retracing steps

ГДЕ-ТО МЕЖДУ. Вопреки ожиданиям Марка он вовсе не чувствует себя так, будто его засасывает в портал. Его голова не кружится, он не летает и даже не парит. Он просто замирает и не может пошевелиться, что странно. Он предполагает, что мир вокруг сделает все за него. Это начинается медленно — легкая рябь на поверхности океана времени. Не слышно ни звука. Вселенная тихо балансирует в бездвижном положении, и, если Марк прислушается, он сможет услышать собственное сердцебиение — звук, в котором он научился находить комфорт. Когда его отец впервые рассказал о путешествиях во времени, он не забыл поделиться хитростями и секретами. Лучше всего Марк запомнил тот, в котором говорилось, что для стопроцентного успеха он должен сосредоточиться на ощущениях. Вместо попыток заблокировать свои мысли и остановиться исключительно на необходимом моменте во всех его деталях он должен напоминать себе о чем-то конкретном, о том, что он чувствовал в ту минуту. Например, ощущение деревянного пола под ногами или жажда во время вечеринки. Он говорил, что так проще. Сначала приходит чувство знакомого, потом — все остальное. Единственная вещь о путешествиях во времени, о которой Марк догадался правильно, — это спокойствие: сначала он ощущает неподвижность, а затем — внезапно — на него опускается холодное полотно, сопровождаемое тысячами воспоминаний, накатывающих сплошным потоком. Он понимает, что прибыл, только когда под его веки наконец-то попадает свет, а его тело оказывается скованным давящей теплотой забитого пространства вокруг. Вдалеке слышится приглушенный звук. Обычно в это время Марк дает себе пару секунд, чтобы свыкнуться. А затем выходит на свет. УНИВЕРСИТЕТСКОЕ КАФЕ. 18:21, 3 ФЕВРАЛЯ. — В этом нет никакого смысла, — указывает Джемин. — В тебе нет никакого смысла, — фыркает Донхек, делая глоток своего напитка. Пока они сидят за одним из столиков в дальнем конце кафе, окруженные каминами, полками с книгами и эксцентричными амулетами, прямо над их головами нависают лампы. Марк сидит напротив Донхека, их колени сталкиваются. Джено возвращается с дополнительными салфетками и садится рядом с Марком. Издалека услышав спор, он спрашивает: — По поводу чего вы ссоритесь? — Они, не мы, — поправляет Марк, беря у Джено салфетку, — не ввязывайся. Опять какие-то глупости. — Овервотч это не глупости, — говорит Джемин. — А вот Донхек — да. Джено смеется. — Не суть, — отвечает Донхек, прожигая его взглядом. — По крайней мере я попаду завтра на вечеринку Лукаса. Джено перестает смеяться. — Эй, не будь грубым, Донхек, — серьезно говорит Марк, но смех в голосе его выдает. — Это не вина Джено, что его пары в пятницу заканчиваются в 8 вечера. — Ага, — фыркает Джемин между смешками, — то, что ему нужно сдать проект до субботы, — тоже не его вина. — Я вас всех ненавижу, — сухо отвечает Джено. Их смех проносится по всему кафе, путешествуя по воздуху, медленно превращаясь в тихое хихиканье, которое сливается с дымом от их кофе. Книги остаются на столе забытыми, пока их учебная сессия срывается уже в который раз. Когда разговор продолжается, Марк двигает руку и случайно задевает свою чашку. Кофе почти разливается на его блокнот. Он думает, что никто этого не заметил, но Донхек прерывает его мысли. — Аккуратнее, — говорит он с другой стороны стола. Марк поднимает на него глаза. Он оказывается единственным, кто обратил внимание. — Да… это было близко, — отвечает он с облегченным смехом и отодвигает чашку подальше. Донхек только качает головой и улыбается. ВЕЧЕРИНКА ЛУКАСА. 19:41, 4 ФЕВРАЛЯ. — Эй, Марк! — приветствует его Лукас криком из гостиной, как только он заходит внутрь. Чан поворачивается в их сторону и машет. Йерим тоже отрывает взгляд от своей тарелки и улыбается. — Привет, — говорит она, когда Марк подходит поближе. — Донхек не с тобой? Марк приподнимает бровь, хотя и знает, что она спрашивает только потому, что они всегда приходят на вечеринки вместе. — Он немного задержится, ему нужно доделать пару вещей. Ее рот понимающе принимает форму «о», и она возвращается к своей еде. Лукас уходит на кухню, маневрируя между гостями, образовавшими небольшую толпу. Ренджун усаживается на диван рядом с ним и хлопает его по плечу в приветствии. — Джено обиделся, — говорит он Марку. — Сегодня на обеде он отправил мне кучу грустных эмоджи. — Оу, — смеется Марк, — мне его жалко. Лукас возвращается с двумя стаканами и дает один из них Марку. — Старый добрый соджу, чтобы как следует встретить ночь, — ухмыляется он. — Ты хочешь, Ренджун? Глаза последнего расширяются. — Э, нет, спасибо. Можешь отдать мою часть Марку. Последний удивленно приподнимает брови, смотря на него. — Ты слышал его, Марк, — подмигивает Лукас, уже удаляясь на кухню за следующей партией бутылок. К 8 часам толпа становится гуще, а в случайных точках дома начинает раздаваться смех вперемешку с криком. Донхек и Джемин прибывают в 20:15 и сразу же располагаются на диване по обе стороны от Марка. — Где ты так задержался? — спрашивает он у Донхека, отвлеченно тряся свой стакан. — Пришлось ждать, пока Джемин придет ко мне в общагу, — отвечает тот. — Он хотел пойти вместе. Они остаются на том же месте в течение всей вечеринки, в какой-то момент голова Донхека опускается на плечо Марка. Они наблюдают за группой второкурсников, играющих в правду или действие. Лукас продолжает ненавязчиво ходить мимо них и подливать Марку соджу, поэтому неудивительно, что к 9 часам он уже немного поддатый, слишком улыбчивый и то и дело выдает неуместные смешки. — Ииии пьяный Марк снова с нами, — шепчет Джемин внимательно наблюдающему за ним Донхеку. В это время сам Марк громко смеется над чем-то, что сказал Лукас, и безуспешно пытается выдавить из себя ответ — все слова получаются спутанными и не имеют никакого смысла. Его лицо выразительного красного цвета, а веки уже начинают опускаться, но он явно не настроен прерывать свой увлекательный монолог. Когда он поворачивается к Донхеку, тот уже смотрит на него. — Хэй, хен, — начинает последний, — ты в порядке? Марк непонимающе моргает. — Да, а почему ты вообще спрашиваешь? Донхек усмехается, легко покачивая головой. — Ты точно выпил лишнего. — Это не правда, — хмурится Марк и смотрит на свой пустой стакан. Он хватает бутылку и наливает еще один шот. Донхек наблюдает, как он выпивает его и шипит после. Гирлянды на стенах начинают казаться ослепляющими. — Бля, — выдыхает Марк. — Кажется, у меня болит голова. — Конечно, она болит, — говорит Донхек и наклоняет свою собственную, чтобы любопытно посмотреть на него. После этого Марк уже почти ничего не помнит. Он знает, что скорее всего продолжил пить и опустошил еще пару стаканов. Гирлянды стали пиздец какими ослепляющими, а мир почему-то начал крутиться. Или это он крутился? Он точно озвучивает это наблюдение для кого-то рядом, хватаясь за их руку в поисках равновесия. Он не помнит, с кем говорит, но точно помнит, что этот кто-то слушал. — Все, хен, пора домой, — говорит кто-то. Он чувствует, что его руку перекидывают через плечо, и хмурится. Последней вещью, которую он помнит, оказывается то, как этот кто-то говорит ему, что они идут домой, и нежно касается его щеки. Остаток ночи становится туманом. КОМНАТА МАРКА. 9:57, 5 ФЕВРАЛЯ. Едва уловимый звук развивающихся штор разносится по комнате шепотом. Внутри, утренний свет пробуждающе целует темные точки общежития, а где-то в его глубине слышится скрип досок. Марк потирает сонные глаза, садясь на кровати и медленно опуская ноги на пол. На нем все еще одежда со вчерашнего вечера и слабый запах парфюма и алкоголя. Отделилась только куртка, теперь находящаяся где-то на полу. По его голове ударяет боль и он, морщась от неприятного ощущения, тянется к ней. У него почти не осталось воспоминаний о вчерашнем вечере, живы лишь напоминания о теплоте, прокатывающейся по его горлу и прямиком в желудок, после каждого опрокинутого среди приглушенного света и громкого смеха шота соджу. Он чувствует дискомфорт в животе, который неприятно сжимает его внутренности, и решает, что этим прекрасным ранним утром ему суждено умереть. Затем он встает, чтобы налить себе стакан воды, и остро ощущает, как что-то подкатывает к его горлу. Забег до туалета оказывается хорошей идеей. Он не успевает включить свет, и просто падает и блюет. — Иисусе, — рычит он; его руки лежат на сиденье туалета, но сейчас ему не до этого. Его вырывает дважды за одну минуту. Ощущается очень хуево. Несколько минут он сидит в кромешной темноте с трясущимися пальцами, лежащими на кафеле. Его голова кружится, и он закрывает глаза, тяжело дыша. Его горло все еще кажется сухим. В тумане его мыслей внезапно появляется воспоминание, потерянное среди сотни таких же где-то в глубине его разума. Оно выходит наружу, как буй в океане размышлений. В этом воспоминании он держит в руке стакан. С чем именно — неизвестно. Он ярко помнит, что стакан был красного цвета. Под его рукой появляется чувство окутывающей его жидкости. Он выпил все его содержимое и собирается налить еще. Слышен глухой шум: звук басса сверлит его голову, со всех сторон доносятся разговоры. Он не знает, почему это воспоминание выглядит таким живым в его голове, но он все равно концентрируется на ощущении стакана в руке и том, как жидкость в нем попадает в его горло и льется по нему холодным потоком. Он сидит на кафельном полу, и все вокруг замирает. Он думает о том, почему именно это воспоминание вернулось к нему сейчас. В следующий момент он начинает ощущать внезапный мороз, покрывающий его, а по рукам пробегают мурашки. В одну минуту Марк сидит на полу в ванной, его глаза закрыты, а голова кружится, в следующую — его там нет.