнув палочкой, Фрэнк произнёс: «Вингардиум Левиоса!». Чаша с пуншем, величаво покачиваясь, поднялась в воздух и выплыла из кухни. Фрэнк и Алиса вышли следом. Сириус прикрыл за ними дверь и быстро шагнул к Ремусу, обхватил его руками, притянул к себе. – Не надо, – улыбнулся Ремус, прижимая пальцы к его губам. – У меня губы испачканы зельем. – Оно мне не навредит, – улыбнулся Сириус. – Ну же, иди ко мне, я весь день этого ждал… – Сириус, не надо, не здесь… Нас увидят. – Плевать. Мы не делаем ничего плохого. Лили и Джеймс знают, Питер тоже, почему не рассказать остальным? Он прижал Ремуса к себе так крепко, что у того перехватило дыхание, нежно поцеловал горячими губами щёку, ухо, шею... – Я устал прятаться, Рем, – шептал Сириус. – Это не по мне. Если бы не эта проклятая война, я бы прокричал на весь мир, что люблю тебя… – Я тебя тоже люблю. Но пока не надо, Сириус. Они пока не готовы. Сириус выпустил его, отступил на шаг, усмехнулся. От вида этой гордой, холодной усмешки Ремус ощутил резкий стыд и неловкость за то, что оттолкнул Сириуса. – Не готовы… - пробормотал Сириус. – Ребёнка завести они готовы, а узнать о нас – нет… Ладно, Рем, пойду развлекать гостей, а ты тут не очень-то задерживайся. Он вышел, стукнув дверью, а Ремус отвернулся к окну. Щёки у него пылали. Это не лихорадка перед полнолунием, это стыд и смущение. Впервые за долгое время им с Сириусом удалось остаться наедине, а он, вместо того чтобы подарить себе и ему несколько секунд счастья, опять начал строить из себя правильного мальчика-старосту. В первый год в Хогвартсе, пока его страшный секрет не открылся, Ремус часто врал друзьям о том, куда отлучается каждое полнолуние. Говорил, что у него заболела мама и ему нужно её навестить. Судьба отомстила ему за эту ложь: мама действительно заболела. В последние месяцы он проводил с ней всё свободное время. А ведь Сириусу тоже непросто – разрыв с семьёй, исчезновение брата… Мерлин, ну почему всё так сложно? Внезапно он подумал, что мама бы поняла. Она бы порадовалась, что её ребёнок нашёл любовь, пусть и не ту, которую одобряет общество. Хоуп Люпин никогда не волновало, что одобряет общество: она всегда была искренней, непосредственной, говорила, что думала. И Сириус ей нравится, он часто приезжал к ним в гости. Она поймёт, подумал Ремус, и ему сразу стало легче. Решено. Он расскажет матери. Гости разойдутся, и он поговорит с Сириусом, и они вместе расскажут обо всём Хоуп. Словно в тон его радостным мыслям, в гостиной заиграла песня Scorpions «In Your Park». Ремус не очень любил эту группу, большинство их песен казались ему очень дерзкими и агрессивными, но эта баллада ему нравилась. Улыбаясь, он вышел из кухни и застыл на месте. В гостиной были потушены почти все лампы, в полумраке весело мигали разноцветные огоньки гирлянды. Питер и Джеймс тихо разговаривали о чём-то, сидя на диване, Лили ела мандарин. Увидев Ремуса, она улыбнулась и протянула ему дольку, но он даже не пошевелился, продолжая смотреть на две пары, медленно кружившиеся в танце под чарующую, меланхоличную мелодию. Фрэнк и Алиса крепко прижались друг к другу, он ласково гладил её по коротким волосам. Сириус и Марлин танцевали гораздо сдержаннее, по всем правилам: его рука на её талии, её – на его плече. Сириус что-то сказал, широко улыбаясь, и Марлин рассмеялась, тряхнула длинными золотыми волосами. Она была сногсшибательна в своей короткой кожаной юбке и ярко-жёлтом свитере, на плечах которого поблёскивали пуговки. Как же они отлично смотрятся вместе – высокие, красивые, смелые и дерзкие… Незнакомое прежде чувство, горячее и едкое, разлилось в груди Ремуса. Это была ревность. Резкий звук заставил всех, кто сидел, вскочить, а всех, кто стоял – обернуться. Кто-то ломился в дверь, пытаясь снести её заклинанием. Сириус выпустил Марлин, подошёл к двери и открыл её, держа палочку наготове. Беллатрикс Лестрейндж презрительно улыбнулась: – Привет, братец. Не возражаешь? – и попыталась шагнуть в квартиру, но Сириус преградил ей путь: – Возражаю. Убирайся, откуда пришла. – Нет, Сириус, впусти её, – сказал Джеймс. – Пусть сперва расскажет, чего ей надо. Беллатрикс медленно прошлась по гостиной. Каблуки её туфель из кожи дракона были такими острыми, что, казалось, вот-вот проткнут паркет, в складках длинной мантии сверкали крохотные бриллианты. Её веки были густо накрашены, губы покрывала блестящая алая помада, похожая на свежую кровь. Окинув компанию презрительным взглядом, она усмехнулась: – Где же ваши палочки? Я думала, мне окажут более жаркий приём. – Нападать всемером на одного – прерогатива Пожирателей Смерти, – насмешливо бросила Марлин. – В случае чего, тебе хватит и одной меня. Я смотрю, синяк ещё не до конца сошёл? Во время последней схватки с Пожирателями, которая произошла всего три дня назад, Беллатрикс выбила палочку из руки Марлин, но та не растерялась и врезала ей в глаз кулаком. Вспомнив об этом, все рассмеялись, промолчала лишь Беллатрикс. Тонкими, затянутыми в кружевную перчатку пальцами она дотронулась до лица, и сквозь толстый слой косметики стало видно, как она покраснела от злости. Повернувшись к Сириусу, Беллатрикс холодно бросила: – Твоя мать скончалась. Смех как отрезало, в комнате воцарилось потрясённое молчание, только Клаус Майне на пластинке продолжал умолять кого-то впустить его в своё сердце. Сириус побледнел, но буквально через несколько мгновений кровь снова бросилась ему в лицо, окрасив щёки гневным румянцем. – Ждёшь, что я расплачусь? – спросил он. – Полгода назад эта женщина заявила мне, что она мне не мать, а я ей не сын, и мы расстались с наихудшими пожеланиями. Если у тебя всё, проваливай, – он распахнул дверь. Беллатрикс усмехнулась. – Даже не предложишь сестрице выпить? Я смотрю, у вас тут весело. Только стакан чистый принеси, а не тот, из которого пила грязнокровка. Лили закатила глаза: – Слава Мерлину, она не испортит мой стакан!.. Это за то, чтобы ты была счастлива в Азкабане, мисс Белла – она подняла свой стакан с колой и залпом выпила. Взметнулся чёрный рукав, Беллатрикс выхватила палочку и направила её в живот Лили. В мгновение ока на неё устремились шесть волшебных палочек, из некоторых уже начали зловеще вылетать красные искры. Злобный взгляд Беллатрикс перебегал с одного лица на другой, остановился на стакане Лили, в котором ещё шипела пена, и вдруг Беллатрикс медленно улыбнулась. У Ремуса упало сердце: Беллатрикс увидела, что Лили не пьёт алкоголь, и поняла, что Лили беременна. Его вновь бросило в жар, в груди начал зарождаться рык, и Ремус не был уверен, что сможет его сдержать. – И тебе счастья, миссис Поттер, – сладким голосом протянула Беллатрикс. – Желаю тебе быть ужасно, УЖАСНО счастливой. Она поплыла к выходу. На полпути обернулась и рявкнула: – Авада Кедавра! Зелёная вспышка пролетела в сантиметре от Алисы – если бы Фрэнк не притянул её к себе, заклинание бы попало прямо в неё. Женщина побледнела, огромные карие глаза стали ещё больше, она без сил упала на диван. Лили бросилась к ней. Взревев от ярости, Фрэнк кинулся на Беллатрикс с кулаками, забыв о палочке. Ремус и Марлин вцепились ему в плечи, удержали на месте. Сириус шагнул вперёд, ткнул палочкой в лицо Беллатрикс: – Слушай меня внимательно, сестрица. Я даю тебе три секунды, чтобы твоей мерзкой размалёванной физиономии тут не было. Не уберёшься – убью. Три! – Ты смелый, – усмехнулась Беллатрикс, глядя в глаза Фрэнку. – Я тебя запомню. – Два! Один! Беллатрикс безумно расхохоталась и аппарировала. Её смех ещё долго стоял у всех в ушах. Алиса плакала, закрыв лицо руками. Лили обнимала её и что-то успокаивающе шептала на ухо. Шатаясь, Сириус опустился на диван, и Ремус мог поклясться, что, прежде чем спрятать лицо в ладони, Сириус отчётливо прошептал: «Мама». Закат догорал на небе, холодный ветер срывал с деревьев последние листья. Прислонившись к каменной стене, Ремус смотрел на облетевший лес и старался не думать о Сириусе, о Марлин, о Питере, Джеймсе и Лили. Не думать о родителях. Он старался думать о Грегоре Гвилте и Урсуле, о слоняющемся где-то Хантере, об избитом Лососе, о неизвестном ему Дэне, который и не подозревает, что над ним нависла опасность. О том, что Фенрир Сивый вышел на тропу войны. И о Бобби, которая вот-вот должна появиться и поговорить с ним. Но Бобби не пришла. * Джеймс поёт песню «Happy Birthday Sweet Sixteen» исполнителя Neil Sedaka, в которой речь идёт о девушке. Песня вышла в 1960 году. ** Бёрдок (англ. «burdock») – «репей».