"Дихотомия"

Вот и апартаменты, язык не поворачивается назвать это домом. Выхожу, хлопнув дверцей. Код доступа. Встревоженный фурнитур вылетает навстречу. Не смотря на него, прохожу в свою комнату. Так, для начала компьютер. Отсоединяю провода, засовываю монитор в коробку. Черт, с системником трудней. Не подумал. А ладно, потом, позову этих фурнитуров, а то без дела ошиваются. Вон один так и стоит у дверей. Хорошо, что я могу? Одежду. Бросаюсь к шкафу, принимаюсь вытаскивать из него вещи и швырять на кровать. Нет, слишком много. Оглядываю комнату. По всем углам распиханы горшки с бегониями. Да, теми самыми. После того, как я не смог всучить их Раулю, он предложил оставить растения себе, чтобы хоть немного чистили воздух, а то «в комнату заходишь, как в газовую камеру». Так и не заходил бы. Интересно ему, видишь ли, чем я тут занимаюсь. На столе, рядом с компьютером, стоит уникальный экземпляр – бегония с гражданством. На горшке прикреплена табличка с именем «Михаэль», а стебель украшает кольцеобразная полоска металла, которую Рауль, посмеиваясь, назвал регистрационным браслетом. Рауль, Рауль, Рауль, Рауль, Рауль… Как он там сказал, «убирайся», да? Отлично. Напиться бы. Точно, с чего начал, тем и закончу. Могло бы быть романтично. — У нас есть выпить? — обращаюсь к застывшему в дверях мальчишке. И, не дожидаясь реакции, направляюсь на кухню, подхватив горшок с Михаэлем. Игнорируя вопли очнувшегося фурнитура, что «хозяину это не понравится», нахожу бутылку портвейна. Шикарно. А то, что Рауль не узнает, ему же лучше. Выталкиваю за дверь бурно возмущающуюся прислугу (все время забываю, как их зовут), попутно достав стакан. Потом взбираюсь на высокий стул у стойки и, поставив перед собой Михаэля, открываю бутылку. Наполняю стакан, делаю глоток. Как я и сказал, шикарно. Опустошив второй стакан, закуриваю и начинаю понимать ,что жизнь не кончена. *** — Но я устал, окончен бой! Беру портвейн, иду домо-о-ой! — закружившись, неудачным пируэтом впечатываюсь в стойку, чуть не переломив Михаэля пополам. После бутылки того самого портвейна мне ощутимо полегчало. Тогда, на радостях, я решил опустошить раулевы запасы вина. И нашел кое-что получше. Юпитерова мама, это ж надо! Мои запасы портвейна, с месяц назад конфискованные Раулем. Да тут не меньше дюжины! Довольно потерев руки, принялся за дело. Теперь, по прошествии четырех бутылок, я уже готов полюбить весь мир… хотя нет, многовато. Начнем с кухни. Вот, к примеру, Михаэль. Он, как оказалось, прекрасно танцует, а я и не знал. Только тяжелый, собака… И взяться не за что. — Господин Катце! — высовывается из-за двери голова фурнитура. — Может быть… — Засунься! — предупреждаю я все его аргументы, кинув в сторону двери уничтожающий взгляд. Мальчишке ничего не остается, кроме как подчиниться, что он и делает, глубоко вздохнув. Отталкиваю с пути все время норовящий броситься под ноги стул и хватаю сигареты. С первым щелчком зажигалки едва не подпаливаю волосы. Чертыхнувшись, закуриваю снова, на этот раз удачно. Выдыхаю дым, подтаскиваю стул, попытавшись на него взобраться, зачем-то распрямляю ногу и задеваю стойку. Та колышется, сыплются бокалы, оставленные фурнитуром. Кажется, они были любимыми у Рауля. Настроение стремительно катится в гору. Тянусь за продолжением банкета и замираю. Черт, бутылки. Я же их под стойку убрал зачем-то. Отсюда, что ли, дотянуться? Нее, наклониться – это для меня сейчас слишком сложная операция. Я не настолько пьян, чтобы валяться под столом. Значит, придется слезать. Бли-ин… Хочу себе лифт. Или эскалатор. Тяжело приземляюсь и, взяв на всякий случай парочку тар, вновь пытаюсь одолеть неприступный барный стул без потерь. Под звук бьющегося стекла оборачиваюсь и понимаю, что пить мне больше не из чего. А что мне, собственно, как блонди церемониться?! Откупориваю очередную бутылку и, коснувшись дном горшка Михаэля, оказавшегося слишком тяжелым, чтобы испытать участь бокалов, делаю глоток. — Эх, друг, забрал бы я тебя от этого извращенца, да, боюсь, мне это запишут как похищение гражданина. Цветок молча шевелит листьями в потоке воздуха из кондиционера. Я снова прикладываюсь к бутылке. — Меня бы кто забрал… — Со вздохом откидываюсь на невысокую спинку. — Ты ведь меня понимаешь. Знаешь, как с ним тяжело. Вечно одно и то же, мать их Юпитер! Считают, что, раз они блонди, значит, лучше всех! Высшая, блин, каста. А на деле всего лишь заносчивые задницы! —Со стуком опускаю портвейн на стойку и достаю сигарету. Из-за изрядной (даже для меня) дозы алкоголя внутренняя цензура слетает начисто. — Да что он, такой незаменимый, что ли?! А я вот… я еще десять таких найду! Ведет себя так, словно одолжение мне делает. Да что я, без этого Рауля не проживу? Это он дурака, который с ним жить согласится, больше не найдет, правда? — указываю горлышком на собеседника и затягиваюсь. — Сейчас допью и пойду компьютер собирать. Надоело. Никакой жизни. А он пусть и перебивается один! Пусть подавится своей блондячьей гордостью! Зажав сигарету в зубах, обхватываю горшок Михаэля ладонями и начинаю играть им, как куклой: — Нет, Катце, как ты можешь?! — Слова получаются немного невнятными из-за сигареты и того, что я пытаюсь изменить голос. (Пытаюсь, запомнили? Ключевое слово.) — На кого ты его оставишь?! — А вот возьму и оставлю! У него тут полк фурнитуров. Снова отпиваю из бутылки и затягиваюсь. — Да хоть бы раз он поинтересовался, как мои дела, как я себя чувствую, да вообще хочу ли я его! — Не выдержав, пинаю стойку. — Как, блин, долбанная резиновая кукла! — Но ты же его почти все время хочешь, — продолжаю я вещать за Михаэля. — Вот именно: почти! Я не хочу его, когда сплю, но этому уроду плевать! — А ты помнишь, как позавчера, утром… — тянет бегония. Так, блин. Нужно срочно подумать о чем-то не возбуждающем. Раулева терапия. Я сказал: «не возбуждающем»… — Знаешь, Михаэль, это был удар ниже пояса, — отвечаю я, нервно закуривая и прикладываясь к бутылке. — Все равно этот Рауль… — Когда же наконец у тебя кончатся ругательства? — перебивает цветок. — Не представляю, как еще можно назвать этого козла! — На себя посмотри! Рауль не козел, — обиженно возражаю я. — И вообще, растение, ты хоть раз козла видел? Ну, правильно, если бы видел, тебя бы съели… — Давай не будем переходить на личности, — уязвлено отвечает Михаэль. — Посмотри, пять минут назад ты поливал его грязью, а теперь защищаешь. Признайся в этом хотя бы мне. — Много ты понимаешь, куст. Я не слушаю советы того, кто даже толком зацвести не в состоянии. — А я бы на твоем месте все равно остался. Ведь ты же его любишь. Глубоко вздыхаю, опускаю пустую бутылку и тянусь за новой сигаретой. В пачке одиноко перекатываются две Black Moon. — Нет, мне не настолько плохо, — решительно выдаю я. Затем, отставив Михаэля подальше от края, сваливаюсь со стула и бодро двигаюсь к дверным проемам. Которых почему-то два. Слегка замешкавшись, все же выбираю ближайший и немедленно натыкаюсь на косяк. Не разочарованный неудачей, вновь штурмую дверь. Выхожу. А в коридоре темно. Но, к счастью, пусто. На ощупь преодолеваю расстояние до своей комнаты, где в ящике спрятаны сигареты. Прохожу мимо прихожей и внезапно понимаю, что чувствую запах духов Рауля, как если бы он уже вернулся. Но он никогда не приходит так рано. — Вот ведь, этот чертов блонди тебе уже мерещится, — ворчу я, пытаясь поймать ручку на своей двери. — Да давай же… Наконец дверь поддается, и я так и застываю в дверях от увиденной картины. Этот самый гордый блонди, Рауль Эм, Первый, мать его, Консул сидит сейчас в обнимку с моей подушкой, держит в руках свой портрет, на днях нарисованный мной, и рыдает, не сдерживая чувств. Прислоняюсь к косяку, чувствуя, как губы трогает легкая улыбка, и наблюдаю за этим золотоволосым чудом. Значит, он все-таки что-то понял.