Solo

Стоны... Стоны дымкой прерванных вздохов окутывают душное пространство, дрожащими сгустками жара пробираясь под кожу. Пальцы... Пальцы проникают в мягкую плоть, легко и плавно вбирающую их в себя, скользкую от твоего же семени. Он так расслаблен, так мягок и податлив, и тебе доставляет удовольствие ласкать его, до предела уже растянутого за эту бесконечную жаркую ночь твоими проникновениями. Пусть даже сейчас всего лишь пальцами, боясь, что в четвертый раз за ночь нечто большее доставит ему лишь боль, вместо наслаждения. Жар... Жар бежит, спасается в страхе от толкающих его вперед пульсаций крови, и разливается по щекам, заставляя сгустившийся вокруг воздух подрагивать горячим маревом. Наклоняясь чуть вперед, он прижимается к тебе еще теснее, грудью к груди, сердцем к сердцу. Влажная кожа... Испарина, стираемая прикосновениями, даримыми уже будто в забытьи... Руки... Его руки на твоих плечах. Руки в волосах, запутавшиеся среди кос, неловко срывающие с них серебристые бусины... С отчетливым, почти как стук твоего сердца, металлическим грохотом раскатываются они по полу, вспугивая очередной полувздох. Губы... Губы не могут сомкнуться, жадно, до сих пор не насытившись приникая к солоноватому бархату кожи, дыша ее ароматом и не желая даже случайно испить воздуха, что витает за пределами этого жаркого невидимого кокона, насыщенного таким родным его запахом, будоражащим до судорог. Ты скользишь кончиками пальцев по рельефу его прекрасного тела, по гладким бугоркам напряженного пресса и до странности тонкой талии. Ты шепчешь его имя. Снова и снова мучительно выстанываешь его из себя, потому что мало, так мало даже этих тягучих ласк, этих рваных прикосновений. Просто касаться его, гладить всю поверхность кожи, ласкать изнутри податливые мышцы, не сопротивляющиеся мягким круговым движениям. Нет, это слишком. Слишком хорошо. Просто держать его на своих коленях, полусонного и теплого, но стонущего припухшими губами, вновь возбужденного... До безумия красивого и желанного. Любимого... Крик обрывается на непривычно резкой ноте, замирая в горле острием кинжала. Фили судорожно вздыхает, проводя ладонью по лицу, будто снимая с него невидимую глазу ядовитую паутинку ночного кошмара. Пот пропитал рубаху насквозь и одна из капель срывается с кончика носа, когда гном спускает ноги с кровати, устало опираясь локтями о колени. Снова. Снова этот сон. Снова эта пытка преследует его, не прекращая напоминать о единственной ночи, подаренной ему возлюбленным братом. Подаренной без сожаления, но и без любви... Кили преподнес ему этот дар на прощание, узнав о чувствах старшего брата и решив для себя, что не способен он ответить на них в той мере, в которой должно было бы, чтоб заполнить бездну, разверзшуюся в душе Фили. Он не просил, не умолял младшего остаться. Он просто принял удар молча и стойко, ощутив лишь, как с неслышным никому скрежетом мгновенно превратилось некогда полное жизни сердце в осколок камня. Наследный принц помнит все так, словно это было вчера... Серая хмарь, повисшая в воздухе у Главных Ворот отвоеванной с таким трудом Горы морозит легкие и оседает на волосах россыпью мельчайших алмазов. По раскисшему от дождя тракту тянется караван гномов, возвращающихся из временного пристанища под сенью Эред Луин в свой родной дом. Кили молча глядит в его глаза, теребя ладонями, затянутыми в кожаные перчатки, повод своего верного пони. Его руки не дрожат. - Сможешь ли ты простить меня, брат? Фили подается вперед, но вовремя останавливает себя. Что-то горячее и соленое стекает по горлу, душа непрошенный вздох в зародыше. Слезы не прольются из глаз. Пусть они текут там, внутри, где их никто не увидит... - Тебе не за что просить прощения, брат. Это не ты должен уходить, а я... Я со своей неправильной любовью... Его локоть чуть дергается, и Кили на миг пошатывается, будто не выдержав того груза, что лежит на плечах. Но через мгновение он вновь обретает равновесие, и вот уже чуть прищуренные глаза снова глядят прямо, не моргая. - Я выбрал свой путь. Ты - наследник Торина, и должен оставаться рядом с королем, что бы ни случилось. А сердце твое успокоится с годами, поверь. Ведь не зря я покидаю Эребор - если меня не будет рядом, затянется скорее та рана, что я невольно нанес тебе, сам того не желая... Быть может, когда-нибудь я вернусь сюда, брат, и тогда мы обнимемся с тобой, как бывало раньше, в детстве... Как братья. И ничего больше. Фили выслушивает темноволосого принца не дрогнув. Свиду спокойный, он благодарит всех богов за то, что позволяют ему удерживать на окаменевшем лице эту маску. Все внутри него кричит, умоляет сделать хоть что-то, остановить, образумить, заставить... Но он не двигается, и лишь сухие губы, с трудом разомкнувшись, произносят: - Эта ночь... Но ладонь Кили прерывает его, приказывая молчать. - Не надо, Фили. Я не знаю, была ли она ошибкой с моей стороны. Прости меня, если сделал лишь больнее... Фили прикрывает глаза, и ветер треплет гриву медно-желтых волос, звякая косичками усов. - Я лишь хотел поблагодарить тебя за нее. Мне не забыть ее, Кили. Никогда не забыть... А потом он помнит лишь крохотную точку на уходящей вниз горной дороге. Точку, в которую превратился его брат, не выдержавший долгого прощания и лихо вскочивший на пони, пустив того с места в галоп... С тех пор минуло уже четыре зимы, но один и тот же сон каждую ночь преследовал наследного принца великого королевства гномов, заставляя вновь и вновь видеть в грезах то, чему уже никогда не суждено было повториться.. * Pianissimo (муз.) — очень тихо.