Работа для оборотня

8 ноября 1981 года. 21:10 Всю свою жизнь Мафальда Хопкирк* вела себя правильно. У неё никогда не возникало сложностей в исполнении многочисленных правил. Правила для того и существуют, чтобы облегчать жизнь, чтобы избавлять от ненужных сомнений и тревог. Это убеждение Мафальда пронесла через всю жизнь, она верила в это в Хогвартсе, продолжала верить и после школы, когда устроилась работать в Министерство. Тихая, спокойная, исполнительная, она никогда не выражала недовольство, когда приходилось задерживаться допоздна или вообще выходить на работу в выходной, как сегодня. Вчера в тюремном отсеке что-то произошло, и во всём Министерстве было объявлено чрезвычайное положение. Мафальда не знала точно, в чём причина: кажется, сбежал кто-то из заключённых. Во всяком случае, за пределы Министерства этот заключённый не вышел: его до сих пор разыскивали. Именно поэтому сегодня, в воскресенье, на работу были срочно вызваны все начальники отделов – в том числе начальница Мафальды, мисс Амбридж, глава Сектора борьбы с неправомерным использованием магии. Разумеется, она вызвала на работу и Мафальду, и некоторых других своих подчинённых. Коллеги Мафальды были недовольны, тем более что они всё равно не патрулировали коридоры в поисках сбежавшего преступника, как остальные, а сидели безвылазно в кабинетах, занимаясь бумажной работой. А Мафальда была спокойна: перебирать бумажки хоть и скучно, зато безопасно. Она продолжала так думать ровно до того момента, когда дверь кабинета тихо, практически неслышно приоткрылась. По позвоночнику Мафальды пробежал озноб. Мисс Амбридж всегда заходит в кабинет очень тихо, если погрузиться в работу, можно и не заметить, не успеть подняться на ноги и сказать: «Здравствуйте, мисс Амбридж», а тогда жди беды. Мафальда работала в Секторе борьбы с неправомерным использованием магии уже давно, но до сих пор внутренне трепетала перед начальницей. В последнее время мисс Амбридж полюбила приглашать её в свой кабинет, наливать ей чрезмерно сладкий чай и делиться своими мечтами о том, как она получит повышение и перейдёт в Отдел магического правопорядка. Мафальда сидела на краешке стула, изображала улыбку и отчаянно надеялась, что начальницу повысят поскорее, она уйдёт в другой отдел и перестанет её пугать. Но она чувствовала, что Амбридж и её за собой перетянет, и от этой мысли у неё желудок сжимался. Лучше бы ей остаться здесь, в Секторе. Работать себе потихоньку, рассылать всякие пустяковые документы вроде предупреждений несовершеннолетним волшебникам не использовать магию вне Хогвартса, и чтобы её и дальше никто не замечал. – Здравствуйте, мисс Амбридж, – тихо сказала Мафальда, вскакивая на ноги, и оторопела. Это была не Амбридж. Привалившись плечом к двери, выставив вперёд волшебную палочку, перед Мафальдой стояла высокая худощавая женщина с растрёпанными рыжими волосами, в кожаной куртке и порванных джинсах. И джинсы, и куртка, и лицо – всё было перепачкано грязью и сажей, а волосы ещё и были частично опалены. Но всё это Мафальда заметила во вторую очередь. В первую она увидела только глаза – огромные, безумные, сверкающие на грязном лице. Глядя Мафальде в глаза, женщина подняла палочку повыше и направила ей в сердце. – Дай свою мантию, – тихо сказала она. Мафальда медленно подняла руки, не понимая, что происходит. В голове билась одна мысль: вот кто сбежал из тюрьмы, вот из-за кого весь переполох… Но как она попала сюда, как выбралась из тюремного отсека? – М-мантию? – пискнула она. Зачем ей мантия? Ах, да: ей нужен форменный плащ кого-то из работников Министерства, хочет замаскироваться. И едва Мафальда успела об этом подумать, как женщина вдруг немного опустила палочку, а выражение её глаз стало чуть менее диким: – Мафальда? Это ты? – Да, – испуганно пробормотала Мафальда. – К-кто вы? – Это же я, Кэтрин Доннелли. Не узнаёшь? Кэтрин невольно улыбнулась, глядя в испуганное лицо Мафальды. Она всегда была такой – тихой, робкой. Отказалась от звания старосты спустя всего три месяца после того, как получила значок – уж очень тяжело ей было управляться с надоедливыми младшекурсниками. Кэтрин со стыдом вспомнила, как она однажды разлила в коридоре четвёртого этажа лягушачью слизь – хотела подшутить над мальчишками, которые её обижали, а в результате в ловушку попалась бедная Мафальда, совершавшая обход. Она тогда подскользнулась и набила себе шишку на голове. Кэтрин отвела расстроенную старшекурсницу в больничное крыло, и они договорились между собой, что это останется между ними. Судя по тому, как широко раскрылись и без того испуганно распахнутые глаза Мафальды, она узнала её. На её лице появилась слабая, неуверенная улыбка. – Может, ты хочешь пить? – спросила она, кивая на стакан воды на столе. В глазах Кэтрин мелькнуло подозрение, и Мафальда тут же поднесла стакан к губам, отпила глоток: – Я ничего туда не подмешала, видишь. Всё ещё держа её под прицелом палочки, Кэтрин шагнула к столу, выпила воду медленными глотками и хрипло сказала: – Спасибо. – Ты сбежала из тюремного блока? – прошептала Мафальда. – Это тебя ищут весь день? – Можно и так сказать. Извини, но мне и в самом деле нужна твоя мантия. – Но ты не сможешь выйти из Министерства, у тебя нет специального пропуска, и вообще, камины в Атриуме сейчас погашены, велено никого не выпускать… – Я не собираюсь покидать Министерство, – мрачно улыбнулась Кэтрин, – пока что. Мне надо… За дверью послышались тихие шаги, от которых у Мафальды задрожали руки. – Моя начальница, – прошептала она. – Мисс Амбридж… Ох, какие у меня будут неприятности… Амбридж… В первый раз Кэтрин не расслышала фамилию, но сейчас её глаза недобро сузились. Она помнила, как Джин плакала в объятиях Бобби и срывающимся шёпотом рассказывала про мерзкую тётку из Министерства, которая угрожала стерилизовать её. Она снова взглянула на Мафальду, отметила серебристые нити в её русых волосах. Проклятье, Мафальда всего на три года её старше. Должно быть, работать с Амбридж – то ещё удовольствие. – Ты меня не видела, – прошептала она и метнулась в сторону, прячась у двери. В следующую секунду дверь открылась, и в кабинет вплыла Амбридж, покачивая обтянутыми розовой юбкой бёдрами. – Вы закончили с правками, Мафальда? – протянула она высоким, девчоночьим голоском. Мафальда быстро опустила глаза, зашарила дрожащими руками по столу: – Да, мисс Амбридж, конечно… – Тогда что же вы не несёте? – игриво взвизгнула Амбридж. – Или вы считаете, что мне нечем заняться, только заходить в кабинеты подчинённых и напоминать им об их обязанностях? – она коротко хохотнула, и в этом смешке не было ничего хорошего. – Н-нет… конечно, нет, мисс Амбридж, простите меня, – Мафальда протянула ей листок. Амбридж схватила его короткими пальцами (ногти были накрашены ярко-розовым лаком), просмотрела, потом перевела взгляд на Мафальду: – Что это? – Отчёт, мисс Амбридж… – Я вижу, что это отчёт, – голос Амбридж стал таким сладким, что у Кэтрин заныли корни зубов. – Но я не вижу своих правок. – Мисс Амбридж, я же внесла… вот… – Я требовала написать тридцать случаев, слышите меня? Тридцать! Вся эта суматоха последней недели не могла не привести к взрыву магической активности у несовершеннолетних! – Но, мисс Амбридж, статистически за последние сутки установлено только пять случаев, и то три из них с целью самообороны, я… я справлялась у Д-долиша… я… – голос Мафальды становился всё тоньше и тише, пока не достиг уровня писка умирающего комара, а потом и вовсе затих. – У Долиша? – нежно переспросила Амбридж. – А что, Долиш теперь ваш начальник, милочка? Мафальда смогла только потрясти седеющими кудрями, но ничего не ответила. – Запомните, – Амбридж выставила вперёд короткий палец, – эти авроры всегда готовы мухлевать со статистикой, лишь бы заслужить продвижение по службе. Вы должны выполнять мои требования, и только мои, если и дальше хотите работать здесь. Вам понятно? – она помахала отчётом в воздухе, держа его двумя пальцами за уголок, как будто боялась испачкаться. – Перепишите. И на бланке с гербом, повторяю, на бланке! Не пытайтесь выглядеть тупее, чем вы есть, Мафальда… – Ну всё, – вырвалось у Кэтрин, – ты меня достала! Обливиэйт! Экспеллиармус! Первое заклинание ударило Мафальду в лоб, женщина со слабым вздохом сползла на стул, закрыв глаза. Второе заклинание попало в Амбридж, волшебная палочка вылетела из кармана её тесной кофточки в горошек и отлетела к ногам Кэтрин. Женщина пнула её ботинком, палочка укатилась под шкаф, рассыпая искры. Амбридж застыла на месте, приоткрыв рот. Её зубы были испачканы губной помадой. Кэтрин шагнула к ней, ткнула её палочкой в толстую, складчатую шею: – Сперва я хотела взять в заложники твою секретаршу, но так даже лучше! Шагай вперёд! – Т-ты… за это… ответишь! – пролепетала Амбридж, когда Кэтрин схватила её за противно рыхлое плечо и подтолкнула к двери: – Это ты сейчас ответишь, за всё ответишь! Сама поправляешь статистику, а валишь всё на других? Не удалось искалечить девочку, чтобы получить повышение, теперь добиваешься этого другим способом? Шагай вперёд, говорю! На пороге кабинета Кэтрин обернулась. Мафальда уже открыла глаза, но они почти ничего не выражали – она ещё не оправилась окончательно от заклинания. Но на её губы уже вернулась робкая улыбка – она совершенно забыла и о встрече с Кэтрин, и о выговоре от начальницы. – Что тебе нужно? – шипела Амбридж, пока Кэтрин вела её мимо закрытых дверей кабинетов, за которыми шуршали листы пергамента, скрипели перья, тихо болтали сотрудники. – Вы с Мафальдой сговорились? – Нет. Я просто пригрозила ей, что убью её, если она пикнет. Её и тебя тоже, – Кэтрин ткнула Амбридж палочкой в затулок. – На самом деле я этого не хотела, но насчёт тебя могу и передумать. – Я знаю, кто ты, – снова подала Амбридж голос, когда они миновали Сектор борьбы с неправомерным использованием магии и направились к лифтам. – Ты та оборотниха, которую ищут авроры! Мерзкая полукровка… Мы вас всех посадим в клетки, где вам и место! – Да, да, – Кэтрин подтолкнула её к лифтам. – Вызывай. Пока они ехали, Амбридж продолжала хныкать, шипеть и сыпать угрозами, но Кэтрин её почти не слушала. Она думала только о Бобби, которая сейчас в опасности из-за неё, потому что она провалила их план. Надо было просто вырубить Дерека. Плевать, что он спас ей жизнь: он преступник, убийца. Она тоже преступница и убийца. Они не в том положении, чтобы играть в благородство. Ремус Люпин, Джин Феннелл, Квентин Хуперс – молодые, чистые ребята, они ещё могут поступать правильно, быть честными и благородными. Когда за добро берутся такие, как Кэтрин, это никогда не заканчивается хорошо. – Атриум, – произнёс спокойный женский голос, и двери лифта разъехались в стороны. Ведя Амбридж перед собой, Кэтрин зашагала по гладкому мраморному полу. В атриуме почти никого не было – всё-таки поздний час, да ещё и выходной, в обычных обстоятельствах здесь было бы пусто. Но всё же здесь были люди, и они сразу заметили Кэтрин и Амбридж. Седая волшебница, скучавшая у стола пропусков, вскочила на дрожащие ноги, но ничего не смогла сказать. Чиновник в тёмной одежде служителя Отдела Тайн медленно попятился прочь, едва не свалившись в фонтан в центре зала. Двое молодых авроров, медленно идущих вдоль линии погашенных каминов, замерли, потом выхватили палочки, но Кэтрин тут же невербально вызвала «Протего», окружив себя и свою заложницу сверкающей серебристой стеной, и произнесла: – Ведите сюда Роберту О’Риордан, и я её отпущу. У вас две минуты. Авроры замерли в нерешительности. Оба были молодыми, совсем недавно закончившими курсы, но уже побывали во многих боях, не раз видели, как враги берут заложников. Но ещё никогда такое не происходило в Министерстве. Видя, что они колеблются, Кэтрин немного приподняла палочку, на её конце зловеще замерцало красное сияние. – Одна минута пятьдесят секунд! – сказала она громче, и её голос отразился от высокого потолка. – Роберта О’Риордан! Быстро! Седая волшебница спряталась за свой стол, закрывая голову руками, забыв о волшебной палочке. Один из авроров развернулся и бросился к лифту, второй продолжал держать Кэтрин на прицеле. – Олухи, что вы делаете! – завизжала Амбридж. – Убейте её! Вам что, зря деньги платят? – Заткнись, – велела ей Кэтрин, – и не учи ребят плохому. А ты слушай меня, - она пристально взглянула в растерянное лицо молодого аврора. – Вам нужен Дерек О’Ши, Адам Спайдерсон, или Джеральд Хантер. Эти трое знают, где находится стая Грегора Гвилта. Остальных хватать бесполезно. Понял? Повтори! – Джеральд Хантер, – пробормотал аврор, – Дерек О’Ши, Адам Спайдерсон. – Молодец. Эй, леди, – Кэтрин кивнула седой волшебнице, которая испуганно высунулась из-за стола. – Будьте так добры, зажгите камин. В дальнем конце зала загрохотали магические лифты, сразу четыре двери отъехали в стороны, и в зал выбежало не менее дюжины человек в алых мантиях. Замелькали волшебные палочки, наставленные в лицо Кэтрин. На концах некоторых уже сверкали зелёные искры. – Убейте её!!! – закричала Амбридж. – Да! – зло рассмеялась Кэтрин. – Давайте, идиоты, стреляйте Убивающим! Я не смогу его отразить! Но вы уверены, – она слегка подтолкнула Амбридж вперёд, – уверены, что все ваши заклинания попадут в цель? Они не были уверены. Кэтрин видела по их лицам – молодым и зрелым, мужским и женским – что они не уверены, что они злы, сконфужены, растеряны. Она целые сутки кружила по подземному лабиринту, пряталась, убегала, она устала и голодна, она готова на всё, и они это знали. – О’Риордан, – твёрдо сказала Кэтрин. – Ведите её сюда. Авроры расступились, пропуская вперёд высокого плечистого мужчину с изуродованным лицом. Слегка прихрамывая, устало ссутулив плечи, он зашагал к Кэтрин, держа за плечо Бобби. Увидев её, Кэтрин почувствовала облегчение: Бобби выглядела бледной и растерянной – последствия Оглушающего – но судя по всему, её не пытали. – Твоей подруге повезло, что я добрался до неё раньше, чем Крауч, – сказал Аластор Грюм, пристально глядя на Кэтрин. – Она сообщила мне кое-какие имена. Догадаешься, какие? – Хантер, Спайдерсон, О’Ши, – Кэтрин разговаривала с Грюмом, но смотрела всё время на Бобби, только на неё. Бобби стояла прямо, с бесстрастным лицом, но её глаза не отрывались от глаз Кэтрин, и эти тёмные глаза сияли ярче, чем волшебный огонь, уже гудящий в камине за спиной Кэтрин. – Я их запомню, – сказал Грюм, сощурившись. – И вас я тоже запомню. Отпусти заложницу. – Только после того, как мы уйдём. – Ты, кажется, договаривалась на две минуты, – усмехнулся Грюм. – Прошло уже три, так что отпусти её. – Просто убейте её, Грюм, будьте мужчиной! – прошипела Амбридж. Кэтрин взмахнула палочкой, снимая «Протего», и толкнула её в спину: – Повезло тебе сегодня! Бобби бросилась к Кэтрин, они схватили друг друга за руки и прыгнули в зелёное пламя. Их фигуры завертелись и исчезли в языках огня. – Я вам это припомню, Грюм! – прошипела Амбридж. Грюм не удостоил её и взглядом. А вот его подчинённый, Диоген Райс, побледнел от гнева. Обычное самообладание оставило его, и он повысил голос: – Вы обязаны ему жизнью, мисс Амбридж! – Придержите язык! – завопила на него Амбридж. – Вы слышали, Грюм?! Он смел повысить на меня голос! Объявите ему выговор, или я подам жалобу! – Тихо! – рявкнул Грюм, и его голос отразился от стен и потолка. В атриуме воцарилась тишина, и Грюм усмехнулся: – Что ж, я так полагаю, чрезвычайное положение отменяется, - прорычал он. – Мисс Амбридж, можете отправляться домой, только не забудьте отпустить своих сотрудников. Вы все! – он обвёл взглядом смущённых молодых авроров. – По домам, живо! Чтоб завтра к девяти были здесь как штык! У нас есть работа! 8 ноября 1981 года. 22:59 На стене церкви висели часы. Волшебная свеча, горевшая под ними, позволяла следить за временем даже в темноте. Поэтому Ремус знал, что его бьют уже два часа. Он не кричал. Даже когда Лосось вывихнул ему все пальцы на левой руке, отгибая назад один за другим, он задушил крики в груди. Глухой вздох, сдавленный рык, иногда – резкий стон, когда удар был особенно сильным – вот и всё, что от него удалось добиться. Когда он превращался в оборотня, было больнее. Тогда он кричал от боли так, что вся округа замирала в ужасе. Каждая кость в его теле ломалась и срасталась заново, острые клыки разрывали изнутри дёсны, отросшие когти полосовали плоть. Но превращение в оборотня никогда не длилось долго. Десять-пятнадцать минут, максимум полчаса. И во время превращения он испытывал только боль и ярость. Он не чувствовал ни страха, ни унижения. Руки были вытянуты вверх и прикручены верёвкой к цепи, которая свисала с потолка. Не магические шнуры, обычная верёвка, но затянута крепко, не вырваться. Она уже стёрла ему запястья до крови, но руки затекли так, что он почти не чувствовал боли от царапин. Плечи мучительно онемели. В боках и груди поселилась острая боль, мучившая его при каждом вздохе. Он знал: это рёбра. Лосось переломал их кулаками, и не остановился на этом, продолжал бить, чтобы обломки костей вонзились в лёгкие. В церкви, кроме него и Лосося, был всего один оборотень – Гвилт. Сидя на скамье напротив Ремуса, он наблюдал за избиением со спокойным, холодным выражением лица – такое же лицо у него было всегда, когда он ел, спал, убивал. За весь первый час вожак не произнёс ни слова, не задал ни одного вопроса. Только спустя час он начал спрашивать: – Кто попросил тебя украсть наркотик? Для кого ты его украл? И Ремус каждый раз отвечал: – Никто. Для себя. Это было не так больно, как полнолуние. Но это было долго, и Ремус не знал, как долго ещё продлится. Он чувствовал, что Лосось уже выдохся, но Гвилт не проявлял никаких признаков усталости. Все оборотни уже завалились спать после утомительного дня, а он всё так же сидел, спокойный, собранный, совершенно не уставший. Внезапно он ударил кулаком по скамье и рявкнул: – Какого дьявола ты его жалеешь, Лосось?! У тебя что, и вправду в жилах течёт рыбья кровь? Лосось замер на месте, втянул голову в плечи. – Взгляни на меня! – велел ему Гвилт. Парень мигнул длинными ресницами и поднял взгляд на Гвилта. Глядя ему в глаза, вожак приказал: – Бей сильнее. Лосось медленно развернулся и шагнул к Ремусу. Прежде, чем ударить его в живот, он на миг склонился к уху Ремуса, и тихо, еле слышно прошептал лишь одно слово: – Прости. Быстрее и сильнее, чем до этого, он начал бить Ремуса по лицу, животу, рёбрам. Удары сыпались так часто, что Ремус не успевал перевести дух. Наконец, отойдя на шаг, Лосось с размаху ударил его в грудь, прямо в солнечное сплетение. Ремусу показалось, что его пронзили раскалённым добела копьём. Воздух вышибло из его груди; теперь он не смог бы крикнуть, даже если бы не сдержался. Беспомощно разевая рот, сквозь пелену слёз он увидел, как Лосось подошёл к вожаку, как тот поднялся ему навстречу. Взяв Лосося за руку, Грегор поднёс её к глазам, задумчиво рассматривая кровь, выступившую на содранных костяшках. Одобрительно кивнул и произнёс: – Подними его повыше. Послушно, как марионетка, Лосось исполнил и этот приказ. Ремус не выдержал и застонал, когда под скрип ворота цепь, к которой были привязаны его руки, поползла вверх. Ноги, и так уже почти не державшие его, оторвались от пола, и он повис на руках, задыхаясь от боли. – Можешь идти. Не оборачиваясь, Лосось молча вышел из церкви и закрыл за собой дверь. Ремус остался наедине с вожаком. Никогда ещё в жизни он не чувствовал себя настолько беззащитным. Разве что когда Фенрир укусил его – но тогда он был слишком мал, чтобы запомнить что-то, кроме боли и страха. Он болтался в воздухе, как пойманная рыба, безоружный и избитый. Это было хуже, чем просто больно – это было унизительно, унизительнее всего, что он переживал в жизни. Как он мог когда-то мучиться из-за насмешек Снейпа, слухов и шёпота за спиной? Тот глупый мальчишка, которым он был когда-то, умирал в эту минуту, его вышиб кулаками Лосось, выжег холодным взглядом Грегор Гвилт. Медленно, не спуская с Ремуса глаз, Гвилт подошёл к нему. Сейчас, когда его подвесили в воздух, Ремус впервые мог смотреть ему в лицо прямо, не снизу вверх, но его всё равно тянуло склонить голову – настолько сильной была власть, исходившая от вожака. Сейчас Гвилт мог сделать с ним что угодно – убить, продолжить пытки или отпустить. И Ремус не мог знать, не мог даже догадаться, что именно он сделает. Только сейчас он осознал, как здесь холодно. Ледяной ветер гудел под крышей, продувал насквозь тонкую, мокрую от пота и крови рубашку. Ремуса била дрожь. Он физически ощущал, как взгляд вожака скользит по его телу – всё равно что прикосновение чего-то горячего. Грегор обошёл его и встал позади. Ремус зажмурился, стиснул зубы. Что он сейчас сделает? Сорвёт рубашку и начнёт полосовать спину ремнём? Или просто вонзит нож между лопаток? Но Грегор не сделал ничего. Только глубоко вздохнул, и в этом вздохе послышалось сочувствие. Снова встав перед Ремусом, Гвилт положил широкую ладонь на голову юноши, от чего тот вздрогнул. Жёсткие пальцы вожака погладили его волосы и лицо ласковым, почти отцовским жестом. – Ремус, ты же не наркоман, – мягко произнёс вожак, глядя ему в глаза. – Я знаю, что ты никогда не пробовал Лакриму. Готов поспорить, ты даже не знаешь, как её правильно принимать. Я прав? Разлепив покрытые кровью губы, Ремус прохрипел: – Я уже пробовал наркотики. – Правда? И какие? – голос Гвилта был полон участия. Даже не верилось, что ещё несколько минут назад этим же голосом он отдавал Лососю приказ посильнее избить Ремуса – и, однако, это было так. – Марихуану, – проговорил Ремус и закашлялся, чувствуя кровь во рту. – Я курил марихуану. – Сколько раз? – Несколько… Меня угостил Квентин… – Вот оно что. А мне-то казалось, что вы с Квентином были знакомы совсем недолго. Конечно, некоторые способны дуть весь день, но ты-то новичок. Сколько времени вы провели вместе, что успели несколько раз покурить эту дрянь? Ремус попытался отвести взгляд, но рука Гвилта внезапно грубо сжала ему подбородок, не давая пошевелиться. – Мне не нравится, что ты лжёшь, – тихо сказал он. Сочувствие из голоса улетучилось, теперь в нём звучала сталь. Вдруг он обхватил Ремуса руками, сжал его в железных объятиях так, что сломанное ребро взорвалось болью. А потом Гвилт резко рванул его вниз, одновременно крутанув его вокруг своей оси. И вот тут Ремус закричал. Заорал, как тогда, в Визжащей хижине. Боль пронзила его руки, слепящая, сводящая с ума. Боль была такой, что сперва он подумал, что Гвилт оторвал ему кисти рук напрочь. Вожак отпустил его, отошёл на шаг, спокойно глядя, как Ремус покачивается на окончательно вывихнутых руках. Тот перестал кричать, и теперь дышал часто и резко, как после быстрого бега. Его грудь судорожно вздымалась, рубашка на правом боку блестела от крови. Решив, что настал подходящий момент, Гвилт неторопливо достал из рукава волшебную палочку, ткнул ей в грудь Ремуса и произнёс: – Круцио. Выгнувшись дугой, Ремус закричал от боли, пронзившей каждую клеточку его тела. Кости раздробило на кусочки, мышцы наполнились осколками стекла. Из зажмуренных глаз текли струйки горячих слёз. Он не знал, сколько это продолжалось. Но одно он знал точно: это было намного хуже полнолуния. Когда наконец Гвилт взмахом палочки прекратил мучения, он был готов поблагодарить его. – Я не люблю это заклинание, – признался Гвилт, задумчиво разглядывая палочку. – Оно слишком грубое. Всё равно что использовать огромную кувалду, чтобы прихлопнуть муравья. К тому же мне оно никогда не удавалось хорошо. На взгляд Ремуса, оно ему удалось великолепно. Если бы они были на экзамене С.О.В. по заклинаниям, Гвилт определённо получил бы отметку «П». Но он не стал ему говорить об этом. Дыхание ещё не восстановилось полностью, сорванное криками горло саднило, и он был уверен, что потерял голос. – Видишь ли, – доверительно сказал Гвилт, – чтобы «Круциатус» удался как надо, нужно испытывать огромную ненависть к тому, кого пытаешь. Нужно хотеть причинить мучения – не обязательно для получения сведений, просто ради мучений, и наслаждаться этим. А мне, Ремус, не хочется, чтобы ты мучился. Ремус смог только усмехнуться. – Да, представь себе. И Лососю не хотелось. Видел, как он разбил себе кулаки в кровь? У него всегда так. Я приказываю ему бить провинившегося, пока ему самому не станет больно. Будь его воля, он бы уже давно остановился, но он никогда не останавливается, пока я не разрешу. Потому что он – мой волк. И ты тоже. Но ты нарушил правила, и поэтому должен быть наказан. Ну что? Скажешь правду или мы продолжим? – Нет, – хрипло выдохнул Ремус. – Я скажу. Скажу. Он не хотел этого делать. Когда он готовился к охоте, у него мелькнула мысль сказать это, если его поймают с Лакримой. Но тогда он надеялся, что выдержит допрос. Глупый, самоуверенный слабак. – Я взял наркотик не для себя, – прошептал он. – Я взял его для Финна. – Для Финна? – угрожающий рык прозвучал в голосе Гвилта. – Ты хочешь сказать, Финн – наркоман? – Нет… Он убийца. Боль мешала сосредоточиться. Задыхаясь, он продолжил: – Я знал Марлин МакКиннон. Мы учились вместе. Были друзьями. Твои оборотни убили её. Я увидел, что на Урсуле её свитер. Спросил, откуда. Она сказала… сказала, что Финн принёс его. И я подумал… что это Финн… убил Марлин. Я решил отомстить ему. Подбросить ему наркотики, чтобы ты… наказал… его. Это всё. Это правда. Прошу, дай мне встать на ноги. Гвилт молча стоял и смотрел на него. По его лицу нельзя было прочитать, что он чувствует. Что хочет сделать с оборотнем, который хотел подставить его сына. Но когда он снова заговорил, его голос звучал спокойно: – Тогда почему ты спас Финна от смерти сегодня ночью? – Я не хотел его спасать. Я спасал только… себя… Он чуть не сказал: «и Дэна». Но вовремя замолчал. Не надо подставлять его, Дэн и так пытался вступиться за него там, в лазарете. В отличие от Жирного Стю или Лосося, которым он помог. А ведь Дэн предупреждал его. Говорил, что они не защитят его, когда он попадёт в беду. И что он ответил? «Я постараюсь не попасть в беду». Какой же идиот. Какой самоуверенный идиот… – Значит, поэтому ты здесь? Потому что хотел отомстить за свою подругу? Он шагнул чуть ближе, глядя ему в глаза. Ремус с трудом держал глаза открытыми, веки налились свинцом, ресницы слиплись от слёз, но сквозь туман он всё равно видел, как сверкают в полутьме эти серые глаза, и не мог заставить себя отвернуться или опустить веки, хоть как-то защититься от этого пронизывающего взгляда. Ему казалось, что Гвилт видит сквозь его одежду и кожу, что он видит всё. Каждую сломанную кость. Каждое растянутое сухожилие. Каждое багровое облако внутреннего кровотечения. И каждую мысль, каждое воспоминание, каждый усталый взгляд Дамблдора, каждое слово древнего валлийского языка, чернеющее на иссохшем пергаменте под изображением Верного Когтя. – Что ещё? – спросил Гвилт. – Что ещё привело тебя сюда? – Я хотел отомстить, – проговорил Ремус, с трудом узнавая свой голос, еле различая слова сквозь хриплое рваное дыхание. – Тебе. Ему. Всем вам. Мне больше нечего сказать. Отпусти меня или убей. Губы Гвилта слегка изогнулись, и Ремус не смог разобрать, была то улыбка или гримаса злобы. Он поднял руку, в которой сверкнул нож. Не Верный Коготь – обычный широкий нож. Одним ударом он рассёк верёвку, привязанную к цепи. Ремус рухнул на пол, всё тело пронзила боль. Гвилт наклонился над ним, всё ещё сжимая в руках нож, и перерезал верёвку на запястьях. Ремус вздохнул от радости и тут же застонал от боли – кровообращение начало восстанавливаться, и он почувствовал себя так, словно его руки окунули в крутой кипяток. Не говоря ни слова, Гвилт взял его на руки и отнёс на ту самую скамью, с которой наблюдал за пыткой. На несколько секунд у Ремуса помутилось в голове. Когда он снова пришёл в себя, то понял, что лежит на скамье, а Гвилт, приподняв ему голову, подносит к губам фляжку. Ремус сделал несколько жадных глотков, и только потом понял, что это не вода, а огневиски. – Пей, пей, – повторял Гвилт. И Ремус послушно выпил всё до дна, хотя алкоголь нестерпимо обжигал сорванное горло, хотя он знал, что жажда станет только сильнее. По телу разлилось блаженное онемение. Наконец-то стало тепло. Он ещё чувствовал боль в вывихнутых пальцах и запястьях, в сломанных ребрах и многочисленных синяках, но теперь эта боль притупилась, и за это он был благодарен Гвилту. Так благодарен, что на глазах снова выступили слёзы. Он понимал, что именно этого и добивался Гвилт, что он так обрабатывает и ломает своих оборотней. Наказанный будет ненавидеть Лосося или кого-то ещё, того, кто калечит, но не того, кто лечит. Ремус понимал это. Но всё равно был благодарен, и прошептал: – Спасибо. Тяжёлая жёсткая ладонь вновь погладила его по голове. – Ты молодец, что признался, Ремус. Да, ты совершил преступление. Ты присвоил себе часть добычи. Ты планировал оклеветать Финна. Но сегодня ты заплатил за это достаточно. Никто в стае не посмеет требовать от тебя больше. Его голос был полон ласковым и успокаивающим. Подняв волшебную палочку, вожак прикоснулся сначала к его левой руке, затем к правой. У Ремуса уже не осталось сил кричать, и он только вздохнул, когда вывихнутые суставы сначала пронзила боль, а потом – счастливое чувство избавления от неё. Точно так же Гвилт заставил срастись его рёбра, потом легко поднял его на руки и вынес из церкви. Снаружи было холодно и сыро. Влажный, пахнущий снегом ветер свистел в верхушках леса, шевелил волосы Ремуса, обжигал синяки и раны на лице. – Куда ты меня несёшь? – прошептал он. – Полежишь денёк в лазарете. Тебе надо набраться сил перед полнолунием. Ремус напрягся. Его снова охватили тоска и страх, и вожак это почувствовал. – Зверь живёт в каждом человеке, Ремус, – заговорил он. – У большинства звериное начало выражается мерзко и грязно. Похоть, алчность, садизм – вот что он даёт слабым душам. Но мы – другие. Мы избранные. Нам этот зверь даёт кое-что другое. Ты знаешь, о чём я говорю? – Нет… – Мощь. Сила. Могущество. Только оборотням под силу жить со зверем в своей душе. Не покорить его, не покориться ему – жить с ним. Принять его. Ты всю жизнь убивал своего зверя. Травил его, запирал, мучил. А в ответ он мучил тебя. Прими его, Ремус. Осознай, что это часть тебя. Ты бы не был самим собой, если бы не был оборотнем. Пойми: вся твоя боль, все твои мучительные полнолуния, вся твоя неспособность контролировать себя после обращения исходит только от того, что ты не принимаешь своего волка. Ты не виноват. Тебя никогда этому не учили. Эта гнусная скотина Фенрир обратил тебя насильно, а все остальные годами лгали тебе, внушали, что ты чудовище. Всё кончилось, Ремус. Всё позади. Теперь ты со мной. Ты свободен. – Что же мне делать? – прошептал Ремус. – Что случится в полнолуние? Ты заставишь меня убить? Убить человека? – Нет, – судя по голосу, Гвилт улыбался. – Не человека. Оборотня. 8 ноября 1981 года. 23:01 В свою первую ночь в деревне Квентин и Джин долго не могли уснуть, просто лежали обнявшись, молча глядя в темноту. Не разговаривали – за соседней стеной был Адам, они были уверены, что он услышит каждое слово. Сегодня Адама не было, но они всё равно молчали. И только крепче обнимали друг друга, сжимая в кулаках одежду, стискивая зубы, глядя в никуда застывшими от ярости взглядами, ожидая, когда из разрушенной церкви послышатся крики. Урсула была с ними. Она сидела на ящике, закинув ногу на ногу, скрестив руки на груди, время от времени проводя пальцами по губам – хотелось курить. Но нельзя. Грегор почувствует запах и рассердится. Он хочет ребёнка. Он не знает, что она уже беременна, и что больше всего на свете хочет избавиться от этого маленького чудовища, которое медленно вызревает внутри неё. Джин подняла голову, вытерла слёзы, посмотрела вопросительно на Урсулу. Та бросила короткий взгляд на часики на запястье и повернула руку так, чтобы Джин смогла увидеть циферблат. – Два часа прошло, – пробормотала Джин. Квентин мягко отстранил её от себя, вышел из комнаты. Через несколько секунд вернулся: – Лосось уходит. Стукнула дверь. Вслед за Квентином в комнату вошёл Дэн. Он окинул всех троих усталым, помертвевшим взглядом. – Что, чёрт возьми, вообще случилось? – в голосе Дэна звучала сдавленная ярость, он переводил взгляд с равнодушного лица Урсулы на залитые слезами щёки Джин, на крепко сжатые, побелевшие губы Квентина. – Вы что-то планировали, верно? Он запретил вам троим видеться и разговаривать, но вы всё равно… – А тебе какое дело? – спокойно спросил Квентин и шагнул к Дэну. Они были одного роста, но Квентин был крупнее и шире в плечах. – Если ты сдался, думаешь, и другие должны так же? – С чего ты взял, что я сдался? – Дэн смерил его ледяным взглядом. – Не говори о том, чего не знаешь. – Он пытался защитить Люпина, Хуперс, – всё тем же спокойным голосом вмешалась Урсула. – Я сама видела. Но факт есть факт: Люпин утаил часть добычи. За такое наказывают всех одинаково. Она посмотрела на Джин, которая сидела опустив голову: – Меня вот что интересует: зачем ему Лакрима? Он ведь не для себя её взял. Для кого? – Она перевела взгляд на Квентина. – Для вас? – Я никогда в жизни не пробовал эту дрянь, – с отвращением ответил Квентин. Джин шмыгнула носом и тихо сказала: – Для Хантера. Дэн быстро повернулся к ней. Урсула на секунду замерла, потом вскочила на ноги: – Что?! – Несколько дней назад, нас ещё здесь не было, Бобби предлагала Ремусу убежать. Сказала, что поможет ему. Он отказался. Хантер слышал всё это и сказал Ремусу, что всё расскажет, если он не принесёт ему Лакриму. – Сукин сын, – сказала Урсула после паузы. В её голосе прозвучала злость. Дэн прислонился к стене, прижал ко лбу сжатый кулак: – Проклятье… Почему он мне не сказал? Почему? Я бы что-нибудь придумал… – Потому что Финн убивал его подругу, а ты и твой брат стояли рядом и смотрели на это, – холодно ответила Урсула. – Откуда ты знаешь? – помертвелыми губами спросил Дэн. Урсула ядовито усмехнулась: – А вы думали, Финн долго сможет это скрывать? И тут же, словно в ответ на её слова, из церки донёсся протяжный крик. Джин вскочила на ноги, сжимая в руках палочку: – Я убью его! – А я тебе помогу! – Квентин шагнул к двери, но Дэн преградил ему дорогу: – Он от вас мокрое место оставит. Стойте. – Уйди с дороги! – прорычал Квентин, сжимая кулаки. Дэн сверкнул глазами: – Не валяйте дурака! Захотели поиграть в героев? Он не собирается убивать Ремуса. Хотел бы – давно бы убил. А вас, если вы нападёте, убьёт без колебаний. Убьёт и отдаст ваши тела Пожирателям Смерти. Новый крик прорезал ночную тишину, Квентин рванулся вперёд, забыв обо всём. Дэн остановил его, приставив ему к груди палочку. Джин тут же прицелилась в него: – В сторону! – О Мерлин! – закатила глаза Урсула. – Устроили тут мексиканскую дуэль! Пошли, – она вытащила свою палочку. – Грегор скоро закончит с вашим приятелем и будет ждать меня. У нас времени в обрез. – Что ты собираешься делать? – Дэн перевёл на неё холодный голубой взгляд. – Поговорить с Хантером, – коварно сощурилась Урсула. – Вы со мной? – Да, – кивнула Джин. – Да, – прорычал Квентин. Дэн молча смотрел на молодых оборотней. Он был самым старшим из всех, Урсула была ненамного моложе, но эти парень с девушкой – они же ещё совсем дети, сколько им – семнадцать, восемнадцать? Он должен их остановить, не дать им наделать глупостей, но не мог этого сделать. Совсем недавно он сам был таким, как они. Он так устал от года унизительной службы – сперва Кривозубу, теперь Гвилту. Устал от бессилия. Устал быть осторожным. Он опустил палочку и кивнул: – Да. В домике Хантера горел свет. Пока четверо оборотней быстро шли по притихшей, тёмной деревне, из разрушенной церкви продолжали доноситься крики. Урсула слегка сжала тонкое, дрожащее запястье Джин: – Скоро он понесёт его в лазарет. Бегите вон туда, к деревьям, ждите нас там. И ни звука, пока мы не подойдём! Ясно? Джин кивнула, взяла Квентина за руку. Бросив последний взгляд на церковь, в которой теперь стояла тишина, они поспешили в лес. Дэн и Урсула подошли к домику, Дэн занял позицию у двери, Урсула потянула её на себя. – Тук-тук, Хантер, – громко сказала она, заходя в комнатку. Хантер сидел за столом, покачивая в руке мутный стакан. Увидев Урсулу, он улыбнулся: – Привет, рыбка моя. Улыбка у него была не такая широкая, как обычно. Урсула кивнула на стакан: – Что, горе заливаешь? – Ты о чём? – протянул Хантер, нагибаясь вперёд, за бутылкой, но тут Урсула шагнула вперёд, схватила бутылку и разбила её о край стола. Брызнули осколки, на пол плеснуло резко пахнущее виски. – Эй, ты чё!.. – взвился Хантер, но Урсула уже приставила разбитую бутылку к его шее: – Ты совсем с ума сошёл? Ладно травка, но Лакрима?! От неё же умирают, торчок ты несчастный! Ещё и мальчика теперь бьют из-за тебя! Вставай! – она отошла на шаг. Хантер смотрел на неё бледными глазами, в которых сквозь пьяный туман проступала холодная ярость. Раньше он никогда не смотрел на Урсулу так. – Ты мне не указывай, поняла? – заплетающимся языком проговорил он, приподнимаясь на ноги. Урсула выхватила палочку одновременно с ним, и тут же из-за двери появился Дэн, тоже с палочкой наперевес, и невербально обезоружил Хантера. Тот сердито зашипел, когда палочка вылетела из его пальцев прямо в руку Дэна. – Собирай своё барахло, Хантер, – холодно сказал он. – Быстро, пока мы не передумали и не убили тебя прямо здесь. За спиной Хантера открылась дверь в соседнюю комнату. Дэн быстро взглянул на Лосося – окровавленные кулаки, окаменевшее лицо со следами слёз. Кивнул ему: – Хочешь проводить своего приятеля? Пряча глаза, Лосось еле заметно кивнул. – Иди наружу, – Урсула подтолкнула Хантера палочкой, тот яростно взглянул на неё, но подчинился. В церкви всё ещё горел свет, но теперь там царила тишина. Все четверо хорошо знали, что там происходит сейчас: Гвилт лечит наказанного оборотня и одновременно с этим доламывает его волю. Хантер заколебался, хотел крикнуть, позвать на помощь – но Урсула и Дэн одновременно ткнули его палочками в затылок, заставляя шагать к лесу. Лосось следовал за ними, как большая молчаливая тень. Едва они подошли к лесу, как из-за дерева вышел Квентин и сразу, без предупреждения, ударил Хантера кулаком: – Получи, сволочь! Хантер зашипел, кинулся на Квентина, врезал ему жилистым кулаком в грудь, целя в солнечное сплетение, но Квентин тут же отвёл удар. Хантер отлетел в сторону, и Джин направила на него палочку: – Не провоцируй. – Да что вам от меня надо?! – выдохнул Хантер. – Шагай, – Дэн снова подтолкнул его в спину. В лесу царила тишина. На ясном небе светила почти полная луна, её свет проникал сквозь кроны облетевших деревьев, и хотя вчерашний снег совсем растаял, лес всё равно казался заснеженным из-за этого серебристого света. В полном молчании оборотни шли вперёд, пока не добрались до оврага, по дну которого, огибая замшелые камни, струился холодный ручей. Хантер остановился и затравленно огляделся. На его лице появилась презрительная ухмылка: – Пятеро на одного?.. – Ты будешь учить нас честности? – усмехнулась Урсула. – Поздновато, не находишь? – Народ, вы чего? – Хантер приподнял руки, слегка разведя их в стороны. – Квентин, ты же мой кореш, мы с тобой пили вместе, я тебе травку толкал… – Ты много кому травку толкал, – Дэн направил на него палочку. – Но как дошло до чего посерьёзнее, то решил чужими руками жар загребать. – Ты бы помолчал! – рявкнул на него Хантер. – Ты и твой брат провозили с материка Лакриму, когда я ещё щенком был! – Сами провозили. Никого не заставляли, и уж тем более никого не шантажировали. – Защитнички херовы, – Хантер снова окинул их злобным взглядом. – Я его не заставлял. Он сам согласился. Подумаешь, рёбра ему пересчитали! Да мы все здесь через это проходили, и ничего живы! Кроме тебя, – он плюнул в сторону Урсулы, слюна попала ей на куртку, но девушка только усмехнулась: – Точно, кроме меня. Со мной он другие вещи делает. Это не отменяет того, что ты трус. – Ну и что? Вашему Люпину тоже не помешало бы немного трусости! Надо было быть поосторожнее! Я, может, тоже из-за него пострадал! Лакрима была не для меня, ясно? – А для кого? – спросила Джин. – Не твоё дело, соска! – А ну заткнись! – рявкнул Квентин. – Для кого? – Урсула шагнула вперёд, подталкивая Хантера палочкой в грудь, так что тот отступил назад, зашипев, когда наступил в холодную воду. – Для кого? – Говори, Хантер, – Дэн тоже шагнул вперёд. – Что ты задумал? Лосось тоже подошёл поближе. Он ничего не говорил, но тоже выставил вперёд палочку, кровь всё ещё капала с его разбитых пальцев. Хантер оскалился, его бледные глаза смотрели на их лица по очереди, и не могли найти ни единого промелька жалости, слабости, страха. Он снова плюнул и пробормотал: – Свалить задумал. – Куда? – прорычал Дэн. Хантер вскинул на него злой взгляд: – А тебе какая разница? Подальше отсюда. Волдеморт подох, и нам всем скоро тоже конец! Или вы не поняли, мать вашу? Грегор всех вас погубит, если вы раньше не подохнете! Я нашёл чувака, который согласился дать мне портал. А теперь из-за вас мне нечем ему заплатить! Довольны? – Довольны, – Дэн опустил палочку. – Уходи. – Ч-чего? – Уходи, – сказала Урсула. – Мы не станем тебя убивать. Мы с самого начала хотели тебя просто выгнать, так что уходи, пока мы добрые и не передумали. – Уходи, Хантер, – сказал Квентин. – Уходи, – сквозь зубы сказала Джин. – Уходи, – глухо, но твёрдо произнёс Лосось. Хантер облизнул бледные губы: – Палочку верните. Дэн протянул ему палочку, но Урсула остановила его рукой: – Снимай свитер. – Что?! – Свитер, говорю, снимай. Он не твой. Хантер злобно взглянул на неё, стянул через голову красный свитер с эмблемой Хогвартса на груди, швырнул его Урсуле под ноги: – Чтоб ты подавилась, шлюха. – Тебе того же, Златокудрый друг. Квентин шагнул вперёд, сжимая кулаки: – Беги, Хантер, и чтобы мы больше тебя не видели. Беги куда хочешь: в Америку, в Европу, хоть на Северный полюс – мы не станем тебя преследовать. Но я клянусь: если я ещё раз, хоть когда-нибудь, услышу, что ты вернулся в Англию – я найду тебя и убью. Ты понял меня? Джин повернулась и посмотрела на своего любимого. Лишь один раз она видела его в таком гневе – когда он спасал её от Амбридж и Долохова. Но тогда Квентин был в настоящей ярости, кричал, стрелял заклинаниями. Сейчас его ярость была холодна и рассудочна, но от этого не менее устрашающа. И Хантер тоже это почувствовал. В его бледных глазах мелькнул страх. Взяв палочку из руки Дэна, он развернулся и медленно пошёл прочь, натыкаясь на камни. Отойдя немного подальше, он обернулся назад. В свете луны темнели силуэты пятерых молодых оборотней, четверо из них держали волшебные палочки с горящими огоньками «Люмос», пятый – Квентин – был безоружен, но стоял чуть впереди всех, словно готовясь принять на себя удар, если будет нужно. Хантер стиснул палочку в руке, готовясь аппарировать. – Вы ещё пожалеете, – пробормотал он сквозь зубы, прежде чем повернуться на месте и погрузиться во тьму. – Вы пожалеете. Все до одного. *В переводе от Росмэна – Муфалда Хмелкирк. Некоторые (редкие) решения Росмэна в переводе имён удачны – например, я вполне принимаю вариант "Грюм", потому что фамилия "Муди" звучит для русского уха не очень. Но Мафальда... блин, надо же было изуродовать такое красивое имя, хуже только "Полумна".