Работа для оборотня

5 ноября 1981 года. 16:17 Весь день над Английским каналом светило солнце. Горизонт окутывала бледно-жемчужная дымка, и солнце неподвижно висело в ней, расплывчатое, неуверенное. Туман скрывал очертания берегов, но Квентин и Джин были рады даже такой погоде. Всё лучше, чем вчерашний шторм и ливень. Даже лучше, чем если бы небо было совершенно безоблачным. Ребята слышали, что в ясную погоду, когда лучи солнца играют на бесконечной глади воды, летать тоже опасно – упустишь момент, засмотревшись на сверкающие блики, и вот уже небо и море сливаются воедино, и вместо того чтобы взмыть вверх, падаешь вниз… Они вылетели из Рая ещё на рассвете и летели много часов, низко над водой, изредка поднимаясь повыше, чтобы проверить направление, и зарываясь в облака каждый раз, когда видели вдали магловские суда. Квентин летел впереди, его куртка вся промокла от тумана, но каждый раз, когда он оборачивался к Джин, она видела на его лице ободряющую улыбку и улыбалась ему в ответ. Она думала о Франции, которую знала только по рассказам бабушки. В детстве Франция казалась ей сказочной страной прекрасных замков и цветущих лугов, так не похожей на её дождливую родину, и она мечтала получить письмо вовсе не из Хогвартса, а из Шармбатона. Но учёба за границей стоила дороже – родители бы не потянули. Глядя на зеленовато-серые волны Английского канала («Ла-Манш», – мысленно исправилась она), на бледно-голубые просветы в молочном тумане, она вспоминала, как часто мечтала отправиться во Францию. Отправиться путешествовать, как свободная и счастливая девушка. Не сбежать, спасая свою жизнь от Пожирателей Смерти и оборотней. Но случилось то, что случилось, и ничего нельзя исправить. Остаётся только двигаться вперёд. День уже перевалил за половину, когда они снова поднялись выше, над туманом, и увидели впереди линию побережья. Они догадывались, что уже близко, и всё же в первую секунду они ошеломлённо открыли рты, а потом хором засмеялись. Прямо на лету Квентин обхватил Джин рукой за плечи и притянул к себе, всё ещё смеясь, она крепко поцеловала его в губы. Сквозь расползающийся на клочья туман они увидели внизу город – огромное пёстрое пятно, сверкающие под закатным солнцем крыши, узкие улицы с крохотными автомобилями, и бледную песчаную полосу пляжа, протянувшуюся от города на юг. – Думаю, это и есть Ардело-пляж, – прокричала Джин сквозь ветер. – Мы уже рядом! Курортный сезон давно закончился, и пляж был пуст. Всё же Джин и Квентин ещё немного летели вдоль берега, пока не удалились от города на приличное расстояние, прежде чем приземлиться. Когда Джин соскочила с метлы, её ботинки сразу же погрузились во влажный сероватый песок, усыпанный выброшенными на берег водорослями, которые издавали резкий солёный запах. Она слегка покачнулась от усталости, и Квентин это заметил. Шагнув к девушке, он обнял её и прижал к себе. Джин закрыла глаза, уткнувшись щекой в его спортивную куртку, слишком лёгкую для такой погоды, и чувствуя, как под тонкой тканью бьётся его сердце. – Ты замёрзла, – проговорил Квентин, нагибаясь и целуя её холодные спутанные волосы. – Дать куртку? – Нет, – Джин потёрлась подбородком о его грудь. – И так уже свитер у тебя отобрала. Квентин улыбнулся, глядя на неё, такую маленькую и хрупкую в его широченном свитере, торчащем из-под куртки. Обнявшись и таща за собой мётлы, ребята добрели до длинного бревна, выброшенного на берег волнами, и уселись на него, глядя на море. Квентин достал из рюкзака свёрток с едой, которую им в дорогу положили Большой и Маленький Сэмы – два огромных, невероятно жирных сэндвича с бифштексом, беконом и луком, два не менее устрашающих шоколадных кекса и термос с чаем. Прежде чем проводить гостей в путь, Большой Сэм, почти дружелюбно подмигнув своим единственным глазом, сунул Квентину ещё и фляжку с огневиски. Виновато покосившись на Джин, Квентин отвернул крышку фляжки и сделал крохотный глоток – исключительно для того, чтобы согреться. Поев, они немного отдохнули, молча глядя на море, через которое летели весь этот день – оба слишком устали, чтоб разговаривать. Путь до границы города преодолели пешком, закинув мётлы на плечи, с радостью разминая ноги. Народу на улицах Ардело-пляжа было немного – туристы давно разъехались, работники туристического бизнеса большей частью тоже, и всё же немногие прохожие оглядывались на юношу и девушку с мётлами на плечах. Оглядывались с интересом, но не с враждебностью, а какая-то весёлая кудрявая девушка даже звонко рассмеялась и послала им воздушный поцелуй. Джин невольно улыбнулась. Чистые улочки, цветочные горшки у стен, аромат выпечки – как это было не похоже на хмурый Ипсвич, на зловещие неоновые лампы забегаловки фаст-фуда, в которой она работала последние несколько месяцев! Зайдя в ближайший сувенирный магазинчик, они купили карту города и его окрестностей. Внимательно рассмотрев карту, Джин уверенно ткнула пальцем в восточную часть города: – Нам сюда. На карте дом не отмечен, но название улицы совпадает. – Смотри, там поблизости есть остановка. Давай поедем на автобусе? К счастью, Джин заранее обменяла немного волшебных денег на франки – правда, для этого ей пришлось совершить весьма неприятную поездку в Лютный переулок. В Косом переулке и банке Гринготтс дежурили усиленные отряды авроров, и оборотню там появляться не стоило. Она до сих пор была не уверена, что нетрезвый одноглазый гоблин в подпольной лавчонке обменял её деньги честно. Хорошо ещё, от Пожирателей смерти деньги удалось спрятать – когда они ворвались в её дом в Ипсвиче, Джин быстро сунула скомканные банкноты в лифчик. Так или иначе, на билеты на автобус денег хватило. Квентин и Джин устало ввалились в полупустой салон, уселись на заднее сиденье и молча наблюдали, как тихие улочки города сменяются стройными деревьями красивого леса, который примыкал к городу. Здесь было теплее, чем в Англии, листья ещё не успели облететь, и золотые ивы и дубы стояли во всей красе. Квентин попытался прочитать длинное французское название леса, глядя в карту через плечо Джин, но запнулся на третьем слоге и устало рассмеялся. Выйдя на последней остановке, ребята свернули на тропинку, уходившую от шоссе, и направились в лес. Вскоре деревья расступились, и перед ними появилась поляна, залитая лучами заходящего солнца. На поляне возвышался двухэтажный дом с выбеленными стенами, увитыми плющом. Дом окружала невысокая изгородь, за которой виднелся огород и несколько теплиц. Долгое опасное путешествие осталось позади, но ребятами овладела робость. Они остановились в шаге от кружевной решётки ворот, нерешительно глядя на чистые, с белыми занавесками, окна. Как-то примет их неизвестная мадемуазель Мадлен Шевр, которую Джин знала только по рассказам бабушки и по одному-единственному письму, которое получила совсем недавно и сожгла в камине? В письме было сказано, что Мадлен Шевр с радостью поможет внучке старинной подруги, и всё же Джин до сих пор мучали сомнения. В этот момент дверь дома отворилась, и на крыльце показалась невысокая волшебница. Она вытирала свои полные руки о клетчатый фартук, повязанный поверх приталенной малиновой мантии. В её изрядно поседевших волосах ещё сохранились золотые пряди, светло-карие глаза смотрели ясно и смело. – Qui êtes-vous? – спросила она, вытаскивая из кармана фартука фолшебную палочку и оглядывая ребят прищуренными глазами. Джин сглотнула, шагнула вперёд и сказала: – Bonsoir, Mademoiselle Chevre. Je suis Gene Fennell, la petite-fille de Julia. Немного напряжённое лицо Мадлен Шевр мгновенно разгладилось, и тут же на нём появились новые морщинки – радостные лучики от уголков глаз к вискам. Она убрала палочку в карман и шагнула вперёд, широко улыбаясь: – Здравствуй, здравствуй, ma chère! Ну надо же! – она подошла к Джин вплотную, обхватила её лицо тёплыми ладонями, вглядываясь в него. – Ну надо же! – повторила она, глядя девушке в глаза. – Ни капельки не похожа. – Что? – растерянно переспросила Джин. – Ни капельки не похожа на свою бабулю, вот что. Oh mon Dieu, кажется, только вчера мы прогуливали травологию, чтобы выпить вина и посплетничать о мальчиках, и вот уже я смотрю на её внучку!.. А это, должно быть, Monsieur Хуперс? – Квентин, очень приятно, – неловко поклонился парень. – Что-то вас задержало, верно? Я ожидала вас ещё два дня назад. Что случилось? – На нас напали, – объяснила Джин. – Пришлось применить несколько Оглушающих. В карих глазах Мадлен заплясали весёлые искорки: – А вот теперь я узнаю свою дорогую Жюли! Пойдёмте в дом, дети. Боже мой, это мётлы? Неужели вы летели через Ла-Манш, да ещё одни?! Узнаю, узнаю мою дорогую Жюли… Изнурённым долгой дорогой ребятам дом Мадлен показался бесконечно тёплым и уютным. На первом этаже расположилась гостиная, соединённая с кухней, уставленная симпатичными плетёными стульями с вышитыми подушками, маленькими шкафчиками и сундучками и в то же время совершенно не выглядевшая перегруженной мебелью. В одном из кресел лежала корзинка с клубками ярких шерстяных ниток; пара серебряных спиц, поблёскивая под лучами солнца, деловито вязала ажурную салфетку. Повинуясь волшебной палочке Мадлен, рюкзак Квентина поплыл вверх по лестнице на второй этаж (мётлы мадемуазель Шевр заставила улететь в сарай, заявив, что их надо хорошенько вычистить и поправить прутья). – Я приготовила для вас голубую спальню для гостей. Это вторая дверь по коридору, сразу после моей розовой спальни. Вам, наверное, до смерти хочется спать? – Мне бы умыться, мадемуазель Шевр… – Мадлен, ma chère, Мадлен! Дверь в ванную прямо напротив вашей спальни. И поскорее спускайся вниз, пирог уже почти готов. Пока Мадлен, мешая английский с французским, суетилась возле духовки, а Квентин рванулся ей помогать, в чём получил решительный отказ, Джин медленно поднялась по лестнице. Она прошлась по коридору верхнего этажа, с улыбкой глядя на развешанные на стенах фотографии. Вот молодая Мадлен Шевр – какая красавица! Волосы завиты по моде полувековой давности, и шелковисто блестят, глаза лукаво улыбаются и подмигивают. А вот – и её сердце замерло от счастья – фотография с подписью: «Шармбатон, выпуск 1936 года». На ней кудрявая Мадлен в обнимку с высокой девушкой с чёрной, как вороново крыло, косой, обе счастливо смеются прямо в объектив камеры. Да уж: Джин с её маленьким ростом и непослушными каштановыми волосами совершенно не похожа на свою бабушку… Так, их спальня с Квентином дальше по коридору. Джин шагнула вперёд, на ходу стаскивая с себя свитер, прошла мимо слегка приоткрытой первой двери, и вдруг её пронзила тревога. Чутьё опасности, свойственное всем оборотням, встрепенулось внутри неё и отдалось в ушах глухим испуганным рыком. Что-то не так. Она остановилась, велела себе успокоиться. Но страх не проходил. Сердце забилось быстрее, в виски ударила кровь. Джин медленно развернулась к приоткрытой двери. Усталость и страх, пережитые за последние дни, навалились на неё огромным грузом, не давая пошевелиться, но она всё-таки оторвала ступни от пола, протянула руку, сделала шаг, толкнула дверь. Спальня Мадлен была вся розовая. Пастельно-розовые обои с узором из букетов цветов, густо-вишнёвый паркет и более светлый оттенок древесины, из которой сделана широкая кровать. Бледно-розовые, как недоспелая земляника, простыни слегка приподнимались, обрисовывая очертания тела. По подушкам рассыпались седые локоны с последними проблесками золота. Вся дрожа, уже зная, что увидит, Джин сделала шаг вперёд и сдёрнула покрывало. На кровати лежала Мадлен Шевр. Её красивые полные руки были бессильно раскинуты в стороны. Карие глаза неподвижно смотрели в потолок. Джин приоткрыла рот. Голос куда-то пропал. Уши наполнило звоном. Она шагнула назад на негнущихся ногах, и тут её взгляд упал на изящный туалетный столик в углу. Овальное зеркало, в котором отразилось её помертвевшее от ужаса лицо, пересекала надпись, сделанная красной помадой: «Красная Шапочка, а почему у тебя такие большие зубы?» Джин вылетела из комнаты с такой скоростью, что врезалась в стену с фотографиями. Чёрно-белые Мадлен и Джулия продолжали смеяться, обнимая друг друга за талии. Забыв про свитер, который остался лежать на полу, девушка бросилась вниз по лестнице, и только тут к ней наконец-то вернулся голос. – Квентин!!! – закричала она, перскакивая через последние ступеньки. Квентин, сидевший за столом, испуганно повернулся к ней, и в ту же секунду существо, выдававшее себя за Мадлен, набросилось на парня сзади, грубо скрутив ему руку за спину и приставив к шее волшебную палочку. Квентин вскрикнул от боли и неожиданности. Застыв на месте, Джин взглянула в лицо ведьмы, перекошенное злорадной усмешкой. Вместо тёплых карих глаз Мадлен на неё смотрели прозрачные, льдисто-голубые, жестокие глаза Эйнара Скуммеля. – Экспеллиармус, – произнёс он, и палочки Квентина и Джин вылетели из их карманов, упав к ногам Скуммеля. Тот слегка затрясся – действие Оборотного зелья постепенно спадало – но всё также жёстко удерживал Квентина на месте. Отчаянная и жестокая идея пришла Джин в голову. Девушка метнулась назад, к корзинке с рукоделием, над которой всё ещё деловито постукивали спицы, и сунула в неё руку. Пальцы сомкнулись вокруг холодной рукоятки больших портновских ножниц. Джин выхватила ножницы, сжав их так сильно, что побелели пальцы, и приставила кончики лезвий к своему пока ещё совершенно плоскому животику, видневшемуся из-под задравшейся чёрной майки. – Грегор Гвилт хочет моего малыша? – срывающимся голосом спросила она, глядя в ненавистные глаза Скуммеля. – Живым он его не получит! Отпусти Квентина, или я убью и себя, и ребёнка! Квентин побелел от ужаса и застонал, отчаянным рывком пытаясь освободиться от хватки Скуммеля. Между тем лицо Скуммеля уже вернулось к прежнему виду, и на нём отразились чувства, которых Джин не ожидала увидеть. Злорадство осталось, и холодная насмешка тоже, но в глубине глаз мелькнуло что-то неожиданное. Восхищение. Впрочем, Джин было не до того, чтобы беспокоиться о впечатлении, которое она произвела на врага. Скрипнув зубами, она вдавила острые концы ножниц в нежную кожу живота. – Ты храбрая девочка, – проговорил Скуммель, глядя на неё всё с тем же странным восхищением. – Храбрая и сообразительная. Почти такая же сообразительная, как я. Как тебе моё маленькое произведение искусства в розовой спальне? – Ты подонок! – прорычала Джин. – Она была ни в чём не виновата, ты, бесчестная, трусливая, злобная мразь! – Ну-ну, мисс Феннелл, незачем так шуметь. Ещё малыша побеспокоишь. Ножницы, кстати, положи-ка на место. – Не положу, пока не отпустишь Квентина! – Джин, НЕТ!!! – Хм, – Скуммель деланно задумался, склонив светловолосую голову набок. – Какой сложный выбор… Я столько сил потратил, чтобы найти вас, мои храбрые зверёныши. Даже залез в старые письма твоей бабушки, Джин – а я, чтоб ты знала, уважаю неприкосновенность частной жизни, представь себе… – Хватит болтать! – Джин слегка раскрыла ножницы и полоснула по коже. Сперва она боли не почувствовала. Потом она началась, распространяясь по всему телу от тонкого кровоточащего пореза. Квентин снова застонал, распахнув глаза, бросился вперёд. Джин поймала его взгляд и почувствовала, как глаза наполняются слезами. – Ты умная и храбрая девочка, Джин, – вкрадчиво произнёс Скуммель. – Но не настолько умная, как ты думаешь. – Петрификус тоталус! – взвизгнул Кевин Мур, выскакивая из-за шкафа. Руки Джин обмякли, ноги подкосились. Ножницы со стуком упали на пол. В следующую секунду она поняла, что лежит на спине. Потолок перед её глазами расплывался, слёзы текли вниз по вискам, впитываясь в волосы, и так солёные от морских брызг. Она поняла, что ужасно устала. Просто невыносимо устала. Боль всё продолжала гореть внизу живота, и Джин слишком поздно поняла, что эта боль не имеет ничего общего с порезом от ножниц. 5 ноября 1981 года. 19:00 Ремус погрузил руки в раковину, наполненную мыльной водой, устало вздохнул и зажмурился. Ему просто ужасно хотелось спать. Бессонная ночь и полный работы день выжали из него все силы. Даже если бы ему удалось снова раздобыть волшебную палочку, сил не хватило бы даже на «Люмос», не то что на аппарацию. На самом деле он даже не знал, имеет ли право убежать. Он так надеялся на то, что прошлой ночью авроры смогут поймать Гвилта, Дамблдор получит артефакт, и всё закончится! Но всё пошло не так. Неизвестно почему, но Корпус прислал до смешного мало бойцов. Почему – он не знает, и не скоро сможет узнать. Сейчас он знает только, что потерпел поражение. Очень серьёзное поражение. Острая боль пронзила его ладонь, и Ремус зашипел, выдёргивая руку из пены. На пальце красовался порез – ну конечно, он сунул руку в раковину, забыв, что там находятся не только тарелки, но и ножи. Вдруг его отвлекло какое-то движение, и он поднял голову. В двери, которая вела из кухни в столовую, стояла Урсула. Насмешливо склонив голову набок, она рассматривала Ремуса. – Чего тебе? – с лёгким раздражением спросил он. Урсула пожала плечами, потянулась, как кошечка, и быстро и легко подошла к нему. – Какой ты невежливый, – насмешливо произнесла она. – А ещё в Хогвартсе учился. Может, я помочь хочу. – Как ты мне поможешь? – Не знаю… например, вот так. Прежде, чем Ремус успел что-то сказать, она взяла его за запястье и поднесла раненую руку к своим губам. Её пухлые губы обхватили порезанный палец, нежно посасывая его, глаза на миг закрылись, а потом снова уставились на него, прямо и с вызовом. Внезапно весь воздух исчез из его лёгких. Мало того – вокруг вообще не осталось воздуха. Ремус почувствовал, что сердце разбухает в его груди, а губы становятся сухими, как песок. Он беспомощно приоткрыл рот, пытаясь вздохнуть, не в силах отвести взгляд от смелых глаз Урсулы. Оказывается, они зелёные. Не такие изумрудные, какие были у Лили, сокрее бледные, сероватые, но всё равно очень красивые, особенно в сочетании с её кофейно-смуглой кожей, с чёрными блестящими кудрями, которые так потрясающе пахнут… Урсула выпустила его палец и отступила назад, быстро облизывая губы острым язычком. Её глаза всё ещё смотрели в его собственные, не отрываясь. Ремус бездумно шагнул к ней. Он не понимал, что делает, ему просто хотелось снова оказаться к ней близко, ещё ближе, запустить руки в её волосы, накрыть её губы своими, ощутить, каковы они на вкус… – Так нельзя, – сдавленно проговорил он. – Ты с Грегором… – Но его здесь нет, – улыбнулась Урсула. – Всё равно! Я так не могу! Или ты… или ты его не любишь? Урсула прикусила губу: – Люблю, – тихо сказала она. – Здесь все его любят. Любят и боятся. – Так не бывает. – Почему? – Потому что так не бывает, и всё тут! Если ты кого-то любишь, то ты ему доверяешь, и не испытываешь страха. Если ты кого-то боишься, то ты его ненавидишь и хочешь держаться от него подальше. Одновременно любить и бояться невозможно. Урсула тихо рассмеялась, тряхнула кудрями, и Ремус вновь ощутил болезненное возбуждение. – Ох, Ремус. Маленький ты ещё. Ничего не понимаешь. – Что же я должен понять? – Рем! Эй, Рем! Он отлетел назад так, что врезался поясницей в руковину. Дверь, которая вела на улицу, распахнулась, и в проёме появился Хантер – улыбка до ушей, волосы всклокочены. Завидев Урсулу, он заулыбался ещё шире: – О-о-о-о! Урсула, моя крошка, моя лапонька, моя зайка!.. – Да иди ты куда подальше, Хантер, – фыркнула девушка. – Когда успел нализаться? – Кисонька, я трезв, как стёклышко, – покачал головой Хантер. – Во всяком случае, пока… Вот зашёл за нашим новым другом, – он шагнул к Ремусу, обхватывая его за шею и прижимая к себе. – Ты же помнишь, Рем, что мы сегодня собираемся у меня? Ремус непонимающе взглянул на него. В голове у него всё ещё не развеялся туман. Несколько раз моргнув, он вспомнил наконец, что Хантер звал его в гости и обещал угостить чем-то забористым. – Помню. Но я думал, что сегодня не время… – А-а-а, да брось, сегодня как раз самое время! Меня вчера чуть не убили! Все там будем, Рем, бросай притворяться Золушкой и пошли со мной… Урсула, ты с нами? – Нет, – усмехнулась девушка. – Сегодня я пас. – Да брось! Я раздобыл такое курево, что ты просто улетишь! – Если Грегор учует твоё курево, то я точно улечу. В рай. – А ты уверена, что в рай? – захихикал Хантер. Урсула весело сверкнула глазами: – Шутишь? Да я просто ангел. Особенно по сравнению с тобой, торчок ты несчастный. – Вот это моя девочка! – засмеялся Хантер и встряхнул Ремуса: – Ты что, думаешь, мы всерьёз друг друга подкалываем? Запомни: мы с ней обалденные друзья. Мы всегда вместе. Как… как… – Как Розенкранц и Гильдестерн, – усмехнулась Урсула, – как Меркуцио и Бенволио, я бы даже сказала, как Смуглая леди и Златокудрый друг. Хантер визгливо заржал, сгибаясь пополам от смеха. Ремус удивлённо посмотрел на Урсулу, и та с вызовом взглянула на него: – Что? Не думал, что оборотниха может знать, кто такой Шекспир? – Не сердись на него, кисонька, – икнул Хантер. – Пошли, Рем… Обнимая его за плечи, Хантер повёл его к небольшому домику совсем неподалёку от заброшенной церкви. Проходя мимо неё, Ремус заметил, что в окнах виден свет. Как странно… Тихо матерясь, Хантер справился с защёлкой двери и распахнул её перед Ремусом: – Запрыгивай, и чувствуй себя, как дома. Ремус вошёл внутрь, оглядываясь по сторонам. Он оказался в крошечной кухне, перед столом, заставленным пустыми и полупустыми бутылками. Хантер тяжело рухнул на стул и выудил из-под него потрёпанную спортивную сумку. В сумке оказался свёрток, который он небрежно бросил на стол: – Надеюсь, тебя учить сворачивать косяк не надо? – Думаю, что надо, – Ремус уселся перед ним. – Сам я ни разу не сворачивал, меня всего один раз угостили. – И кто же этот счастливчик, который лишил тебя невинности? Ремуса передёрнуло, но он спокойно ответил: – Квентин. – Ах да, – пьяно улыбаясь, протянул Хантер. Его длинные, с крепкими жёлтыми ногтями пальцы проворно свернули косяк и протянули его Ремусу. – Старина Эйнар обещал его найти… что-то долго он возится… Может, старину Эйнара убили, подумал Ремус со слабой надеждой. Спустя полчаса он вынужден был признать, что ему вообще не стоило сюда приходить. Раз за разом Ремус осторожно пытался подвести Хантера к разговору о том, что до дрожи, до скрипа зубов волновало его самого: что произошло вчера ночью в Стантон-Лонг? Как выглядел аврор, которого он ранил, и насколько тяжело он его ранил? Но Хантер явно не желал говорить об этом. Всё более бессвязно он бормотал о каких-то кражах и афёрах, которые проворачивал раньше, невнятно ругал гоблинов, которые нечестно обменивают фунты на сикли и галеоны, смеялся над Пожирателями Смерти и сотрудниками Министерства, которых смог перехитрить. Вскоре Ремус понял, что ему просто необходимо выйти на воздух. Не тратя время на извинения – всё равно Хантер бы их не расслышал, - он тяжело поднялся на ноги и потащился к выходу, хватаясь за стены. После дурманящего дыма свежий воздух резанул его лёгкие и заставил голову закружиться. Ремус дотащился до угла дома, опустил голову, прижавшись лбом к истёртой штукатурке, и закрыл глаза. Тошнота подступала к его горлу волнами, но постепенно слабела. Похоже, сегодня он обойдётся без рвоты. Выпрямившись, он со вздохом прислонился к стене и вытер рукавом лоб. Лоб был мокрый. Странно… ему совсем не жарко. Наоборот: ему очень холодно, ледяной воздух обжигает измученные лёгкие и вспотевшую кожу. Ремус открыл глаза и увидел, что свет в окнах церкви никуда не делся, и на его фоне метаются какие-то тени. Это происходит на самом деле, или ему просто кажется? Воровато оглянувшись по сторонам, Ремус подбежал к церкви и осторожно заглянул в окно. То, что он там увидел, заставило его оцепенеть от страха и вновь понадеяться, что всё это ему только кажется после наркотика – но он понимал, что это правда. Несколько волшебных свечей, парящих в воздухе, освещали скрюченную фигуру охотника Кроу. Он стоял на дрожащих ногах, опустив голову; его руки были привязаны к цепи, свисавшей с потолка. Пол возле ног был забрызган кровью. Жуткое, хриплое, скулящее дыхание вырывалось из груди мужчины. Напротив на скамье сидел Грегор, сильные пальцы неторопливо покручивали волшебную палочку. Рядом с ним, ссутулив плечи и опустив голову, стоял Лосось. – Продолжай, – бросил ему Гвилт. Лосось медленно, словно шёл по глубокому снегу, подошёл к Кроу и со всей силы пнул его в колено сбоку. Раздался жуткий хруст, тут же потонувший в громком стоне Кроу. Мужчина запрокинул голову назад, из его зажмуренных глаз, размывая кровь, текли слёзы. – Пожалуйста, Грегор! – простонал он. – Пожалуйста!.. У меня не было выбора! – Выбор есть всегда, Кроу, – проговорил Гвилт, и в его голосе не было злобы – только разочарование. – Можно умереть, спасая друга, или жить предателем. У тебя был выбор, и ты его сделал. Ремус отпрянул в сторону и бросился бежать обратно к дому Хантера, не чуя ног под собой от ужаса. Упав на стул перед столом, он схватил одну из бутылок и сделал такой глоток, что на глазах выступили слёзы. Несколько минут спустя на пороге послышались шаги. Ремус обернулся и с приступом отвращения увидел Лосося. Парень стоял, опустив голову и держась за косяк, его чёрные глаза смотрели в никуда, губы мелко дрожали. – А вот и ты! – протянул Хантер, откидываясь на стуле. – Давай сюда. Тебе налить? Лосось тяжело опустился на стул и сгорбился над стаканом. Широкая прядь волос, чёрная и блестящая, как вороново крыло, упала ему на лицо, он медленно покусывал пухлую нижнюю губу. Ремус заметил, что пальцы, обхватившие стакан с виски, покрыты кровью. Широкие костяшки распухли и покрылись кровоточащими ссадинами. – Это ничего, – вяло протянул Хантер, неловко хлопая Лосося по широкому плечу. – Выпей, Лосось. Выпей, и всё пройдёт. – За что его так? – прошептал Ремус, поднимая глаза на Лосося, но тот даже не взглянул на него. Вместо него ему ответил Хантер: – Кроу? За то, что он сбежал. Не помог товарищу. Такого Грегор не прощает. Я думаю, старине Кроу сильно повезёт, если ему не отрубят руку и не перережут глотку. – Часто здесь такое бывает? – А ты нарушь правила, и узнаешь. - Какие правила? – Правил всего два, Рем. Выполнять приказы Грегора и не делать то, что ему не нравится. А не нравятся ему четыре вещи. – Может, поделишься? – спросил Ремус. Краем глаза он заметил, как Лосось одним махом осушил стакан и со стуком опустил его на стол. – Не вопрос. Первое, – Хантер поднял кулак с оттопыренным большим пальцем, – это ложь. Не вздумай ему врать. Иначе получишь – мало не покажется. Второе, – к большому пальцу присоединился указательный, – это воровство. Хорошенько подумай, прежде чем присвоить себе что-нибудь из общей добычи. Третье, – он выставил средний палец, опустил руку и, переставляя средний и указательный пальцы, как ноги, задвигался по столу к руке Ремуса, – это предательство. Если задумаешь сбежать или выдать кого-нибудь властям… хряк! – он рубанул ребром ладони по запястью Ремуса, – будешь любоваться своей ручкой на поясе вожака. Хантер заржал над собственной шуткой, ткнул Лосося локтем в бок, но тот никак не отреагировал. – А что четвёртое? – спросил Ремус. – Ага, – подмигнул Хантер. – Вот это самое интересное. Запомни вот что: алкоголь, курево – ерунда, Грегор сам иногда может стаканчик пропустить, главное, не надираться перед охотой. А вот наркотики… наркотики, чувак, это серьёзно. Этого он на дух не переносит. Найдёт у тебя дурь или увидит, что ты обдолбан – выбьет всё дерьмо. Ремус почувствовал себя так, словно его внутренности скручивает чья-то рука, затянутая в холодную и скользкую резиновую перчатку. – Тогда почему ты… – Я никогда не попадаюсь, – хитро прищурился Хантер. – И ты не попадайся. Он слегка наклонился, его безумные светлые глаза не отрываясь смотрели в глаза Ремуса: – Как думаешь, за то, что Бобби пыталась устроить тебе побег, ей сильно влетит? – Ты ему не скажешь, – Ремус сжал кулаки. – Не смей ему говорить! – Ого, как ты решительно заговорил! Не хочешь, чтобы она пострадала из-за тебя? – Что тебе нужно? – Всё просто. Ты поможешь мне кое в чём, а я буду нем как могила. Грегор не узнает о вашем маленьком ночном свидании, разве что ты сам ему проболтаешься. – Постараюсь не проболтаться. Говори, что тебе нужно. Хантер медленно улыбнулся, обнажая острые зубы. – Лакрима, – тихо, но отчётливо проговорил он. – Мне нужна Лакрима. Ненадолго в комнате воцарилась тишина. Ремус прерывисто вздохнул: – Откуда мне её взять? Я не могу покинуть это место. У меня даже волшебной палочки нет. Разве что ты одолжишь мне свою. – Не-е-е, – глумливо ухмыльнулся Хантер. – Моя палочка нужна мне самому. Ничего, Рем, не тушуйся, я всё продумал. Совсем скоро Грегор устраивает налёт на одного очень упёртого торговца. Я устрою так, чтобы ты отправился вместе с ним. – И там есть Лакрима? Почему ты так уверен? – Да потому, что ради неё вся ботва! – Но ты говорил, Грегор ненавидит наркотики! – Ненавидит, да. Сам не принимает, другим не разрешает. Но они дорого стоят, а денежки Грегору нужны, очень нужны. Так что все шансы у тебя есть, Рем. Что скажешь? Согласен на мои условия? Или хочешь, чтобы Лосось разукрасил твою бледную подружку? – Согласен, – проговорил Ремус. Хантер радостно кивнул: – Вот и ладненько! Я знал, что ты честный парень! И запомни: если уж тебя самого сцапают, не вздумай говорить, что взял наркоту для меня, усёк? Заложишь меня – я заложу Бобби, понял? – Как не понять, – усмехнулся Ремус. – Ну, тогда давай выпьем. За удачу, а? Его рука дрожала, и горлышко бутылки стучало о край стакана, когда он наливал огневиски. Ремус смотрел на то, как в бутылке бьётся янтарная жидкость, и чувствовал, как его внутренности сжимаютя в ледяной ком. Чёрт возьми… вот теперь он станет наркоторговцем. Если не справится, то его будут бить, так же, как били Кроу. Он не знал, сможет ли это выдержать. Хантер отставил бутылку в сторону. Поднял свой стакан. Ремус поднял свой и с силой ударил стеклом о стекло. – По рукам? – вкрадчиво спросил Хантер. – По рукам, – ответил Ремус. И внезапно за окном раздался громкий хлопок аппарации, а сразу за ним – крик. – Грегор! – кричал Эйнар Скуммель, и Ремус едва не застонал от разочарования. – Грегор, где ты? Я нашёл их! Слышишь меня – я нашёл их!