Отражения

POV Керу Картинка, еще мгновение назад бывшая такой ярко жестокой в своих красках, теперь казалась смазанной. Я задыхался, безудержно хлопая мокрыми губами. Больно ударившись лбом о стену, я попытался сползти вниз на пол, но руки не дали сделать мне это. Чем-то острым пальцы впивались в бетон, не позволяя мне сдвинуться с места. Эти отростки на моих руках очень пугали меня, из-за плохого зрения я не мог понять, что это. Я бился в конвульсиях, с трудом стоя на ногах, желая рухнуть на прохладный грязный пол. В горле пересохло, я еле ворочал своим языком, слизывая влагу с губ. Меня шатало как в замедленной съемке, тьма прыгала перед моими глазами, а в нос бил мягкий, завораживающий аромат. Но меня тошнило от него. Потому что он был неправильным, и я хотел его против своей воли. Боль зародилась в пальцах и стрелой разбежалась по моему телу. Спину сковало ледяным пламенем, в меня что-то вкручивали, какие-то большие гвозди. Я закричал, дергаясь, будто от тока. Только я осознал, что так могу переломать себе все пальцы, как они онемели и сами отделились от стены, больше их ничего не удерживало. Издав в страхе что-то похожее на писк, я грохнулся на влажный пол. В спине неожиданно хрустнуло, словно мне вправили позвоночник, я взревел вне себя от боли, лихорадочно ощупывая свое тело. Взглянув мельком на свои ладони, я заткнулся, прекратив барахтаться на мокром полу. Темно-алые подтеки свежей крови красовались на моей коже. Зрение вдруг прояснилось до болезненной четкости, я невольно зажмурился. Все еще со сбивчивым дыханием я, наконец, повернулся к не шевелящемуся телу. Твоему телу. Медленно открыв глаза, я испустил тихий писк, будто кто-то сомкнул длинные сильные пальцы на моей шее и резко сжал их, перекрыв мне кислород. - Не-е-ет… - Я подполз к тебе, хватая за руку. Она была такой холодной. – Такеру? Такеру, ответь. Пожалуйста, скажи что-нибудь. Стараясь держать себя в руках при виде твой развороченной груди и поблескивавших противными бликами внутренностей, я стал нащупывать твой пульс. Пальцы на руках деревенели от холода, твои запястья были как куски льда. Тогда я быстро припал ухом к твоим губам, надеясь почувствовать слабое дыхание, хоть какие-то признаки жизни. Чем больше я смотрел на лужи крови под тобой и замерзал возле твоего бездыханного тела, тем сложнее мне было дышать, думать, даже двигаться. Ненароком я поймал себя на мысли, что дико боюсь лишиться чувств прямо здесь. Возле твоего трупа. Впившись ногтями в свою руку, я закусил губу, царапая себя и возвращая в действительность. Комок в горле разросся с невиданной быстротой. Согнувшись пополам, сидя на коленях на полу, я открывал рот, как рыба без воды, и не мог проронить ни звука. Твое сердце во всей красе покоилось в глубине этих руин из разорванных органов, искромсанных мышц, раздробленных костей и истекающих алой жидкостью кровеносных сосудов. Оно совсем не двигалось. Оно не билось и не качало кровь по твоему организму, как должно было делать! - Почему ты не бьешься?! Почему?! – Я закричал, тут же заходясь в беззвучном плаче. Что может быть хуже смерти любимого человека? Его убийство. Тобой самим. Даже не ведая об этом. Вытирая слезы испачканными в крови руками, я заметил какие-то розоватые ошметки или лоскутки, лежащие поодаль от твоего тела. Судорожно всхлипывая, я поднял один из них и поднес к глазам, вертя это мягкое нечто в руках. Я был убит горем, поэтому осознание того, что же это было такое, пришло ко мне очень заторможено. В ужасе заскулив, я отшвырнул кусочек мяса от себя и резво отполз назад, поспешно осматриваясь. Вокруг нас валялось еще несколько десятков таких «лоскутков», какие-то были побольше, другие поменьше. Запечатав ладонями рот и в страхе расширив глаза, я медленно поднялся, чувствуя, как сердце в моей груди долбится о ребра со страшным гулом, вспарывающим ледяную тишину. Один шаг назад, и еще один. Тошнота подступила слишком резко, я не успел убрать руки от лица. На ладонях заблестела кровавая вязкая масса. Когда я поднял руки вверх, то эта жижа шлепнулась на пол, мигом растекшись в стороны. Я различил плавающие в крови крохотные неровные кусочки, до боли похожие на те, что лежали вокруг. Взвыв, как раненный зверь, я помчался прочь от этого места, поскальзываясь на залитом кровью полу. Рванув на себя дверь спальни, я перелетел через порог и без сил грохнулся на пол возле кровати. В глазах зазмеились черные тени. Отражаясь в потоке слез, тьма переплеталась со своими двойниками, окрашивая мое скудное зрение в тусклые цвета. Со злостью пнув дверь назад, я отрезал себя от комнаты, ставшей твоим моргом. Совсем не грациозно я заполз под стол в другом конце спальни, передвигаясь на четвереньках. У стола не было ножек, вместо них в этой роли пребывали две широкие деревянные панели по бокам. Я и спрятался за одной из них, сжавшись в комок ненавистного отчаяния и тоски. Рыдания клокотали в моем горле, но я кусал себя за руки, бил по лицу, рычал как припадочный, не позволяя себе разреветься. Я хотел вжаться в стену, спрятаться в трещины между досками пола и плинтусом. Меня тянуло назад к твоему телу, я должен был что-то сделать. Но я не мог сдвинуться с места, не мог взглянуть еще раз на то, что натворил. Я молил о смерти, зарываясь в лохмотья своей скорби, пока паутина оцепенения оплетала меня своими сетями. Наконец я выпустил слезы на волю, размазывая соленую воду по своему грязному лицу. Я сглатывал всхлипы и чувствовал металлический вкус мертвой крови на языке. Ничего не происходило. И мне не могло стать лучше. Выплаканные глаза не помогли мне успокоиться. Кожу лица стянули высохшие дорожки крупных слез. Я сдвинулся вбок, вглядываясь в захлопнутую мною дверь. Постоянно казалось, что из-под нее вот-вот потечет твоя кровь, преследуя меня по пятам. Никакое самоубийство и самоистязание не сможет оплатить всей моей вины перед тобой, Такеру. Это не Ромео и Джульетта. Я убил тебя. Память драла меня в клочья, проматывая в сознании еле различимые силуэты «мотылька у фонаря». Не обязательно в правильном порядке. Ты умирал и падал, поднимался вновь и крепко застревал в очередной ловушке когтей и боли. Каждый лоскут воспоминаний заканчивался твоей смертью. Безобразной и жестокой. Удавка мыслей медленно затягивалась на моей шее, и я запрещал себе дышать, до помутнения рассудка удерживая ладони прижатыми к лицу. Бывает ли душевный болевой порог? Казалось, что еще сильнее нервы уже невозможно было разбередить. Но предел своего оцепеневшего безумия я почувствовал, когда тишину разорвал дребезжащий звонок айфона. Выскакивая из-под стола, я со всего размаху врезался лбом об стол. Вокруг заплясали искры, боль молнией разнеслась по распухшему мозгу. Заорав, как бешеный, я, наконец, выбрался наружу и, схватив стул, мирно стоявший возле стены, поднял его над головой. Трезвонящий айфон противно вибрировал на поверхности стола. Не раздумывая, точнее тогда я вообще не мог думать, я ударил стулом по любимому телефону. Айфон свалился на пол, продолжая звонить и звонить. От стула у меня в руке осталась лишь металлическая ножка, поэтому, вооружившись ею, я бухнулся на колени и, придерживая гребанный источник звука рукой, принялся долбить по нему остатками стула. Послышался лязг металла об стекло, потом треск электричества, и наконец-то звон прекратился. Со злостью отшвырнув от себя разбитый прибор, я выронил из рук ножку стула и закапал слезами на пол. Опирающиеся об пол руки слабо вздрогнули и согнулись, опускаясь вместе со мной вниз. - Ненавижу… - Пальцы бились в судороге, еще помня ощущение холодного металла. – Я ненавижу себя!! НЕНАВИЖУ!!! Вскочив на ноги, я принялся рушить комнату. Нашу комнату. В которой больше не было твоего дыхания. Натужно захрипев, я с трудом поднял тяжелый стол и грохнул его об стену, попутно снеся книжную полку. Одна панель сразу отвалилась, хрустнув деревянным боком. Этот звук напомнил мне тот сухой шум, с которым ломались твои кости. Из глаз снова брызнули слезы, и дальше я крушил и бил все остальное в густом тумане невидения. Разодранные книги и журналы усеивали обломки стола, их страницы еще порхали в воздухе, когда я швырял в стены диски и DVD нашей группы, в которой снова был только один вокалист. Один… один… один… Словно кто-то шептал мне это на ухо, подкравшись сзади. Я оборачивался и никого не видел, а шепот летал за мной по всей комнате. Тумбочка оказалась слишком хрупкой и мигом развалилась на доски. Но мне и этого было мало. Разметав в стороны мелочь, высыпавшуюся из полочек, я разломал доски в щепки, не жалея рук и пальцев в занозах. Методичные разрушения охладили безудержный вулкан внутри меня. Потоки лавовых мыслей, которые били мне в мозг, застыли и покрылись толстым слоем льда. Это не помогло мне избавиться от них, хладность моего безумия причиняла мне еще большую боль. Я все сильнее осознавал, что… что… - Не-е-е-ет!!! Крик воткнулся в мой слух, как чужой. Он распарывал мою душу вдоль и поперек, но я не мог остановиться. Истерика дождалась своего повторного часа и набросилась на меня, как тронутая бешенством собака. Ощутив непомерную слабость, я упал на пол на колени и начал лихорадочно выискивать осколок диска поострее, чтобы вонзить его в свои вены. Ирония судьба – убить себя кусочком носителя своего творчества. Каждая лишняя секунда в этом гребанном мире терзала меня сотнями игл, вкручивающимися в мое тело. Они вонзались в белки моих глаз, заставляя беспорядочно моргать, впивались в кожу груди, с легкостью пронзая кости ребер и закалывая насмерть легкие. Я не мог отмахнуться от них, только чувствовал, как их становится все больше. Не найдя подходящий осколок, я разломал крупный кусок диска, по форме походивший на полумесяц. Импровизированный пластиковый нож отразил мое покореженное отчаяньем лицо. Потухшие глаза смотрели на меня из отражения, и я не мог поверить, что за такое маленькое время я настолько обезобразил себя. Красный распухший нос, который был таким аккуратным раньше… Теперь на переносице залегала противная морщинистая складка. Капилляры в глазах давно лопнули, овампирив мое зрение красным тусклым цветом. Все лицо было перепачкано в крови и пыли, насохшей на дорожки от слез. И кровь эта была не моя… - М-м-м… Таке… ру… - Я тут же всхлипнул, едва твое имя повисло в пустой тишине. – Я не могу… Я хочу к тебе! – Выставив вперед руку внутренней стороной, я приставил «нож» к запястью. – Ты бы сказал, что я полный идиот… Пальцы сжали осколок так сильно, что по нему заструилась теплая кровь. Но я даже не поморщился. - Только тебя здесь нет. – Голос каким-то чудом выровнялся, и я занес нож над рукой, чтоб удар был сильнее и заостренный осколок глубже вошел в кожу. Острое ощущение, что в квартире есть еще кто-то, буквально вскинуло меня с коленей вверх. Нож я переложил в другую ладонь и, притихнув, всмотрелся в закрытую дверь. Что-то происходило в комнате-морге. С твоим телом! Кто-то прикоснулся к твоему телу!! Изрезанные об разбитые диски колени отдались тупой болью в ногах, когда я бросился к двери с застывшим в маске беспокойства лицом. Уже протянув руку к ручке, я едва успел отпрянуть назад, как вдруг дверь распахнулась сама собой, шумно врезавшись в стену. Нож выпал. Липкий осязаемый страх пополз по моей спине, оттягивая меня от того, что появилось из-за поворота. Пятясь и ступая по усыпанному вещами и обломками полу, я наблюдал с замиранием сердца, как оно вплывало в спальню, и не было ему конца. Наткнувшись на подоконник, я сполз на пол, руками закрыв в ужасе лицо, вжавшись спиной в холодную батарею. Мне хотелось убежать, пусть даже сквозь стену, но унести отсюда себя как можно дальше. Конечности дрожали и отбивали чечетку на гладком дощатом полу. Но меня здесь держало твое тело, тянуло к себе магнитом, убеждая, что только рядом с тобой я смогу быть в безопасности. Какой безопасности? На кой черт она мне нужна?! Ту…дум… Ту-дум… Ту-дум, ту-дум, ту-дум……. В голове будто зазвенели колокольчики. Медленный рваный стук плавно перешел на спокойное и чистое биение. Слушая его, я стал успокаиваться, дрожь спала на нет, а руки сами опустились вниз. Плотно сомкнув губы, я поднял взгляд. Страх еще скользил по моим венам, но бежать я никуда не собирался. А твое сердце билось, билось, билось! И в этот момент для меня не было прекраснее звука.