lost paradise

      Говорят, здесь было написано столько песен о бесконечном счастье, что их обрывки до сих пор доносятся до близлежащих деревень особо тихими ночами.       Ветер гуляет по пустынным улицам Затерянного города. Руины наземных построек опасно скалятся зияющими провалами на месте окон в сторону случайно потревожившего их смертный покой человека. Никто не знает, почему этот некогда цветущий оазис посреди пустыни превратился в похороненный под толщей песка город-призрак. За какие грехи его жители оказались стерты с лица земли, которую смогли превратить в подобие рая на земле? Отметки на картах путешественников оказались стерты, границы потерялись, корни ушли глубоко под землю. Остались лишь леденящие кровь предания о призраке разрушенного города, который разрывает случайных путников на куски. Душераздирающие истории о людях, никогда не вернувшихся домой. Никого из близлежащих поселений в здравом уме не потянуло бы шляться по этим зловещим развалинам. Степные волки, и те обходят их десятой дорогой. И даже сорные травы не прорастают в иссушенной смерчами почве. Живым здесь не место.       Скрип-скрип. Бездомный человеческий детёныш, голодный и изможденный бесконечными скитаниями в песках, испуганно озирается на угольно-черные пасти пустых оконных глазниц. К свисту ветра примешиваются странные звуки, отдалённо похожие на скрежет заржавевших качелей. Он настолько устал, что без долгих раздумий идет на звук, сулящий надежду на что-то помимо голодной смерти. – Мальчик, мальчик, хочешь, я спою тебе? – удивительно нежный юношеский голос заставляет ребенка вздрогнуть от неожиданности.       Он медленно поворачивается к возвышающемуся над ним существу, с головой закутанному в пыльные лохмотья. Нижняя часть лица, не скрытая капюшоном, выглядит очень светлой для обитателя пустыни. Припухлые бледные губы улыбаются так неистово, что это отпугнуло бы любого. Но мальчик завороженно смотрит, как с плавным взмахом руки слетает ворох старых тряпок, и закатное солнце окрашивает тонкий силуэт в ярко-алый. Светлые волосы, которых явно не один год не касалась расческа, вспыхивают пожаром под последними лучами. – Ангел? – как и все дети, он незнаком с мещанским страхом неизведанного, потому искренне радуется, – пожалуйста, никто никогда не пел для меня.       Песня на мёртвом языке, который давно не приходилось слышать на этих развалинах, звучит так тепло и грустно, что, кажется, сердце вот-вот разорвется. Звук мягко льется из горла, заполняя всё больше пространства, пока мир погружается во тьму. Мальчик неотрывно разглядывает ангельски прекрасное лицо обитателя руин, не замечая засохшую кровь на его неестественно тонких руках.