***
Эту Fender Aloha Stratocaster приволок ему Хэ Тянь, в последние дни перед окончанием средней школы. Ухмыляясь от уха до уха сказал, что хочет подарить ему кое-что особенное в знак выпуска. Мо тогда думал совсем не о выпуске, а о том, как сдать долги, чтобы быть допущенным к экзамену. Ему пришлось сидеть днями и ночами дома, пока остальные уже радовались скорым каникулам. Но он был сам виноват. Из-за проблем с долгами в семье приоритеты Гуань Шаня сильно перекосило в сторону заработка, и он забил на учебу в прямом смысле. Теперь наверстывал. Конечно, Хэ Тянь в своей обычной манере пытался его поддержать, но Шань гнал его как можно дальше неимоверными усилиями, зная, что с ним он не сделает или не успеет вовремя. Они общались изредка, переписываясь в вичате. Тянь предлагал свою помощь и порывался прийти к нему домой. Мо всегда отвечал отказом. Туда же он посылал блондинов, которые тоже жаждали, по крайней мере один из них, подбодрить его. Однажды Тянь не выдержал. Заявился к нему домой с большим черным кофром, в котором – никаких сомнений – была гитара. Лицо Мо скривило, в голове закрутился ураган мыслей от «ну нет, зачем ты пришел, идиот..." до «не может быть, идиот...» – Привет, Малыш Мо – сладко пропел Хэ Тянь. – Я тебя не звал и какого черта делает гитара у тебя за спиной? – О, ты так догадлив. Я знал, что ты будешь против, поэтому решил прийти не с пустыми руками. Посмотри на эту малышку, она тебе точно понравится. Он снял с плеча ремень, аккуратно поставил на пол кофр. – Зачем мне гитара, я и играть не умею. – Мо хотел спрятать куда-нибудь свои руки, но не придумал ничего и просто сложил их на груди. – Ты ведь хотел бы научиться? Я подумал, что она смогла бы помочь. Или хотя бы просто пусть будет в твоей комнате. Она воодушевляет уже одним своим видом. – глаза Тяня светились уверенной радостью, будто гитару дарят ему. – Я сейчас очень занят, ясно тебе? У меня на носу пересдача и я не могу тратить время на болтовню с тобой. И мне не нужна гитара. Проваливай! – Шань злился, конечно, ему хотелось её. Он понял, что этот идиот заметил его заинтересованные взгляды в витрину музыкального магазина тогда. А теперь он ему будет должен еще больше? Серьги уже и так были серьезным подарком. Но гитара… Мо ещё тогда видел ценник, а зная Тяня, обычную из магазина он явно не купил бы. – Ну-ну, Малыш Мо, не будь таким жестоким. Я уйду. Но это подарок на выпуск. Прими её, а если не хочешь сейчас, то открой, когда сдашь все экзамены. Хорошо? – радость в глазах Тяня таяла с каждой секундой. Шань мысленно закрыл лицо руками и взвыл. Что мне делать с тобой?! – Ладно. Я оставлю на время, только потом забери ее. Это слишком хлопотно. И уходи уже. – Договорились, я согласен. Пока-пока, Малыш Мо – казалось, его улыбкой можно осветить коридор в подъезде. Дверь хлопнула, и Шань остался с ней один. Невозможно было устоять. Пусть учеба подождет еще немного, черт бы ее побрал. Открыв кофр, он уставился на нее широко открытыми глазами. Электрическая. Черная. Ну конечно. Она была немного не такой как те, что он видел в магазине. Больше непонятных ручек и рычажков, невыносимо длинный гриф, и струны, к которым тянуло прикоснуться. Гуань Шань почувствовал, как сердце в груди сначала замерло, а потом пустилось вскачь как сумасшедшее. Боже, это невероятно. От одного её вида захватывало дух. Эта потрясающе красивая малышка теперь его. Он не хотел в этом признаваться Тяню, но хотел принять гитару сразу, как только увидел. Теперь все сомнения в правильности этого решения разбились о гладкий глянцевый бок. Уже гораздо позже он узнал, сдав все экзамены, что после этих каникул Тянь собирается уехать учиться за границу. Учеба в старшей школе приравнивалась к подготовке к поступлению в университет. Но Тяню этого было недостаточно, поэтому он, минуя старшую школу здесь, должен был проучиться в колледже там, чтобы потом быть готовыми к тому вузу, в который изначально его планировала устроить семья. Он объяснял это в их предпоследний вечер. Они стояли у его дома, молчали после слов Тяня внезапно произнесенных вместо прощания, ударивших по голове как обух. Шань не смотрел ему в глаза. Он не хотел видеть в них горечь и не хотел показывать свою. Он боялся ее выдать, сказав хотя бы слово. Ковыряя носком кеда мелкие камешки под ногами, с трудом справившись с внезапно ставшим комом в горле, произнес: – Так это был прощальный подарок? Почему ты сразу не сказал? – Я не мог.. Я не хотел говорить это, пока ты готовился. Я хотел порадовать тебя, а не расстроить. Вернее, я надеялся, что ты расстроишься...то есть нет..то есть, черт! – он зарылся рукой в волосы на макушке, прикрыв глаза. Шаню хотелось сделать то же самое. – Не оправдывайся, придурок. Посмей только не вернуться и не забрать ее как обещал. – вышло грубее, чем хотелось сказать. – Тебе она все-таки не понравилась.. – Я уже говорил, что не могу принять такую дорогую вещь и просто сохраню ее на время. – Хорошо, как скажешь, Малыш Мо. Пусть она присматривает за тобой вместо меня. – Тянь не был бы Тянем, если бы не сказал что-то подобное. Но если серый цвет может быть теплым, то это был он. В его глазах. – За собой смотри, идиот. – и сейчас Шань не мог сдержать облегчение в голосе, хотя очень старался. На следующий день они провожали его в аэропорту. Гуань Шань не хотел ехать – только не снова перемалывать в голове эти мысли и видеть его лицо. Но Цзянь насел на него как сумасшедший. Старался – уговаривал, умолял и угрожал. Мо слушал его в трубке и в который раз посылал далеко и надолго, не сдаваясь. А потом Цзянь, помолчав немного, сказал серьезно: – Я же знаю, что ты хочешь этого больше нас с Сиси… – Нет! Не хочу! – Мо вспыхнув, ответил резко. – Правда? – Цзянь уточнил, произнеся это слово слишком искренним, слишком понимающим голосом. Да и чёрт с ним, с Цзянем и его Сиси! Он ведь врет не им, а себе. Пошло оно всё, пошли эти самолеты и обстоятельства, уносящие так быстро и так далеко. Он ответил на автомате. – Да. Буду готов через пять минут. Прощание – это не те воспоминания, которые хочется хранить в сердце. Вспоминать, как Цзянь вешался Тяню на шею и лил крокодильи слезы. Даже вечно невозмутимый Чжэнси изображал молчаливую скорбную статую. Вспоминать, как сам стоял, сунув руки в карманы, чтобы скрыть предательскую дрожь и подозревал, что выглядит действительно паршиво, раз Тянь старался лишний раз не встречаться с ним глазами. Вспоминать, как при объявлении посадки, ноги словно приросли к полу, а Чжань отцепил за шиворот Цзяня от Хэ, молчаливо намекая. Но он так и не смог сдвинуться с места, и тогда Тянь, протянув руку, просто потрепал его по волосам, задел мимолетно черную серьгу в ухе и, заглядывая в глаза, улыбнулся грустно-тепло: – Пока, Малыш Мо, береги себя.. Вспоминать, как он ушел, а Шань ничего не смог сказать в ответ. Вспоминать, как стоял оглушенный, глядя на удаляющуюся черную макушку. Сколько так прошло времени - неизвестно, только толпа уже давно исчезла, и остался пустой коридор, а в реальность вернула рука Чжэнси, легшая на плечо. Вспоминать это – значит ранить себя снова и снова. Воспоминания – вот и всё что тогда осталось от него. И еще она. Вернувшись домой, он впервые достал ее целиком из кофра, прицепив ремень, надел на плечо. Она ощущалась странно: тяжелая, длинная, знакомо-незнакомая, красивая. Тронув струны, услышал сухой скрип. Резко провел по ним кистью поперек грифа – странный дребезжащий звук, которому как будто чего-то не доставало: решительности, смелости, твердости, уверенности, готовности к чему-то новому. Делать первый шаг всегда страшно, и неясно, что будет дальше, но он решил – попробовать. В те каникулы Гуань Шань и не думал отдыхать, он работал на одной работе в полную смену и взял еще дополнительную подработку. По ночам и когда позволяло время, изучал материалы об игре на гитаре, искал видеоуроки и самоучители. Он довольно быстро разобрался в расположении ладов, нот, научился играть аккорды. Гитара была электрическая, и ей нужен был комбоусилитель. Без него она играла слишком глухо и сухо. С одной стороны он и так старался не шуметь слишком сильно дома. Но другой стороны хотелось попробовать ее в настоящем звучании. Маме он сказал почти правду, что это гитара Хэ Тяня и он оставил её на время, пока уехал. Мама понимающе улыбнулась, а еще сказала, что у ее коллеги по работе есть муж, увлекающийся игрой на музыкальных инструментах. И она могла бы спросить насчет возможности для Шаня попрактиковаться с ним. Тот не поверил своему счастью, когда увидел, что у дяди Вана есть целый гараж, приспособленный под репетиции, с усилителями и другими примочками. Оказалось, что он любитель гитарной музыки с детства, и мечтал когда-нибудь стать рок-звездой. Которой не стал, но увлечение свое не забросил, изредка играя со своими друзьями на вечеринках и праздниках. В то лето Гуань Шань узнал столько, сколько нормальные люди узнают на курсах постепенно месяцами и годами. Дядя Ван был не силен в объяснениях и просто показывал, как и что нужно делать. Мо повторял за ним, пытался приспособиться и впитывал, впитывал. Работу он бросать не хотел, но его наставник, добродушный и веселый человек, сам загорелся желанием научить и не отказывал в занятиях даже поздно вечером. Они играли до глубокой ночи, пока Шаню не звонила мама, а тетушка Ван не спускалась к ним с грозным видом. В знак благодарности Шань с готовностью помогал им в саду и по дому, исполнял мелкие поручения тетушки, поэтому она никогда всерьез на него не злилась. Гуань Шань только тогда узнал, что его гитара называется Фендер Алоха Стратокастер. Её дека была выполнена из красного дерева и для чистого звучания покрыта алюминием. Холодная снаружи, но теплая внутри, да? В самом начале дядя Ван, увидев ее впервые, удивился и спросил, откуда она у него. Шань честно ответил, что подарил друг и ужаснулся - неужели она такая дорогая? Но дядя Ван сказал, что дело не в цене, а в её уникальности. Таких гитар всего 153 штуки в мире - лимитированный выпуск, и что это за друг, который умудрился ее достать. Мо не знал что сказать, сжав гриф до побелевших пальцев. К счастью, дядя Ван не стал расспрашивать его дальше, видимо решив по лицу Мо, что это не его дело. А Шань решил, что это невыносимо. Забив себя полностью работой и практикой, он отключался моментально, едва дойдя до кровати. О Тяне он старался не вспоминать, гнал от себя любые мысли – решил, когда вернется, тогда и выяснят всё окончательно. Тот тоже писал редко, видимо думая и надеясь на что-то подобное. Или... у него теперь новые друзья, подруги?.. Нет. Думать о Тяне было действительно невыносимо. Так прошли два с половиной месяца лета. Втроем с неразлучными блондинами они поступили в одну старшую школу, опять учились в параллельных классах. А потом Цзянь И пропал. Вот так – не пришел в школу на второй день после начала занятий. Ни его мамы, ни его самого дома не оказалось. Оба телефона были выключены. Учителя разводили руками, ведь родственников у Цзяня кроме матери не было. Где и кем она работала никто не знал и не проверял. Тяню он написал, и тот сразу же перезвонил. Они долго говорили, предполагали, задавали друг другу бесконечные вопросы, но так ни к чему и не пришли. Прощались сухо, подавленные общим горем. И пусть Мо был очень взволнован и встревожен, переживая за Цзяня, но оба понимали, кому сейчас хуже всего. Чжэнси долго не мог оставить попытки найти его. Вместе они ходили домой к Цзяню, обшаривали разные укромные места города, заброшенные здания, берега реки, шерстили интернет - безрезультатно. Гуань Шань поверить не мог, что Чжэнси способен на такие чувства. Сквозь его всегда спокойную и невозмутимую маску просачивалась боль. Она лилась из его пустых голубых глаз нескончаемым потоком. И хоть он ни разу не заплакал по-настоящему, Шань видел, что на самом деле внутри он плачет безостановочно. В то тяжелое время он старался быть с ним, поддержать просто своим присутствием и, как он тогда, – просто положить руку ему на плечо. Сам он в моменты, когда не думать о Тяне все-таки было невозможно, всегда брал гитару и тихо перебирал струны, складывая звуки в аккорды, если был дома. И не стесняясь, врубал усилитель на полную и играл, если был у дяди Вана. Заменяя музыкой чувства, струнами – кожу, нотами – слова. Такое повторялось часто, и его импровизации выливались уже в относительно постоянные мелодии. Гитара всегда его слушала и слышала. Ему становилось легче. Он рассказал об этом Чжаню и просто предложил попробовать. Тот согласился без особого желания, но все же пошел с ним. Зайдя за гитарой домой, Чжань с сомнением посмотрел на нее. Играть он не умел. Мо убедил его, что нужно подключение к усилителю, и они отправились в гараж. Дяди Вана не было дома, но ключ от гаража у Мо был всегда с собой. Подключив и приготовив всё, Шань снял гитару с себя и протянул ее Чжэнси. Тот неуверенно тронул струны, они угрожающе задрожали. Всё же у него не было опыта и мозолей на пальцах, чтобы так вот просто взять и сыграть что-то. Он неуверенно огляделся. В самом углу взгляд зацепился за что-то странное. Это была барабанная установка? Мо подтвердил. Сказал - если хочешь, попробуй. Дядя Ван её давно купил, но совсем редко пользовался, ему больше нравились привычные струны. А на выступления ударные приносил его приятель. Чжань откинул полиэтиленовую накидку, выдвинул из угла установку. Она была совсем небольшой, буквально три барабана и тарелки. Сел, примеряясь к высоте. Взял палочки и ударил. Раз, другой. Сильнее, еще сильнее, пока не начал просто молотить по барабанам как попало и куда попало. Грохот и гул наполнил помещение и Мо поддержал его, начав лупить по струнам как заведенный, выливая на них свою беспомощность. И когда пальцы уже ничего не чувствовали, он выпустил гитару из рук. Она повисла на его боку, всё ещё вибрируя. Чжань ударил последний раз. Аккорд звенел в воздухе. Оба обессиленные и запыхавшиеся они посмотрели друг на друга. Чжань кивнул и сказал: – спасибо. Сник, прикрыв глаза, а когда открыл, в них было чуть меньше боли и гораздо больше уверенности и привычной твердости. Почему-то это работало. Они стали приходить сюда и играть вместе. После того раза Чжэнси долго отказывался, но Гуань Шань уговорил его познакомиться с дядей Ваном, который, конечно, был впечатлен его серьезностью, рассудительностью и живым интересом к инструментам. И убедил попробовать научиться играть на ударных. Чжэнси заинтересовался этим и очень скоро смог понемногу поддерживать их ритмом, а потом исполнять партии песен, каверы которых они играли. Оказывается, у него был прекрасный музыкальный слух. Прошел год. Мо продолжал работать и учиться. Иногда дядя Ван брал их вместе с Чжэнси играть на вечеринках, платя им небольшие, но, все-таки, честно заработанные деньги. Они ужасно смущались поначалу и отнекивались как могли, но в последнее время их стали приглашать все чаще и именно этим составом. Почему-то не было отбоя от предложений концертов в доме престарелых и центре отдыха для пожилых людей. Как позже признавался дядя Ван, с самого начала он предвидел нечто подобное, поэтому и взялся за их обучение с такой охотой. Мо копил деньги и смог купить несколько педалей с разными звуковыми эффектами и акустическую гитару. С ней он был дома, а электрическую Алоху оставлял скрепя сердце в гараже. Без комбика дома ее было держать бессмысленно. И он не хотел ее таскать туда-обратно, жалея. А еще они с Чжэнси обклеили гараж звукоизоляцией, чтобы тетушка Ван могла спать спокойно. Снова наступили каникулы. Цзянь не вернулся. Тянь не собирался возвращаться тоже. Так он ответил, когда Мо чуть не впервые написал ему сам, спросив об этом. Ответил не сразу и, не объясняя ничего подробно, сказал что не может, потому что очень занят. Шань не знал, что думать, ведь он надеялся на это лето. Втайне он хотел этого всей душой - увидеть его снова, заглянуть в глаза, показать как научился играть на его гитаре. Что или... Кто его держит? Неужели всё было зря? Он забыл их странные, но до боли яркие чувства? А может, это только Шань считал их чувствами? Что если это была попытка откупиться, чтобы улететь со спокойной душой за моря и не беспокоиться о том, что кто-то будет ждать его. Преданно, надеясь и веря. Придумывая разные отговорки тому, что долго не пишет. Боясь написать первым, потому что может не сдержать себя и вылить весь этот поток сомнений, желаний, метаний даже не задумываясь о последствиях. Бессильная злость душила. Пальцы горели, как горело внутри черным едким пламенем. Он был один в гараже сегодня. Где ты, моя малышка? Покричи вместе со мной. Шань взял в руки гитару, подключил усилитель, вывернул регулятор громкости на полную, включил все хамбакеры и, выкручивая до предела ручку, заставил звучать одну ноту на фуззе, пока она не стала визгливо-истеричной. Напряжение возрастало вместе с ней, но он хотел оглохнуть. Чтобы всё ненужное наконец вытекло из головы через уши. Пальцы двинулись сами, срываясь на рифф. Бешенство затапливало, и пока руки сами двигались и мучили струны, в мозгу начали рождаться слова: I've exposed your lies, baby Я раскрыл твою ложь, детка, The underneath's no big surprise Больше ты ничем не удивишь. Now it's time for changing Настало время изменений And cleansing everything И очищения всего, To forget your love Чтобы забыть твою "любовь" Темп был жестким и рубящим, а слова почему-то хотелось проговаривать мягко и тягуче. Это так подходило Тяню, было так похоже на него. Почему даже сейчас он думает об этом? Хватит! And my plug in baby И моя электромалышка Crucifies my enemies Уничтожает моих врагов, When I'm tired of giving Когда я устаю идти на уступки And my plug in baby И моя электромалышка In unbroken virgin realities Устала от жизни Is tired of living В этом неведении Гитара кричала и выла вместе с ним, пока Шань не открыл глаза, увидев Чжэнси, пришедшего и остолбенело смотрящего на них. Шань тяжело дышал. На висках выступил пот, футболка взмокла. – Круто! – сказал Чжэнси. – Ты так орал, что я думал тут пожар. Сможешь повторить? – Что?.. – в голове гудело, и он с трудом разобрал слова Чжаня. – Что это было, я говорю? Тянь позвонил? – Блядь.. – подумал - неужели это всегда так заметно? и продолжил – Нет, он написал, что не приедет на лето и не спрашивай почему - я не знаю. – Ясно, – Чжэнси был спокоен как всегда. – Тогда просто будем продолжать жить и делать то что делаем. Шань молчаливо согласился. Ничего другого не оставалось, кроме как похоронить часть сердца и жить так. С половиной. Даже странно это вспоминать, но тот момент был поворотным в их творческой жизни. Чжэнси тогда спросил: – Что это была за песня? Я не узнал ни музыку, ни текст. – Моя. – ответил Шань честно. – Если убрать гитару, спецэффекты, обстановку студии, то ты был похож на одиноко орущего маньяка. Чжэнси был серьезен, и Шань закатил глаза, стараясь предугадать вердикт его едва родившийся песне. – Но было очень и очень круто! Этот рифф потрясающ. У меня руки зачесались поддержать тебя, добавить басов и что-нибудь еще. Давай попробуем? Гуань Шань сначала не поверив своим ушам, фыркнул, но Чжэнси никогда не шутил, поэтому глядя на его спокойное лицо, Мо не на шутку удивился. И заторможено кивнул. – Давай. Глядя на гитару, и почему-то чувствуя ее молчаливую поддержку, он решил попробовать нечто новое, уже во второй раз. Работая над песней увлеченно, они добились варианта, который нравился им обоим. Записали его на старый магнитофон Чжаня. Мо был крайне не уверен в своих вокальных способностях - он ни разу ничего подобного не пел, но одобрение Чжэнси, дяди Вана и мамы вдохновили. После этого они стали гораздо смелее и увереннее. Чжэнси удивительно чувствовал музыку и его идеи были всегда интересны. Мо экспериментировал со звуком и звучанием. Вместе они купили синтезатор с рук, на котором смешивали мелодии, добавляли эффекты. Тексты лились на бумагу легко. Нелегко их было вырывать из сердца, отдирать вместе с едва засохшей коркой. Они никогда не говорили о содержании, но иногда Чжань, прочтя очередной текст Мо, поднимал свои глаза и внимательно смотрел, как бы спрашивая - ты уверен? ведь это очень личное. Шань разводил в ответ руками. На Чжэнси невозможно было злиться, да и повод он никогда не давал. В отличие от..того кому была адресована песня. Все его песни. Дядя Ван их поддерживал и играл с ними на басу. Считал, правда, тексты слишком откровенными и надрывными, но соглашался, что они могут заинтересовать молодежь. Один раз после очередного банкета, на котором было достаточно много молодых людей, он уговорил их сыграть несколько своих песен. Мо и Чжань решили сделать это без объявления, чтобы было не так страшно. Спев одну песню, они увидели заинтересованные и вопросительные лица, а некоторые зрители даже поаплодировали. Мо, разволновавшись, забыл слова второй песни, и импровизируя на ходу, едва закончив, слишком быстро ушел, точнее пулей вылетел в коридор. С бешено бьющимся сердцем услышал аплодисменты и одобрительные выкрики. А дядя Ван извинился перед всеми и сказал, что это был дебют молодой группы, о которой еще услышат. Шань, чуть не сгоревший со стыда, ждал их за сценой. Когда они спустились к нему, Дядя Ван сиял как пятак, а Чжэнси был всё так же спокоен и только порозовевшие щеки и уши выдавали его смятение. Таким был их первый раз. После они играли свои песни чаще, пробовали перед любой публикой. Возможность играть перед разной аудиторией дала им неоценимый опыт. Но они всё ещё были не готовы выступать отдельно. Клавишные без живого человека не давали полноценный звук, а на басу играл дядя Ван, который не согласился бы выступать с ними в других местах. Поэтому они накапливали материал, оттачивали навыки, улучшали инструменты. И даже приобрели поклонников. Так пролетели два года. Они всё ещё были одни, но теперь у них была их музыка. Им уже было тесно в прежних стенах и хотелось что-то менять. Они с успехом отыграли на своем же выпускном и увидели восторженные глаза своих бывших уже одноклассников. Это многого стоило. А те, чьих глаз им недоставало в тот вечер, по-прежнему были далеко. Тянь перестал писать и звонить уже давным-давно, и Шань почти смирился, но один единственный раз допустил ошибку. После особо успешного концерта дядя Ван затащил их с Чжэнси выпить в баре. Не заботясь о возрасте, сказал, что они уже и так почти-почти восемнадцатилетние здоровые лбы, он налил им коньяка и заставил выпить за успех. Шань согласился. Тем более ведь и правда - успех. Деньги им платили, и он значительно сократил часы подработки. Он даже смог купить небольшой мопед, чтобы удобнее было возить оборудование и инструменты, как только ему исполнится восемнадцать. А мама очень гордилась им и любила бывать на их концертах, когда была возможность. Вначале он ничего не почувствовал, кроме обжигающей горло и желудок волны. А когда собрался уходить, не смог подняться из-за стола. Чжэнси помог ему, он совсем не захмелел. И отправил его и готового уже дядю Вана домой на такси. Дома Шань, стараясь не разбудить маму, прокрался к себе в комнату. В темноте споткнулся о валяющийся на полу ремень. Он пошарил рукой – это была она. Алоха стояла в чехле рядом с его кроватью. Он все-таки принес ее домой. Ему так было спокойнее. Он давно на ней не играл, заменив другой, более подходящей для их музыки гитарой. Теперь она просто была в его комнате. Присматривала. Гуань Шань открыл чехол, достал ее и нежно погладил. В голове был странный туман, сквозь который просачивались странные мысли. Он приложил губы к головке грифа, ткнулся носом в каждую из шести колок. Провел вдоль струн, переворачивая. Поцеловал деку и прижался к ней щекой. Холодно. Но она быстро согревалась под ним. Тоска внутри заполнила и была готова вот-вот выплеснуться через край. Он нашарил телефон в кармане. Машинально пролистал телефонную книгу, четко останавливаясь над знакомой фамилией. Он проделывал такое тысячу тысяч раз, пальцы выполняли это движение на автомате. Но он всегда останавливал себя, не решаясь нажать зеленую кнопку. А в этот раз нажал, даже не успев подумать. Гудки тянулись как столетия и, хотя их прошло два или три, Мо все равно был не готов к тому, что на том конце снимут трубку. Но в ответ была тишина. Шань опешил и просто смотрел на темный экран. Что происходит? Он тоже не произнес ни слова и, вдруг спохватившись, вздрогнул, случайно задев рукой струны лежащей рядом гитары. Тихий сухой звук был хорошо слышен, но только тот, кто с ним знаком, понял бы его. Паника усилилась и, не выдержав, Шань сбросил вызов. Глаза жгло и, пытаясь унять дрожь в пальцах, он вцепился в гитару. Кружась в болезненном водовороте мыслей и чувств, он провел с ней в руках всю ночь, забывшись тяжёлым сном на рассвете. Он не говорил об этом Чжаню, чтобы не расстраивать его, но скребущие на сердце кошки не давали жить спокойно. Он задыхался, достигнув и здесь потолка. Двоих их уже не хватало, чтобы реализовать все то, что он хотел и планировал. К осени им пришлось притормозить, потому что Чжэнси сдавал вступительные в университет. А Мо решил подождать с этим, потому что возможности и средств на обучение туда, куда он хотел поступить, у него всё ещё не было. Чжань сам предложил подать объявление о наборе в группу в декабре. Это случилось под новый год, прямо в рождественские праздники. Шань был рад и благодарен Чжэнси, что в который раз он поддержал его невысказанные, но от того не менее реальные мысли. Они разместили объявление в интернете на профильном сайте, приглашая клавишника и басиста, и стали ждать. В это Рождество Гуань Шань опять работал, но не до самого вечера, – они договаривались с Чжэнси встретиться на репетиции. Вынеся мусор, он решил передохнуть и присел на ограждение, глубоко вдохнул холодный воздух. Закашлялся. Черт, надо беречь связки. – Работаешь в Рождество? – низкий голос, с нечитаемой интонацией, слегка хриплый, но знакомый до боли. У Мо отвисла челюсть в прямом смысле, он уставился на стоящего перед ним Тяня, открыв рот. Он видел его впервые за три года. Три гребаных года! – Хэ.. Хэ Тянь, ты когда успел прийти? – почему-то кроме этого, он не смог из себя ничего выдавить. – Я только что вернулся из-за границы и сразу поехал к тебе. – А. Эээээ... – у Шаня в голове – карусель вопросов и мыслей. Они летели так быстро, что он не мог успеть и ухватиться хотя бы за какую-то одну. Он столько раз представлял, как они встретятся, и что он скажет ему. Варианты разнились от «обнять и дать по роже», до «не обращать внимания и дать по роже» и «дать по роже и обнять». Это когда он был в хорошем настроении. Мо сам придумывал ему кучу отмазок, миллион причин, почему за эти два года случился полный провал в их общении. Правда, всё это ничего не меняло. Но теперь.. – Это всё что ты мне скажешь, Малыш Мо? - Тянь наклонился к его лицу, подбородка коснулись теплые пальцы. Глубоко втянув воздух, он выдохнул холодный пар прямо на него. Шань смотрел в его глаза - такой же теплый серый, как он помнил. Тонкие губы приоткрыты и чуть ухмыляются. Он так близко. Они дышат одним воздухом прямо сейчас. Неужели всё так просто? Вдруг Мо видит себя со стороны, и внутри поднимается острое, горячее, жгучее желание. Убивать. Он сбрасывает руку и резко выпрямляется. Он толкает Тяня к стене с такой силой, что тот едва удерживается на ногах, пытаясь что-то сказать, но Шань снова толкает его, на этот раз ударяя резко в грудь. Тянь давится воздухом. А у Шаня тоже нет сил сказать хоть что-то от злости, обиды и досады. Он просто хочет, чтобы он исчез, не приходил, не говорил своим голосом, не смотрел своими глазами, не выворачивал душу на изнанку. За три года ничего не изменилось. Его чувства не изменились. Тянь вскидывает руки вперед, закрываясь от удара, но не сопротивляется. Он уже у стены, прислонился и ждет что будет дальше. А дальше Шань видит его раскрытые ладони, пальцы и мозоли на них. Как от...?! Гитарных струн? Схватив его за запястья, резко встряхивая, рычит прямо в лицо. – Говори! Рассказывай, черт бы тебя побрал, что ты творил всё это время! Если мне не понравится то что я услышу, я сломаю тебе руку! – Хорошо-хорошо, Малыш Мо. Я не ожидал от тебя такой..э..бурной радости. Но рука мне очень нужна, поэтому я всё расскажу, договорились? И он рассказывает. Про то, как уехал в незнакомую страну, где все были чужими. Его изредка навещал Чэн, а в остальном он жил предоставленный сам себе. Он тосковал неимоверно, но не хотел причинять еще большую боль своими письмами и звонками Шаню. И себе. Ведь чем больше делаешь, тем больше хочется. Он боялся не выдержать и сорваться к нему обратно. Но не мог подвести Чэна, ведь тот заручился за него перед отцом. В колледже, где он учился, был музыкальный клуб, и чтобы отвлечься он записался туда, помня об оставленной гитаре. Перепробовав многие инструменты, он нашел для себя лучший. Звучание бас-гитары нравилось ему более всего. Глубокое, низкое, ритмичное, придающее выразительность любой мелодии. Он купил себе собственную и занимался в любое свободное время. Его навык быстро рос, и банда музыкального клуба пригласила его играть вместе на своих выступлениях и студенческих мероприятиях. Надо ли говорить, что его раскованная непринужденная игра, вкупе с яркой эффектной внешностью вызывала просто небывалый интерес со стороны женской аудитории. Тяню нравилось то, чем он занимался, группа была довольно сносная, но он хотел стать еще лучше, продвинуться вперед как можно дальше, чтобы потом научить Шаня играть на той гитаре. Ведь он обещал ее хранить. Но у семьи были другие планы, отец, узнав об его увлечении, был крайне недоволен, считал это подростковой блажью и явно не мечтал иметь сына-музыканта. Тянь не мог убедить его в серьезности своих намерений, но не сдавался, упрямо игнорируя запреты отца. Пока однажды во время очередного серьезного разговора, тот настолько вышел из себя, что предложил ему условия. Он сказал, что раз Тянь так хочет быть самостоятельным, то пусть будет. Он отстанет от него, если Тянь будет хорошо учиться и поступит в университет своим собственными силами. Без чьей-либо поддержки, без связи с домом. Это означало запрет на звонки и общение с кем бы то ни было в Китае. Никаких отвлечений и помощи. Пусть покажет, на что он способен при полной изоляции. Только музыка (если он так хочет) и учеба. Это звучало слишком угрожающе, но он согласился. Ведь потерпеть всего два года. Это он тогда думал, что «всего». Фактически он был один, но на постоянной мушке у людей отца. Они отслеживали его телефон, поэтому он не мог написать Шаню. А он очень хотел - но слово данное держал. Он понимал, что отец не пойдет на попятную и выполнит свое обещание, только если Тянь сможет, в свою очередь, выдержать это испытание. С деньгами было туго, и чтобы сводить концы с концами он, работал…да кем только не работал – и теперь он очень хорошо понимает Мо. Вся его жизнь свелась к работе, учебе и игре на гитаре. Они и одиночество были с ним вместе эти долгие два года. – Так это был дурацкий спор... – Гуань Шань опустил голову, все еще держа за руки Хэ Тяня. – Спор взамен на свободу и возможность быть кем я хочу и с кем я хочу. И я хотел стать лучше, быть достойным тебя. Это было чертовски трудно, но оно того стоило. – Ты идиот! Ты непроходимый тупица! Ты учился играть, хотел стать лучше? Но всё это время ты играл на моих нервах! За это время я тоже кое-чего достиг и теперь с удовольствием сыграю на твоих костях, ублюдский ты ублюдок! – несмотря на то, что рассказал Хэ, ярость в Мо не спешила убавляться. – Прости... - очень искренне и тихо. – Это всё что я могу сказать в свое оправдание, но я пришел не просто так. У меня появились друзья и знакомые, которые могли бы помочь с вашим продвижением. – Что? Так ты знаешь? – Да, я знаю о вашей с Чжанем группе. Чэн был тут моими глазами и ушами. Но рассказывал мне обо всем крайне редко и мало. Сначала я не мог поверить, ведь ты сказал, что не будешь играть, но после того как ты позвонил мне тогда... И я услышал звук ее струн рядом с тобой, то понял совершено ясно чего хочу. Руки Шаня разжались. Он опять опустил голову. Он чувствовал себя почти так же как в тот раз в аэропорту - полностью разбитым. Отличием было только то, что сейчас он не собирался скрывать свои чувства. – Вам ведь нужен басист? Как насчет устроить мне прослушивание? – Но как же твоя учеба за границей? – без особой надежды спросил Шань, ведь судя по рассказу Тяня, он уже должен был учиться в том самом вузе. – Я поступил в университет, но как только отец признал мою состоятельность и свободу, я тут же забрал документы и приехал в Китай. Я выполнил обещание и теперь свободен. Я буду учиться в нашем вузе. Плевать мне на американский. Ребята, с которыми я играл, – не то что я хочу. Когда я услышал ваши... твои песни, я не мог есть, не мог спать, я думал только о том как ускорить время и дождаться наконец этого момента. Рассказать тебе все и надеяться, что ты примешь меня обратно. Ведь примешь, Гуань Шань? Непривычно слышать своё имя из его уст. Он уже привык к Малышу Мо, а по имени Тянь называл его только в чрезвычайных ситуациях. Видимо, это была она. Лицо его было очень бледным, глаза блестели из-под челки лихорадочно. «Он точно болен, – подумал Шань. – И я заболел вместе с ним. Слишком давно и сделать с этим ничего нельзя. Только убить или принимать до конца жизни». – Посмотрим, как ты играешь. Если лажанешь хоть раз - пойдешь играть в переходе. Понял? – Как скажешь, Малыш Мо. Как скажешь. Шань думал, что больше некуда, но вот он – блеск и сияние теплого серого огня в глазах. Усиленный в сто крат. Чудо природы. Можно ослепнуть, но это будет только в радость. Они заехали за гитарой Мо, а у Тяня она была с собой в машине. С замиранием сердца Шань привел его в гараж, почему-то ощущая волнение, трепет и торжественность. Включил свет и чуть не выронил из рук Алоху. На их маленьком диване, где они отдыхали после репетиции, был какой-то непонятный клубок из одежды, рук и ног. Беспорядочно сплетенных между собой. При ближайшем рассмотрении обнаружилась голова Чжэнси, откинутая на спинку дивана, и рядом, уткнувшаяся ему в шею, еще одна. Светлые льняные волосы, чуть длинноватые, в беспорядке упавшие на лицо, и пальцы Чжаня запутавшиеся в них. Мо не мог поверить своим глазам. Достаточно потрясений на сегодня. Он еле выжил после камбэка Хэ Тяня, а тут еще и.. – Сиси, зачем ты включил свеееет ... – простонала голова. Заворочалась и повернулась в сторону Мо. Открывая светлые глаза без намека на брови. – Ха-ха, он перепутал тебя с Чжэнси, Малыш Мо. Видимо, он пропадал гораздо дальше меня. – Тянь откровенно и издевательски ухмыльнулся, еле сдерживаясь, чтобы не заржать в голос. Шаню захотелось то ли чаю пойти попить, то ли повеситься. Они только встретились, а его руки снова готовы прирасти к лицу в вечном фэйспалме от этих идиотов. Чжань наконец открыл глаза. Они были красные, с лопнувшими капиллярами, но уже сухие. Он посмотрел на Тяня, потом на Шаня и сказал: – Он вернулся.. Мо не мог понять вопрос это или утверждение, потому просто ответил: – Да. В тот же вечер они не могли наговориться. Вернее, Цзянь трещал без умолку о том, как тут всё круто, и как он рад, что они нашли себя в музыке. И он горд, что у него такие друзья, рок-звезды. Тянь его стебал без зазрения совести. Мо огрызался, что Цзянь слишком перегибает палку, никакие они не звезды, и у них нет даже клавишника. Про басиста он тактично умолчал. Вдруг Чжэнси, пребывавший всё время в еще большем коматозе, чем обычно, и не выпускавший руку Цзяня из своих, поднял брови и сказал: – Помнишь, ты в младшей школе ходил на занятия по игре на фортепиано. Пока мама еще могла тебя забирать? – Да, но это было так давно, я ничего не вспомню… Подожди, Сиси, неужели ты предлагаешь мне???? Мне??? Он стиснул его в объятиях, как всегда кинувшись на него всей тушкой. Диван угрожающе качнулся, грозя опрокинуться. – Хм, ну вот и славно. Может, тогда попробуем? А то мне еще в переход идти, если что... – улыбаясь и подмигивая Мо, сказал Хэ Тянь. Шань решил сыграть на Алохе – ничего другого и в голову не пришло. Чистая импровизация, которую как всегда умело поддержал Чжань, задавая ритм. Цзянь крутился возле клавиш, пока не осмелился нажать одну. Постепенно раскачиваясь в такт, нажал еще и еще. Чистые, яркие звуки были очень похожи на него. Он не спешил, улыбаясь и смотря на них счастливыми глазами. Гитара Тяня была черной с рыжими огненными всполохами. Он прислушивался пару мгновений, а потом вступил сильными, низкими, рокочущими нотами, сделав мелодию более контрастной. Техника его игры была хороша. А пальцы умело и быстро то нагоняли Гуань Шаня, то чуть отпускали вперед, поддерживая и насыщая глубиной, подчеркивая и раскрывая его мелодию. Шань подумал, что этот момент он ни за что бы не хотел забыть. Вот воспоминания, которыми он будет жить и из которых будет набираться сил, если станет плохо. Чувствуя струны гитары под пальцами, ему казалось, что они идут из его сердца. Она всегда была рядом, помогала и принимала на себя огонь, жгущий его изнутри. Он любил ее, и она отвечала тем же. А может быть, это было потому, что она была его подарком? Тянь не заменил себя ею, а был как будто рядом и тоже слышал, чувствовал его сердце и его мысли? Шаню хотелось узнать – каково это быть вместе, единым целым не только мысленно и метафорически, но и в реальности. Глядя в глаза Хэ Тяня, осязая музыку между ними, он снова решился попробовать нечто новое. Они тогда быстро сыгрались и стали активно выступать. Связи Хэ пригодились, и скоро они вылетели из-под крыла дяди Вана в собственный репетиционный зал. О нем они не забыли, и платили ему за организацию выступлений. Искали возможность выступать и сами. Смогли записаться в студии. Разослать демо по лейблам. Но по-настоящему заинтересовались ими в интернете. Распространять песни там оказалось гораздо проще и дешевле чем обычным способом. Они выкладывали видео со своих выступлений, и настоящий прорыв случился, когда во время одного из них после окончания песни Тянь снял с себя футболку и присосался к бутылке с водой. Поливая и себя при этом. Ему было жарко. Мо помнит, как Цзянь, который вел их паблик, прибежал к ним в комнату с круглыми глазами и заверещал не своим голосом: – Ты, чертов ходячий секс, делай так теперь всегда! Они непонимающе переглянулись, а он продолжил: – Я выложил видео с последнего концерта в группу и там просто взрыв! Подписчиков стало в три раза больше, дофига репостов и это только за сегодняшний день! Раздеться мне тоже что ли.. - обиженно закусил губу. – Ха-ха, на твои кости позарится разве что слепой. – Тянь засмеялся, а Мо шлепнул его по руке, закатив глаза. – Ой, нет. Не только слепой. Еще один нормальный человек. Но только один. Лицом Цзяня можно было сквашивать молоко. Когда разделся Чжэнси, их пригласили в тур по Китаю. Когда вышел их первый альбом, они с Тянем обменялись кольцами. Странно, думал Шань, это было давно, а воспоминания и чувства всё так же свежи. Наверное, это дает ему возможность черпать вдохновение для песен. Новые яркие чувства и эмоции, конечно, тоже.***
Теплая рука легла на плечо, большой палец огладил изгиб шеи. От этого прикосновения мурашки разбежались по спине. Гуань Шань склонил голову, прижавшись к руке Тяня, потерся виском. В его движениях было так много ласки. Наверное, он слишком углубился в воспоминания. – Почему ты здесь? Разве саунд-чек уже закончен? – Я не мог больше выносить, как распевается Цзянь. Сбежал к тебе. – Оставил Чжэнси одного слушать эти вопли? – У него иммунитет, ты же знаешь. Но Цзянь сегодня в ударе. Пойдем, остановим это безумие. – А может, лучше присоединимся? – С тобой – я уже.. – провел носом от макушки до скулы, поцеловав ее легко и нежно. Жизнь продолжалась, и даже сумасшедший график тура не мешал им наслаждаться ею и друг другом. Перебирая струны своей любимой гитары, Мо думал, что ни разу не ошибся, попробовав что-то новое для себя. В конце концов, он приобрел гораздо больше, чем потерял. Однажды. Именно так называлась их группа.