Мальчик для битья

Весеннее закатное солнце обагряло водную гладь берегов материка. Рюноске не видел суши уже очень долго, конечно, они останавливались по пути домой для того, чтобы пополнить припасы и отойти от качки, однако последние недели две они не сходили на сушу. И вот сейчас Акутагава видел тот самый город, в который пообещал себе никогда не возвращаться. Он видел за его роскошными стенами лишь тюрьму, зло и холод, хоть погода была солнечной и теплой. Эти счастливые полгода были самым прекрасным в его жизни. Юноше уже исполнилось семнадцать лет, и он мог сказать, что действительно повзрослел. Было в нем больше мудрости, больше силы и уверенности. Он уже отвык от своего хладнокровия, но как только увидел сушу, его лицо снова оказалось каменным. Накахара это, конечно, видел и знал, что Рюноске не желает сюда возвращаться, да и задерживаться не собирается. Его Величество сообщил, что по приезду их ждет ужин в тесном кругу королевской свиты. В том числе, конечно, и Дазая. Оба они не хотели его видеть. Акутагава так тем более. Он помнил, что сделал в тот раз, как обманул его и оставил. Он понимал, что просто так не отделается, и задержаться, скорее всего, придется. Одно его радует — расположение Его Величества. Тот относится к Рюноске более лояльно, что ясно из их переписки. Наконец-то их корабль причалил, и началась разгрузка товаров. — Эй, — шепнул ему Накахара, подходя ближе к юноше, — не нервничай. — Я не нервничаю, — холодно отвечал Акутагава. Конечно, он нервничал. Нет, он психовал. — Сегодня слишком чудесный день, — улыбался Чуя. — Сомневаюсь, что что-то может его омрачить. Разве что твоя угрюмая физиономия. Рюноске посмотрел на него с шутливым раздражением, а затем все-таки как можно незаметнее щипнул за бок капитана, отчего тот хихикнул и аккуратно погладил его ладонь, дабы никто не заметил этой нежности. — Всё будет хорошо, — сказал он, глядя в темные глаза юноши. — Я тоже на это надеюсь. Затем они спустились по мостику вниз. На причале их уже ждал никто иной, как Анго в сопровождении охраны. — Добрый день. С приездом вас, господин Накахара, господин Акутагава, — поприветствовал он их. — Во дворце уже всё готово к вашему визиту. — Добрый день, спасибо, — сказал Рюноске. — Как это радушно, — с ноткой сарказма ответил Чуя. — Не ожидал встретить тут вас. — Решил встретить вас лично, — ответил советник. — Думаю, не стоит задерживаться, карета ждет. — Мне нужно уточнить некоторые детали по поводу продажи моих товаров, поэтому придется подождать еще немного, — Накахара бесцеремонно отошел от них, вновь направляясь к кораблю. А вот Акутагава почувствовал себя не в своей тарелке. Ему всегда было несколько неловко наедине с Сакагучи, а сейчас так вообще это всё казалось ему весьма странным. — Что ж, слышал, что ваше плаванье оказалось весьма успешным? — решил завязать разговор Анго. — Да. Думаю, да, — кротко ответил тот. — Надеюсь, вам понравилось путешествие. — Несомненно. И спасибо за брошь. Вы не против, если я верну её немного позже? — Нет, конечно. Думаете, она вам еще понадобится? — Честно говоря, я собираюсь уговорить Его Величество на еще одну поездку. — Что ж, думаю, он вам не откажет. Его Величество весьма доволен вашими успехами. — Благодарю. Надеюсь, что и правда не откажет. Около минут двадцати они еще простояли у пристани, а затем наконец-то вернулся Накахара, объявив, что смело может направляться во дворец с остальными. После этого они отошли от причала и сели в карету, уезжая. Помимо прочей охраны за ними еще следовал патруль конной стражи. Давно Акутагава не был под такой строгой защитой. Жаль, что не от всего они могут защитить. Во дворце их радушно встретила прислуга и прочие придворные, после чего они все направились наверх в кабинет Его Величества, который уже давно их ожидает с докладом. Оказавшись наверху, в покои Огая забежал Сакагучи, объясняя, что нужно проинформировать короля об их прибытии. Пока Анго находился внутри, Чуя успел повернуться и поцеловать Акутагаву в губы, ибо порой просто не выдерживал всей этой ограниченности. Тот ответил на поцелуй, но быстро его прервал, услышав шаги за дверью. Их пригласили внутрь, и молодые люди наконец-то встретились с королем. — Добрый вечер, Акутагава, господин Накахара, — Его Величество аж поднялся с кресла, хотя было видно, как дрожат его исхудавшие ноги и под потускневшими глазами расползаются синяки усталости. Он снова был болен. Очень серьезно болен. — Думал, что уже не стоит ждать вас сегодня. — Добрый вечер, Ваше Величество. Мы же обещали доплыть сегодня, так что… — Чую его вид, откровенно говоря, напугал. Он вообще удивлялся, как тот еще двигается в таком состоянии. Около часа они разговаривали о делах и прочем. Акутагава докладывал обо всем, что видел в колониях и обо всех своих действиях. Мори слушал внимательно, не перебивая, затем наконец-то начал объяснять те или иные тонкости, указывать на некоторые ошибки, хоть и не глобальные. От этого Рюноске немного смутился, но Огай объяснял спокойно и доходчиво. Накахара их не слушал, да и вообще подумал о том, что не для его ушей этот разговор, хоть он и считал себя максимально приближенным к короне человеком. Да и в любом случае Акутагава ему потом всё бы рассказал в подробностях. Когда они закончили, то вышли из кабинета и проследовали вниз, здороваясь со всеми придворными. Рюноске сразу же начали расспрашивать о его путешествии и о том, чего он успел навидаться за эти полгода. Было, конечно, странно ощущать на себе столько внимания, но Накахара вот всему этому улыбался, и дамам рассказывал всяческие небылицы, отчего те хватались за щеки в ужасе или хохотали. Спустившись вниз, они наконец-то нашли Анго, который проводил их в столовую. За столом уже сидело несколько придворных, и все эти расспросы, естественно, продолжились. Когда всеобщее внимание от них наконец-то ускользнуло, они позволили себе поговорить о своих вещах, конечно, опуская темы, которые в этих стенах лучше не обсуждать. Лично Акутагава сейчас думал о том, как будет ночевать, когда рядом не окажется его возлюбленного Накахары, без объятий которого просто непривычно. Рюноске смотрел на него каждый раз и видел нечто настолько чистое, прекрасное, неземное и волшебное, что с радостью бы смотрел на Чую вечно. Он бы всё отдал, чтобы когда-нибудь заиметь с ним хозяйство на каком-нибудь островке и вести тихую, мирную, отрешенную ото всех жизнь, где их имена никому неизвестны, и поэтому они могут делать то, что им вздумается. Они могли бы наслаждаться друг другом, пленять друг друга в объятиях тогда, когда им захочется, целовать, когда захочется и позволить себе следовать своим чувствам, своей любви и нежности. Это всё было так глупо и несбыточно, но разве не этим прекрасны мечты? Даже если мечты долго не исполняются, это не значит, что они не исполнятся никогда. Если верить, то у них обязательно всё получится. Получится совсем скоро. Они кротко посмотрели друг на друга в молчании, и говоря глазами: «Я тебя люблю». Но эту идиллию нарушил другой человек. Человек, который тоже любил, и любил очень давно, так же отрешенно и лихорадочно, страстно, что каждый раз у него трещали кости, как только он видел объект своей любви. А сейчас, когда его любовь вернулась, спустя столько времени, он подумал о том, что сломается, то ли от счастья, то ли от боли, то ли от невероятного ликования. Осаму ступил по лестнице, улыбаясь всем присутствующим. Он тоже похудел за эти полгода и, кажется, даже вытянулся. Взгляд его был холоден, а тяжелая поступь не сулила ничего хорошего. На лицах молодых людей тут же застыло одно и тоже выражение. Оба они боялись именно его появления и ждали с ужасом. — Добрый вечер, — громко поприветствовал он всех присутствующих. — О, к нам пожаловали гости! Конечно, он знал, что Акутагава должен вернуться сегодня. И, конечно, он уже подготовился к его появлению. Все поприветствовали Дазая, и тот присел на стул напротив молодых моряков, улыбаясь им своей обманчиво ласковой улыбкой. — Акутагава, ты так поменялся. Даже подрос, что ли. В отличии от господина Накахары, ха-ха! Чуя держался, чтобы не запустить в него каким-нибудь столовым прибором. Что-что, а общество Дазая всегда выводило его из себя, чего он даже не скрывал, позволяя отвечать на подобные шуточки каким-нибудь прочим злом. — Да, вот только вы нисколько не повзрослели, Ваше Высочество, — сказал тот. — Всё шутки шутите, да глумитесь. — Над вами, господин Накахара, можно глумиться вечно. Поверьте, это единственное, почему я еще терплю ваше общество. — Чего интересного происходило во дворце в моё отсутствие? — решил перевести тему Рюноске, дабы больше не слушать эти их перебранки. — Да всё по-прежнему. Лучше расскажите мне о вашем путешествии. И все-таки они смогли как-то завязать диалог, хоть и был он несколько напряженным. В обществе Дазая всегда чувствовалось напряжение, и Акутагава это просто ненавидел. Вскоре вниз спустился и сам Огай, поприветствовав всех и присев во главе стола. Он официально объявил гостей, произнеся довольно заумную речь, а затем наконец-то подали явства, и за столом все расслабились, принимаясь за ужин. Когда по бокалам разлили вино, Мори еще и произнес тост, упомянув их последние достижения в колониях, а затем застучали приборы и зазвенели голоса всех присутствующих. — Не вижу здесь господина и госпожу Озаки, — удивился Акутагава их отсутствию. — О, а тебе не сообщили? — наигранно удивился Осаму. — Господин Озаки отравил свою жену, и сейчас пребывает в тюрьме. — Как?! — воскликнул Накахара. Их семьи тесно общались. — Но… но почему он это сделал? — У него была куча любовниц. Проще спросить, почему он не убил её раньше, — Дазай сделал еще один глоток вина. Разговоры велись самые разные, редко о политике, ибо, когда находишься в месте, где всё этим пропахло, невольно понимаешь, что просто тебя уже тошнит от подобных тем. Рюноске здесь от силы часа два, а его уже мутит. Еда не лезет ему в горло, а вино так и вовсе не пьянит, особенно после тех бурных ночных пьянок с Чуей, когда они напивались и ласкали друг друга до утра. Сейчас он больше всего хотел оказаться в той темной каюте снова. Дазай наигранно смеялся и беседовал о том же, о чем и остальные. Акутагава же продолжал переглядываться с Накахарой, будто бы разговаривая с ним на этом интимном уровне взглядов. Они понимали, что эти взгляды, возможно, замечают другие, но, конечно, не придают им какое-либо значение. Вечер невольно становился всё скучнее, и сейчас Рюноске хотелось бы удалиться и пойти спать, хоть это было бы весьма нетактично с его стороны. Да и как ему спать без Чуи? Вечер длился. Казалось, длился очень долго, хотя прошел всего час. За окном уже стемнело, и некоторые из гостей слегка захмелели от вина. Но Акутагава был трезв, и трезв он был потому, что Осаму то и дело пытался завязать с ним разговор, однако юноше беседовать с ним совсем не хотелось. Дазай, пожалуй, был последним человеком, с которым ему сейчас хотелось говорить. Затем последовал еще один тост, на этот раз от самого принца: — Сегодня мы с вами собрались, чтобы отметить приезд наших благородных господ из колоний. Честно говоря, я удивлен, как за эти полгода их отсутствия они еще не обросли бородами и не растеряли приличной речи, — по залу пронесся хохот. — Однако сейчас они явились нам практически такими, какими и уезжали. И мне бы хотелось, чтобы всё вернулось на круги своя. Так оставайтесь же такими, как и сейчас! Все отпили из бокалов с вином, довольствуясь запахом и вкусом благородного напитка, сразу же принимаясь за еду. Акутагава думал, что его стошнит; он понимал, что именно имеет в виду принц под своими словами. Он не хочет, чтобы Рюноске снова уезжал, и хочет, чтобы он вновь стал его марионеткой, куклой, с которой можно играть. Но он еще не в курсе, что у того появились мечты и цель. Он не знает, как на самом деле силен юноша в своих убеждениях. Однако даже самые стойкие убеждения может сломать один лишь глоток вина. Казалось бы, только-только Накахара поставил бокал на стол, как внезапно ухватился за своё горящее горло. Он понял, что просто не может вдохнуть. Его желудок свело, легкие, казалось тоже. Лицо его сначала покраснело, затем побелело, он закашлялся, и все придворные поднялись со своих мест, охая и ахая, пытаясь как-то помочь молодому господину. Акутагава сидел в ужасе, лицо его застыло в страхе. Он сразу понял, что Чуя не просто подавился. — Врача! Скорее! — закричал на весь зал кто-то, но тут внезапно к Накахаре подбежал никто иной, как Огай. Он прекрасно разбирался во врачевании и, конечно, увидел на лицо все признаки отравления чем-то очень токсичным и ядовитым. И он понимал, что теперь молодому человеку не поможет уже ничто. — Воды! Быстро! Кто-то из подданных принес ему воды, и тот поднес её ко рту кашляющего Чуи. Конечно, так он только поперхнется, но зато есть возможность его потом откачать. Мори заливал в него воду, но тот, конечно, никак не мог её проглотить, метался, хватался за рукава держащих его мужчин, но лицо его уже начинало бледнеть, и кровавая пена только больше полилась изо рта. Пара минут таких манипуляций, и тут герцог замер с открытыми глазами. Он перестал брыкаться, перестал кашлять и вообще подавать каких-то признаков жизни. Все замерли, в зале наступила тишина, нарушаемая лишь одним звуком. Это были звуки столовых приборов. За столом сейчас сидел только один человек, который как ни в чем не бывало продолжал поглощать пишу, не обращая никакого внимания на происходящее. Взгляды окружающих сразу же обратились к Дазаю. Он ел и совершенно ничего не слышал, лицо его было спокойным, как всегда, и, кажется, на лице даже было некое подобие улыбки. Он не был печален, угнетен, удивлен. Ему было все равно на то, что кто-то сейчас умер в столовой. Наконец-то он прервал трапезу и с непониманием посмотрел на всех окружающих, смотрящих на него то ли с удивлением, то ли с ужасом, однако принц сразу же опустил взгляд в тарелку, продолжая есть и запивать вином. На лице Мори дрогнул мускул, он посмотрел на Рюноске, который ничего не видел, ничего не слышал и ничего не понимал. Он сейчас не понимал, что только что человек, с которым он мечтал навсегда покинуть эти земли, умер в агонии. Более того, он прекрасно понимал, почему тот умер. Он понимал, как он умер. Он понимал, кто именно убил его. И убийца сейчас находился в этом самом зале. Дазай, кажется, даже не скрывал, что это его рук дело. Он просто не видел смысла скрывать эту правду. Кто-то, может, и не поймет, зачем Осаму убивать его, однако Рюноске прекрасно понимал. Он понимал, что Его Высочество тем самым просто устранил своего конкурента. Он запер дверь клетки Акутагавы. Он в который раз надел на него кандалы. Он снова хочет дергать за ниточки. Трапеза, естественно, прекратилась, и Мори сразу же приказал выслать письмо матери Накахары. Юноша понимал, что её ждет глубокая печаль, ведь она до сих пор не отошла от смерти мужа. Как она отреагирует на смерть сына? И Рюноске знал как. Она почувствует больше, чем печаль. Её тело будет скованно в безысходности и боли. Это боль душевная, но она настолько сильна, что выходит даже на физический план. Всё это заставит её еще больше размышлять о смерти и непринятии смысла существования. Ей будет плевать на компанию, на поставки, на то, что у неё есть дом и друзья, на то, что она еще может жить. Ей больше не для кого жить. Акутагава всё это понимает, потому что чувствует сейчас то же самое. Почему он вернулся? Почему он вообще не сбежал?! Возможно, если бы он даже бросил Накахару в каком-нибудь порту, то его бы не ждала такая участь. А сейчас… сейчас он мертв, и ничто больше не сможет оживить его и вернуть в их темную каюту, где они будут вместе пить вино и слушать истории друг друга. Он больше никогда не почувствует тепло его губ и объятий, не услышит ласковый голос. Он не может смотреть на его тело, он просто не в состоянии. Если он посмотрит, то сразу же кинется обнимать его, и тогда все узнают о том, как сильно он был ему дорог. Возможно, стоит так сделать, однако Рюноске не мог. Почему? Что-то в нем еще жило, что-то сильное, тяжелое и горячее. Это злоба, это ярость, это желание отомстить. Это то, ради чего он прошел сквозь все эти мучения. Нет, он не станет плакать и не станет обнимать труп возлюбленного. Он последует вслед за Чуей. Но не сейчас. Сначала он сделает всё, чтобы Осаму страдал так же, как страдал он всю свою жизнь. Акутагава поднялся из-за стола тяжело, последний раз смотря на Чую, которого уже уносили из столовой. Дазай поднялся вместе с ним, и взгляд юноши обратился к нему. Принц мог поклясться, что никогда не видел в его взгляде столько уверенности. Ощущение, будто Осаму убил не его возлюбленного, а какого-то дорогого коня, на которого у юноши были свои планы. Конечно, это было совсем не так, но Рюноске не хотел давать слабину. Он не мог простить этого принцу. — Ваше Величество, — тихо молвил Акутагава. — Прошу простить меня, мне нужно удалиться… Я… я потерял лучшего друга. Король подошел к нему и положил руку на плечо юноши, отчего по всему его телу разлилось нечто горячее, будто бы кто-то родной пытается помочь ему. — Это ужасно, — тихо говорил он. Он специально говорил так, чтобы никто больше его речей не слышал. — Я всё понимаю. Запри дверь и не выходи до утра, хорошо? — Конечно, Ваше Величество. — Я поговорю с Дазаем, мы обязательно всё решим в ближайшее время, ни о чем не беспокойся. Сейчас Акутагава не совсем понял. Что решим? Что он собирается делать и, главное, как? О чем он хочет поговорить с Осаму? — Дазай! — воскликнул Мори. — В мой кабинет через двадцать минут. — Да, Ваше Величество, — улыбнулся ему принц, а затем взгляд его обратился к уже уходящему Рюноске. Тот, пользуясь моментом, пытался как можно быстрее добраться до своей старой комнаты и запереться там на всю ночь, дабы больше его никто не видел, не слышал и не беспокоил. Ему хотелось упасть и отключиться, хотелось забыться и умереть. Сейчас он с радостью бы отпил того самого отравленного вина. Но, пока у него есть цель, делать он этого не будет. Только-только он забежал наверх, как за спиной послышались резкие шаги, и кто-то, схватив его за плечо, развернул юношу к себе и прижал к стенке. Взгляд Осаму был безумнее, чем прежде. — Любовь моя, — каким-то слишком пьяным голосом заворковал принц. — Вот ты и вернулся ко мне. — Отпустите меня! — сквозь зубы прошипел Рюноске, хватая Дазая за запястья. — Нет, я не отпущу тебя никогда! Я не позволю больше никому тебя у меня забрать! — он прижался к нему сильнее, пытаясь поцеловать, но Акутагава вырывался, и все-таки смог его оттолкнуть, за что получил пощечину. — Ты поступил подло! Я был вынужден это сделать! — Ты убил его. Ты убил его! — продолжал срываться юноша. — Я не прощу тебя за это! Я не желаю видеть тебя! Ты, черт возьми, монстр! — Да как ты смеешь… — Мне плевать! Давай! Ударь меня! Сделай со мной всё, что хочешь, мне уже всё равно. Знай только, что я никогда не буду чувствовать к тебе хоть долю того, что чувствовал к нему. Ты никогда не дождешься от меня ответа, слышишь?! Никогда! Это была последняя капля! — Ты так думаешь? Думаешь, это худшее, что может с тобой случиться? — А как ты думаешь, что может случиться с тобой? Тут Осаму замер. Он явно не понимал, к чему клонит юноша. — Назови хоть одну причину, по которой я должен тебя бояться? — добавил Акутагава. — Да я и убить тебя могу, и мне плевать, что меня казнят или посадят. Или я могу убить себя, и тогда тебя ждут такие же страдания. Мне теперь всё равно. И хочу сказать, что не все равно сейчас только Его Величеству. Он, кстати, ждет тебя. — Я не пойду к нему. Я пойду с тобой. — А я тебя не зову. Если ты вломишься ко мне, то я позову короля. — Мори плевать на тебя. — Ошибаешься. Если бы ему было плевать, то он был послал в колонии тебя, а не меня. Как думаешь, почему? — То, что он со мной не считается, я прекрасно понимаю. Тебя он отослал на зло и потому, что тебя не жалко. Ты мусор. — Тогда не разговаривай с мусором. Я вот не желаю разговаривать с тобой. После этого он отвернулся и направился по коридору в свою комнату, однако Осаму последовал за ним. Поняв, что ему не оторваться, Акутагава побежал и быстро схватил с ближайшей столешницы какую-то статуэтку. Развернувшись, он бросил её в Дазая, однако тот успел увернуться. Рюноске, пользуясь его заминкой, побежал быстрее и, только-только он забежал в свою комнату, как чужая нога оказалась в дверном проеме, не позволяя её закрыть. Не думая, тот сильнее двинул дверью, прижимая чужую ступню, отчего Осаму болезненно прошипел и убрал ногу. Акутагава захлопнул перед ним дверь, сразу же закрывая её на замок, а затем наконец-то сполз по ней вниз, опасаясь, что Дазай еще может как-то зайти. Он прекрасно понимал, что дверь уже закрыта, и опасность миновала, но чувство страха не могло отпустить его. Неужели это всё происходит с ним? Еще вчера всё было так прекрасно. Он грезил о том, что Огай даст ему добро на еще одно плаванье, они с Чуей отправятся в колонии, там засядут и будут жить счастливо до конца своих дней. Каким же он был глупцом. — Рюноске… — тихим и будто бы совершенно другим голосом сказал Осаму за дверью. — Открой мне… Тот молчал. Более того, он боялся даже малейший звук выдавить из себя. — Открой, я же знаю, что ты меня слушаешь… ты не можешь не слушать, — продолжал тот. — Послушай. Всё закончилось. И скоро закончится абсолютно всё. Все наши страдания, все наши утраты… это всё будет невесомо и бессмысленно. Я прошу тебя, ты должен понять. Ты должен понять, что так просто надо… — Кому?! — закричал вдруг Акутагава. — Кому это надо?! Тебе?! На секунду Дазай затих, а затем продолжил таким же спокойным голосом. — Это нужно нам, Рюноске. Я же знаю, что нужно. Ты хочешь спокойствия — я дам его тебе. Ты хочешь свободы — и её я тебе дам. У меня лишь одно условие: я хочу, чтобы мы были вместе. Не так, как раньше, а совсем иначе. Я… я не смогу без тебя. Юношу вдруг будто бы поразило электричеством, и он бы раньше даже купился на эти слова, однако сейчас он был охвачен страхом. Он уже был не тем глупым мальчишкой и понимал, что иначе, как прежде, быть просто не может. — Я тебе не верю, Дазай. Я тебе просто не верю, — выдавил он из себя то ли шепот, то ли рык, характерный для его низкого голоса. — Я не хочу всего этого… — Рюноске, — Осаму, казалось, сидит совсем рядом, Акутагава буквально слышал его дыхание за дверью, — я люблю тебя. Никогда не знал, как это, пока не почувствовал тебя… ты… ты самое дорогое, что у меня есть, ты… Ты что-то такое чистое и прекрасное, я не мог позволить кому-то владеть такой красотой… — И поэтому ты убил его?! Из своей ревности?! Ты думал, что это может изменить моё отношение к тебе?! Думал, что от безысходности я пойду к тебе?! — он затих, чтобы отдышаться, а затем его прорвало: — Я ненавижу всё в тебе, Осаму! Когда-то я тобой восхищался, когда-то я хотел быть похожим на тебя, но сейчас… Сейчас осталась только ненависть, и моё сломанное тело… Сломанное от того, что ты с ним забавлялся! Я не могу принять твои чувства, даже если это правда… да какая, к черту, правда?! Ты не можешь меня любить! Это не любовь! Это грязное животное желание обладать кем-то! Это отвратительно! Дазай за дверью сидел и слушал всё это. Он прекрасно улавливал каждое его слово, но совершенно не понимал. Он не понимал, потому что просто не мог принять свои действия за что-то плохое или порочное. Он думал, что именно это и есть любовь, именно то теплое чувство, иначе как еще объяснить то огромное количество страданий, которые ему приходится выносить? — Я же говорю… я хочу всё изменить. Я хочу, чтобы мы были вместе, чтобы мы… — Уходи! — вдруг прервал его Акутагава. — Уходи! Минуту Осаму помялся. Сейчас ему хотелось выломать эту дверь к чертовой матери и сломать кости Рюноске в объятиях, но он понимал, что тогда просто никак не сможет получить его расположения. И пусть. Он всё равно добьется желаемого. У него просто нет выбора. Дазай поднялся и сказал уже громче и увереннее: — Подумай. Или ты будешь со мной добровольно, или мне опять придется принуждать тебя. После этого он удалился дальше по коридору, оставляя Акутагаву наедине со своей печалью. Эта дыра в его груди, созданная принцем, когда тот убил его возлюбленного на его же глазах, теперь заживет нескоро. Если заживет вообще. Осаму зашел в свою комнату неспешной походкой и присел на кровать. Впервые за полгода у него было отличное настроение, более того, он ликовал от своей проделки. Кто бы знал, что отравить Накахару окажется так просто, никто даже не заметил, как он поменял бокалы. Если бы только Чуя не отвлекался каждую минуту на Рюноске. Да… Дазай видел эти взгляды, видел и читал их двоих, как открытую книгу. Между ними не просто была дружба, а если и дружба, то слишком крепкая, слишком чистая и добрая… Осаму ненавидел это, он не любил, когда Акутагава вообще общается с кем-то, кроме принца. Он хотел, чтобы юноша видел в этом мире лишь его, чтобы только он был его целью, его кровью, его воздухом. И Дазай понимал, что осуществить свою цель будет трудно, однако теперь у них впереди вся жизнь. Никто им больше не помешает. А Огай… Огаю осталось недолго. Тот яд уже накопился в достаточном количестве в его организме, поэтому совсем чуть-чуть, и Его Величество отправится на тот свет. Сейчас Мори уже еле ходит, а что будет дальше?.. Дазай ждет, когда же наконец-то тот свалится со своего массивного стула в кабинете, хватаясь за сердце и корчась от боли, когда он перестанет соображать и будет проводить всё свое время в постели, мучаясь в предсмертной агонии. Он ждал этого почти так же, как и возвращения Акутагавы. Это было его следующей целью. А дальше… А дальше всё будет так, как должно. Рюноске больше не сможет запираться от него, он полностью перейдет в его власть, полностью будет оставлен ему на растерзание. Осаму так мечтает об этом, сейчас бы он очень хотел взять юношу и сжать в объятиях. Раньше у него не было таких желаний, но полгода разлуки побудили в нем некую нежность по отношению к Акутагаве… может, потому что он повзрослел, а может, потому что и правда очень сильно влюбился. Он знает, что добиться расположения мальчишки будет очень трудно, придется за уши вытаскивать его из комнаты, угрожать, шантажировать и тому подобное. Но что поделать? Рано или поздно он, конечно, сдастся, ведь иного выбора ему не дано. Присев на кровать, Осаму разразился громким смехом. Его уж точно было слышно в коридоре, он смеялся очень несдержанно и беспрерывно, лукаво, злобно. Принц корчился от своей же радости, от того ликования, которым он напитался за сегодняшний вечер. И пусть Рюноске так и не пустил его к себе в комнату, это лишь временности. Это всё решится. Он смеялся еще около минут пяти, уже задыхаясь и кашляя, всё его нутро рвалось наружу, все его безумные мысли наконец-то воплотились. И пускай всё катится к черту, он уже знает, что выиграл. Но тут его безумный смех прервался вместе со стуком в комнату. — Ваше Высочество, король ожидает вас в своём кабинете, — это был голос молодой служанки. — Так… кхм… поздно? — удивился он, прокашливаясь от смеха. — Да. Он просил сказать, что это очень срочно. Он ждет вас уже давно. — Ну что ж, — он поднялся с кровати и посмотрел в зеркало. Глаза его сияли от безумия. — Раз срочно, тогда я сейчас подойду. Послышались удаляющиеся шаги с той стороны. Дазай еще раз улыбнулся себе в зеркале, поправляя волосы, а затем вышел из комнаты. Конечно, он понимал, что сейчас Мори снова станет его отчитывать, однако ему уже было всё равно. Его слова не будут иметь какого-либо веса. Да и… рано или поздно Осаму всё равно бы устранил Накахару, ведь важной политической роли в его торговой компании он не видит. Лишь конкуренцию. Он поднялся по лестнице и подошел к кабинету Его Величества, постучав три раза по массивной резной двери. — Заходите! — послышался уверенный и явно недовольный голос Огая с той стороны, и Осаму зашел внутрь, закрыв дверь. — Пришел? — Пришел, — улыбчиво ответил его принц. — Что-то срочное? Дайте угадаю, вам не… — Закрой дверь на ключ и свою пасть, желательно, тоже, — грозным тоном приказал ему король. Атмосфера в кабинете сразу же накалилась. Подобного он давно от Мори не слышал, поэтому повиновался и закрыл дверь на замок. — К чему это?.. — Я сказал тебе, — вновь перебил его тот, поднимаясь с кресла, — закрой свою пасть. Я тебя не спрашивал и спрашивать больше не буду. Осаму посмотрел на него с недоумением. Да… Огай действительно разозлился, ибо подобные эмоции он почти никогда не проявляет. Да даже если и делает какой-то выговор, то делает его с улыбкой на лице и с мягким тоном, будто насмехаясь. Но сейчас Мори говорил слишком ровно, громко и напряженно. Но Дазай знал, что разозлит его не на шутку. — Снимай рубашку, — приказал он. — Что? — Снимай рубашку. — Зачем? И тут Огай посмотрел на него, будто выжигая на самой сетчатке глаз принца этот самый приказ, дабы тот наконец-то понял, что сейчас не лучший момент, чтобы выводить короля из себя еще больше. И поэтому Осаму повиновался. Он снял сюртук, а затем и рубашку, оголяя торс. — Я слишком мало занимался твоим воспитанием, — скорбно говорил Мори. — Слишком мало… Затем он поднялся и подошел к шкафу, доставая оттуда знакомую Дазаю вещь. Он достал знакомую палку, коей когда-то до крови и синяков избивали Акутагаву. Он не верил… Он не мог понять. Неужели ему сейчас придется испытать на себе тоже самое? Но нет. Огай не был простым учителем или учительницей, он не был воспитателем. Он был королем, в олицетворении которого существует еще и правосудие. И сейчас он будет судить Дазая по законам, которые придумал сам. Его Величество подошел к Осаму и схватил его за волосы. Тот сразу же зашипел от боли, корчась в лице, ибо подобного с ним никто никогда не делал. — Как тебя, выродка, еще черти в Ад не утащили, а? — хрипел ему на самое ухо Мори. — Как ты смеешь за моей спиной проворачивать какие-либо махинации? Твой ум вовсе отверг какой-либо здравый смысл? Я мало с тобой говорил? Хорошо. Тогда я буду тебя бить, раз иной разговор ты не понимаешь. Он отпустил его, кидая на пол, и Осаму было хотел подняться и побежать хоть куда-то, но Огай, будто зная его модель поведения, пнул его ногой в живот, отчего тот сразу же скорчился. Да… никто Дазая еще не бил, и сейчас он, непривыкший к телесным наказаниям, испытает на себе весь букет подобных ощущений. Далее удар палки пришелся по его плечу, и принц замер, закричав на весь кабинет. Следующий прямо в спину из-за чего принц выгнулся, поэтому Мори ударил по животу, и теперь тело Дазая совсем сковало в мучении. Было больно настолько, что он просто готов был выключиться прямо сейчас на полу. Он совсем не знал, куда себя девать. К тому же король бил довольно сильно и обладал тяжелой рукой. После такого очень долго восстанавливаться. Он бил его и бил, со всей силы, со всей присущей ему злобой и яростью. Огай даже наслаждался его мучениями, непередаваемыми страданиями, болью, которую молодой человек ощущал каждой клеточкой своего тела. Он не знал, что боль вообще бывает такой сильной, что у нее есть подобный предел. Глаза его слезились, и вся кожа покраснела. Чувство, будто его охватил огонь, и некий страшный зверь разрывает плоть на мелкие кусочки, при этом каждый раз оставляя Дазая целым, отчего он продолжает кусать его вновь и вновь. Огай избивал его долго, потому что просто не мог остановиться. Он, конечно, думал насчет того, чтобы избить принца и раньше, но только сейчас увидел в этом острую необходимость. Наконец-то он увидел всю его беззащитность, всю его жалкую сущность, которая предстала перед ним сейчас. Он просто комок грязи и желчи, обглоданной туши, которая рвется не то, что жить, так еще и править чужими судьбами, пытаясь заявить о себе всего лишь своими прихотями. Дазай не слышал и слова, что произносил король. Тот сквозь зубы шептал что-то на протяжении всего процесса избиений. Казалось, глаза его горят алым пламенем в полумраке кабинета, настолько зол он был. Гнев сочился из каждой клеточки его тела, в то время, как из Осаму выливалась вся его гниль. Именно этого и добивался Мори. — Грязное отродье вонючих псов… — хрипел он, нанося еще один удар. — Бесстыжее создание… если бы ты только знал, как сложно лицезреть тебя каждый день! Через какое-то время Дазай просто уткнулся в свои ладони, пища, как хорек, пытаясь вытерпеть эти злосчастные минуты. Они казались вечностью, хоть Огай бил совсем недолго, разве что удары его были уж очень сильны. — Ты у меня всё осознаешь… всё осознаешь… Осаму хотелось молить о пощаде, но в горле будто бы застрял комок, и он не мог выдавить и слова. Тело его пульсировало под чужими ударами, и кровь бурлила, будто бы и правда вся грязь пытается найти выход. Прошло где-то минут десять таких избиений, но Огай никак не мог успокоиться. Ему хотелось бить еще, сильнее, больнее, чтобы Дазай запомнил этот урок на всю свою жизнь. И если тот решится мстить, то Его Величество это, конечно, поймет. Вот только пусть он попробует предпринять хоть еще одну попытку вывести его из себя, Осаму будет ждать еще один такой сеанс. Мори уже слышал пару хрустов, и мог с уверенностью сказать, что одно ребро точно сломал молодому человеку. В общем-то, жалко его ему не было, пусть мучается, пусть терпит, пусть познает жизнь и принятие своих ошибок во всех красках. Когда он наконец-то остановился, не от нежелания бить дальше, а просто от усталости, то отошел от изуродованного в царапинах и синяках тела Дазая. Тот даже не сразу понял, что случилось и до сих пор не мог спокойно вдохнуть, ожидая новой боли. Только когда послышался стук каблуков Огая, он смог открыть глаза и посмотреть на Его Величество. Тот выглядел плохо. Он еле волочил ноги до стола, и руки его тряслись от нагрузки. Да, он был болен, но даже сквозь свою болезнь осмелился избить юношу, несмотря на то, что даже после такой незначительной нагрузки будут последствия. — Доволен? — спросил его Мори, но тот, конечно, не знал, что можно ответить. — Если еще раз предпримешь попытку сотворить нечто подобное, то это повторится. И еще… не лезь к Рюноске. Он отставил палку в пустой угол и присел за стол. Осаму не знал, как подняться. — Ты меня понял? Молчание. — Ты понял меня?! — уже громче спросил Огай, сдвигая брови на вспотевшем лбе. — Д-да, — кое-как выдавил из себя принц. — Хорошо, — он взял со стола колокольчик и позвонил, дабы оповестить прислугу снаружи. В кабинет из соседней комнаты, которая не граничила с коридором, через минуту забежала девушка и сразу же ужаснулась от вида избитого юноши на полу. — В-Ваше Высочество?! — воскликнула она. — Милая, позови-ка нам врача и кого-нибудь, кто отнесет этот кусок дерьма в его комнату. И да, заприте его там, чтобы он не предпринимал попыток выбраться. Пусть подумает над своим поведением. — Да, Ваше Величество, — послушно ответила служанка и убежала в коридор, наконец-то отворив дверь. А Дазаю лишь оставалось молиться во избежание следующих мучений. Он не мог пошевелить и пальцем и до сих пор не понимал, за что ему всё это. Сейчас он ощущал себя не иначе как мучеником, хоть в какой-то мере и знал, что всё это ему за заслуги. Однако у него еще будет случай ответить Мори тем же.