Мальчик для битья

Акутагава редко выходил из своей комнаты, и, в общем-то, никто его не беспокоил. Что удивительно, Дазая он практически не видел, а если и замечал его где-то, то мельком, понимая, что тот даже не смотрит на него. Сначала это показалось ему странным, а затем он понял, что просто Его Величество позаботилось об этом. В один из дней он всё же подошел к нему: — Здравствуй, — тихим и уставшим голосом молвил принц. — Здравствуйте, Ваше Высочество, — ответил ему Акутагава, однако его тут же окликнул кто-то из придворных, из-за чего Дазай сразу же удалился, а на следующий день он не вышел из своей комнаты вообще. Прислуга сказала, что он простудился, однако Рюноске подозревал нечто другое. Он понимал, что Мори просто не дает Осаму вздохнуть, и выглядело это более, чем подозрительно, хотя юноше так было спокойнее. Он смог спокойно отправиться на похороны Накахары, не волнуясь о том, что кто-то будет его останавливать. Дазай не останавливал. Он вообще не говорил с ним. Странно. И почему вдруг тот начал так его сторониться? Как надо так надавить на Осаму, чтобы тот просто взял и стал паинькой? А вскоре, после всего этого, Рюноске начал замечать, что на теле принца появляются бинты. Сначала он обнаружил их на запястье, когда тот заходил в кабинет к Анго, где свое рабочее время проводил Акутагава, разбираясь с бумагами, приказами и прочем, а потом внезапно обнаружил, что у того замотана даже шея. Что с ним происходит? Был день, когда тот даже ходил прихрамывая. С каждым днем юноше это казалось всё более жутким, однако он не хотел накручивать себя по этому поводу и просто продолжал наблюдать за обстановкой. Не сказать, что его особо беспокоило состояние Дазая, оно и со стороны видно, что тот подавлен и взволнован. Всё к этому и шло. Рюноске всё больше стал просвещаться в дела государства, и ему это даже нравилось. Ему нравилось влиять на народ, делать так, чтобы всем было как можно лучше. Анго всегда благодарил его за помощь, а король и подавно. Он рад, что под его крылом растет такой одаренный юноша, готовый всегда прийти на помощь, а главное, умеющий разделять плохое и хорошее. Но у самого Мори дела шли совсем нехорошо. С каждым днем он становился всё более блеклым и безжизненным. Он был даже более подавленным, чем Осаму. С каждым днем он всё больше обязанностей возлагал на них с Анго, поэтому Акутагава мог с уверенностью заявить, что управление государством он освоил, как нельзя лучше того же Дазая, который уже не рвался к трону, да и вообще, к чему-либо. Ему было плохо. Очень плохо. Иногда он наблюдал за Рюноске издалека, но никогда не подходил близко, будто опасаясь его. Он никогда ни с кем не разговаривал, и ел всегда в своей комнате, практически её не покидая. Такое ощущение, что он просто смирился с тем, что этот дворец и для него стал клеткой. Самое страшное, что в этой клетке ему сидеть всю жизнь. Акутагава понимал, что он тоже больше не сможет вырваться отсюда. Хотя бы потому, что в этой жизни ему некуда бежать, и ничто его не держит. Куда он отправится, если сбежит? В колонии? Что он будет там делать? Конечно, он немного знает о том, как правильно вести бизнес, но одно — знать, другое — уметь. Он понимал, что не сможет быть таким же, как и Накахара, хотя бы потому, что такие люди рождаются слишком редко. Чуя был гениальным, самым сильным, умным и добрым, но даже он не ожидал нож в спину. Рюноске не переставал о нем думать. Он думал о нем постоянно, он рыдал холодными ночами, понимая, что никогда больше не сможет быть вместе с ним. Он даже не хотел ехать на похороны, ведь это сложно — прощаться с человеком раз и навсегда. Примерно недели через две им пришло уведомление о том, что торговая компания Накахары переходит в распоряжение государства, и Его Величество предложил заняться ей Дазаю, однако тот не видел в этом смысла, и желания особого у него не было, поэтому всем, что касалось её нынешних сотрудников, в данный момент руководил Рюноске. Конечно, сейчас компания была в состоянии «сна», ведь Акутагава не руководитель и плохо разбирается в подобном управлении, как уже говорилось, однако к нему сразу же пришел уже знакомый помощник Чуи, который всё ему объяснял и докладывал, поэтому формально управлением компанией занимался он. Практически в то же время им еще и пришло письмо о том, что мать Накахары покончила жизнь самоубийством, поэтому и её имение переходит в их распоряжение. В тот момент юноша почувствовал, насколько больно ей было, и насколько ничтожной она считает собственную жизнь. Он даже до сих пор не понимал, как можно лишить себя жизни, хоть и был к этому весьма близок. Сейчас глубоко в душе он радовался тому, что Дазаю практически так же больно. Может, он не признает этого или не понимает, однако это видно по его поведению. Ему сложно, ему больно. Он чувствует практически такую же утрату. Вот только эта утрата временная, ведь вскоре ему все равно предстоит сесть на трон. И Акутагава ждет это с ужасом. Однажды Мори позвал его в свою комнату. Именно в комнату, а не кабинет, потому что сейчас он находился в таком состоянии, что встать с кровати ему было довольно сложно. Зато Осаму похорошел, хоть и продолжал сторониться юноши. Рюноске подошел к его комнате, и охрана у дверей сообщила, что тот может войти. Тот медленно открыл дверь и прошел внутрь. — Ваше Величество, вы меня звали? — спросил он, обнаружив короля в постели. Мори читал какую-то книжку в потертом переплете, но сразу же закрыл её и убрал, обнаружив юношу в дверях. — Конечно, Акутагава, проходи. Тот подошел к кровати и присел на резной стул рядом, неуверенно смотря в пол, будто стесняясь смотреть в глаза правителю. — Это что-то срочное, Ваше Величество? — Нет, а ты торопишься? — Нет, просто интересуюсь. — Что ж, — тот чуть присел и поправил растрепавшиеся волосы. Темные круги под глазами и крайне болезненный вид. Да, ему очень плохо. — Ты, наверное, понимаешь, что я проживу недолго. — Не говорите так… — Да что ты? Я и так прекрасно понимаю, что это неизбежно. Однажды я победил смерть, но совсем скоро она подкралась ко мне снова. Бесполезно откладывать погибель, мой мальчик, поэтому совсем скоро у нас будет новый руководитель. — Дазай… — И ему будет нужна твоя помощь. Очень нужна. Сейчас он крайне подавлен, ему тяжело, ведь я поговорил с ним о том, что он сделал. Ты ведь понимаешь, да? Понимаешь, что это он отравил Накахару в тот вечер? — Да, Ваше Величество, я это знал. Более того, я знал, что он решит сделать нечто подобное, — мускул слегка дрогнул на его лице, ему всегда было больно говорить об этом. — Он прекрасно знает, что поступает неправильно. И знает, что за свои проделки он получает сполна. Не знаю, к сожалению, почему это не откладывается в его голове. Я пытаюсь объяснить ему, что так поступать в его положении — бессмысленно. И я подумал, может, ты сможешь объяснить ему это? — Вы запретили ему со мной говорить, да? — Да. — Почему? — А то я не вижу, как тебе больно находиться рядом с ним. После такой потери тебе нужны были тишина и спокойствие, но сейчас настало время действовать. Я хочу, чтобы ты поговорил с ним, чтобы ты объяснил ему… — Ха! — сорвалась усмешка с губ юноши. — Неужели вы думаете, что он меня послушает? — Это твоё последнее задание от меня, Акутагава. От того, выполнишь ты его или нет, зависит очень многое. Поэтому я прошу, чтобы ты отнесся к нему со всем пониманием. — Вы думаете, у меня получится убедить его вести себя подобающим правителю образом? — Если это не получится у тебя, то не получится уже ни у кого. Тот задумался. Как же он сможет убедить Дазая? Это положение кажется ему безвыходным, ведь Осаму, вообще-то, не слушает никого, и вряд ли послушает Рюноске. Но выбора у него не остается. — Хорошо, Ваше Величество, я сделаю всё возможное. — Спасибо тебе, Рюноске. Спасибо за всё. Эти слова немного даже смутили Акутагаву, и тот не знал, что на это ответить. — Это вам спасибо, Ваше Величество… — он слегка улыбнулся, хоть улыбка была ему и несвойственна. — Желаю вам доброго здравия, больше не смею вас беспокоить. — Давай, до встречи, — улыбнулся ему Огай, и сполз ниже, укладываясь на кровать и погружаясь в дрёму. На следующий день объявили о его кончине.

***

Наступили холодные и пасмурные дни, которые очень сильно контрастировали с той солнечной погодой, которая была совсем недавно. Но на душе у Рюноске почему-то было наоборот спокойнее. Может, потому что ему было абсолютно всё равно, а может, потому что он уже устал что-либо чувствовать. Похороны Его Величества проходили относительно скромно. Не стали созывать целую площадь народа, да и не до этого сейчас стране. Его похоронили на фамильном королевском кладбище, и все знали, что такого правителя, как он, больше не будет. К сожалению, дальше будет только хуже и больнее, как для народа, так и для придворных. Осаму, что удивительно, не был счастлив. Он выглядел слегка поникшим, хотя нисколько не жалел о кончине Огая. А еще он так и не приблизился к Акутагаве. Неизвестно, почему, это было на него совсем непохоже. Рюноске же ждал, когда его жизнь пойдет под откос, хотя, конечно, сейчас страна официально еще не перешла в руки Дазая, однако это должно произойти совсем скоро. Поднимаясь по лестнице с толпой придворных, за его плечо ухватился Анго: — Ты как? — тихо спросил он. — Более-менее. — Ты же говорил с ним только вчера, верно? Он говорил тебе? — Что? — О новом правителе. — Он попросил, чтобы я поговорил с Дазаем, — ответил ему Акутагава. Он лично не хотел скрывать что-либо от Сакагучи, ведь тот был единственным человеком, которому юный посол может доверять. — Сказал, что еще не поздно всё исправить. — Ты должен обязательно подойти на собрание вечером. — Зачем? — Во-первых, потому что ты должен там присутствовать, как лицо руководящее, а во-вторых, будем обсуждать организацию предстоящей коронации. — Как это глупо… Я не хочу ничего даже слышать об этом, — рявкнул Рюноске. — Послушай, это правда важно. Пообещай, что не станешь запираться в комнате и придешь. Акутагава нахмурился и с недоверием посмотрел на Анго. Неужели он хочет рассказать о чем-то важном? Ну что ж, раз так… Немного погодя, юноша все-таки ответил: — Так и быть, я приду. Рюноске прошел во дворец и попросил, чтобы прислуга принесла ему в комнату чаю. Ему действительно снова хотелось запереться в родных стенах и не думать ни о чем. Кстати, теперь Дазай, скорее всего, переедет на верхний этаж, ведь королю принято находиться в королевских покоях. На душе у Акутагавы было очень тяжело, и когда он зашел в комнату, все мысли были лишь о том, насколько безысходной будет его жизнь. Все эти часы он пытался совладать с собой и не поддаться панике, хотя очень хотелось. Руки его тряслись, и все то и дело спрашивали и беспокоились о состоянии юного придворного. Выглядел он просто ужасно, кроме чая в него ничего не лезло, и, честно говоря, сейчас ему больше всего на свете хотелось покончить со своей жизнью. Но было в нем и другое. Что-то, что заставляло его бороться каждую секунду. Может, это просто Чуя поддерживает его с небес, каждый раз повторяя, что у него всё выйдет и поздно отчаиваться. Однако сколько людей жалеют о своей жизни?.. Акутагава не хотел жалеть, ему чуждо бессмысленное существование; он хочет чувствовать, что живой, что он не потерялся, что есть еще какой-то смысл. В комнату постучали, и Рюноске подумал, что, должно быть, принесли чай, поэтому поднялся с пола, на который по привычке рухнулся сразу же, как пришел, и проследовал к своей кровати. — Да, входите. Юноша ожидал увидеть здесь прислугу, но в этот раз ему не повезло. Ему действительно принесли чай, но чай принес никто иной, как сам Осаму. Акутагава было хотел закричать и швырнуть чем-нибудь в принца, но теперь это и правда будет наказуемо, хотя, конечно, на самом деле, ему уже без разницы, что будет дальше. — Ты просил чай, — сказал Дазай, проходя в комнату. Он поставил поднос на столик и завел руки за спину. — Я принес тебе его. — Что тебе от меня надо? — хладнокровно вопрошал Рюноске. — Я не желаю общаться с тобой. — Я знаю, но… теперь ты будешь вынужден это делать, — он прошел дальше в комнату и бесцеремонно присел в кресло у окна, в то время, как Акутагава принялся помешивать чай. Честно говоря, сейчас он надеялся, что в этой чашке тоже окажется яд, вот только принцу незачем травить его, к сожалению. — Как ты понимаешь, я теперь стану королем, а значит, ты будешь мне беспрекословно подчиняться. — Мне плевать, — огрызнулся тот. — Что? — Мне плевать, — он перестал мешать чай и отошел от стола. — Мне все равно, делай, что хочешь. Я не собираюсь больше участвовать в твоих махинациях. Если ты хочешь любить меня — люби, но делай это, как человек, а не как грязное животное. — Как ты смеешь так вообще со мной разговаривать? — тут Осаму поднялся и схватил Акутагаву за шею, прижимая к стене. — Привык к тому, что Мори тебя защищал? Думаешь, что теперь ты в безопасности? — он наклонился к нему, проводя носом по шее и вдыхая аромат юного тела. — Я так давно мечтал, когда этот старикан наконец-то откинет копыта от яда, которым я пичкал его каждый день… и всё это ради того, чтобы быть с тобой. Рюноске будто бы поразило молнией. Он не думал, что Дазай, оказывается, замешан еще и в смерти Его Величества. На что вообще способен этот человек? В его глазах он видел только черных грязных червей, по его жилам струилась гнилая кровь, и всё в Осаму было отвратительно, всё это он не выносил, всё это он ненавидел. Акутагава не мог смотреть ему в глаза, ведь видел там отвратительную болезненную похоть, с которой ему теперь придется мириться каждый день. — Ты ужасен, — сквозь зубы процедил юноша, пытаясь вырваться. — Я… я не стану тебе подчиняться. Лучше убей. — Мне невыгодно тебя убивать, любимый. А вот замучить… это интересно, — он сильнее сомкнул пальцы на его горле. — Всё еще не боишься? — Нет, — тихо прошипел Рюноске и потянулся рукой к чашке с чаем, которая стояла рядом, — тебя я уже давно не боюсь. Когда он взял чашку с горячим содержимым, то изловчился и вылил содержимое прямо в лицо Дазая, поэтому тот сразу же отпустил его и схватился за ошпаренную кожу. Акутагава не собирался куда-то убегать и что-то делать, ему было важно показать, что просто так он принцу больше не дастся. — Я не твоя игрушка! Убирайся, иначе я швырну в тебя что-нибудь еще! — закричал он. — Ты что, совсем болен?! — возмутился Осаму. — Ты хоть понимаешь, на что обрекаешь себя?! — Понимаю. Очень хорошо понимаю. Мне плевать. Это лучше, чем возлегать с тобой! — Тогда можешь попрощаться со своей спокойной жизнью, — прошипел с улыбкой Дазай и, вытерев лицо руками, покинул покои Акутагавы. Тот снова сполз по стенке, хватаясь за бледное лицо. «Как я всё это ненавижу» — думал он, чувствуя, как сквозь глаза снова просачиваются слезы. Он действительно ненавидел всё в этой жизни, и с каждым разом он всё больше ненавидел себя за свое бездействие и слабость. Когда-нибудь он, возможно, смирится с этим, но сейчас ему не хватало сил. Надо что-то делать, но нет подходящего момента. Если бы он только не был один, если бы ему кто-то помог. Если бы было хоть что-то, что может немного помочь ему… Но он действительно один в этом мире. Нет никого, лишь стены его комнаты-тюрьмы, и свет пасмурного солнца, просачивающийся сквозь занавески. Ему хочется утопиться в этом сером цвете, слиться со стеной, остаться пятном на красивом ковре, позабыть себя так же, как когда-то он позабудет всех тех, кто был в его сломанной жизни. Сил ему не хватало на то, чтобы пошевелиться, и руки сами потянулись в шкафчик за заветной бутылкой вина. Еще совсем мальчишка он прикладывался к бутылке почти каждый час, дабы заглушить легким чувством опьянения нестерпимый рев его сердца. Когда он стал таким? После смерти Чуи? А может, просто потому, что он всегда был наполнен болью, как вином. В этом есть его участь, и Рюноске даже смирился, и ему плевать, что будет дальше. Серое небо медленно облачается в свою мрачную беззвездную версию, и холодные капли забили по стеклу в золоченой раме. Он смотрит за него, и видит нечто, похожее на его будущее — темное, безысходное, беспросветное. Нет ни единого лучика тепла, ни единого звука, на который можно сориентироваться. Только холод, боль и грязь. И пусть эта грязь поглотит его быстрее. Чем быстрее, тем лучше — ему не придется переносить еще больше страданий, и сердце его не будет рваться на куски каждый раз, при виде ненавистного человека. Смерть кажется такой сладкой, когда Акутагава думает о том, что там за облаками, где тучи перестают быть серыми, а небо покрывается россыпью звезд, его ждет Чуя. Ждет его с улыбкой, полной нежности и любви. Он тянет к нему свои жилистые руки, и Рюноске хватается за них. Его притягивают ближе, в объятия, которые больше никому не разорвать. — Прости меня, — шепчет Накахара. — За что? — спрашивает юноша. — За то, что этому никогда не бывать… Всё исчезает. Акутагава думает, что уснул, но нет, это его мечты, которые перетекают в реальность. Мечты, которые он, словно галлюцинации, ощущает всем телом. Он так хорошо видит Чую, чувствует его запах, тепло, что успевает даже напитаться когда-то испытываемой им любовью. Болезнь ли это? А что не болезнь, коли не любовь с её рваными ранами на сердце и искусанными в кровь губами? Чувство, в которое почему-то верят и спустя тысячи лет, хотя все опровергают его существование. И пусть опровергают, не всем дано его познать в тех красках и перспективах, в тех теплых руках и чужом дыхании на покрасневшей от чувств щеке. Не все способны увидеть в недостатках достоинства, и принять человека таким, какой он есть, просто за его существование. Не все вкладывают в поцелуй возвышенное чувство, и не всем дано познать ту самую любовь, завещанную богом. И кто способен, и тот не поймет, за что чужие глаза прекраснее прочих, за что смех обычный превращается в звон рождественских колокольчиков, и на душе от всего этого становится так тепло, что в тепле этом хочется растаять; купаться в нем, как в ромашковом поле и целовать руки, которые невозможно отпустить даже под угрозой смертной казни. Не все способны схватить такое страшное и прекрасное заболевание, как любовь. И Рюноске, находящийся на последней стадии этой ужасной болезни, кажется, начинает потихоньку исцеляться. Он и сам не знает, что послужило ему лекарством, но чувствует он себя намного лучше. Возможно, время помогло, ведь уж как месяц прошел с той поры, как Накахара покинул его. И пусть боль еще сильна, и чувство это не остыло… оно отпускает. Потихоньку, по капле в день. Ему уже не так страшно, кошмары еще навещают его, хватают черными лапами за горло, но Акутагава их не боится. Не боится, потому что знает, что те ему ничего не сделают. Не боится, потому что в мире есть вещи намного страшней. Он еще долго пребывал в этом опустошенном состоянии, а затем, сделав очередной глоток вина, вспомнил о том, что скоро должно начаться собрание, которое так настоятельно советовал посетить Сакагучи. Честно говоря, настроения идти на него у Рюноске, конечно же, не было, но раз Анго так его уговаривал, придется. Покинул свою комнату он уже не в самом трезвом уме. Лицо у юноши всегда было каменным, и понять, что он пьяный, было практически невозможно. Говорил он тоже четко, ясно, но вот ноги… ноги у него заплетались. Однако всё же он смог более-менее совладать с собой, прихорошился перед зеркалом в холле и пошел дальше. Акутагава думал, что навернется на лестнице, но не тут-то было. Его поймал кто-то из придворных, напомнив, что послу следует быть аккуратней. Тот лишь кивнул и пошел дальше, сосредотачиваясь на своей походке, что выходило не очень. Внизу он увидел Сакагучи, который что-то бурно обсуждал с его помощниками, а также Осаму, восседающего на диване. Он внимательно наблюдал за советником, точнее, в данный момент регентом, и улыбался. Единственное, его беспокоил один вопрос… Его Величество умер, следовательно, на трон сразу же должны были посадить Дазая, ведь, как известно, его непосредственное наследование уже обсуждалось ранее и было подтверждено на одном из приемов. Так почему он всё еще не у власти? Зачем им проводить какой-то глупый и старый обряд коронации, когда в руках Осаму уже давно должно быть управление? Почему всем сейчас распоряжается Сакагучи, которого принц даже не может подвинуть, ведь не хотелось ему рушить хороших отношений с советником. Это Дазая смущало, как и смущало наличие Рюноске подле Анго, уж больно часто он с ним носится. Акутагаве, кстати, это тоже совсем не нравилось, ему бы сейчас хотелось опять запереться в своей комнате на остаток жизни, желательно, недолгой. Взгляд его невольно возвращался к Осаму. Он не знает, почему так смотрит на него, что-то заставляло его вглядываться в принца. Рюноске смотрел на него с ненавистью, будто пытается испепелить, однако у него, конечно, ничего не выходит. В конце концов Дазай замечает его взгляд и ехидно ухмыляется. Ему нравится интерес юноши, это его позабавило. Сам Акутагава отвернулся, не желая больше делать принцу одолжение, и, поднявшись со стула, пошел вслед за Сакагучи, еле-еле пытаясь не падать от переизбытка алкоголя. Догнав его, он ухватился за плечо советника, все-таки спотыкаясь. — Акутагава? Что с тобой? — удивился Анго такому внезапному появлению юноши. — И-извитите, — тот выпрямился, кое-как поправляясь. — Я… немного перебрал с вином. — Я тебя не узнаю, Акутагава… — в голосе его слышалось нечто прискорбное. — Прошу, возьми себя в руки, сегодня очень важный день. — Важный день? — не понимал Рюноске. — Да, очень важный, — повторил Сакагучи и, повернувшись к послу, поправил жабо на его шее. — Постарайся прийти в себя к началу собрания, хорошо? — Хорошо, но… — Всё, мне пора, потом поговорим, — быстро протараторил тот и испарился в компании других советников. Акутагава то ли из-за своей недальновидности, то ли из-за опьянения, совершенно не понимал, о чем вообще толкует Анго, и чего такого важного могут сказать на собрании. О том, что Осаму будет править? Оно и так ясно. О том, что соседнее государство прекратило торговлю, в связи с распадом торговой компании? Или о том, что колонии снова хотят независимости? Эх… если бы только Рюноске дали шанс проявить себя, он бы мигом навел везде порядок, ведь это проще, чем кажется. Уж он-то точно знает, что нужно делать, и некоторые моменты он даже обсуждал уже с самим Мори и Сакагучи. Жаль, что он всего лишь посол, и его слово мало кто может услышать… Совсем скоро всех позвали на собрание, и Акутагава уже более уверенным шагом наконец-то проследовал в зал совещания. Он думал о своем и пытался скрыть все еще полупьяное состояние, как кто-то внезапно ухватился за его локоть. Эти руки оказались до боли знакомыми, и краем глаза он заметил гаденькую улыбку Дазая. — Рюноске, выглядишь ты прескверно, — пропел тот. — Отойдите, Ваше Высочество, не хочу запачкать вас собой. — Как самокритично. И правда, ты пьян, как сапожник, не говоря уже о запахе. — С вонью ваших гнусных слов это всё равно не сравнится, — продолжал хамить тот, не думая о том, что кто-то может их услышать. — И кто научил тебя таким манерам? Ах да… твой добрый друг, который теперь гниет на дне могилы… — Заткнись… — перебил его Акутагава, вырываясь из хватки. Он посмотрел на него пронзительным, полным злобы взглядом. — Не смей даже косвенно упоминать Накахару. Ты не достоин даже имени его произносить! — Ох… как это прелестно. В очередной раз я убеждаюсь, что был прав, — он подошел ближе и прошептал на самое ухо юноше: — Ты любил его, — теплое дыхание пробежалось по щеке посла, — любил его так же, как я люблю тебя. Горячо, страстно и… даже жалко, — наконец-то Его Высочество отстранился. — Вот только моё чувство сильнее и надежнее, — сказал он, смотря прямо в туманные глаза Акутагавы. — И нет ничего сильнее его. Последние слова звучали с долей сожаления, и Рюноске показалось, что в этот момент перед ним предстал настоящий Дазай. Такой Дазай, которого он видел только однажды, когда тот нежно обнимал его в последнюю ночь перед плаваньем. В ту ночь юноша подло наврал ему, сказав, что тоже любит, однако тогда он увидел в Осаму доселе невидимый блеск. Будто бы из того холодного пепла прорезались крупицы чего-то всё еще горячего и такого нежного, живого. Он больше никогда не будет таким. Наконец-то все сели по своим местам, и Акутагава, как обычно, сел дальше всех, дабы меньше глаз смотрели в его сторону. Конечно, редко чье внимание обращалось к нему, однако даже малейшее движение головы в его сторону могло смутить юношу. Анго сначала долго переговаривался с другими советниками, а затем сел в центре стола, поправив стопку каких-то документов. Так же на столе лежала еще одна книга, и Рюноске не сразу понял, что это такое, пока не разглядел надпись. Эта книга была одной из самых древних рукописей, и древней она была потому, что являлась непосредственно журналом, в котором фиксировалось правление того или иного правителя, начиная от самого первого в роду. Совсем недавно закончилась еще одна глава — глава Мори Огая, которая была пусть не самой великой, но достаточно успешной. Таким образом, сей документ являлся семейным древом королевского рода, которое, кстати, фиксировалось на отдельных страницах. И хотя для того, чтобы быть ответственным за древо, учились очень долго, начиная с юношества, Акутагава, чья персона вполне могла бы подойти на роль архивариуса, ни разу эту книгу не видел и даже не знал о её существовании до этого самого момента, поэтому не понял, какова суть данного документа. И, что еще более удивительно, эту рукопись никогда не видел и Дазай, которому полагалось еще с детства изучать деятельность всех правителей по этой самой книге. Он был весьма удивлен наличию подобных записей не меньше Рюноске. Но вот все в совете знали о её существовании. И об этом знал Огай Мори, который своим личным приказом запретил показывать книгу Дазаю… и Рюноске тоже. Анго начал какую-то сухую вступительную речь, которая особо никому не была интересна: — Насколько вы знаете, совсем недавно скончался Его Величество Огай Мори, — после этих слов взгляды присутствующих поникли, — и мы все сожалеем об этой утрате. Ушел великий правитель, полководец, а главное, человек, который был осведомлен во всех областях. Человек, которому не хватило немного времени, чтобы поднять нашу страну. И сейчас народ нуждается в новом правителе, который смог бы занять его место по достоинству, который смог бы продолжить его деяния, возобновить торговлю, положить конец распрям и укрепить наше влияние на западе. Что ж… я думаю, что можно приступить к непосредственному объявлению. Анго достал из небольшого сундучка маленький конверт и вскрыл его острым серебряным ножом, достав оттуда некий документ. В комнате повисла гробовая тишина. Никто не знал, откуда эта тишина взялась в зале, где всегда шумели чужие голоса. Большой царский кабинет совещания будто бы уменьшился в размерах, и все звуки сошли на нет. Это было самое странное ощущение в жизни Рюноске. Именно этот момент он не забудет никогда. Он не был печальным или радостным, скорее, нейтральным, но очень-очень странным. Он никогда не забудет эту тишину. Казалось, за ней ничего не скрывается, но, на самом деле, эта тишина несла в себе очень многое. Люди, присутствующие в кабинете делились на два типа: тех, кто знал имя, начертанное на конверте, и тех, кто думал, что знает. Точнее, они знали, но почему-то сомневались, сами не понимая причины своих сомнений. — Итак, указом Его Величества Огая Мори ранее на троне был утвержден Осаму Дазай, — продолжил Сакагучи, — но перед своей кончиной Его Величество распорядился убрать этот указ, и следовать непосредственному правилу престолонаследия, — тут все замерли, не понимая, о чем вообще толкует Анго. — Согласно генеалогическому древу, запечатленному на шестой страницы «Истории престолонаследия», непосредственным наследником трона является Рюноске Акутагава. Один из стульев резко отодвинулся. Это был стул Дазая, который, вскочив на ноги, воскликнул: — Что?! — Рюноске Акутагава наследует… — Покажите! — снова закричал Осаму, подходя к столу резким шагом. — Покажите мне, где это написано?! Покажите! Анго без лишних вопросов открыл книгу на шестой странице, и лицо принца исказилось то ли в ужасе, то ли в удивлении. Его имени действительно не было в древе. На месте, где должен был быть Дазай, красовалось имя Рюноске Акутагавы. Дрожь пробежалась по телу Осаму, он медленно начал отходить от стола. Лицо его побледнело, а руки схватились за холодную стену за спиной. — Вам плохо?! — спросил кто-то из присутствующих, подбегая к нему. — Отойдите, — шепнул он, но никто не услышал. — Отойдите! — повторил бывший наследник, отталкивая всех, кто хотел ему помочь. В глазах его была опустошенность, какая бывает в моменты, когда жизнь твоя более не имеет смысла. Вся его жизнь была жалким обманом. Комедией. И в этой комедии он то самое слабое звено. Оторвавшись от стены, он растолкал всех придворных и, отворив дверь в коридор, выбежал, громко стуча каблуками по мраморной плитке, то и дело боясь споткнуться. Никто не знал, куда он бежит, и никто не собирался бежать за ним. Личность Осаму Дазая утратила какое-либо значение для всех присутствующих. После того, как бывший принц удалился, все взгляды обратились к сидящему в самом дальнем и темном углу юноше, который совсем не понимал всей сути происходящего. Он смотрел на всех потерянно, а ведь так надеялся избежать внимания к своей персоне. Тихо поднявшись с табурета, он проследовал к столу и посмотрел на Анго, будто бы спрашивая: «Я?» И тот, прочитав сей вопрос в его глазах, отдал ему письмо, где четко было указано его имя. Его Величество сам указал его. В голове Акутагавы было столько вопросов… Как? Почему? Неужели он королевских кровей? Неужели ему теперь придется править страной? Неужели он теперь может делать всё, что хочет? Он что, свободен? Нет, власть — это не свобода. Власть — это ответственность не только за себя, но и за всех остальных, поэтому власть накладывает на человека свои рамки, свои обязательства. И Рюноске понимал, что он не обрел свободу. Он просто перелетел в другую клетку, только более просторную, где ему, возможно, даже удастся немного полетать. И самое неприятное, что эта власть, эта свобода достались ему слишком поздно. Да разве можно словом короля поднять мертвого из земли? Конечно, нет. Разве можно перевоспитать Осаму? Он сомневается. Он вообще сомневается в том, что сможет хоть чем-то помочь Дазаю, его положение кажется еще более безвыходным. Как заставить его принять новый титул? Понятно, о чем тогда толковал Мори. Акутагава минуту не мог понять, что происходит, и как его имя оказалось на древе, а затем все присутствующие поднялись со своих мест и громко хором проговорили: — Да здравствует король! — Да здравствует король, — уже тише повторил Сакагучи, как-то по-особенному улыбаясь юноше. Рюноске смотрел на всех окружающих и не знал, что ему делать. Сейчас ему хотелось то ли разрыдаться, то ли обнять каждого из присутствующих, то ли упасть в обморок. Но теперь он точно знал, что нельзя давать волю эмоциям. Юноша не стал ничего говорить, и вскоре все разошлись по своим делам, оставив нового принца наедине с регентом. Когда дверь наконец-то захлопнулась, Рюноске не выдержал и, взяв ключ со стола, закрыл ее на замок, оставаясь с советником наедине. — Что за фокусы?! — воскликнул он. — Как такое возможно?! Объясните! — Успокойтесь, Ваше Высочество, — Сакагучи поднялся со своего места, снимая большие очки с уже запотевшей переносицы. — Понимаю, это шок, но… — Это ведь невозможно… скажите, что это шутка. — Это… не совсем так, — Анго, протерев очки, снова надел их и посмотрел на Акутагаву. — Дело в том, что король уже давно ясно давал понять, что Дазай на троне сидеть не будет. — И что? — Он… попросил меня произвести некоторую махинацию. Скажем… сделать вид, будто вас поменяли местами забавы ради. — Чего?.. — всё не понимал юноша. — Ну, понимаете, Его Величество Огай попросил меня подменить запись в древе, и изменить имя Дазая на ваше. Вот, присмотритесь, — он снова открыл книгу и ткнул в то самое место. — Видите, там, где написано ваше имя, чернила кажутся более густыми. Потому что чернила здесь выводились с помощью химии, благо бумага позволяет. Мы вписали вас, и теперь никто даже и не узнает, как и почему вы оказались принцем. — Но это… глупо. — О-о-о… Ваше Высочество, глупо сомневаться в приказах Огая, глупо сажать на трон Осаму… а вот сделать небольшую хитрость для того, чтобы сохранить государство — это благородство и честь. — Но… это же против всех правил, против Бога… — Мой дорогой друг, — Анго подошел к нему вплотную и положил руки на плечи нового принца. — Бог любит блаженных, а блаженные на троне — чума для народа. Нам не нужна чума, Акутагава. Нам нужен мир, покой и здравый смысл. А теперь спроси сам себя: возможно ли это при правлении Дазая? Рюноске опустил голову. Конечно, он понимал, что это никак невозможно. Осаму бы разрушил всё, за что так преданно стоял Мори, ведь он уже уничтожил торговую компанию. Конечно, Огай принял мудрое решение, и совет поступил правильно, решив не отказывать ему в подобной просьбе. Да и разве Акутагава от этого как-то пострадает? Конечно, нет. Он уже пострадал ранее, а теперь, возможно, всё наладится. — Через три дня состоится ваша коронация, — напомнил ему Сакагучи. — Будьте готовы.

***

Рюноске не мог привыкнуть к тому, что теперь все кланяются при его появлении. Его это ужасно смущало, и он даже просил так не делать, если во дворце нет гостей. Он не хотел меняться и играть в благородство, ему было достаточно того, что никто не был против его внезапного появления на троне. В последующие дни они с Сакагучи занимались государственными делами, и, что интересно, особых споров у них не возникало. Анго вообще восхищался юношей и его сообразительностью, хотя и в его действиях прослеживалось некое хладнокровие и жестокость. Было в нем что-то злое и неуправляемое, будто бы власть дала свободу его внутренним демонам, однако он всегда знал меру и советовался с Сакагучи, хотя бы потому, что у того опыта больше в управлении. Роль молодого короля оказалась весьма сложной, но это было лучше, чем жить под крылом Осаму. Кстати говоря, того он не видел с того самого дня. Прислуга говорила, что он ничего не ест и не пьет, ничего не хочет и никого не желает видеть. Это беспокоило Рюноске, всё-таки они с Дазаем всю жизнь вместе. Конечно, он понимал, что бывший принц заслужил это, но жалость и восхищение им не позволяли ему оставаться равнодушным. Вечером, перед днем коронации, Акутагава постучал в комнату к Осаму и тихо открыл дверь. Тот лежал на кровати, руки его были сложены на животе, а пустые глаза направлены в потолок. Он был бледен, под его глазами расползлись темные синяки, одет он был в тот же костюм, в каком юноша видел его в последний раз. — Дазай? — тихо позвал Рюноске. Он закрыл дверь и направился ближе к кровати, присаживаясь затем на неё и запуская худенькие пальчики в мокрые от пота волосы Дазая. Тот ничего не отвечал и никак не среагировал на это движение. Он по-прежнему смотрел в потолок, изредка моргая. — А ты знаешь, Акутагава, — тихо говорил он. — Я ведь верил ему. Думал, что он специально так оскорбляет меня, презирает… А, оказывается, я и правда был для него пустым местом, — чуть ли не срываясь на плач говорил Осаму. — Я так хотел сесть на трон, так хотел сделать какое-то вложение в нашу историю, но… — наконец-то его взгляд обратился к гостю. — Неужели всё это было ложью, Рюноске? Неужели вся моя жизнь была обманом? Тому очень хотелось рассказать ему правду, но он не мог. Может, потому что сам хотел власти, а может, боялся давать Дазаю какой-либо шанс. Что удивительно, он думал, что тот станет как-то доказывать свое право сидеть на троне, однако Дазай лишь впал в уныние. — Мне так холодно, Рюноске… мне так холодно и страшно, — тихо сказал он, а затем приподнялся и обнял юношу, утыкаясь лицом в чужую грудь. — Ты один… ты один — моё спасение. Моя любимая душа, моя слабость. Такое сладкое чувство… чувство, будто я оживаю вместе с тобой на эти мгновения объятий. Акутагаве ничего не оставалось, кроме как обнять его в ответ. Он прижал его сильнее к себе, как нечто умирающее, потерявшее свою суть. Ему стало так его жаль, что он был готов простить ему все ошибки, но, конечно, не мог. Он знал, если снова дать Дазаю слабину, то тот станет прежним. — Прости меня, Дазай, — тихо шепнул Рюноске. — Я не знаю, как так вышло и почему. Я не знаю, чем тебе помочь. — Ты… ты можешь отказаться от трона! — вдруг сказал Осаму, отстранившись. Он ухватился за его щеки и посмотрел в серые глаза юноши. — Ты можешь отказаться, и тогда на троне вновь окажусь я! И всё будет так, как мы хотели… — Мы? — не понял Акутагава. — Да… Мы! — вдруг он приблизился к его лицу и поцеловал Рюноске в полуоткрытые губы. — Мы будем вместе всегда… — Осаму, — тот погладил его по бледной щеке, но больше юноша не мог смотреть ему в глаза. — Прошу, прости меня, но я не стану отказываться от трона. Я не могу отдать тебе руководство. — Что?.. — глаза Дазая округлились в удивлении. — Я не понимаю… — Я не могу перечить решению совета и Огая. Если им кажется, что на троне должен остаться я, так тому и быть. Тут бывший принц отлетел от него, чуть ли столкнув Акутагаву с кровати. Взгляд у него снова стал безумным и жестоким, он будто бы был готов вцепиться в глотку новому правителю. — Вот как оно значит… — тихо прошептал он пересохшими губами. — И ты презираешь меня… И ты меня предаешь! После всех тех чувств, которые я отдал тебе без остатка! — голос его сорвался на крик, и Дазай, взяв со столешницы вазу, кинул её прямо в нового принца, который еле-еле успел уклониться. Рюноске поднялся с места и пошел к выходу. — Убирайся! Убирайся отсюда! Я не желаю больше тебя видеть никогда! Ни тебя, ни кого-либо другого! И тот ушел, закрыв за собой дверь. Он слышал лишь крик, который издавал Дазай: такой тяжелый и утробный. Он прекрасно понимал его боль, потому что и сам недавно ощутил нечто похожее, когда потерял Чую. И Акутагава прекрасно понимал, что Осаму действительно заслужил всё это. На следующий день юноша стоял, как умница, на табуретке, и на него примеряли различные шелка, оборки и тому подобные предметы гардероба, в общем, готовили его в коронации полным ходом. Честно говоря, он не был уверен в том, что это всё необходимо, но личный королевский модельер настоял на том, что будущий король должен выглядеть подобающе. Тот лишь вздыхал и подпрыгивал каждый раз, как кто-то случайно укалывал его булавкой. Ну и что за мучения? Наконец-то наряд пошили, и Акутагава был рад тому, что одежды вышли не слишком яркими. Как обычно, темный костюм с золотыми вставками. Позже на него надели красный плащ, и Рюноске еще раз посмотрел в зеркало. Кого он видел там раньше? Обычного мальчишку, в глазах которого всегда плавало или горе, или холодное равнодушие. Он был пуст, безызвестен, он никому был не нужен, всем было на него плевать. А кого он видит сейчас? Взгляд его слегка не уверен, но за ним скрывается радость и надежда на то, что больше в его жизни не будет столько боли. Он готов идти дальше, готов отстаивать свою позицию. И теперь он просто обязан сделать так, чтобы никто больше никогда не страдал так, как страдал он. И вот началась церемония коронации, Сакагучи объявил Акутагаву, и тот вышел в тронный зал, разодетый в шелка. Глаза его сразу же забегали по залу, он начал искать Дазая, но, конечно, нигде его не находил, однако обнаружил среди людей в первых рядах другую персону — Ичие Хигучи. На ней было красивое светлое платье с яркими розовыми вставками, и волосы убраны так же, как и в прошлый раз. Они встретились взглядами, и что-то в Рюноске на секунду расцвело. Интересно, когда теперь они сыграют свадьбу? Или ему подберут другую невесту? Знала ли она, что станет женой короля? Наверное, она тоже счастлива. После речи Сакагучи, Акутагава приступил к прочтению своей клятвы, и затем зал залился аплодисментами. Странно, но в этот самый миг юноша впервые не смог сдержать улыбки, легкой, но такой чистой и радостной. Он прежде почти никогда не улыбался, разве что однажды показал свою улыбку Накахаре. Но улыбка пропала с его губ, как только он увидел на балконе другую личность — Дазая. Тот стоял и холодно лицезрел праздник в одиночестве. Как только он заметил взгляд Рюноске, обращенный к нему, то сразу же скрылся. Это оставило в душе короля неприятный осадок. — Анго, можно вопрос? — спросил Акутагава, когда они уже спустились к гостям. — А… а что теперь будет с Дазаем? — Он со временем займет место в совете, — пояснил Сакагучи. — Но разве тебя беспокоит его будущее? — Да, немного, — юноша чуть отвернулся, а затем снова нашел в толпе гостей Хигучи. — А можно еще вопрос? Моя помолвка с госпожой Ичие всё еще действительна? — Конечно, а что? Хочешь другую невесту?.. — Нет-нет-нет! Меня эта вполне устраивает. Вы не против, если я отойду? — Конечно, ступай. Рюноске хотелось бы поговорить со своей будущей женой и её родителями, чтобы обсудить предстоящую свадьбу, но сейчас ему необходимо найти Дазая. Почему-то он очень беспокоился о нем, сам и не знал, в чем причина. Поднявшись наверх на балкон, где он видел его еще с пьедестала, он принялся осматриваться, однако присутствия его не обнаружил. Акутагава пошел дальше, и решил заглянуть в его комнату, но, к превеликому удивлению, молодого человека не было и там. Покинув его покои, он двинулся дальше по коридору, но нигде Осаму не находил. Король спустился ниже, заглянул в гостиную, в библиотеку, в столовую, и решил, что тот, должно быть, сейчас во дворе у конюха. Сняв свой красный плащ, Рюноске надел теплый сюртук и вышел во внутренний двор, осматриваясь. Пока никаких следов. Когда он оказался в конюшне, то не нашел там Сакуноске… ах да, тот ведь тоже наблюдал коронацию вместе с другой королевской прислугой! Тем не менее, он все равно осмотрел конюшню, но Дазая там, конечно, не нашел. Покинув это место, он вернулся во дворец и еще раз окинул взором бальный зал. Нет, Осаму тут нет, ведь гостей не так уж и много, и найти его среди них не составило бы труда. Тогда Акутагава поднялся и еще раз заглянул в его комнату. Его там по-прежнему не было, значит, теперь его нужно искать еще выше. Вскоре Рюноске оказался на самом верхнем этаже и заглянул в королевский кабинет. Удивительно, но теперь этот кабинет принадлежит ему, как и спальня, и зал советов, и хранилище. Это до сих пор казалось юноше сказкой, ведь он всегда боялся навещать это крыло, дабы случайно не побеспокоить короля, а теперь это место его. Но и здесь он не нашел Осаму, хоть все замки были закрыты. Тогда где он может быть? Отчаявшись, Акутагава направился наверх в башню. Выйдя на балкон, он пошел по винтовой лестнице наверх. В городе тяжело зазвенели часы, ознаменовавшие наступление полудня. Почему-то юношу трясло, он не знал, что является тому причиной. Может, холодный ветер наверху зимним днем, а может, чувство, что он никогда больше не увидит Дазая. Он тяжело шагал по каменной лестнице наверх, вглядываясь в городской пейзаж, и каждый шаг его становился всё медленнее. Когда Рюноске наконец-то переступил последний порог, перед ним предстала колокольня. К самому большому колоколу была привязана тугая веревка, и на этой самой веревке болталось до жути знакомое тело. Акутагава замер. Он в этот миг думал, что рухнется с этой самой лестницы вниз, ведь точно узнал со спины бездыханное тело Осаму Дазая. Под дуновением ветра оно чуть заколыхалось и начало поворачиваться. Король смотрел, будто бы ожидая, когда перед ним предстанет лицо мертвеца, он не хотел верить в то, что это может быть Дазай, хоть это и было очевидно. Но тело развернулось, и наконец-то Рюноске явилось бледное и мертвое лицо Осаму. Такое прекрасное, молодое, но погибшее. Он выбрал участь висельника, ведь иная его не интересовала. Всю жизнь он стремился к короне и видел в ней свой смысл жизни. И когда городские часы провозгласили полдень, Дазай вдел свою шею в петлю и попрощался с миром, оказавшимся для него таким же жестоким, как и суть несостоявшегося принца. Акутагава сам не знает, зачем подошел ближе. Он понял, что Осаму умер совсем недавно, потому что в его лице еще играли нотки живой краски. Юноша взял его за руку и уронил пару слез. — Я обещал никогда не показывать тебе свои слезы, — тихо шепнул он. — Но теперь ты их заслуживаешь.

***

Бесснежная зима всегда холодна и неприятна, и сейчас Рюноске стоял и укрывался теплой шинелью от пронзающего до костей ветра. Ни одна птица не пела, ни одна живая душа не посещала эту опушку леса за городом. Здесь у старого дерева расположилась могила Осаму Дазая, на которую Акутагава приходит почти каждую неделю уже как месяц. Он и сам не знает, почему посещает его могилу чаще, чем могилу Чуи. Честно говоря, на последней он бывал лишь раза два, однако и похоронен он в своих родных землях. Холодно. Он смотрит на черные ветви деревьев, усыпленных зимним холодом, и будто бы успокаивается. Всё когда-то можно было бы изменить в лучшую сторону… но нет. Судьба не всем дарует свой поцелуй удачи, но Рюноске даже не представляет, как на самом деле ему повезло. — Снова тут? — раздался со стороны тихий женский голос. За этот месяц Акутагава уже успел привыкнуть к нему и даже не повернулся. — Да, — всё, что он ответил Хигучи. — Знаю, ты опечален его смертью, — девушка впервые осмелилась прийти к нему сюда. — Но мы теперь не в силах это изменить. — Я понимаю. Ичие тяжело вздохнула, а затем подошла ближе и ухватилась за его плечо, прислоняясь ближе, будто пытаясь согреться или согреть. — Я любил его, — тихо сказал Акутагава. — Никогда бы посмел себе признаться в этом при его жизни. Но… я любил его. — Мы всегда осознаем подобное после утраты. Главное, что ты принял это. — Мне кажется, что подобное невозможно принять, — чуть ли не под нос сказал он себе, а затем повернулся к девушке и ухватился руками за её щеки. — Пообещай мне, что будешь рядом и никогда не покинешь меня? Та улыбнулась. Казалось, что сейчас на её глазах навернуться слезы, ведь Хигучи бесповоротно влюбилась в короля. — Я обещаю. Он прижал её к себе, несколько мгновений обнимая, как свою награду за все страдания, а затем разорвал объятия, взял её за руку, и они направились во дворец. Больше Акутагава никогда не боялся собственных слёз.