***
— Осторожно, Ледибаг! — раздался предупреждающий крик одного из героев Парижа. Его Леди уклонилась в самый последний момент, раскрутила свое йо-йо и быстрее пули вновь взмыла вверх. Противник сегодня на редкость злой и настырный, а Ледибаг, спустя день их разговора, продолжала оставаться тихой и подавленной. В какой-то момент Коту даже показалось, что в этот раз они действительно проиграют Бражнику, но героиня Парижа вовремя взяла себя в руки, отыгрываясь. Кажется, каждый житель Парижа заметил странное поведение Леди, что не могло не заставить Адриана волноваться еще больше. Его время трансформации заканчивалось, но он никак не мог оставить свою любовь в одиночку справляться с акумой. Не мог покинуть ее, когда она нуждалась в помощи и поддержке. Нуар снова попытался уклониться от острых клинков, которые метал злодей. Одно из лезвий прошлось по его плечу, царапая костюм. Он вновь услышал предупреждающий писк кольца, приземлился на крышу многоквартирного дома следом за Ледибаг, ломающей укрытие досаждающей всем акумы. Девушка быстро словила ее, а через секунду уже выпустила из своего йо-йо безобидную белоснежную бабочку, легко взмахивающую своими чудесными крылышками. Все разрушения исчезли, представляя Париж таким, каким он и был. Кот почуял, что силы квами на исходе, видел, как вокруг него появилась зеленоватая дымка. Видел, как к нему стала оборачиваться Леди, чтобы стукнуться кулачками, что стало традицией для этих двоих. — Моя Леди, не оборачивайся! — воскликнул он, видя, что уже поздно. Он было ринулся прятаться, вот только заметил ошеломленную героиню. Видел, как ее руки задрожали, в глазах неверие и ужас. Он не верил, что она реагирует так на него. Не хотел верить, потому что видел ее страх в глазах, видел, что она признала в нем именно Адриана Агреста. Понимал, что она пятится именно от него, в забвении, в ужасе.***
«Не может быть…» — пронеслось в голове, осознание ударило больно и метко, обезоруживающе. Это удар под дых, так быть не должно. Не должно, слышишь?! Он не может быть им, не может быть тем, кому она доверяла собственную жизнь! Адриан Агрест, любовь всей ее жизни, уничтожитель ее сердца, был всегда рядом. Был ее другом, любил ее! Ее руки дрожали, ноги подкосились, а в голове рой мыслей, разрывающих ее изнутри. Будто мало ей страданий, будто мало ей одного Бражника и одного Адриана Агреста. Глаза заслезились от переполняющих ее эмоций, сердце зашлось в бешеном ритме, рискуя проломить уже треснувшие ребра. — Не может быть… — не верила, отказывалась верить. Это не может быть правдой, это просто страшный, непонятный, абсурдный сон. Но удары болят по-настоящему и не оставалось ничего, как трусливо сбежать. Потому что боялась, потому что не верила. Она оставила его одного там, на крыше, со всех ног убираясь подальше. Ее сережки тоже издали предупреждающий писк и в последний момент Ледибаг запрыгнула на свой балкон. Розоватая дымка промчалась по всему ее костюму, открывая вид на ослабевшую, шокированную, практически задыхающуюся Маринетт. Как она не разглядела в нем свою любовь? Как не поняла, что это он все время защищал ее, постоянно прикрывал ее спину и жертвовал собой, лишь бы она осталась цела? А она, вот глупая, думала, что этот кот узнает ее из тысячи. «Он ведь так светился, так любил ме… Ледибаг! Как я не смогла признать в нем того, кого люблю? Провались она пропадом — магия квами!» — Спокойно, Маринетт! Вдох, выдох. Спокойно! — тараторила квами, кружась вокруг своей подопечной. Она видела, как девушка глубоко вдыхала воздуха, быстро выдыхала. Дюпэн-Чэн не попыталась даже подняться, оставаясь сидеть на остывшем полу балкончика. — Это…не может быть, Тикки, — ровняя дыхание, проговорила Маринетт. — Это сон…да? Скажи, что это сон! — в ее глазах надежда, смешанная с неверием. Они не могут быть одним и тем же человеком. Не могут! — Если я скажу это, тебе станет легче? — тоненький голосок разрезал повисшую здесь тишину, в ее взгляде сожаление. — Мне жаль, что все так получилось. Но…это ведь означает, что он любит тебя, Маринетт. В чем же проблема? — В том, что Ледибаг — только маска, не я! Она…совсем другая. Не та девушка, которая…которую… — слезы брызнули из глаз, раздались всхлипы. Дюпэн-Чэн укусила ладонь, снова подавляя желание закричать. Красная лапка коснулась ее щеки, стараясь передать хоть толику поддержки, толику переживания. Не помогает. В вечереющем Париже раздавались громкие всхлипы и немые просьбы вернуть все назад.***
В комнате Агреста раздавались взволнованные шаги. После того, как Ледибаг покинула его, парень дал набраться сил квами, а затем помчался следом, так и не увидев ее. Он вернулся домой ни с чем, только со страхом в груди, что она не приняла его, что оттолкнула, без возможности получить второй шанс. Адриан шумно сглотнул, заледеневшими кончиками пальцев зарываясь в волосы. — Вдруг она разочаровалась? Она разочаровалась. Она не хотела видеть меня под маской Кота, — челюсть словно сдавили тиски, говорить становилось труднее с каждой минутой, с каждым воспоминанием о Ледибаг, о ее улыбке, а затем — об ужасе, который отразился в ее глазах, о скрытой на дне зрачков боли. — Не удивительно, что она разочаровалась. Кто не разочаруется, узнав, что твой друг в маске отверг тебя будучи без маски? — Плагг хлопнул себя лапками по рту, издал тихое «ой» и с опаской стал наблюдать за реакцией Агреста. Его пошатнуло. — Ч-что? Ч-что ты имел в виду? — выжидающе посмотрел он на квами, который, в свою очередь, забегал глазами. — Ничего я не имел в виду! Тикки меня прикончит…- последнее предложение он проговорил тише, больше себе, но это не помешало Адриану понять, что его квами не солгал — проговорился. В голове тут же всплыли призраки прошлого, вид Маринетт, такие же голубые глаза и то, что она, как и Ледибаг, призналась в любви, ее отвергли. В тот же день. Его имя начинается на «Ад», и он был уверен, что полное имя «Адриан Агрест». Глупый, жестокий, не имеющий ни шанса на прощение — Адриан Агрест. Его пошатнуло вновь, он сделал шаг назад и оперся рукой о край стола. Он отверг любовь всей своей жизни. Он причинил ей боль. Именно он, никто иной. Именно он нравился его Леди, а не кто-то еще из миллиарда других людей на этой планете. Казалось бы, он должен был быть счастлив, он должен был верещать от восторга, если бы не несколько огромных, невообразимо огромных «но». Он не ответил на ее чувства, не увидел в ней ту самую Ледибаг, а когда был Котом — прямым текстом говорил ей забыть о нем. Как же он облажался, как же он жалок. — Пожалуйста, скажи, что ты пошутил, — не просил — молил. Он боялся услышать, что это не шутка. Маринетт не может быть Ледибаг! Но вспоминались те же глаза, те же волосы, те же эмоции. Он боялся, потому что если это так — он никогда не будет прощен. Она никогда не даст ему шанса, а что хуже всего — именно он причинил ей боль. Именно он, поклявшийся всегда ее защищать, не защитил ее от себя самого. Он услышал треск внутри, словно его ребра и сердце крошились, обращались в прах. Он понимал, что это сказки, что он здоров, но треск продолжал стоять в ушах, а сердце, будто издеваясь, болезненно сжалось. — Если я так скажу, тебе будет легче? — спросил квами, пытаясь скрыть свое беспокойство за самочувствие парня. Сам виноват! Он ведь столько раз ему намекал, столько раз давал ему возможность найти свою Леди, а он. Он пропускал его слова мимо ушей, вот пусть теперь и расхлебывает. — Ты столько раз… Я мог узнать ее еще раньше, если бы не, — он зарылся рукой в волосы, облизал свои губы и сильно зажмурился. Осознание пробивает, добираясь до каждого уголка его тела тысячами игл. Острых, неприятных игл. — Если бы не был таким тугодумом, да, да, — продолжил за него Плагг, рыская по комнате в поисках камамбера. — Где мой сыр, парень? — ему не ответили, потому что целиком погрузились в мысли. Она всегда была рядом. Всегда была прямо под рукой — ты только обернись назад! Как эта неуклюжая, тихая Маринетт могла быть той, о ком он мечтал все это время? С именем на губах которой засыпал и просыпался? Как эта девушка уместила в себе такую силу героини Парижа? Он поклялся себе ее защищать, а защищать нужно было сильнее и упорнее, потому что она могла споткнуться о собственную ногу, просто упасть или по невнимательности что-то забыть. Все это время он должен был быть рядом с Маринетт Дюпэн-Чэн, а не покинув ее в такой трудный миг, забыть о ней. По сути, он и не забывал ни на миг, но почему-то все равно паршиво, все равно стыдно. Он ведь даже не позвонил ей ни разу, не извинился. Он хотел все исправить, все изменить. Потому что если он ее потеряет — его мир навсегда разрушится. — Плагг, я должен вернуть ее, я должен все исправить, — произнес Агрест спустя длительное время, даже не заметив, что пока он был в раздумьях, квами пытался окликнуть его множество раз. — Как это похоже на Адриана Агреста, — съязвил Плагг, поглощая кусочек камамбера, который он нашел. — И как же ты собираешься это сделать, а? Ты ведь видел, с какой скоростью твоя Леди от тебя убежала. — его прожгли взглядом в ответ, он поднял свои черные лапки в знак смирения и заметил, что на него уже не смотрят. Адриан полностью погрузился в мысли, пытаясь выудить оттуда хоть какую-то идею.***
— Где же она? — сам у себя спросил Агрест на следующий день, находясь в коллеже. Уроки вот-вот должны начаться, а ее, его Принцессы, все еще нет. Что-то случилось? Она неважно себя чувствует? Проспала? Или только заснула, потому что ночью она не спала вообще, переваривая то, кем же он в итоге оказался? Он увидел ее боковым зрением. Маринетт зашла в класс, совершенно бесцветно поздоровалась с каждым и уселась на свое место прямо сзади него. Его Леди, его Принцесса все это время была рядом — стоит просто обернуться и можно увидеть ее прекрасное лицо, прикоснуться к ее рукам, которыми она бросала свое йо-йо, спасая Париж. Кот сделал глубокий вдох, набираясь решительности, обернулся и улыбнулся как можно приветливее, лишь бы не спугнуть. — Привет, М-Маринетт, — единственное, что он мог сейчас ей сказать. Единственное, на что ему хватило храбрости и решимости. Он заметил, что она побледнела, едва заметно кивнула и склонилась над своей тетрадью, всем видом показывая свою занятость. Он знал, что она вовсе не повторяет домашнее задание по физике. Знал, что она просто боялась с ним поговорить, поднять на него глаза. Что будет, если им вновь придется спасать Париж, а им придется это сделать? Что будет тогда? Их дуэт трещит по швам и неизвестно, когда оборвется последняя ниточка, держащая их вместе. Он должен исправить все это, вернуть его Маринетт улыбку и былые огоньки в глазах. Он снова хотел слышать ее смех, хотел снова видеть, как она искриться радостью и жизнью. — П-послушай… — попытался продолжить он, но услышал предательский звонок, обозначающий начало занятий. Агрест подметил, что девушка облегченно выдохнула и внутри него поселяется тоска, съедающая его изнутри. Теперь его присутствие ей в тягость, а ему от этого только хуже. На следующей перемене Маринетт всегда держалась рядом с Альей, изображая увлеченность разговором. Она пыталась избегать его, потому что чувствует, что не выдержит их разговора. Не выдержит его присутствия рядом, его зеленых глаз, теперь точно напоминающих кошачьи, не выдержит его голоса, похожего на голос ее Кота. Он должен был быть другим. Он не мог быть Адрианом Агрестом. Почему так жестоко? Почему так несправедливо ты, жизнь, обошлась с ней? Она делала для этого города все, даже тогда, когда была не Ледибаг! Почему она не заслужила хоть капельку везения и удачи, хоть капельку счастья? А он, как на зло, постоянно держался рядом. Маринетт ощущала его взгляд на себе, замечала, как он дергался вперед, когда она оступалась. С чего такое внимание? Все должно было быть, как раньше. Они приветствовали друг друга, затем рассаживались по своим местам и забывали друг о друге до конца учебного дня. Вернее лишь один из них забывал о другом. Маринетт помнила о нем всегда, взглядом пробегалась по его силуэту, представляла, как он оборачивается и признается ей, что не представляет без нее жизни. Только ничего не происходило из раза в раз. Он просто сидел, внимательно слушая учителя или разговаривая с Нино. Она понимала, что им, возможно, никогда не быть вместе, но всегда легче предаться мечтам и пустым надеждам, чем взглянуть в глаза правде, которая в тот же миг ничего от тебя не оставит. Однако в какой-то момент Маринетт обрела решительность, присущую Ледибаг. Ей надоело прятаться, тенью следовать за ним и безмолвно вздыхать, радуясь каждому мигу, проведенному с самим Адрианом Агрестом. Она призналась, тут же об этом пожалев. Правда изничтожила ее, продолжая уничтожать до сих пор. Правда заставила ее взглянуть на мир в серых тонах, где не было места для радости, не было места для любви. Так она спасалась от печали, практически спаслась, если бы не вчерашний роковой день. Кот Нуар всегда был рядом — стоило просто протянуть к нему руку, как тут же можно было дотронуться до его волос, цветом походящих на пшеницу. Коту Нуару она призналась в любви, пусть и отвергала его все это время. Кот Нуар отверг ее, пусть до этого признавался ей в любви десятки раз. Какая ироничная ситуация, правда? Все это время они отвергали тех, кого любили. Только это от печали не спасало.***
Адриан подловил ее в самом конце учебного дня, когда все уже покидали коллеж. Он смотрел на нее и видел, что это те же самые голубые глаза, потерявшие блеск, что это те же самые хвостики, те же самые руки и, он помнил, тот же самый голос. Теперь Агрест никак не мог разъединить два этих образа друг от друга, складывая их в одно. Все время это была Маринетт. Маринетт Дюпэн-Чэн, его одноклассница и подруга, которой он разбил сердце. Разбил сердце своей Леди. Не было ему прощения, но он надеялся хотя бы на то, что сможет вернуть ее в прежнее состояние. На большее он и не рассчитывал. — Слушай, Маринетт… Ты избегаешь меня весь день, и я прошу прощения за то, что причинил тебе боль. Мне правда очень жаль и я не знаю, как вернуть тебе улыбку. Я не хотел расстраивать тебя, не хотел доводить до такого состояния, правда. Я очень переживаю за тебя и надеюсь, что ты…смогла простить меня? — он был не уверен, что говорил правильно, что не причинял ей еще больше страданий и, тем более, не вынуждал ее сдерживать слезы. Она скрывала от него свою дрожь, свою обиду, пусть он и не был виноват, что он оказался Котом Нуаром. Маринетт слушала его и сглотнула ком, образовавшийся в горле. — Все хорошо, Адриан. Тебе не нужно извиняться и ты не должен ощущать вину за это. Эти чувства — не твоя вина, — девушка выдавила из себя вымученную улыбку, — Ты не обязан был отвечать мне взаимностью или как-то еще, понимаешь? Мне просто нужно пережить этот промежуток времени и будет лучше, если ты будешь держаться пока что подальше, прости. — в глотку как будто залили свинца — настолько было тяжело говорить. Дюпэн-Чэн едва сдерживалась, чтобы не закричать, не упасть или не зарыдать. Она не могла потерять последние крупицы своей гордости — это бы ее уничтожило окончательно. — Подальше? Маринетт… Я мог бы сделать все, что угодно, но держаться от тебя подальше, видя, как ты переживаешь все это внутри себя — увы, я не смогу, — он извинялся. Извинялся за свою слабость, за свою глупость, за то, что ее мир стал сер, что он лишился красок. Парень видел, как сильнее опустились плечи одноклассницы, как она подняла на него свой взгляд: — Мне пора, Адриан. Тебе тоже, — это были единственные слова, которыми она одарила его на прощание. Ни «пока», ни «увидимся» — ничего. Она просто сбежала от него как и в тот раз, как и во все прошлые разы. Она всегда оставляла его, пусть так и было нужно. От мысли, что в их дуэте покидала второго именно Ледибаг, ему становилось тошно и грустно. Он ощущал, как единственная ниточка, связывающая их вместе, начинает тлеть и рваться. Это было сродни самому страшному кошмару в жизни Адриана Агреста. Он не мог допустить, чтобы его Леди навсегда покинула его. Не мог допустить, чтобы она сбежала в самый последний раз. Парень уселся в автомобиль, тая в себе печаль и страх, но где-то в самой глубине его души зарождалась решительность, шанс на успех.***
— Ты ведь догадался, кто я, не так ли? Догадался еще несколько дней назад, я уверена. — конечно, он знал, что этот вопрос не заставит себя долго ждать. Конечно, он знал, что его Леди очень сообразительна и внимательная к мелочам. Но почему-то именно сейчас этот вопрос застал его врасплох, испугал и обезоружил. Прошло несколько дней с тех самых пор, когда она попросила его дать ей время оправиться. Он не оставлял ее ни на секунду, пока они были в коллеже. Он боялся ее оставить, пусть с нею и была Алья. Боялся, что она уйдет и больше никогда не вернется. Боялся, что в тот день она покинула его в предпоследний раз, решаясь, наконец, оставить его навсегда. Он боялся, что она вытлеет до конца, что ее глаза окончательно посереют и она больше никогда не улыбнется ему. В какой-то момент и вправду подумал, что глаза могут сереть, да только опомнился. Он некоторое время молчит, сраженный столь внезапным вопросом. — Да… Я узнал в тот же день, когда ты увидела меня без маски, прости. — он не видел в ее взгляде злобы, нетерпения, раздражения и, что еще хуже, ненависти. Ничего из этого в ее глазах цвета океана не было. Вместо эмоций там пустота, там холод, врезающийся в твою кожу ледяными кольями, добирающимися до самого сердца. Он хотел, чтобы она злилась, хотел, чтобы она кричала, но не смотрела на него так отстраненно, так потерянно. Маринетт кивнула на его слова, мимолетно улыбнулась, но в ее улыбке утешения он не нашел. Она тоже была холодной, бесцветной, как и ее глаза, тоже морозила до самого сердца. — Маринетт, Принцесса, прости меня! Я, правда, должен был тебе рассказать! Но…я повел себя, как трус. Я побоялся, прости. Я люблю тебя, всем сердцем люблю. Я не узнал тебя только из-за магии квами, Маринетт, пожалуйста, не отворачивайся от меня, — он молил ее не оставлять его навсегда. Потому что если она это сделает — его мир разрушится, обратится в пыль и разнесется ветром. Затаив дыхание, он ее слушает: — Не иди за мной, Кот, — она глотала слезы, сохраняя ту самую каплю самообладания, оставшуюся в ней. Маринетт развернулась и пошла к своему дому, обдуваемой теплым ветром. Он словно смеялся над ней, потешался. Мол, гляди, какая сегодня погода, только ты не сможешь ею насладиться. Не сможешь, потому что не видишь больше красок. Не чувствуешь больше радости. Дюпэн-Чэн глубоко вдохнула, расправила плечи и просила себя не оглядываться. Нельзя оглядываться, нельзя оглядываться, никак нельзя. Адриан видел, как его мир разрушался. Видел, как он крошился и обращался в пепел. Видел, как она уходила от него, оставляя одного справляться с этим страхом и пустотой внутри. Страхом, что, возможно, она никогда не обернется, никогда не подойдет к нему вновь. Оставался лишь страх и немые громкие просьбы обернуться.***
Теплый ветер ласкал ее кожу, играл с ее хвостиками, а солнечные лучи только увеличивали насыщенность красного цвета ее костюма. Ледибаг сидела на краю крыши, свесив ноги вниз и наблюдая за краснеющим небом. Вечереет. Под золотистым свечением уходящего солнца — Париж казался еще прекраснее и романтичнее, чем есть на самом деле. Где-то в вышине пролетела небольшая стайка птиц, кажется, голубей. Конечно голубей, а кого же еще? Слышались отдаленные беспечные разговоры, смысл которых так и не долетел до ушей героини Парижа. Она внимательно наблюдала за городом, пытаясь отвлечься от гнетущих мыслей. Порой, работа действительно могла отвлечь от проблем в обычной жизни, чему она была благодарна. Сзади раздался стук металла о черепицу и Маринетт уже знала, чему этот звук принадлежал. Знала, кто сейчас стоял позади и в нерешительности бесшумно подходил к ней. Ее лицо озарила безучастная улыбка, а затем Дюпэн-Чэн обернулась в сторону ее друга и поднялась с места. Все внутри выжидающе напряглось — приготовилось к еще одной порции боли. — Моя Леди, прости меня. Я понимаю, что обидел тебя, понимаю, что ты, возможно, не хочешь видеть меня, и если ты отвергнешь меня — я буду любить тебя. Если ты не примешь меня — я продолжу защищать тебя. Если ты не захочешь видеть меня — я исчезну, но буду следовать за тобой куда бы ты не ушла. Если ты не позволишь мне жить твоими улыбками — я буду помнить и ценить каждый миг, проведенный с тобой, буду жить твоим существованием. Потому что я виновен пред тобой до конца своих дней, потому что я отверг ту, которую люблю. Потому что ты — навсегда моя Леди, Принцесса. — мир разрушался у него на глазах. Его мир переставал иметь смысл, опору. Он видел, как его Принцесса, его Леди, отворачивалась от него, в ее глазах боль, обида, холод. Маринетт больно, Ледибаг больно. Она обижена на него, разочарована в нем. Неужели он в упор не видел ее? Неужели он не видел любовь всей своей жизни? Любовь, благодаря которой его жизнь заиграла новыми красками, благодаря которой он по-настоящему стал дышать, ощущать чудесный запах утра, дня и вечера. Только ею, ее улыбками, ее смехом, ее уверенностью он и жил. Только вот сейчас все это она скрыла в себе, лишила его воздуха и тех сладостных минут, благодаря которым он теперь и держался. — Прошу… Принцесса…- он просил, не зная, чего. Он просил, молил, скулил. Он был готов броситься к ее ногам, вцепиться в нее и никогда не отпускать. Только вот она исчезала, она уходила, она бы ушла. Ушла, если бы он позволил себе приблизиться, он причинил бы ей боль. Еще большую, чем сейчас. — Я не Принцесса, Кот Нуар. Я — Маринетт Дюпэн-Чэн, самая обычная ученица, влюбившаяся, к сожалению, не в того. — последние слова были произнесены с холодом, а где-то на глубине ее глаз, далеко-далеко на дне, она кричала. Кричала болью, обидой, сплевывала кровь разрывающегося внутри сердца. Он видел это, он замечал, он понимал. Понимал, что именно он, и никто больше, довел ее до такого. — Ма-Маринетт… Прости меня. Прости меня, глупого. Прости. Прости. Не оставляй меня, не покидай. Я прошу тебя, дай мне возможность хотя бы видеть тебя. — ни о чем другом он больше и не попросил. Знал, что не мог, не имел права. — Я…Она — не я, Адриан. Ты влюблен не в ту, кого ты видишь сейчас. Ты…- по ее щеке бежала одинокая слеза. — Ты…видишь только образ. Это…маска. Она — не настоящая, всего лишь та, кто нужен этому городу. Та, кого все чтят и любят, в том числе и ты. — слеза бежала уже по второй щеке. Кот не может выносить это. Он не вынесет ее слез. — Прошу тебя, не надо. Не плачь, Маринетт. — его голос тих. Он практически не говорил — шептал. Он проклинал тот день, когда сам же закрыл пред ней дверь. Тот самый день, когда она, жутко переживая, переминаясь с ноги на ногу, невнятно произносила слова любви Адриану. Его Маринетт, его Принцесса, его Леди. Он отверг ее тогда, сделал больно, выбил из ее легких весь воздух. От этого становилось паршиво, обидно, стыдно. Он отверг ту, которую любил так долго, которую защищал, а защищать ее, оказывается, нужно было вдвойне. Потому что это она — его Маринетт, его неуклюжая, милая, тихая Маринетт. Он поклялся, что как бы она не повела с ним дальше, он будет ее защищать еще сильнее, еще яростнее, чем когда-либо. Потому что она должна быть цела, должна быть здорова. Потому что боли она натерпелась, с нее довольно. Пора и ему ощутить все то, что ощущала она. Хотя бы физически, хотя бы так. — Ты… Она — не я, Адриан. Она та, кому всегда все дается легко. Любое общение, любой «подвиг». Она — лишь образ с обложки журнала, лишь звезда, о которой пишут и говорят, которую любят практически все. Перед ней открыты все двери, а что до меня? Я — неуклюжая, никудышная Маринетт, которую ты не замечал в упор. Вот, кто я на самом деле. Вот, кого ты любишь. — она затихла, ее глаза красные. Маринетт отвела взгляд куда-то в бок, глубоко вдохнула воздуха, сглотнула. — Мне пора, я обещала маме помочь ей с одним…делом. Если я вдруг буду нужна Парижу как Ледибаг — я сама об этом узнаю. Не ищи со мной повода для встречи, прошу тебя. — ее когда-то нежный, звонкий голос сейчас походил на сиплые вскрики задыхающегося. Его Леди разрушалась у него на глазах, а он ничего не мог сделать, потому что не видел пути к ней сквозь эту стену льда, возведенного ею. Пусть она задыхалась, пусть она билась об этот лед, получая еще больше ран, словно птица в тесной клетке, она не позволяла ему сделать к ней шаг. Не позволяла ему дотронуться до нее, поделиться своим теплом. Она замерзала одна, в одиночестве, а он, чертов герой Парижа, даже не знал, как помочь, как спасти. — Маринетт… Я люблю тебя, Маринетт. Дай мне помочь тебе, пожалуйста, — голос обрел хоть какую-то силу, хоть какой-то уловимый ушами звук. Ледибаг улыбается улыбкой умирающего. — Ты не сможешь помочь, Кот. А любишь ты не ту, кто существует на самом деле. — она раскручивает свое йо-йо и убирается с крыши дома как можно скорее, давя в себе крик. Крик безысходности, обиды и боли. Она мысленно уже в сотый раз срывает голос, мысленно уже давно захлебнулась в слезах, вот только внешне ее лицо — будто осколок льда. Такое же холодное, с трещиной в глазах — так крошилось ее сердце, а глаза, будто окно, через которое можно было наблюдать процесс. Впервые за столько лет она ошиблась, больно упала на крышу одного из домов солнечного Парижа, проскользила еще несколько метров по шероховатой поверхности плечом и щекой, оставляя на лице длинную, широкую царапину. Сейчас она не выдержала. Ледибаг впервые позволила слезам показаться. Впервые она глубоко вдыхала, но не ощущала воздуха в легких. Маринетт скулила, а кристальные слезы текли по щекам, поблескивая в лучах солнца. Ее плечи опущены, она дрожала, а весь ее образ не складывался с воспоминаниями о ней. Когда-то сильная, непоколебимая Ледибаг сейчас выглядела, словно уличный пес. Исхудалый, слабый, раненный пес. Лед треснул, дал слабину, а затем со звоном обрушился на землю, показывая всему миру хрупкую, слабую героиню Парижа. Она позволила чужим рукам прикоснуться к ней, к себе прижать, слушала истеричные «Прости, прости, я не хотел», произнесенные несколько тысяч раз. Позволила себе ощутить чужое тепло, позволила себе услышать быстрое биение чужого сердца. Позволила, потому что нуждалась во всем этом. Потому что только это могло бы спасти ее от холода в самый теплый из деньков Парижа. — Прости меня, Маринетт. Прости меня. Я не хотел доводить тебя до такого. Я не смог защитить тебя, прости. Пожалуйста, я не хотел. Я не хотел…- она ощущала, что хозяина голоса била дрожь. Он боялся, боялся ее потерять, боялся ей навредить. Боялся, что она оттолкнет. Вот только не оттолкнула, не сбежала. Дюпэн-Чэн крепко вцепилась в Кота, отказываясь его отпускать. Будто если отпустит — окончательно обратится в пыль, переставая существовать. Кто тогда будет спасать Париж? Кто тогда будет дарить улыбки Коту? — Ты… Кот. Кот! — она прервала его извинения, — Ты тоже прости меня. Я ведь…тоже любила только одну твою сторону, пусть Кот и был мне очень дорог. — ее голос хриплый, тихий, а голова раскалывалась на куски. — Ты…не оставишь меня? — так же тихо спросил он, страшась ответа. Леди слышала, как его сердце стало биться еще чаще, с еще большей силой. Ощущала, что он перестал дышать, в страхе услышать ответ. — Куда я от тебя денусь? — смотрела ему прямо в глаза, а лицо озарила слабая, но солнечная, как и Париж сегодня, улыбка. Конечно, им еще предстояло многое преодолеть, многое доказать друг другу (И даже то, что Маринетт — это та же самая Ледибаг, а Ледибаг — та же самая Маринетт), но сейчас — этого было достаточно для него. Этого было достаточно для них обоих.