Happiness loves silence

      Тина сидела у зеркала, поправляя макияж, вновь надевая маску. Один штришок красной помады у краёв губ вновь создаёт подобие улыбки, скрывая всю боль, словно серую стену, под толстым слоем «штукатурки». Теперь, когда она немного успокоилась, и разум снова пришёл в строй, девушка ругала себя, вернее свою маленькую девочку. Ругала за то, что не удержалась, сорвалась и показала всю свою боль, выворачивая душу наизнанку. Но Балан… Что это было? Он вновь её обезоружил. Рядом с ним она возвращается в прошлое, теряя опыт за плечами. Опыт быть сильной и неприступной, свободной и независимой. Он захватывает её в свой плен, а она, наивная, даже не пытается вырваться из него. Что же он делает с ней? Рядом с ним она такая слабая и беззащитная, такая маленькая… И она этого боится… Боится довериться вновь, ведь до сих пор помнит боль потери. «Нет, Таня, так не пойдёт! Нужно прекращать пока не поздно!». Но губы всё ещё горят, напоминая о недавнем поцелуе. Женщина касается их холодными пальцами, наблюдая за изображением в зеркале. Стук в дверь. Тина вздрагивает. В гримёрку заходит Паша. — Пора? Друг лишь молча кивает, вглядываясь в отражение в зеркале. Кароль встаёт и направляется на выход. У двери, её останавливает рука пиарщика. — Точно всё хорошо? — Да… — слишком тихо, слишком тоскливо — переживу.       Вновь камеры. Теперь они не приносили Кароль такой трепет и такую радость, не дарили вдохновение. Сейчас, она хотела убежать подальше от них, ведь носить маску улыбки стало слишком трудно. Она словно разбитая ваза, склеенная скотчем: ещё немного и кусочки дорогого материала, рассыпаясь, громко упадут на пол. Тина старается улыбаться, вести себя непринуждённо, поэтому никто и не замечает её грустных глаз. Никто, кроме него… Он видит всё… Теперь, когда он наконец нашёл эту боль внутри неё, ему открылись все тайны её души… Теперь он мог читать её, как открытую книгу, лишь взглянув в эти голубые, как океан, глаза.       В конце шоу, Тина быстро ретировалась со сцены и от множества глаз, удалять в гримёрку. Дан настиг её лишь у порога ВДНХ. — Тин, постой. — Чего тебе, Балан? — вновь холод. Тот же, что и в первую их встречу. Это безразличие, что так выводило брюнета из себя — вновь хочешь оскорбить? Ну давай, выскажи мне всё, что думаешь обо мне прямо в лицо. Ты же это так любишь. Моя боль приносит тебе удовольствие, да? — Нет, это вовсе не так. — Тогда объясни, чем я тебе насолила, почему ты так хочешь ранить меня? — Я не хотел… Прости… — Ого, сам Балан умеет извиняться?! — нервный смех. — Тин, прости. Я действительно не хотел сделать больно. Я хотел просто пошутить как всегда, не знал, что у тебя есть боль. — Не знал… Не знал он… Думай, хоть когда-нибудь, не только о себе, Дан, тогда может поймешь наконец, что все люди умеют чувствовать. Всего доброго. Она уже хотела уйти, но… — Тин, ещё, насчёт того поцелуя… — Ничего не говори. Это было на эмоциях, я понимаю. Давай забудем об этом и больше вспоминать не будем. Осознаем ошибку ради того, чтобы ничего не повторилось снова. Она ушла. А Дан стоял. Как в их первую встречу, наблюдал за её изящной походкой, вдыхая аромат, что тянулся за Кароль шлейфом. Она считала их поцелуй ошибкой. Но не Дан. Сегодня он понял, что эта девушка именно та, которую он хочет видеть каждый день на протяжении всей своей жизни. Хочет просыпаться с ней по утрам, готовить ей завтрак, видеть её улыбку и стать отцом её ребёнка. Но что же делать если этого не хочет она? Была бы это его очередная цель, он непременно бы завоевал бы её, но он любил её, поэтому её желание было для него закон. Она не хочет видеть его в своей жизни, не хочет… Даже как друга… Балан сплюнул, сел в свою машину и направился в клуб, запивать свою проблему. По пути домой, на переднем сидении горячего молдованского певца уже сидела очередная игрушка на ночь. Но сколько бы он не пытался забыться, на месте худощавой шатенки, он представлял себе рыжую бестию, что так сладко шептала его имя. На пике наслаждения, он равно выдохнул, произнося лишь четыре буквы: — Таня…