Работа для оборотня

12 ноября 1981 года. 9:01 Кигсли Шеклболт никогда не смог простить себе того, что в тот день опоздал на работу. Вообще-то он часто опаздывал. Ненадолго – на минуту-две – но постоянно. Это началось ещё в Хогвартсе: весёлый, общительный и активный парень забывал о времени, засиживался за интересными книгами, забалтывался с приятелями на переменах, и прибегал в класс аккурат после звонка. В конце концов учителя даже перестали снимать баллы за опоздание – какой смысл, если в течение урока Кингсли всё равно заработает в два раза больше очков, чем потерял? И после окончания школы продолжалось то же самое: Кингсли опаздывал на тренировки, на совещания и просто на работу. Грюм, конечно, покрикивал время от времени, но всерьёз на него никто никогда не сердился: во-первых, Кингсли всегда извинялся за свои опоздания, сопровождая слова обезоруживающей обаятельной улыбкой; во-вторых, насколько беззаботен он был в обычной жизни, настолько же собран и точен в бою. За это его ценило начальство и любили товарищи по Корпусу. В то утро Кингсли твёрдо решил, что не опоздает. Он завёл будильник на десять минут раньше обычного, сделал обязательную разминку, с удовольствием отмечая, как восстанавливаются исцелённые мускулы. Связался через Летучий Порох с родителями, которые не отходили от него в больнице и навещали каждый день после выписки, но всё равно до сих пор не могли отделаться от тревоги. Потом приготовил себе завтрак – большую кружку сладкого чёрного кофе и вафли с малиновым джемом, наслаждаясь вкусом и запахом, радуясь, что больше не приходится питаться безвкусной больничной едой. Одевшись, не отказал себе в удовольствии посмотреться в зеркало – как же он соскучился по своей алой форме! И уже собрался выйти из дома, за пределы Антиаппарационного заклинания, как хлопнул себя по лбу и кинулся обратно на кухню. В шкафу была припрятана бутылка вина и пачка кексов. Кингсли купил их ещё вчера, глупо было бы забыть. В конце концов, сегодня его первый рабочий день после целой недели отпуска по ранению! К тому же его товарищу Джону Таунсенду, с которым он лежал в одной палате, стало лучше: целители наконец-то вылечили его глаза, совсем скоро Джон тоже вернётся на службу. Даже в такие тяжёлые времена можно найти повод для радости, а тут их будет целых два. Он улыбнулся, предвкушая, как в обеденный кабинет соберётся с друзьями, как Алиса, Фрэнк, Диоген и Ардея будут смеяться и толкаться, пытаясь поудобнее устроиться в его тесном кабинетике, как к ним заглянет Грюм – официально, чтобы велеть вести себя потише и не мешать другим, более ответственным людям, а на самом деле, чтобы получить свой бокал вина. Прижав себе бумажный пакет с выпечкой и тщательно завёрнутой в бумагу бутылкой, Кингсли со всех ног бросился за дверь. Часы показывали две минуты десятого. Через несколько мгновений он уже перебегал шумную улицу в центре Лондона. Светофоры горели зловещим красным светом, но ни одна из бешено мчащихся машин не задела высокого темнокожего парня, как по волшебству – да так оно и было. Свернув в переулок, Кингсли столкнулся с несколькими чиновниками, которые тоже опаздывали, и лица у них были соответствующие – нервные и недовольные, без той радостной улыбки, которая освещала его лицо. Аппарация через специальный портал, надоевшая, но обязательная проверка в Атриуме, долгий путь до Корпуса Авроров по коридорам и в кабине волшебного лифта… Ещё три года назад, будучи студентом, Кингсли запросто добирался до работы прямо из дома, по Летучему пороху, и попадал сразу в Корпус, но сейчас пропускной режим и правила безопасности были ужесточены, и никто пока что не собирался их ослаблять. Была уже четверть десятого, когда он наконец влетел в свой кабинет и бережно поставил на стол пакет с бутылкой и кексами. А ещё через несколько минут в кабинет влетел фиолетовый бумажный листок – записка, требующая явиться на совещание ровно в 9:30. Кингсли вышел из кабинета и постучался в соседнюю дверь. Фрэнк, в отличие от него, всегда был пунктуальным, но сейчас он не ответил, как будто его вовсе не было в кабинете. Кингсли огляделся по сторонам и увидел Диогена Райса. Тонкое бледное лицо молодого аврора просияло, когда он увидел Кингсли, друзья шагнули друг к другу и обнялись. – Грюм зовёт на совещание, ты Фрэнка не видел? – спросил Кингсли. Диоген дёрнул ручку двери, та отозвалась сухим щелчком – кабинет был заперт. – Наверное, они с Алисой уже ушли, – предположил он. – Пойдём, а то опоздаем. Совещание было назначено в одном из самых больших залов, а это означало только одно: на него соберётся весь Корпус, в том числе и Барти Крауч-старший со своими людьми. Этот к опозданиям относится намного суровее. Кингсли до сих пор помнил, какой разнос Крауч устроил ему несколько месяцев назад. «Станете Министром магии – опаздывайте, сколько душе угодно! А сейчас будьте добры не игнорировать утверждённый рабочий график!» Зал заседаний был уже практически полон, авроры толпились в дверях и быстро рассаживались по креслам, амфитеатром окружавшим площадку с трибуной. Кингсли сразу заметил Грюма, нервно прохаживающегося по площадке; к счастью, ему хватило ума не помахать шефу рукой. Они с Диогеном нашли себе пару мест в дальнем ряду, и к ним тут же подсели другие. Кингсли приподнялся, высматривая Фрэнка и Алису, но вместо них заметил кое-кого другого, и сердце кольнуло волнение. В первом ряду, напряжённо наклонившись вперёд, опустив подбородок на нервно сцепленные руки, сидел худой широкоплечий мужчина в алой форме без плаща, с золотыми и чёрными нашивками на рукавах – служащий Корпуса, но не боевого отделения, а канцелярии. Кингсли хорошо знал этого мужчину. Лайелл Люпин. Через несколько минут Грюм поднялся на трибуну и окинул зал взглядом. Разговоры тут же прекратились, Грюм дождался полной тишины и заговорил: – Коллеги, у меня важная новость. Благодаря нашим коллегам из Сектора связи мы смогли установить точное местонахождение Грегора Гвилта и его стаи, – он взмахнул палочкой, нарисовав в воздухе сложный знак, и над его головой тут же развернулась огромная полупрозрачная карта Британии. Изображение начало приближаться, сфокусировалось на Северном Уэльсе, на холмах и горах, простирающихся от морского побережья до города Ньютаун, находящегося на самой границе между Уэльсом и Англией. – Мы получили информацию о том, что в последние несколько недель порталы, ведущие в укрытие Гвилта, были сосредоточены здесь, в окрестностях Ньютауна. – Порталы могут вести куда угодно, – мрачно произнёс Крауч. – Верно, но то, что их постоянно оставляли на одной и той же территории, не может не настораживать, – сказал Грюм. – Должен признать, что мы недооценивали Гвилта. Он умеет запутывать следы и уходить от преследования, не так хорошо, как старый Ральф Кривозуб, но всё же умеет. Я считаю, оборотни после охоты аппарировали обратно в укрытие только в особых случаях, а большей частью перемещались сначала в перевалочный пункт, где находился портал. Ньютаун был таким пунктом. Возможно, были и другие. Грюм обернулся к карте, ненадолго задержал взгляд на надписи «Ньютаун». Оборотни Гвилта нападали, грабили и убивали по всей Британии, от шотландских гор до берегов Кента, и их никак не могли найти, а все пути сходились здесь, в этом небольшом городе. Он снова повёл палочкой к карте, и изображение приблизилось ещё сильнее, так, что городки, деревни и дороги уступили место сплошному зелёному лесу. В этом зелёном море появилось маленькое серое пятно. – Сопоставив информацию о порталах Ньютауна с той, которую нам предоставил Сектор связи, мы установили, что седьмого ноября Ремус Люпин вышел в Сеть Летучего Пороха отсюда, из магловской деревни под названием Бринси. «Бринси» в переводе с валлийского означало «Холм собак». По залу пробежал смешок, и даже Барти Крауч позволил себе улыбнуться. – Деревня была окончательно заброшена несколько лет назад, асфальтовую дорогу построить не успели, грунтовая заросла. Отличное укрытие для тех, кто хочет спрятаться от закона. Подозреваю, Гвилт и его стая хотят остаться там на всю зиму, прежде чем отправиться куда-то ещё. – Вы прекрасно поработали, – сказал Крауч сухим, как всегда, голосом, но его глаза сверкнули возбуждением. – Я считаю, ждать больше нечего. Нужно атаковать сегодня. – При всём уважении, сэр, я считаю это слишком рискованным. Сегодня полнолуние. Агрессия оборотней и их способность к регенерации намного выше, чем в любой другой день лунного цикла, а сила вожака возрастает десятикратно. Я убеждён, что мы должны напасть завтра. Оборотни будут ослаблены и не смогут сопротивляться должным образом. – Когда они вернутся в человеческую форму, то смогут снова пользоваться магией! Вот что по-настоящему рискованно! Наша цель – уничтожить Гвилта и всех его псов, в полнолуние это сделать намного проще. Они не смогут колдовать, не смогут воспользоваться мётлами или порталами, а агрессия не позволит им затаиться или убежать. – Сэр, – твёрдо произнёс Грюм, – у них наш человек. К тому же большинство оборотней вступили в стаю не по своей воле. Они ещё могут вступить в борьбу на правильной стороне, но если все погибнут, мы лишимся потенциальных союзников. Лайелл слушал их, сжав руки до боли. За эти десять дней он перенёс столько тревог, что у него уже не было сил надеяться. Седьмого ноября, пять дней назад его мальчик всё ещё был жив. Но жив ли он сейчас? А если жив – переживёт ли он сегодняшнюю ночь? Выдержит ли полнолуние среди других оборотней? Если бы это зависело от него, он напал бы сегодня, прямо сейчас, но сейчас ему оставалось лишь надеяться, что Грюм докажет свою правоту. Он и думать не хотел о том, что будет, если за дело возьмётся Крауч. Деревню Бринси возьмут в кольцо и будут бомбардировать боевыми заклинаниями, пока там не останется ни одного живого оборотня, и Ремус погибнет вместе со всеми. Крауча и его людей это не заботит: для них оборотни – чудовища, не достойные жизни. «Безумные, злобные существа, которые не заслуживают ничего, кроме смерти» – так он сказал когда-то, эти ужасные слова сломали жизнь ему и его мальчику. Он усвоил свой жестокий урок, но знал, что объяснять что-то другим бесполезно. Крауч ненавидит оборотней, и всё магическое сообщество на его стороне. В конце концов Крауч согласился с доводами Грюма. Операция была назначена на пятницу, 13-е ноября, в девять утра, когда станет совсем светло, и обессилевшие, слишком чувствительные к свету после превращения оборотни не смогут сопротивляться. Грюм говорил ещё долго, объясняя свой план, вызывая с помощью палочки одну схему за другой, показывая, как нужно перекрыть доступы к деревне, как снимать защитные заклинания и накладывать антиаппарационные. Вся операция должна была занять не больше часа. С собой Грюм собирался взять двадцать человек. – Сэр! – не удержался Кингсли, вскинув руку, – я считаю, вам понадобятся двадцать один! Грюм скользнул по нему недовольным взглядом: – Двадцать, мистер Шеклболт. У вас больничный лист до четырнадцатого. Надеюсь, вы не думаете, что за самовольный выход на работу раньше срока вам выплатят сверхурочные? Снова кто-то засмеялся, но Кингсли не обратил на это внимания. – Я тоже рад вас видеть, шеф, – пробормотал он, садясь на место. Совещание затянулось на целый час. Помимо стаи Гвилта, требовалось обсудить ещё несколько важных вопросов. Стрелка часов уже приближалась к одиннадцати, когда Грюм и Крауч наконец объявили, что все могут быть свободны. Кингсли поднялся на ноги, оглядел зал. Крауч уже двигался к выходу, Грюм задержался, разговаривая о чём-то с Лайеллом Люпином. Алисы и Фрэнка по-прежнему не было видно, и впервые за этот день Кингсли ощутил слабую тревогу. Грюм, как выяснилось, тоже заметил отсутствие Лонгботтомов. После совещания он собрал всех подчинённых в отделе и спросил, не видел ли их кто-нибудь. Никто не видел. Они не появлялись в отделе. – Может, заболели? Может, их вызвал к себе кто-то ещё? – в голосах авроров начало сквозить беспокойство, и Грюм нахмурился: – Паниковать рано, – отрезал он. – Возвращайтесь к работе. По пути в свой кабинет он ещё раз велел не паниковать, на этот раз самому себе и мысленно. Они члены Ордена Феникса, их мог вызвать к себе Дамблдор. Сейчас Грюм найдёт у себя на столе письмо от главы Ордена, объясняющее, что Лонгботтомы понадобились ему для какого-то задания. Письма не было. В те минуты Грюм всё ещё не паниковал. Нужно просто связаться с Дамблдором и всё уточнить. Но сперва почему-то он решил обратиться к Августе Лонгботтом. Бросив в камин щепотку Летучего Пороха, он наклонился к пламени, и вскоре уже смотрел на гостиную в доме Лонгботтомов. Как обычно, в те дни, когда и Фрэнк, и Алиса уходили на работу, Августа оставалась с маленьким Невиллом. Увидев Грюма, она очень удивилась. Она была уверена, что сын и невестка давно на работе – как всегда, они аппарировали заранее, без пяти минут девять. Грюм увидел, как Августа медленно встаёт с ковра, на котором Невилл сосредоточенно собирал замок из кубиков, как паника наполняет её взгляд, и почувствовал, как его сердце сжимает ледяная рука. Несколько минут спустя Грюм, Кингсли и Диоген уже были в Атриуме. Понадобилось ждать ещё десять минут, прежде чем они получили список всех сотрудников, явившихся на работу в промежуток между 8:55 и 9:00. Более сотни человек! Никто из проверяющих не видел Алису и Фрэнка. Оставалась надежда, что их заметил кто-то из сотрудников. Прошло ещё полчаса томительных расспросов и напряжённого ожидания, прежде чем один из пожилых чиновников, задумчиво нахмурив лоб, пробормотал: – Кажется, я что-то слышал… В соседнем переулке. Кто-то произнёс «Люмос», но неправильно, больше похоже на «Люмус». Я не расслышал полностью. Я на всякий случай вернулся, но никого не увидел. «Люмус» вместо «Люмос»? Грюм знал, что иногда люди слышат то, что хотят услышать. Память этого испуганного чиновника могла сыграть с ним злую шутку, заменить часть услышанного заклинания на другое. Он быстро поднялся из-за стола, кивнул остальным сотрудникам, что могут уходить, и заспешил к выходу из Министерства. Заклинание оканчивалось на «мус». Это могло быть «Экспеллиармус». Он был уверен, что это «Экспеллиармус». У них уже был случай, когда сотрудника похитили прямо по пути на работу. Бывали случаи, когда сотрудников убивали буквально на пороге Министерства. Спеша к выходу, слыша за спиной быстрые шаги Диогена и Кингсли, Грюм прокручивал в памяти эти старые дела. Вспоминал, как сам собирал улики и опрашивал свидетелей. Внутренний голос чётко, ровно зачитывал строчки протоколов. Его лицо и взгляд тоже были спокойны, и никто не мог видеть ужаса и гнева, которые разворачивались в его сердце. Они тщательно обыскали весь переулок, прежде чем Диоген Райс подошёл к шефу с окаменевшим лицом и протянул ему волшебную палочку. Грюм медленно взял палочку в руки, ощутил под пальцами полированную светлую древесину. Палочка Фрэнка Лонгботтома. На часах было двенадцать. Прошло три часа с тех пор, как их обезоружили и похитили здесь, в этом грязном пустом переулке. Грюм никогда не простил себе, что не прервал совещание сразу, как заметил отсутствие Фрэнка и Алисы. Диоген никогда не простил себе, что не поднял тревогу сразу же, как только увидел запертую дверь кабинета. Кингсли никогда не простил себе, что в тот день опоздал на работу. 12 ноября 1981 года. 17:15 Не только Грюм в тот день строил боевые планы. Сразу после скудного обеда, состоящего из овсянки и сухарей (и крохотных кусочков шоколада для тех, кто всё ещё мучился от последствий стычки с дементорами) Грегор Гвилт собрал в разрушенной церкви свою поредевшую стаю. Он – вожак, его двадцать девять оборотней и один человек. Худой темнокожий парень, стоящий рядом с Ремусом Люпином. Стив Томас – так его зовут. Его утащили с собой с берега моря, спасая от дементоров Азкабана, и он целые сутки провёл без сознания, балансируя между жизнью и смертью. Его до сих пор трясло от холода в груди, но не от страха – Гвилт видел в его тёмных глазах тревогу и тоску, волнение и надежду, но только не страх. И точно так же не было видно страха в светло-карих глазах Ремуса Люпина. – Вы все помните, что произошло здесь в прошлый раз, – заговорил Гвилт. – Нам объявили войну. И я помню, что вы были готовы сражаться. Я тоже был готов к этому. Но тогда рядом с вами были ваши друзья, братья и сёстры. А рядом со мной – Адам и Виктор. Тогда нас было сорок восемь, а теперь осталось почти вдвое меньше. Стантон-Лонг, вылазка в Министерство, стычка в Ливерпуле, набег Мо Карсона… Среди нас не найдётся тех, кто не был ранен. Кто не потерял друга. За последнюю неделю я потерял двадцать оборотней. Каждого из них я сам привёл сюда, все они были частью моей стаи. Каждый из них что-то для меня значил. Он снова посмотрел на молчащих оборотней. Кое-кто смотрел на него прямо, некоторые прятали взгляд. Уголки его губ тронула улыбка: – Вы все что-то для меня значите. Я никогда не обращал насильно, потому что я видел, как мучаются те, с кем сотворили такое. Большинство из вас стали оборотнями именно так, и от вас отвернулись ваши родные, ваши друзья, всё общество. Но для меня вы все что-то значите, каждый из вас нужен мне. В мире нет безопасного места для таких, как мы. Вся наша жизнь – это война. Я знаю, что многие из вас ненавидят меня, и в сегодняшней битве я не прошу вас сражаться за меня. Сражайтесь за себя. Защищайте тех, кто вам дорог. Погибших друзей не вернуть, а враги для нас, оборотней, найдутся всегда. Если не Сивый – то волшебники, если не волшебники – то маглы. Но это будет потом. А сегодня мы убьём Фенрира Сивого. После его слов воцарилась тишина. Но она продолжалась недолго. В этот раз не было ни криков, ни хлопков, только шуршание, как будто стая птиц пронеслась над разрушенной крышей. Шуршали края одежд, оборотни вытаскивали наружу волшебные палочки, ножи, палки и цепи, и молча поднимали их в воздух, показывая, что они готовы идти в бой. Гвилт улыбнулся. – Двадцать оборотней, – повторил он. – Может, сегодня ночью я потеряю столько же. Может, меньше. Я бы сказал, что это не важно, но это будет ложью. Для меня это важно так же, как и для вас. Каждый из вас оказался здесь не случайно, и не погибнет зря. Он перевёл дыхание и произнёс то, чего никто не ожидал услышать: – В бой пойдут только самые сильные и здоровые. Здесь останутся те, кто был ранен в недавнем бою, и те, кому сражаться не позволяет здоровье – Клэй, Фрэнсис, Марта, Алекс, Нейт и Джин. Стю, Зельда, вы остаётесь за главных. Джин прерывисто вздохнула, сжала руку Квентина. Тот стиснул зубы, погладил дрожащими пальцами похолодевшую ладонь девушки. Собрание закончилось в полном молчании. До темноты оставалось совсем немного, оборотни тихо расходились по домам, чтобы немного поспать и отдохнуть перед полнолунием. Единственным, кто остался в церкви наедине с Гвилтом, был Стив Томас. На прощание Ремус Люпин похлопал его по плечу. Утром, когда Стив очнулся, Люпин уже посвятил его во всё происходящее и попросил не терять надежду. Стив не стал говорить ему, что терять уже нечего – надежды не осталось. Он ждал, что его будут судить. Что Ремус, или его отец, или Даблдор выступят в его защиту, на это была вся его надежда. Но всё оказалось не так, как он ожидал. Его пытали, держали взаперти, пока Скуммель пытался убить его семью, а потом отправили в Азкабан без суда, не дав сказать ни слова в свою защиту. Он совершенно не представлял себе, что его ждёт. Но раньше он никогда не догадывался, что иногда вместе с надеждой уходит и страх. Теперь он больше ничего не боялся. – Что ты со мной сделаешь? – спросил Стив. Гвилт окинул его внимательным взглядом: – А ты как думаешь? Стив устало пожал плечами: – Ремус Люпин сказал мне, что ты будто бы никогда не превращаешь в оборотня против воли. – Действительно? – усмехнулся Гвилт. – Смотрю, Ремус Люпин неплохо меня знает. Жаль, я не могу сказать о нём того же. Слушай, Стив: я не стану тебе врать – ты оказался не в том месте не в то время. Но обращать тебя я действительно не стану. В эту ночь нам понадобится волшебник. Как только появится шанс, ты снова вернёшься в Министерство. Скажешь, что в ту ночь на побережье Сивый захватил тебя с собой. Тебе удалось вырваться и убить кое-кого из его волков. К тому времени я и мои волки будем уже далеко, и ты сможешь аппарировать вместе с аврорами на место битвы и показать им кучу трупов. Думаю, после такого тебе скостят срок. – А если я откажусь? – Тогда мне придётся тебя убить. – А если я не переживу эту ночь? – Мои волки на тебя не нападут, это я гарантирую. Волки Сивого тоже тебя не тронут… но это тебе придётся гарантировать самому, – он положил на скамью несколько волшебных палочек, которые принадлежали погибшим оборотням из его стаи. – Выбирай. … Квентин и Джин лежали на кровати, крепко обнявшись и не говоря ни слова. Раньше они могли разговаривать часами обо всём и ни о чём, но сейчас их обоих душили страх и слёзы, и они больше молчали, чем говорили. Сколько раз они расставались на долгие дни и недели, прежде чем им удавалось снова встретиться, сколько раз их встречи срывались в последний момент, и то они не тосковали так сильно, как сейчас, когда им предстояло расстаться всего на одну ночь. – Скажи, что с тобой всё будет хорошо, – шептала Джин снова и снова. Её пушистые ресницы слиплись от слёз, которые она не могла сдержать. Квентин прижимал к себе её маленькое тело, гладил её похудевшие щёки, целовал кончик холодного носа и дрожащие обветренные губы, проводил рукой по животу и отвечал: – Со мной всё будет хорошо. ... Небо медленно темнело. В воздухе пахло снегом и дымом. Ремус стоял на краю леса, глядя на маленькую, затерянную в горах деревню, которая была его домом все эти десять дней. Он уже сбился со счёту, сколько в его жизни было таких вечеров, когда он дожидался полнолуния. Когда он был дома, мама всегда старалась вести себя так, будто ничего особенного не происходит. Они варили какао, забирались с ногами на диван и смотрели «Стартрек», или «Мрачные тени», или ещё какое-нибудь шоу, пока не становилось совсем темно, и только потом он уходил в подвал. В Хогвартсе они с Мародёрами устраивали целое представление: весь день Джеймс отпускал шуточки о «пушистой проблеме», и Ремус нервно смеялся в ответ, пытаясь сдержать нарастающую тревогу и злость, но стоило ему увидеть спокойное лицо Сириуса, услышать смех Питера, и ему сразу становилось легче… Он уже забыл о тех временах, когда он НЕ ждал полнолуния. Но эта ночь будет особенной. Сегодня он совершит убийство. Может, и не одно. И сделает это не потому, что его заставили, как это случилось с Дэном и Дереком, с Бобби и Кэтрин – он сам вызвался на это, сам попросил Гвилта взять его в бой. У него не было с собой волшебной палочки, но ему казалось, что он совсем рядом – бродит за деревьями, сея жемчужный свет, шевелит мягкими ушами, помахивает хвостом. Его волк. Он не любил вызывать телесного Патронуса именно потому, что тот был волком, но сейчас он как никогда чувствовал его присутствие. Сегодня ночью эти яркие глаза наполнятся яростью, а зубы ощутят вкус крови другого оборотня. Интересно, способны ли убийцы вызывать Патронус? Он посмотрел на небо над облетевшим лесом. Оно уже стало бледно-лиловым, но ещё не окрасилось глубокой ночной синевой. Из-за чёрных верхушек леса появилась бледная, почти прозрачная луна. Такая маленькая – меньше, чем кнат. Подумать только, что вся его жизнь так или иначе крутится вокруг этого невзрачного шарика на небе. – Будь рядом… Голос Бобби был очень тихим, но он всё равно его услышал. Он направился в сторону, откуда звучал этот голос, папоротники шуршали под его ногами. Они были такими высокими, что Бобби утонула в них по колено. Лунный свет мерцал на её тёмных волосах, в руках она держала серебряную ласточку. Птица легко вспорхнула вверх и улетела, разрезая холодный воздух острыми крыльями. – Это для Кэтрин, – пояснила она, оборачиваясь. – Я не знаю, получит ли она это сообщение, но… пусть в эту ночь будет поближе к деревне. Лучше здесь, чем где-нибудь ещё, где она сможет на кого-то напасть. Ремус встал рядом с ней и поднял глаза к небу, в которое улетела серебряная ласточка. Он повернулся к Бобби и заметил, что она тоже смотрит вверх, и в её глазах блестят слёзы. Ремус понял, что Бобби только сейчас осознала, что, возможно, это был её последний шанс послать Кэтрин весточку, а она так и не сказала самого главного. Он взял её за руку, всё ещё хранившую тепло магии от прикосновения к Патронусу, и они пошли обратно в деревню. … Все, кто собирался сражаться, собрались на краю деревни, там, где воздух пересекала мерцающая плёнка защитного купола. Джин и Квентин с трудом смогли разжать руки; девушка вся дрожала, еле сдерживая слёзы, юноша был бледен, как полотно. – Всё будет хорошо, – прошептал он, поцеловав Джин в макушку. Девушка шмыгнула носом и посмотрела на Ремуса. Тот молча кивнул. Теперь, когда он навсегда потерял Сириуса, когда сердце вырвано из его груди, ему незачем больше жить. Но он сделает всё то малое, что в его силах, чтобы Квентин Хуперс вернулся к Джин Феннелл. Он думал об этом, когда они пересекали пелену защитного купола, которую Гвилт специально сделал проницаемой на несколько секунд, и которая сразе же накрепко сомкнулась за их спинами. 12 ноября 1981 года. 20:49 Грюм почти физически чувствовал, как уходит драгоценное время. Он отдавал приказы, выслушивал донесения, просматривал старые протоколы допросов, снова и снова пытаясь обнаружить намёки на ещё не обнаруженные укрытия Пожирателей Смерти, и отправлял людей снова проверять те, которые уже были обнаружены, и каждый раз, глядя на часы, думал о том, что прошёл ещё час, два часа, три часа… Часы утекали сквозь пальцы, проносились со скоростью минут. Он бывал в плену, и знал, что для Фрэнка и Алисы те же часы растянулись на целую вечность, если они ещё живы. Если они ещё живы…Он не хотел думать о том, что их, возможно, уже нет в живых, что малышу Невиллу предстоит стать сиротой сразу после того, как стал сиротой маленький Гарри Поттер, но всё равно думал об этом. Такова уж была его работа – думать о плохом, готовиться к худшему. И всё равно каждый раз, когда это худшее происходило, когда умирали старые опытные бойцы и молодые новобранцы, он понимал, что не был к этому готов. Уже давно ушли домой сотрудники Сектора Связи и Отдела Магического правопорядка, заперли свои загадочные кабинеты молчаливые сотрудники Отдела тайн. Министерство опустело. Но в Корпусе авроров кипела работа. Сжимая в руках ордера на обыск, авроры уходили в дома волшебников, заподозренных в связях с Волдемортом, и возвращались спустя долгие часы с потухшими глазами, а иногда и со следами от заклятий. Кое-кто из других отделов изъявил желание помочь; несколько практиканток из Сектора Связи с покрасневшими от усталости глазами просматривали отчёты о сеансах связи через Сеть Летучего Пороха, а в кабинете Грюма уже несколько часов безвылазно сидел Артур Уизли, без конца читая и перечитывая протоколы допросов семейства Малфоев. – Нарцисса утверждает, что давно не видела свою сестру, – пробормотал он, проводя рукой по глазам, – но я уверен, что Беллатрикс не покинула Англию. Она как-то связана с этим. – Мы уже обыскали поместье Лестрейнджей сверху донизу, – отозвался Грюм. – Ничего. И никого. Их домовые эльфы заявили, что хозяев нет дома уже несколько дней. – Может, у них есть сообщник, – продолжал Артур. – На прошлой неделе только в моём отделе арестовали двух шпионов Пожирателей Смерти. Я уверен, что у них есть свои люди и в других секторах. Грюм задумчиво покачал головой, глядя на башню пустых стаканчиков из-под кофе, дымающуюся на его столе. Ему казалось, что его мозг уже отяжелел от усталости. И всё же слова Артура заронили в его голову какую-то мысль. Но ему нужно обдумать её. Побыть в одиночестве и в тишине. – Иди домой, Артур, – проговорил он. – Если я задержу тебя ещё на полчаса, Молли меня заживо сварит, и я буду даже не против. – Это важно для меня, и для неё тоже! – упрямо отозвался Артур, вскидывая рыжую голову. – Она всё прекрасно понимает. – Артур, сколько там твоей дочке? При мысли о Джинни черты Артура немного расслабились, взгляд голубых глаз смягчился: – Вчера четыре месяца исполнилось. – Если ты немедленно не отправишься домой к своей жене, которая с трудом справляется с шестью мальчишками и четырёхмесячной девчонкой… – Вообще-то, с пятью мальчишками. Билл в Хогвартсе… – …я посажу тебя на домашний арест. – Это произвол! – фыркнул Артур. – Превышение полномочий. – Не тебе говорить мне о превышении полномочий! Иди домой и надейся, что я не прикажу проводить обыск в твоём сарае для мётел! На самом деле он и так прекрасно знал, что именно Артур прячет в своём сарае для мётел – заколдованный магловский автомобильчик. Уизли снова собрался спорить, и Грюм снова решительно велел ему уходить. Артур и так уже достаточно ему помог. Закрыв за другом дверь, Грюм снова тяжело рухнул за стол, опустил голову на руки и погрузился в свои мысли. Свой человек в Министерстве. Кто-то, кто точно знал, когда Фрэнк и Алиса, обычно дежурившие по отдельности, выйдут на работу вместе. Кто-то, кто знал утверждённый график работы авроров. … Грюм пришёл в кабинет Барти Крауча. Начальник тоже никуда не уходил, и вид у него был ещё более мрачный, чем обычно. Похищение двух сотрудников практически на рабочем месте, под носом у начальства – ещё одно пятно на репутации всего Корпуса и лично Крауча. Он взглянул на Грюма и уголки его губ нервно дрогнули: – Есть новости? – Я собираюсь лично проверить два объекта, – невозмутимо сказал Грюм. Его взгляд не отрывался от лица Крауча. – Нарциссе Блэк и её сестре принадлежат два особняка во Франции. Лонгботтомов могли вывезти за границу. – Дельная мысль, – кивнул Крауч. – Но почему ты лично? – Это мои люди. Я несу за них ответственность. А ещё, если есть на свете человек, которого я боюсь, то это мадам Августа Лонгботтом. Губы Крауча снова дрогнули: – Я не могу тебя отпустить, Аластор. Ты – глава завтрашней операции. Отправь кого-нибудь вместо себя. – Не могу, – сдавленно ответил Грюм. – Я и так уже сплоховал. – А если ты не вернёшься? Мы не можем упустить шанс схватить Гвилта. Я помню, я сам говорил, что Пожиратели Смерти – наша первостепенная задача, и всё же… – Если я не вернусь, операцию возглавишь ты, – Грюму было тяжело это говорить, но выхода не было. Он не сказал старому другу о том, что на самом деле собирался проверить не два объекта, а три. И один из них был не во Франции, а в Британии. Даже сейчас, когда их отношения ухудшились из-за разногласий, а теперь ещё и из-за страшного подозрения, Крауч всё ещё оставался его старым товарищем, и врать ему было стыдно. – Я тебя прошу об одном: придерживаться плана. – Я буду действовать так, как считаю нужным, – сухо ответил Крауч. – Обещаю: я сделаю всё, что в моих силах, чтобы сохранить жизнь Ремусу Люпину. Может, в другое время Грюм бы возразил, но сейчас все его мысли были заняты тем, что происходит с Алисой и Фрэнком, и тем, что уже могло с ними произойти. Он вышел из кабинета, думая о том, что ещё никогда не доверял Краучу настолько мало, как сейчас, но выбора у него не было. 12 ноября 1981 года. 22:15 Он так никогда и не узнал, в каком городе находился этот заброшенный фабричный квартал, на территорию которого их перенёс портал. В памяти остались какие-то фрагменты – пустые окна корпусов и размалёванные бетонные стены, разбитый асфальт и блестящие под луной рельсы, на которых ржавели заброшенные вагонетки. Но он навсегда запомнил, как легко ему удалось превратиться. Даже не пришлось раздеваться, как он делал, когда был в Визжащей Хижине – шерсть проросла прямо сквозь одежду, не разорвав её. Другие оборотни были рядом, он слышал их крики, постепенно становящиеся воем, и от осознания того, что он не один переживает это, ему почему-то не было так больно. Он запомнил, как внезапно весь мир стал чёрно-белым от лунного света, резкие тени и резкий свет, и силуэты других оборотней в переплетении теней и света. И он запомнил вой вожака. Голоса волшебных существ обладают особой силой. Песнь феникса наполняет душу надеждой. Хриплый вопль дементора вызывает цепенящий холодный ужас. Крик мандрагоры способен убить. Но ничто не сравнится с воем вожака оборотней. С силой и храбростью, которую этот вой вселяет в своих, и с ужасом и отчаянием, которые охватывают чужих. Едва Ремус услышал этот вой, как его страх прошёл. Его охватила ярость, и вместе с яростью пришла уверенность. Больше не осталось сомнений. Мир стал предельно простым: чёрное и белое, друзья и враги. Он больше не был Ремусом Люпином, он забыл всё: своё имя, своё прошлое. Для него больше не существовало профессора Дамблдора и Сириуса, Лили и Джеймса, Квентина и Бобби. Только волки вокруг него, быстрые тени в лунном свете, сверкающие глаза и блестящие зубы. А где-то там, среди этих голых стен, под этим черным небом, затаился враг. Молодой оборотень навострил уши, прислушиваясь к дыханию врагов, втянул воздух блестящим черным носом, ощущая их запах – тяжёлый запах грязных клыков и более слабый, с привкусом снега и ветра, запах густой шерсти, но сильнее всего ощущался запах крови. Застоявшейся, остывшей крови. Кажется, что она наполняет эти обшарпанные коробки заброшенных зданий, колыхается в них, как в чанах. Кажется, эти высокие глухие стены, обступившие стаю, вот-вот рухнут под натиском крови, и вся стая утонет, захлебнувшись и увязнув в крови, как в болоте. Он ощутил этот запах и коротко, сердито залаял – и его голос потонул в лае и вое, которым вся стая ответила на зов вожака. Стив Томас слушал этот многоголосый вой, заняв позицию на крыше одного из зданий. Он знал, что место это уязвимое – оборотни в полнолуние теряют самообладание, забывают об осторожности, но при этом становятся дьявольски сообразительными. Они способны прокрасться в дом, если захотят, их ловкие лапы и длинные клыки способны открывать окна и двери. Оборотню ничего не стоит найти ту шаткую лестницу, по которой он забрался, и добраться до него. Но страх по-прежнему не приходил. Когда-то Стив слышал, что в отчаянии, в безвыходной ситуации люди способны на недюжинную храбрость. Он никогда не считал себя храбрецом: храбрец бы не пошёл работать на Пожирателей Смерти, не стал бы убивать невинных людей из страха. Но за последние дни что-то в нём изменилось. И он знал, что даже если на крышу полезет сотня оборотней, он не аппарирует и не сбежит, он останется на своём месте. И если придётся, ответит своей жизнью за жизни всех тех несчастных беззащитных маглов, которых его заставили убить или которых он не смог спасти. И в первую очередь – за жизнь того испуганного длинноволосого паренька с гитарой. Стив вздрогнул, когда вспомнил слёзы, текущие по бледному худенькому лицу, глаза, в которых отразился зелёный свет, и дрожащий голос, замерший, не допев песни. «Imagine there's no heaven» – It’s easy if you try, – сам не зная, почему, пропел Стив в ответ этому призрачному голосу, и пар, сорвавшийся с его губ, растаял в воздухе. – No hell below us, – продолжал он петь, глядя вниз, на чёрные резкие тени, в которых медленно брели чудовищные звери с горящими во тьме глазами, и впереди всех шёл самый большой зверь с серебристо-серой шерстью. – Above us only sky, – пел Стив, подняв глаза к небу, на котором сияла полная луна. В лунном сиянии холодно блестели разбитые окна длинного трёхэтажного здания с закопчённой трубой, поднимавшейся в небо – старая фабрика, построенная ещё в начале века. В других заброшенных зданиях заводятся крысы, жуки и летучие мыши. А здесь были оборотни. – Imagine all the people living life in peace, – Стив сам не расслышал свой голос – волки Сивого встретили стаю Гвилта дружным воем, и этот вой отдался жутким эхом от голых стен и потолков. В тёмных окнах замелькали ещё более тёмные тени, заблестели хищные глаза. Кое-кто из оборотней Гвилта попятился от страха, но вожак снова взвыл, и оробевшие волки встряхнулись и вернулись на своё место. Несколько минут ничего не происходило – только вой пронзал ночную тишину, словно две стаи соревновались, кто друг друга перекричит. Но от этого воя Стив чувствовал, как кровь буквально стынет в жилах. Впервые за эту ночь его охватил ледяной ужас, но он с ним справился. Он знал, что ему надо сделать. Фенрир Сивый хорошо подготовился к бою. Он заперся со своими оборотнями в этой старой фабрике, как в крепости, и теперь нервирует чужаков своим воем, провоцирует рвануться в бой. Если Гвилт потеряет контроль над своими оборотнями, те бросятся к фабрике, полезут поодиночке в маленькие окна и узкую дверь, и их перебьют одного за другим, как кроликов. Но Фенрир Сивый не знал, что сегодня сюда придёт волшебник. Внезапно Гвилт замолчал. Его стая продолжала выть, оборотни метались на месте, изнывая от ярости и желания броситься в бой. Шерсть встала дыбом на широких загривках, с оскаленных зубов срывались капли слюны. Волки Сивого ответили торжествующим издевательским лаем: чужой вожак выдохся, теперь его волки бросятся на стены, не в силах сдержаться, и наконец-то прольётся кровь. Гвилт молча обернулся назад, на миг его серебристо-серые глаза встретились с чёрными глазами Стива, и, повинуясь этому взгляду, тот поднял палочку и прошептал Взрывающее заклинание. Взрыв был такой силы, что вой волков потонул в грохоте, с которым обрушилась часть старой стены. А когда грохот затих, голоса волков Фенрира Сивого стали слышны снова, но в них уже не было злобного торжества – один чистый, дикий, первобытный ужас. Стива передёрнуло от отвращения, когда они посыпались из окон, точно огромные крысы, покидая фабрику и в панике разбегаясь кто куда. Оборотни Гвилта бросались на них, вцепляясь в горло, звери катались по земле, кусали и царапали друг друга. Не прошло и нескольких секунд, как весь квартал, который Стив видел с высоты, превратился в поле боя; волки Сивого бежали, волки Гвилта гнались за ними, повсюду метались тени и слышался дикий вой. Но сам серебристый вожак побежал вперёд, в тёмную пасть фабрики, и несколько других оборотней, повинуясь его властному голосу, бежали следом за ним. Ремус Люпин сразу бы узнал это место, эти обшарпанные длинные коридоры, которые казались бесконечными, эти пятна крови и ржавчины на стенах, длинные трещины на полу. Именно здесь его держали в плену, именно здесь погиб Адам. Но оборотень ничего не узнал и ни о чём не вспомнил. Для него существовало только одно – воля вожака, которая заставляла его бежать вперёд по этим коридорам, туда, где прячется что-то кошмарное, внушавшее оборотню ужас и в то же время любопытство. Этим кошмарным существом был не кто иной, как Фенрир Сивый, и Ремуса влекло к нему воспоминание о том, как Сивый его укусил. Его волк испытывал страх и желание подчиниться, но всё-таки страх был сильнее. Молодой оборотень замялся на месте, неловко переступая длинными лапами, из его груди вырвался неуверенный скулёж. Иди ко мне. Этот зов исходил не от вожака. И не от кошмарного и притягательного существа где-то вдалеке. Оборотень неуверенно повернул голову. Иди. Оборотень вновь заскулил, на этот раз не испуганно, а скорее умоляюще. Его охватило странное чувство: одновременно бросило в дрожь и стало очень тепло. Поддавшись этому странному чувству, он побежал не за вожаком, в гущу боя, а куда-то в сторону, сворачивая в коридор. И тут же, не успел он оглядеться и сориентироваться, как на него бросился враг. То, что это – враг, молодой оборотень понял немедленно, даже не по запаху запёкшейся гниющей крови, которым пахло от всех волков вражеской стаи. Запах он тоже почувствовал, но потом, а сперва он ощутил это в своём сердце. Мгновенная вспышка гнева, словно чёрное облако от взрыва, заполонила его душу. Оборотень увернулся в сторону, но слишком медленно. Взвизгнул, когда удар тяжёлой лапы отшвырнул его на пол. Зарычал, когда чужой волк обрушился на него всем своим весом. Взвыл, когда чужие зубы сомкнулись на его плече. Он отчаянно забился, отбиваясь зубами и лапами, и тут хватка врага разжалась, он откатился назад. Сразу двое волков накинулись на него, и своим особым чутьём молодой оборотень понял, что это – свои. Оба были большие, крепкие, крупнее его самого, один был светло-серый, второй – очень тёмный, шерсть чёрная, словно уголь. Радость и злость одновременно вспыхнули в нём, молодой оборотень ринулся в схватку, заливаясь яростным лаем, но его тут же снова схватили за плечо – легко, не прокусив шкуру, но настойчиво – и оттащили в сторону. Маленькая чёрная волчица сердито зарычала на него. Оборотень сжался, ощутив её негодование. Поначалу он хотел огрызнуться, но вместо этого заскулил и повернул голову в сторону, подставляя шею в знак покорности. Каким-то образом он понял, что должен подчиняться ей. Волчица сердито клацнула зубами у его уха и пихнула его в бок, приказывая отойти в сторону. Дэн и Салман уже прикончили вражеского оборотня. Урсула видела обезумевшие взгляды парней, кровь, запятнавшую их губы, и на миг ей стало страшно, что она не справится. И в самом деле, когда она попыталась приказать им идти за ней, они оба огрызнулись, оскалились, не желая подчиняться. На помощь пришёл крупный, практически белый оборотень, чьи серые глаза сверкали в темноте. Он сердито рявкнул на обоих, куснул Дэна в бок, отвесил лапой подзатыльник Салману, и они тут же опустили уши и затрусили следом за Урсулой. Волчица благодарно взглянула на Квентина, но тот уже отвернулся. Они продвигались дальше быстро, шаг за шагом, комната за комнатой, поворот за поворотом. Тишина и темнота сменялась вспышками отчаянной борьбы, кровь брызгала на пол, визг отражался от стен, но шестеро оборотней были вместе, и сражались вместе, и никто из них не погиб, пока они не добрались до цели. … Гвилт бежал по коридорам фабрики в полном одиночестве. Ни одного из его оборотней не осталось с ним. Он знал, что они там, снаружи, бьются насмерть, и не отступят, пока не убьют всех врагов до одного. Даже сейчас, когда они были далеко, он всё ещё их контролировал – ему надо было только держать в голове мысль о том, что они должны сражаться, и они будут сражаться. Он вернётся к ним, как только закончит то, ради чего пришёл сюда. То, что должен сделать только он сам. Трижды на него бросались затаившиеся враги. Он убивал их, почти не прилагая усилий, даже не озаботившись тем, чтобы добить; он переступал через всё ещё тёплые, бьющиеся тела и бежал дальше, оставляя чужих волков истекать кровью в темноте. Наконец он добрался до лестницы, взлетел по ней и оказался в обширном тёмном помещении. Здесь это произошло. Здесь погиб Адам. Он был вместе с Грегором очень много лет. Не раз и не два они спорили, до хрипоты, до криков. Особенно после того, как Адам вернулся из Азкабана – он стал гораздо более осторожным и разумным, но это не смягчило его тяжёлый характер, и временами его ворчливость и сомнения доводили Грегора до бешенства. А уж как он был против работы на Волдеморта… И всё же они были друзьями, братьями. Грегор знал, что Адам может сколько угодно ворчать по поводу его решений, но в конце концов поддержит любое из них. Что всегда будет рядом, что бы ни случилось. Фенрир Сивый отнял у него его последнего, самого верного друга, и за это Сивый не просто умрёт – умрёт медленно. В одиночестве. Лишённый всего, что имел, знающий, что потерпел поражение. В помещении было темно, но даже в этой темноте вход в шахту лифта казался абсолютно тёмным – точно кто-то отхватил заколдованными ножницами часть реальности, открыв бесконечную темноту подпространства. Грегор медленно прошёлся. Его чутьё было от природы сильным, как у всякого урождённого оборотня, а за долгие годы он довёл его до совершенства. И сейчас он ощущал: Сивый здесь. Но его было не видно и не слышно. Он выскочил из тёмного квадрата шахты как раз в тот момент, когда Грегор отвернулся. Коротко рявкнув, звери повалились на пол, потом отскочили друг от друга. Грегор схватил Фенрира, швырнул его на стену. Зверь врезался в пульт управления лифтом, и под потолком пронёсся визгливый вой ржавого механизма. Лифт загрохотал, поехав вниз. Теперь уже никто не смог бы спрятаться за стеной шахты, стоя на крыше клетки, как это недавно делал Фенрир – шахта превратилась из укрытия в пропасть. И два оборотня схватились на краю этой пропасти. В этот раз они были в полном одиночестве. Впервые за много лет остались только они двое, не было поблизости ни Джима, ни Виктора, ни Мо, ни Адама – никого из той компании, которая когда-то сбежала из стаи Ральфа Кривозуба. Как же темно было в тех пещерах. Как пропитались они запахом крови и страха. Грегор прокусил шкуру Сивого, вонзил зубы в тощий бок. Он всегда был тощим, этот Фенрир, тощим, но жилистым и сильным. Сколько раз они дрались в детстве, а потом смеялись над этим. Сколько раз выходили вместе на охоту! А как они радовались и боялись, когда им удалось сбежать… Фенрир отшвырнул его на стену. Грегор чувствовал кровь во рту – свою или его? Он не знал. Он хорошо помнил, как впервые попробовал человеческую кровь – это было его первое полнолуние в стае Ральфа, ему было всего восемь лет. А через некоторое время он узнал, какова на вкус кровь оборотня. Он не боялся убивать, но никогда не любил этого так, как Фенрир. Фенрир обожал нести смерть, упивался властью над чужими жизнями. Он никогда не понимал, что власть – это ещё и ответственность. Поэтому их пути в конце концов разошлись. – Лучше бы я убил тебя двадцать лет назад, – сказал Гвилт. Человек не услышал бы ничего, кроме рычания, но оборотень всё понял. И ответил отрывистым лаем, похожим на смех. Но вскоре ему стало не до смеха. Фенрир вдруг осознал, что рядом нет никого из его оборотней. Последние из тех, кого он отчаянным, почти болезненным усилием воли удержал в здании после взрыва, куда-то исчезли. Сбежали? Убиты? Он не знал. Да и какая разница – единственное, что имеет значение, это его одиночество перед лицом врага. Он умрёт в одиночестве, как Адам… Страх перевесил злость, и израненный Сивый развернулся и бросился к выходу. Но на полпути замер. Шесть волков преградили ему путь. Он сразу узнал этого мальчишку Люпина – он единственный из всех источал знакомый запах. А Грегору хватило одного взгляда, чтобы узнать всех. Глаза Дэна были налиты кровью, но всё равно сохранили своё голубоватое сияние. Салман был самый большой, он застыл тёмной тенью позади всех. Впереди стоял Квентин – кровь запеклась на светлой шерсти, серые глаза не выражают ничего, кроме дикой жажды убийства. Фенрир зарычал, бросился на маленькую чёрную волчицу – Урсула тут же ловко отскочила, дерзко залаяла, словно смеясь. Смелая, сильная – всё-таки хорошо, что он не оставил её в деревне, она создана для драки, а не для покоя. Грегор довольно улыбнулся, и кровь закапала с его зубов. Фенрир заметался от одного оборотня к другому, злобно щёлкая зубами, но каждый раз цель отскакивала в сторону, а остальные набрасывались и кусали, точно так же, как его собственные волки поступили с Адамом… Что ж, ловкая месть, ничего не скажешь! Фенрир взвыл от злобы, развернулся и бросился на Грегора. Грегор столкнул его в шахту. Крик Фенрира отразился от стен, а потом затих. Даже в этом паническом вопле всё ещё оставалось столько злобы, силы и власти, что волки Грегора завизжали и залаяли, точно перепуганные щенки, бросились врассыпную, скрылись в коридорах, помчались наружу. Урсула тяжело плелась позади всех. Она потратила слишком много сил, и больше не могла удерживать их вокруг себя, но, может, и не надо, они ведь уже победили… Чутьё говорило Грегору, что враг всё ещё жив. Он знал, что это ненадолго. Регенерация оборотня не всесильна, ещё до рассвета Фенрир умрёт. Но почему-то осознание этого принесло ему не так уж много радости. Как будто бы вместе с Фенриром умрёт его прошлое, а что ждёт его в будущем – неизвестно. Тяжело ступая по скользкому полу, оставляя кровавые следы, вожак выбрался наружу, под лунный свет. Ещё никогда в жизни Грегор Гвилт не чувствовал себя настолько старым. 13 ноября 1981 года. 03:25 Барти Крауч вовсе не собирался ждать утра. Возвращаться домой и ложиться спать, когда его коллеги рискуют жизнью, пытаясь спасти Лонгботтомов? Ну уж нет. Он – не просто аврор и ветеран многих сражений, он – глава Корпуса, его лицо, его сердце. Он не может позволить себе проявить трусость и малодушие. Руководство операцией перешло к нему, и он проведёт её так, как считает нужным. В два часа ночи он собрал свою команду в одном из малых залов для совещаний. Двенадцать человек, все пришли в Корпус во время его руководства, все воспитывались и тренировались под его началом. На них он может положиться полностью. Они не предадут, не струсят, не испугаются применить непростительную магию, если понадобится. Это настоящие бойцы, а не те примерные мальчики и девочки, которых воспитал Грюм. Аластор всегда был чересчур правильным, а к старости он ещё и стал преступно мягкотелым – наверное, от того, что у него нет семьи, вот и няньчится со своими подчинёнными. Как Алиса Лонгботтом и Ардея Гёрн проявили себя во время нападения на семью Томас – просто стыд. Его ребята бы так не сплоховали. И всё же он не отправился на задание сразу. После инструктажа он прождал ещё час, надеясь, что Грюм вернётся. Но он не возвращался и не давал о себе знать. Ровно в три двадцать пять Барти Крауч и двенадцать авроров аппарировали к деревне Бринси. За деревьями слабо переливалась магическая защита. Ни один обычный волшебник не смог бы её убрать. Но подобно тому, как Фенрир не ожидал, что к его укрытию явится волшебник, Грегор не смог предугадать, что этой ночью на деревню нападёт сам глава Корпуса авроров. Чрезвычайные полномочия, который Крауч выбил для себя несколько месяцев назад, позволяли ему пользоваться сложными заклинаниями, непосильными для рядовых волшебников. Конечно, он ничего бы не смог поделать с могучей защитой Гринготтса или Хогвартса. Но здесь – простой защитный купол. Он сумеет с ним справиться. – Рассредоточиться. Занять высокие позиции, как только увидите изменение цвета. Повинуясь приказу, авроры быстро и молча разошлись. Они двигались быстро, профессионально держась в тени, не производя ни звука – вот как он их вышколил! Он подошёл вплотную к магической стене. Сквозь голубоватую плёнку деревня виделась смутно, как сквозь залитое дождём стекло – неясные пятна домов, чёрные в лунном свете, ярко освещённая площадка в центре… и расплывчатые четвероногие тени. «Что-то вас маловато, – подумал Крауч. Не может же Гвилт быть настолько глуп, чтобы отправиться на охоту сейчас, после того шума, который он навёл в последние дни? Наверняка все остальные просто прячутся в домах. Крауч выбросил эту мысль из головы и принялся за изменение заклинаний. Процесс был долгий, сложный и напряжённый, схожий со взломом хитроумного замка, и требующий столько же сосредоточенности и аккуратности. Поэтому Крауч поначалу не услышал, как к нему кто-то подкрадывается со спины. Он едва успел прошептать последнюю формулу, совершить последний взмах палочкой, как за его спиной зашуршали осенние листья. Крауч услышал низкое рычание, от которого у него приподнялись волосы на затылке. Он был опытным бойцом. Он девять раз уворачивался от Убивающего проклятья, и в этот раз сумел быстро отскочить в сторону от атакующего оборотня. Волчица промахнулась и налетела прямо на защитный купол. Искры окутали её длинное тело, заблестели на рыжеватой шерсти. Она упала на землю, перекувырнулась, вскочила на длинные лапы и разочарованно лязгнула зубами. Крауч только улыбнулся, глядя в её дикие глаза. – Ну, давай, сука, – пробормотал он. Волчица оскалилась, снова набросилась на него, но тут же с визгом отлетела в сторону – защитный купол не пропустил её. Крауч изменил формулу заклинания. Недавно купол никого не впускал и никого не выпускал. Теперь он сохранил только вторую функцию, и об этом свидетельствовал его цвет – голубой стал бирюзовым, а потом ярко-зелёным. Авроры действовали быстро и оперативно, как он и приказал. Антиаппарационное заклинание было взломано вместе с защитным, и ничто не помешало им в мгновение ока переместиться на крыши домов. В воздухе затрещали первые заклинания и послышались первые крики. Почуяв человеческую кровь, оборотни тут же бросились к домам, завывая от голода и ярости. Но когда первый из них, сражённый на бегу сразу тремя зелёными лучами, упал на землю и немного проехался по ней, прежде чем неподвижно замереть – тогда в криках послышался страх. Оборотни запаниковали, заметались по сторонам. Но паниковали они недолго. До боли стиснув зубы, сжимая палочку в кулаке, Крауч смотрел на сражение. Дважды ему приходилось сражаться с оборотнями в полнолуние, но это было давно, и он успел забыть о том, до чего быстры и увёртливы эти твари. Даже человек способен увернуться от заклинания, а уж оборотней, с их точной реакцией и острым слухом, поразить не так-то просто. Он проскользнул сквозь защитный купол, поднял палочку. Один из оборотней, вскочив с земли, как кошка, взлетел в воздух и приземлился на двускатную крышу дома, помчался по ней к застывшему от неожиданности аврору. Крауч снял зверя одним метким заклинанием, и оборотень взвизгнул, потерял равновесие и грохнулся наземь. «Два», – подсчитал про себя Крауч. А по их расчётам, в стае не менее тридцати зверей. Где же они прячутся? В лесу? Ещё один оборотень с визгом упал на землю, два зелёных луча попали в него, подбросив в воздух уже мёртвое тело. И в этот момент Крауч услышал тихий звон, пробившийся сквозь шум сражения. Он обернулся, и сжал зубы от ярости – магический купол разрушался. Кажется, его вмешательство оказалось слишком сильным. Крауч взмахнул палочкой, пытаясь восстановить барьер, но было поздно – купол распался на искры, которые посыпались на землю, как волшебный зелёный снег. Услышав за спиной тяжёлое дыхание, Крауч обернулся. Два оборотня с рёвом бросились на него, и тут же упали, убитые аврорами. Тяжёлые тела рухнули в грязь, забрызгав мантию Крауча, и тот небрежно отряхнул её. Деревня уже опустела. Тела волков неподвижно застыли на земле. Зелёные искры разрушенного купола оседали на их шерсть и медленно таяли. Крауч быстро прошёлся между ними, держа палочку наготове. – Его здесь нет, – проговорил он сквозь зубы. – Сэр! Двое уходят в сторону леса! – к нему подбежал молодой аврор. Крауч мотнул головой: – Взять живыми. Мы должны узнать, где Гвилт. Второй раз повторять не понадобилось. Молодой аврор бросился в лес, не дождавшись товарищей, и вскоре увидел оборотней. Две волчицы – большая, с рыжеватой спиной, и маленькая – затаились в тени дерева. Завидев врага, маленькая волчица повела себя странно – не оскалилась, не бросилась в атаку. Она тихо заскулила и попятилась, поджимая хвост. Но рыжая мгновенно ощерилась и зарычала, а потом оттолкнулась задними лапами от земли и прыгнула. Аврор вскинул палочку. На миг всё вокруг озарилось красным светом – настолько сильным было Оглушающее – и волчица упала. Но не на землю – она упала на грудь аврора, повалила его на землю и с хищным рычанием впилась зубами ему в глотку. Последнее, что он успел услышать перед смертью – это короткий крик, похожий на визг испуганного щенка. Последнее, о чём он успел подумать – это о том, что он всё-таки не промахнулся. Всё существо Кэтрин наполнилось яростью. Она рычала и выла, раздирая когтями и зубами уже мёртвое тело. Она дала волю своему гневу, и когда из-за деревьев вышли новые тени с воздетыми палочками в руках, она не убежала. Кэтрин отшвырнула в сторону изувеченный труп и бросилась вперёд, разбрызгивая вокруг себя кровь. Четыре аврора вскинули палочки одновременно, и в воздухе образовалась серебристая сеть, тут же спутавшая волчицу. Серебряные нити вонзились в лапы и шею, шерсть задымилась, Кэтрин закричала от боли, но всё равно продолжала биться, запутываясь ещё больше, жаждая убивать, мстить за свою боль и за боль маленькой серой волчицы, которая всё ещё скулила неподалёку, истекая кровью, из последних сил уползая в лес. 13 ноября 1981 года. 7:32 До исхода ночи все оборотни Фенрира Сивого были убиты. После того, что случилось с их вожаком, вся их смертельная злоба испарилась, их охватила паника. Они ещё долго метались, пытаясь спрятаться, укрыться, переждать грозу, но Гвилт был беспощаден. Его оборотни словно не знали усталости, они заглядывали в каждый закоулок и каждую подворотню, и то и дело то тут, то там раздавался яростный лай и испуганный визг, быстро сменяющийся паническим предсмертным хрипом. Ночная тьма сменилась утренней серостью, и из стаи Сивого никого не осталось – они были убиты, все до одного. Позднее, вспоминая ту ночь и то утро, Ремус понял, что запомнил ночь полнолуния чётче, чем обычно. Даже слишком чётко. За восемнадцать лет, за десятки полнолуний он ни разу не приходил в себя, испачканный чужой кровью. А сегодня она запеклась под его ногтями и на губах – и он знал, чья эта кровь. Спустя восемнадцать лет он отомстил. Он попробовал на вкус кровь Фенрира Сивого. Не только ночь, но и утро после полнолуния, обычно окутанное дымкой усталости и бреда, он запомнил очень отчётливо. Позднее он вспоминал и вздрагивал: сколько мерзости, сколько жестокости, сколько боли! Но в те минуты он всё ещё не пришёл в себя до конца и равнодушно, с оттенком разве что лёгкой брезгливости смотрел на то, как дымятся под холодным воздухом лужи незастывшей крови, покрывшей заиндевевший асфальт и бетон. Кровь была густая, липкая, как глянцевый тёмно-красный клей, и в её островках плавали короткие жёсткие шерстинки. А кое-где виднелись тела – окоченевшие тела зверей, потерявшие ту силу и жутковатую грацию, которая свойственна оборотням, застывшие в предсмертных конвульсиях, раскинув лапы и выгнув шеи. Вокруг светлело, и тела меняли свои очертания. Тела зверей превращались в человеческие. Первое, что Ремус ощутил, когда чувства начали возвращаться к нему – это радость. Он выжил. Довольно быстро, пробираясь между крошащимися стенами и ржавеющими обломками арматуры, он нашёл Урсулу, и она кинулась к нему на шею. Так они и стояли, обнявшись, в предрассветном мраке, и пропитанная кровью одежда дубела на холодном ветру. Вскоре они увидели Стива – тот медленно спускался по лестнице, не держась за перила, покрытые инеем. Потом нашли Квентина – тот зажал в руке горсть снега и пытался оттереть кровь со своих джинсов. Он сообщил, что видел Дэна и Дерека – оба живы, и теперь движутся к центру района, туда, где превращались, где их ждёт вожак. – Если бы ты нас всех не удерживала, мы бы погибли, – пробормотал Квентин, обращаясь к Урсуле, но не глядя на неё – вместо этого он смотрел на тело седого Джима Хейвуда, остывающее в луже крови неподалёку. Урсула потупилась. Ремус заметил, что вид у неё измождённый, как будто она была обычным оборотнем, страдающим после полнолуния, а не урождённой волчицей. Он смутно вспомнил, что в какой-то момент ночи потерял её из виду, и она больше его не удерживала возле себя. – Тебе понравилось быть вожаком? – спросил он так тихо, что его не услышал никто, кроме неё. Девушка пожала плечами: – Не особо. Оказывается, командовать так же утомительно, как подчиняться. Пошли, нам ещё надо найти Бобби и Салмана. … Бобби подошла к вытянувшемуся под стеной молодому оборотню и тяжело опустилась на колени. Салман Капур был ещё жив, но кровь, окрасившая его одежду, слишком яркая, слишком блестящая, чтобы быть чужой и запёкшейся, без слов сказала Бобби, что надеяться больше не на что. Но она не хотела уходить. Небо уже посветлело и стало бледно-голубым. Луна бледнела, таяла, теряя свою сверкающую безжалостную белизну, и в конце концов устало погрузилась в пепельные облака, которые тут же окрасились бледно-розовым под лучами восходящего солнца. – Как красиво, – выдохнул Салман. Солнце пока ещё не взошло, но далеко на востоке каменистая равнина уже окрасилась рассветным золотом, и золотая полоса расширялась, подбиралась всё ближе… – Да, – Бобби взяла его за холодную руку. – Очень красиво. – Я вижу свет, – прошептал Салман, глядя на небо, его большие глаза всё ещё оставались слишком чувствительными после превращения. Сама Бобби не могла даже поднять взгляд без боли, пронзающей глаза и голову. Но она не стала спорить, только крепче сжала его ладонь, повернула его голову к золотой полосе света: – Правильно, я тоже его вижу. Смотри на него. Смотри только на него. – Я больше не буду убивать, – голос был еле слышен, но твёрд. Солнечный свет уже был совсем близко, ресницы Салмана стали золотистыми, прежде чем устало опуститься. – Не будешь. Смотри на свет, Салман. Смотри только на него. Но он ей уже не ответил.