only with you

Громовержец шел по пустынному залу. Из огромных окон проникал полуденный свет, освещая лишь пустоту и бренность этого места. Где-то блестели пылинки, где-то вилась проросшая сквозь каменные плиты трава, где-то лежали черепа и скелеты. Бог грома помнил время, когда здесь извивались в танце падшие существа и боги… а так же иллюзии. Их было больше всего. Сейчас здесь было пусто, пыльно и уныло. Он прошел через весь зал. И лишь громкий шум шагов нарушал звенящую тишину. Громовержец остановился в нескольких шагах от белого мраморного трона, что оплетали засохшие ветви плюща. На троне сидел юноша. И Тор замер, не в силах насмотреться на него, так красив тот был. Сердце больно защемило — юноша был смертельно одинок. Прекрасен и одинок. Черные локоны блестели в лучах солнца, руки безвольно свисали вдоль тела, длинные стройные ноги были вальяжно расставлены. Бог лжи будто спал, опустив голову и казалось, что он даже не дышал. Лафейсон был здесь совершенно один и уже давно. «Бог одиночества» — пронеслось в мыслях Тора с щемящей болью в сердце. Одинсон подошел совсем близко и стал по левую руку от темноволосого бога. Тени от длинных ресниц заплясали на бледном лице юноши. Тор осторожно взял брата за руку, ощущая слабый ровный пульс. Ужасно хотелось сжать его в объятиях, вдохнуть запах его волос и никогда больше не отпускать глупого бога от себя. И Громовержец не сдержался — склонился над прекрасным юношей, восхищенно вздохнул от его красоты и осторожно прижался губами к макушке брата. Локи едва вздрогнул и тихо выдохнул, будто отходя ото сна. — Ты здесь… — Здесь брат. Ты слишком долго был одинок. Пора возвращаться домой. — Разве он у меня есть — дом? После долгого молчания Одинсон глубоко вздохнул. — Но и это место не твой дом, Локи. Разве ты не видишь? Твои иллюзии не вечны. А скелеты… — он не знал, что говорить по этому поводу. Он боялся сказать лишнее слово, опасаясь негативной реакции от брата. Единственное, что он знал — это то, что обязан забрать Лафейсона отсюда. Для него самого и для себя тоже. Он давал Локи время разобраться в себе и найти собственное место во вселенной, и в итоге это привело к иллюзиям и одиночеству. Время от времени Громовержец приходил сюда, держался в тени, оставаясь незаметным. Наблюдал, как брат создавал новых призраков, пытаясь заглушить в себе боль, обиду и одиночество. Но нельзя быть царем иллюзий. — Останки так же не вечны, — Тор быстро глянул на скелеты и кости вокруг. — Их развеет ветер. Бог обмана молчал. Лафейсон слегка сжал теплую и сильную ладонь брата своей холодной, и Громовержец тут же переплел их пальцы. По телам обоих богов прошлась приятная дрожь. Локи поднял уставший взгляд на мужчину, полный надежды. Это было похоже на безмолвный крик, и Тор тонул в зелени его глаз как в болоте, добровольно. — Брат, я так больше не могу, — «не могу смотреть, как ты становишься узником собственного обмана, загибаясь от одиночества и бессилия», — Вернись домой… вернись ко мне. Лафейсон заломил брови в немой мольбе, приоткрыв сухие губы. — Так забери же меня от сюда, — «прошу, спаси меня» Уставшее сердце Громовержца бешено забилось в груди. И со всей нежностью и любовью, что скопилась у него за все годы разлуки с братом, он осторожно приложил сильную ладонь к осунувшейся щеке юноши и с трепетом прильнул к его прохладным губам, стараясь передать все свои чувства. Лафейсон не отстранился, прикрыл глаза и позволил себе наконец отдаться тому, чего действительно желал — быть кому-то нужным, любимым. — Я забираю тебя отсюда, брат. Домой. К себе.