нерассказанные истории

– Ты позволишь? Вечернее солнце не парит, а мажет золотом по щекам, и появляется ощущение, что этот миг навсегда застыл в янтаре. Что есть только сейчас, только первая встреча за долгие месяцы, что всё суета, кроме кротких звёзд у Азирафаэль в глазах. Она так смущённо–доверчиво распахивает руки с этой необъяснимой радостью на губах, что Кроули и ответить ничего поначалу не может. – Что, соскучилась? А когда-то говорила, что я тебе не нравлюсь. – Конечно, соскучилась! – Азирафаэль возмущается невыносимо забавно, морща нос, весь усыпанный золотым блеском. – Этот вирус перепутал все наши планы. Мы хотели снова сходить в Ритц, а он закрылся. Мы уже столько времени не кормили уток в парке! Надеюсь, с ними всё в порядке. В конце концов… – Можешь не продолжать, – Кроули коротко смеётся и качает головой, – я поняла, что ты возмущена до глубины души. – И всё–таки, можно тебя обнять? Я больше всего соскучилась именно по… – Человеческим проявлениям любви, я угадала? – Да, примерно это я и имела в виду. У Азирафаэль радость в улыбке не иссякает и в остальные жесты вплетается. Она с мягким восторгом делает шаг вперёд; её тихий счастливый шёпот касается уха; её руки сжимают нежно, но крепко, как и должны после долгой разлуки обнимать. Кроули прикрывает глаза и жалеет про себя, что не может и вправду это мгновение заключить в стеклянный шар, чтобы с полки брать и любоваться. Память у бессмертных существ лучше, бесспорно, чем у людей, но не хватает в доме Азирафаэль, хоть изображения её, чтобы пыль с него смахивать и касаться изгиба шеи. Не запомнить идеально ощущения щеки на своей щеке, того, как свет падает на белые ресницы, даже пьянящее тепло в какой–то момент забудется. Разве что запах, исходящий от её волос, навсегда останется в памяти как самая яркая ассоциация. Кроули глубоко вдыхает, до колющего ощущения в груди, и шепчет в ответ: – Я тоже скучала. – А когда–то говорила, что не можешь быть милой! – Все мы меняемся, не правда ли, ангел? Они обе улыбаются: первыми вздрагивают уголки губ Азирафаэль, всё её лицо озаряется светом, и от этого сияния Кроули щурится и лукаво улыбается в ответ. Снова всё застывает, тишина мягко ложится им на плечи, и проходит несколько минут, прежде чем Кроули по традиции спрашивает: – Раз уж период изоляции кончился, позволишь искусить тебя на поход в ресторан? – Позволю, – Азирафаэль тут же делает шаги вперёд, словно только и ждала этого вопроса, и ненароком берёт Кроули под руку. К тому времени солнце уже уходит за горизонт, окрашивая небо закатом, а вокруг них будто ещё остаётся янтарный отблеск, и всё, кроме них, кажется незначительным. – Я так соскучилась по вкусной еде! Ну, безусловно, я и сама научилась готовить выпечку, и у меня даже получается вкусно, но суши мне так и не даются… Кроули свою руку из хватки не выдёргивает и даже кивает в ответ на болтовню Азирафаэль. В конце концов, что, кроме таких моментов, возвращения полузабытых за разлуку ощущений, может иметь значение в их бесконечных жизнях?