Свеча за танатофила

      Спустя несколько часов молчания Кора предпринимает очередную попытку заговорить со своим похитителем: момент удачный, он только что отошёл от алхимического столика неподалёку от её клетки, то есть ничем не занят и не сможет опять притвориться, что не слышит. — Прошу прощения, господин, вы так и не сказали, как я могу вас называть? — Повелителем зовите, — бурчит седой некромант (ну, а с каким ещё родом занятий можно жить в так плотно набитом черепами и прочими костями помещении?), не оборачиваясь к пленнице. — Что ж, думаю, это уместное обращение с учётом сложившейся ситуации, — ничуть не смущается Кора. — Повелитель, угостите даму стаканом воды, пожалуйста.       Измученная жаждой девушка выпивает поднесённую воду столь быстро, что некромант не успевает отойти от клетки за это время, или, скорее, ждёт посудину обратно. Благодарю, — она протягивает стакан, а затем свободную руку сквозь решётку. — Конкордия Коро. — Мастер Бальтазар, — отвечает он коротким сухим рукопожатием, — можете и так обращаться. — Рада знакомству, мастер Бальтазар, — Конкордия вкладывает максимум почтения в свои слова и слегка склоняет голову. — Да ну, действительно рады? — вопрос Бальтазара исполнен сарказма. — Знакомству — абсолютно искренне, — Кора выделяет голосом первое слово. — Это же прекрасно, что вы наконец перестали притворяться глухонемым и представились. Кстати, вы всегда так замкнуты или просто не в настроении? — Почти всегда. Не привык общаться с… живыми. Обычно все, что я от них слышу — это нытьё или угрозы. Вы приятное исключение. — Как бы это вам сказать поделикатнее, мастер Бальтазар… У нас, живых, принято спрашивать разрешения другого перед тем, как совершать с ним какие-то действия. Вам этот нюанс, очевидно, неизвестен — полагаю, поэтому вы и сталкиваетесь с таким отношением к себе. У меня очень небольшой опыт взаимодействия с мёртвыми, но догадываюсь, что с ними это излишне. — Уважаемая Конкордия, — теперь некромант не просто саркастичен, а прямо-таки источает яд, — можно вас принести в жертву? — Кому? — кажется, смутить, напугать или удивить эту девицу вообще невозможно. — А это что, имеет значение? Матери Червей.       Девица молчит, словно задумавшись; Бальтазар не рассчитывает на ответ и возвращается к алхимии, вскоре уйдя в это занятие с головой. Его широкие серые брови лезут на лоб, когда он внезапно слышит уверенное: — Можно. Он молча, удивлённо смотрит на Кору, и та после паузы продолжает, уже без всякой серьёзности, столь ей несвойственной: — А значение, конечно, имеет. Я очень не хотела бы угодить к какому-нибудь Королю Воителей — я ведь человек очень мирный. Или к Госпоже Насилия — по схожей причине. О Матери Червей мне известно не особо много, но у неё вроде спокойный характер… Вы ведь расскажете мне больше о ней, а, повелитель?       Некромант прокашлялся и с усилием прекратил пучить глаза: — Отчего бы и не рассказать. Вы правы, считается, что на её плане царит покой и безмолвие. Она покровительствует некромантам, гробовщикам, скорбящим, самоубийцам. Но не стоит её считать доброй заботливой мамочкой, готовой вытирать слезки. Богиня абсолютно безжалостна, сурова, не прощает ошибок своим жрецам. И требует жертв, но не из кровожадности, ей просто противна жизнь и приятна смерть. Жрец должен служить смерти и не имеет права её бояться, это основные долг и запрет. Многие верят, что поднятие нежити возможно благодаря тому, что Мать помещает в труп свое дитя, невидимого червя. Хотя есть и некроманты, которые не признают и не почитают её. Она может запустить червя даже в живого, если тот оскорбляет богиню, и тогда он сходит с ума, становится одержим саморазрушением.       Конкордия внимательно выслушала лекцию, отметив про себя, что «почти всегда» некромант, может, и молчалив, но иногда-то он может быть весьма словоохотлив. — Спасибо за столь подробный ответ. Должно быть, вы очень любите свою богиню, мастер Бальтазар, — лукавый взгляд и хитрая улыбка. — Мне она тоже уже заочно нравится. — Да уж, я заметил, что вы совершенно не боитесь смерти. И, похоже, не страдаете жалостью к себе, — показалось Коре или сейчас прозвучало что-то похожее на уважение? — В целом вы правы, но иногда мне жаль себя. Когда мне что-то никак не удаётся, например. А на какой день назначен ваш ритуал? И по каким критериям вы меня выбирали? — Через двое суток на третьи. В последний день осени. Переходный день между Её периодами. Так что у нас полно времени, чтобы до смерти надоесть друг другу, — Бальтазар беззвучно смеётся. — Что же касается выбора — у меня его не было. Какой тут может быть выбор, когда вы сами уселись в такой глубокой медитации почти у меня под дверью. Аккурат после того, как магистр Латаласса велела мне найти жертву.       Ему в очередной раз кажется, что совпадение чересчур подозрительно и что Конкордия чем-то напоминает наёмную убийцу. Случалось водить знакомство с одним представителем этого ремесла: тоже и кажущаяся безобидность, и невозмутимость. — Этот вот узкий лаз в скале — ваша дверь?! Ну дела… А раз такие дела, это точно судьба. А вас таких целый орден, получается, и над моим повелителем есть ещё один повелитель! — Кора возвращает сарказм. —  Я обещаю не опозорить вас перед магистром Латалассой, — уже без издевки. — А скажите, что бы вы делали, если бы я вам чуть раньше ответила «нельзя»? — Сказал бы, что это неправильный ответ, и посоветовал бы вам подумать ещё. Теперь хохочут оба и в голос. Кора просит ещё воды, Бальтазар угощает её вином и поясняет, что это в награду за приятную беседу. Она с удовольствием отхлёбывает сразу полстакана, широкоскулое веснушчатое лицо мгновенно розовеет: — Мм, спасибо, вы просто душка! Правда, если выпивать перед приятной беседой, а не после, эффект получается ещё лучше. — Учту, — кивает некромант и углубляется в перевод очередного документа. Сделав позже перерыв в работе, чтобы впустить к Коре мёртвого слугу для уборки, он укрепляется в своих догадках насчёт неё: с полуслова поняла, что нужно выставить наружу руки и постоять немного у решетки привязанной. Так привычно, будто сидела в тюрьме, и не раз.       На следующий день он переносит стол вплотную к решётке, ставит на него вино, сыр и устрицы и садится напротив Конкордии. Та встречает его ослепительной светской улыбкой: — Свежие устрицы? Это воистину очаровательно. Когда успели наловить, вы спите вообще? — Сплю даже слишком много, — со вздохом признается Бальтазар, открывает пару раковин и протягивает собеседнице. — Мой слуга насобирал в бухте рядом. Не волнуйтесь, от его рук не остаётся никакого запаха. — Я и не волнуюсь, — она охотно пьёт и закусывает, — оказывается, нежить может не только издавать нелепые звуки и махать дубиной! — У какого-нибудь новичка может только это. У меня — делает почти всё, на что годилась при жизни. По крайней мере, то, к чему привыкнуть успела. — Впечатляет, — Кора с удивительным проворством снова наполняет оба стакана и салютует своим, — за великое искусство некромантии! — За мёртвых — не чокаясь, — усмехается Бальтазар и позже в свою очередь предлагает тост: — За удивительную Конкордию Коро и поразительные стечения обстоятельств. — Ну за меня, наверное, можно и чокнуться пока что, — Кора раскраснелась то ли от вина, то ли от комплимента. — Бесспорно. Кстати, позвольте личный вопрос, откуда у вас это… презрение к смерти и лишениям? Вы сказали, что далеко не воин, да и так молоды, это нетипично. — Я позволю вам что угодно, мой повелитель, — отвечает Кора пьяно и игриво, — но какое ещё презрение? Наоборот, глубочайшее уважение. Это же как результат всей жизни, самое главное в ней. Меня всегда огорчала мысль, что можно не заметить собственную смерть. Это, наверное, единственное, что меня по-настоящему огорчает. Как будто лезть на высокую гору, чтобы увидеть редкое астрономическое явление, но уже на вершине проспать его — жуть! Или, знаете, этот стыд, когда ждешь кого-то важного, но на его глазах вешаешься на шею постороннему, обознавшись. То и другое сразу, но в предельной степени. В последнее время я только об этом и думала, настолько уходила в себя при этих мыслях, что ничего вокруг не замечала. И тут вдруг вы с такой изумительной идеей! Я бы сама не придумала лучшего способа подойти к смерти осознанно. Простите за этот сумбур, никогда ни с кем не делилась. — Если бы только мы встретились при иных обстоятельствах, — задумчиво тянет слова Бальтазар, — из вас получился бы отменный некромант. Превосходный служитель культа. Не то что бестолочи, которых магистр с недавних пор пускает в орден, как в последнюю богадельню. Нехорошо так говорить о верховной жрице, но я пьяный вредный старик, и мне можно! — он слишком резко, со стуком опускает стакан на стол. — Потому что это правда. Вы сами скоро увидите этих остолопов и поймёте. — Не сомневаюсь, что они достойны вашего гнева, но вы только бунт не устройте там у себя в ордене, — Конкордия гладит Бальтазара по предплечью, едва не вывихнув руку, чтобы дотянуться, собирая ржавчину с прутьев на белый рукав рубашки.  — И никаких стариков я тут не вижу, вам больше пятидесяти не дашь. — Пятьдесят два, — все ещё ворчливым тоном уточняет некромант, — бунт? Три ха-ха. Чтоб я ещё напрягался из-за тех, кого задавит первый ими же поднятый скелет, — он допивает остатки вина прямо из бутылки и уточняет: — скелет енота. — А экзамена вступительного у вас нет что ли, или как там, испытания? — Кора налегает на сыр. — На два года, значит, ошиблась, а мне двадцать семь. — Экзамены, испытания… — Бальтазар машет рукой, — да конечно, все это раньше было. А как сейчас — я её не спрашивал. Правда что ли двадцать семь? Надо же. — А что, это какая-то сакральная цифра? Или я намного старше выгляжу? — Скорее, немного младше, но не в этом дело. В священных писаниях культа Матери упоминается вскользь, что самоубийц именно в двадцать семь почти так же много, как в четырнадцать. Наверное, у них то же самое на уме, что у вас. — Ещё чего, я уникальна, — девушка надувает губы в притворной обиде. — Да и какая связь между мной и самоубийцами? Или… Погодите, я представляла себе жертвоприношение несколько иначе. — Верно представляли, думаю, в общих-то чертах. От вас требуется только добраться со мной до алтаря, все остальное жрецы берут на себя. Так что да, связи никакой, это я уже что-то не то говорю. — Да ничего страшного, с кем не бывает, — улыбается Кора, — а вот я к вам тоже с личным вопросом пристану, сами-то о чем думали в свои двадцать-тридцать? — Ни о чём особенном, как я помню. То об академии да об учебниках, то о пьянках да дебошах. Кидало меня из крайности в крайность, в общем. — Это ж в каких таких академиях некромантии учат? — Ни в каких, конечно. Просто на тех самых пьянках свёл нужные знакомства, — обычное возвышенно-печальное выражение на лице Бальтазара меняется на мрачное превосходство, которое почти не сходило с его носатой физиономии на протяжении всего студенчества. Он достаёт из-под стола вторую бутылку и вновь наполняет оба стакана доверху. — Эй, сейчас споите даму, она приставать начнёт, а потом стыдиться! — восклицает Кора, сверкая влажными синими глазищами. — Да ладно, по одному-то стаканчику, — щурится некромант, — завтра уж нельзя будет ни мне, ни вам. За Мать же ещё не выпили, ну как так. — Ох, умеете вы уболтать, ни у одной девушки наверняка не было ни единого шанса, — Конкордия с хихиканьем поднимает стакан, — а за Мать чокаются или нет? — А не помню. Давайте лучше не будем.       Ближе к вечеру, оклемавшись от выпитого, Бальтазар низко наклоняется над обожженной рукописью, пытаясь разобрать и переписать чьи-то корявые заметки. Прядь волос падает ему на глаза, и он, не отвлекаясь, отхватывает её ножом. Со стороны клеток доносится визг: — Кошмар какой! Ужас! — Крыса? — Да какая крыса? Ваша прическа выглядит хуже любой помойной крысы, уж простите за прямоту, и вы только что сделали её ещё хуже! — Хм, — он не знает, как реагировать. — Идите сюда, я вам сделаю хорошую стрижку, пока ещё есть из чего делать. А лучше давайте я к вам подойду, чтоб со всех сторон стричь и вам не вертеться. — Угу, и чтоб вы мне ножницы воткнули в глаз. — Знаете, это уже оскорбление! — Кора стоит у решётки, уперев руки в бока, и метает синие молнии из-под русых стреловидных бровей. — Конкордия Коро за четыре года работы в одной из лучших столичных парикмахерских не травмировала ни одного клиента, даже ни одному эльфу кончик уха не оттяпала! Только хорошие отзывы, а с редких недовольных денег не брала. — Да я имел в виду — намеренно. — Ещё не легче. Я вам не дикарка. И денег, кстати, с вас тоже не возьму. Из личных симпатий, — она опускает глаза в пол. — Хм, — похоже, один из редких периодов разговорчивости Бальтазара опять закончился. — Прекращайте уже ломаться, как школьница. Вам завтра с магистром встречаться, она такой вид не одобрит, это мертвякам вашим всё равно.       Кажется, последнее замечание попало в цель, и неудивительно: Латаласса, судя по имени, из высших эльфов, а у этих эстетство прежде всего, Кора ни одного исключения не встречала. Бальтазар едва слышно шепчет «да к червям всё…», выпускает Конкордию и возвращается за стол. Та быстро находит ножницы на одной из заваленных чем попало полок, прибитых к неотёсанным доскам стены. — Зеркала у вас тут нет, конечно же. Некромант мотает головой, Кора велит ему больше не дёргаться и приступает к стрижке, смочив волосы водой из бутылки. Он сидит с закрытыми глазами и какой-то обреченностью на лице, пока ножницы часто щёлкают над висками и лбом. — Вот и все, а вы боялись, даже мантия не помялась. Посмотрите только, какой красавец под лохмами скрывался. Бальтазар медленно открывает свинцового оттенка глаза и убеждается, что он все ещё в своём скромном жилище, а не в бесцветных равнинах Матери, и перед носом у него раскрытая пудреница с зеркалом. Он вдумчиво осматривает свою голову с разных сторон, насколько позволяет крохотный диаметр зеркальца: на голове что-то сложное, слоистое, с изысканной волной на лбу, но с короткими висками. В общем, он мало разбирается в парикмахерских искусствах, но такого уровня услуги, тем более за такое короткое время, должны стоить немало. Вот только величать красавцем обтянутый бледной желтоватой кожей череп с синюшными глазницами? У странной дамочки и вкусы странные. — А мне нравится. Правда, очень нравится. Но откуда у вас эта штука? — он кивает на пудреницу. — Все карманы же проверил, когда запирал. — Должны же быть у девушки секреты. Но забирайте, если так полагается. Кстати, это основной ваш источник дохода? — Кора, не удержавшись от подколки, усаживается прямо на стол, хорошо хоть, не на документы. — Или ещё могилы грабите? — Что?.. Нет, ничего подобного. Забрал ваши вещи просто ради безопасности, — он отводит её руку с протянутой пудреницей. — Я учёный, перевожу древние языки, разгадываю шифры, пишу книги. Не пошикуешь на такой доход, но для всех моих нужд хватает. — И из научного интереса похищаете невинных дев и ковыряетесь в мертвечине, — кубок мастера сарказма явно перешёл от Бальтазара к Конкордии. — Можно сказать и так, — отвечает он серьёзно. — Некромантия для меня прежде всего поле для исследований. Непаханое. Самая малоизученная область из-за всех этих предрассудков. — Ваши взгляды достойны уважения, — Кора спрыгивает со стола и встаёт вплотную к Бальтазару, раскинув руки и заглядывая ему в глаза. — Обшарите? Убедитесь, что я ничего с ваших столов не прихватила? — Не собирался, но вам так явно этого хочется, — он ощупывает её бока. — Все чисто. Забыл сказать — спасибо за великолепную стрижку. — А вы ведь проницательны, когда захотите, — с этими непонятными словами Кора возвращается в клетку, но Бальтазар не спешит запирать решётку. Запирает лишь ближе к полуночи, когда собирается уходить. — Эй, повелитель, стоять немедленно! Вы, мать вашу… червей, на сколько уходите? — Максимум на пять часов, а с чего такая грубость? — Я ведь у вас первая пленница, правда? — опять этот хитрый прищур. — Отнюдь, бывали и до вас, — некромант вздыхает, выказывая сожаление. Ему и вправду некомфортно присутствие других живых в его обители. Да ещё изначально конструировал клетки под мертвецов, чтобы безопасно проверять собственные пределы в попытках контролировать на одного больше, чем обычно. — Значит, они все от голода перемёрли раньше времени. Вы ж мне поесть не оставили ничего. — Моя вина, признаю, — он торопливо, но старательно конструирует десяток бутербродов с сыром и передаёт Коре вместе с водой и яблоками. — Не перемёрли, просто любое угощение мне в лицо летело, вот и отвык. — Меня тоже простите, не знала о таком бескультурье. Спасибо, и почитать что-нибудь дайте.       Бальтазар возвращается на несколько часов позднее, чем планировал, и обнаруживает дома совсем не то, что ожидал увидеть. Охранная нежить порублена зачарованным оружием и восстановлению не подлежит, руны-ловушки взорваны, всё его нехитрое хозяйство приведено в полный хаос, хотя он и сам никогда не отличался любовью к порядку; но, кажется, ничего не пропало. Наоборот даже, прибыло. Посреди комнаты валяются свежие тела двух полуорков в клёпаной грубой коже, а Конкордия сидит на его кровати и смотрит на свои испещрённые родинками руки, забрызгана немного кровью, но вроде бы цела. Обстановка никак не складывается в голове Бальтазара в цельную картину произошедшего, и он собирается расспросить Кору, но она опережает: — Это, по-вашему, пять часов?! Я, вообще-то, скучала и беспокоилась, после такого вы просто обязаны меня обнять! — Что зде… — Обнять, «что сделать»! Знаете, ещё одна такая странная привычка живых, чтобы друг друга успокоить, берете вот так руками… Давайте лучше покажу, это не больно. — Знаю, но трупы… — Я сказала, сначала обнимашки, потом остальное! Всё бы вам только трупы!       Спорить явно бесполезно, потому Бальтазар садится рядом и крепко прижимает к себе Кору, которая сразу же забралась к нему на колени. Она ёрзает, обхватывает его шею и легко касается её то губами, то ресницами, трётся по-кошачьи носом, покусывает мочку уха. — Я не слишком увлеклась? — Нет-нет, продолжайте, — он сильнее обнимает отстранившуюся было девушку, запускает руку в волосы на её затылке; та припадает к другой стороне некроманта и возобновляет свои необычные нежности. Нашарив шрам за оторванным когда-то ухом, уделяет ему особое внимание, исследуя по всей длине кончиком языка. Бальтазар откидывается на подушки и бесстыдно мычит от удовольствия, пока Кора облизывает его уши уже более уверенно. — Вы что же это, балдеете? — вдруг шепчет она прямо в ухо, вызывая у него мурашки. — В самом деле приятно? — Конечно. Я не лич пока ещё, все чувствую. — А планируете податься в личи? — Планирую — громко сказано. Подумываю, как об очень отдалённой перспективе. Не доживу — и ладно, значит, так мне и надо. — А я, кажется, успокоилась, — хотя явственно чувствуется, что её сердцебиение только участилось и свидетельствует об обратном. — Насчёт этих, — Кора бросает презрительный взгляд на свежих мертвецов. — Сижу я себе спокойно взаперти, читаю эти ваши некромантские премудрости, спасибо и на том, что древние языки не подсунули. Носом уже клюю, и тут они врываются, дверь в щепки, взрывы, ваша охрана поднялась, но они её топорами… Я ничего поделать не могла, только орала, чтобы вышли вон и вошли своей человечьей стороной вперёд, а не орочьей, а лучше бы не возвращались вовсе. Им наплевать, носятся и громят тут все, понося вас, мастер, на чем свет стоит, у меня от таких проклятий уши в трубочки свернулись! — Так, я кое о чём уже догадываюсь… — А я ни о чём не догадывалась, только вопила уже во всю глотку, что если против вас что-то имеют — так и приходили бы, когда вы дома, а не ссыкливо пакостили за спиной. Куда им… Заметили меня наконец, замок вот сломали, уроды. Вытаскивают из клетки, волокут… Куда-то… Думала сказаться вашей ученицей, в назидание запертой, как раз и литература у меня в руках подходящая, но ведь прибили бы, а не отстали, настолько вас за что-то ненавидели. Подставила бы вас, если б получила топор в темя? — Ну, немного. В худшем случае порча от магистра и понижение в ранге, уже доставалось мне и тем, и другим. По отдельности терпимо, значит, и вместе тоже. — Вот, не могла рисковать… Но они такое устроили… — Конкордия сокрушённо мотает головой. — Неужто надругались? — хмурится Бальтазар. — Хуже! Хотели отобрать меня у вас и ещё денег получить за этот беспредел. Она мастерски принимается имитировать грубые голоса — великая актриса пропала в парикмахере. Впрочем, и парикмахер получился великий, ещё поспорить можно, где пропажа. — Ох ты, Опущенец, тут бабёнка живая, холёная, не бродяжка, спасём, хорошую денежку нам даст. — Хоть что-то, хватай и пошли, пока упырь не подкрался. — Да она не хочет! В натуре не хочет! — Впадлу с нами идти или этот, шок итить, тащи силком, очухается. Вытаскивает, сильный как огр, я чувствую, что дело худо. Благородные, говорю, джентльмены, я пришла в себя и рада спасению, но гнусный некрофил отобрал мои вещи и деньги, я мигом всё верну и сваливаем. Расчёт верен оказался — услышали слово «деньги» и потеряли всякую бдительность. А я роюсь вон там, где вы яды варите — ну понятно же, что яды, а не приворотные зелья, — и размышляю… Одному попала склянкой яду в глаза, валяется и вопит, второй на меня с топором наперевес. Спасло только то, что всячески пытался живой взять, даже не хочу думать, зачем. Загнала кинжал в затылок, тут же подобрала у вас оружие — видимо, отравленный, он сразу затих, пришлось добить и второго. Я никого раньше не убивала, я правда мирная, но такая злость одолела, — добавляет она растерянно. Бальтазар сидит рядом и молча прячет лицо в ладонях. — Ну хороший мой, ну не расстраивайтесь, ну пожалуйста! — Кора снова льнет к нему и теперь тискает со спины. — Вы же такой талантливый, новых друзей себе поднимете лучше прежних! — Да это как раз проще всего. Я не могу понять, почему вы не ушли, с этими ублюдками или уже без них? Вы были свободны, путь свободен, я далеко… — То есть как почему? — Кора явно негодует и на этот раз всерьёз. В гневе она страшна, полуорки тому свидетельство. — Я же вам обещала! Обещала, что не опозорю вас перед магистром и орденом. Не позор ли это был бы, если бы я сбежала? Позорище ещё какое! А ещё уходить, не попрощавшись, попросту хамство. У меня манеры не графские, конечно, но и не варварские. Бальтазар смотрит на неё с непроницаемым лицом, склонив голову набок. — Ага, мало вам этого. Мало! У меня ещё причины есть. Сами напросились, получайте: вы мне нравитесь! А орки — нет! Неужели всё ещё не поняли? Ничего из того, что я вам говорила, не поняли. Мимо ушей всё, зачем только отрастили такие… — Да всё я понимаю, спокойно, — он берет её за руки и массирует запястья. — Думал, что у вас очень сложная игра, стратегия. Потом стал верить, но сомнения вернулись, когда вы в одиночку уделали вооружённых здоровяков. Без обид, тут всякий заподозрил бы в вас профессиональную убийцу, ассасина. — Ладно, я не обижаюсь, — отвечает Кора непривычно сухо, — а вы меня не бойтесь, лучше свяжите, на цепь посадите, если так спокойнее. К потолку ещё подвесить можно… — Есть идея получше, уложу вас прямо тут отдыхать, а сам пока организую уборку. — Я участвовала в погроме, мне и убирать. А потом на цепь. — Да потом уж точно смысла не будет, — вздыхает Бальтазар, мягко, но настойчиво нажимая на плечи Коры и опрокидывая её на подушки, — лежите. В одном вы правы, кто пакостил, тот и уберёт. Он наклоняется к мёртвым разбойникам, чертит руны на их лбах, шепчет короткую молитву Матери и только потом заклинания. Оба полуорка тяжело поднимаются и с кряхтением берутся приводить хозяйство некроманта в относительный порядок. — Не подумала бы, что они при жизни умели прибираться, — подаёт голос оттаявшая Кора, не отрывая голову от подушки и следя за трудами недавних врагов одним глазом. — Не одними грабежами жили, — предполагает Бальтазар и укладывается рядом с ней, вгоняя в краску. — Кто-то их и на чёрную работу нанимал. Кора обнимает его одной рукой и кладёт голову на плечо. Он расслабленно поглаживает её короткие волосы. Так и лежат, пока стук тел об пол не извещает об окончании уборки. — Конкордия, нам пора ехать. Как настрой у вас? — Быстро время с вами летит. Волнуюсь немного. В целом бодро. А у вас? — А я… — некромант будто застигнут врасплох собственными эмоциями, — кажется, опечален. Вы не бойтесь, милая, орден свое дело знает, вам не придётся мучиться. — А я и не боюсь, а волнуюсь, — Кора встаёт первой, накидывает кожаную курточку и тянет Бальтазара за руку к выходу. — Все-таки ответственная задача у меня. К тому же немного. Так что не меня утешать надо. Первый снег похрустывает под ногами, пока некромант со спутницей идут к карете с мёртвым кучером. Бальтазар забирается к нему на козлы и пальцем подправляет провисшую складку кожи на лице слуги, возвращая ему относительную симметрию и почти полное сходство с живым, только очень несимпатичным. — А я знаю, что делать, чтоб вы не грустили, — нарушает молчание Кора. — Поднимайте меня раз в месяц-полтора, чтобы стрижку вам обновляла. — Нельзя так с теми, кто отдан Матери. Да и у меня не поднимется рука ваш покой потревожить. — А мы вообще куда? — Конкордия скептически осматривает экипаж. — Есть одно тихое местечко прямо возле столицы. Вам у нас понравится. — Не сомневаюсь, но далеко, не лучше ли поездом? — Можно, — отвечает Бальтазар неуверенно. — До Далмората всё равно на карете, а там посмотрим. — Раз поднимать меня нельзя, — заявляет Кора по пути к ближайшему городку с вокзалом, — то найдёте в столице «Райский салон», его там каждая собака знает, в нем спросите Баширу. Я ей во многом обязана своим мастерством, пострижёт не хуже. Можете так и сказать, что от меня. — Да, конечно… Подумаю.       Близ окраины Далмората они выходят из кареты, всё ещё держась за руки. Закаты наступают всё раньше, и тоненькие промежутки снега между осинами окрашены розовым, хотя до ночи ещё далеко. Городок угадывается в иссиня-серой полосе на горизонте. — Так я отправляю экипаж обратно? В нем мы сможем подольше побыть наедине. — Повелитель спрашивает у меня разрешения? В таком случае отправляйте, в поезде тоже можно уединиться, займём целое купе. — Да, но не столь надолго. — Зато тряски меньше и просторнее. — А вот это уже аргумент. — Мастер Бальтазар, вы о чем вообще думаете? — Уверен, о том же, о чем и вы. — Ну и непристойные же мысли у вас в таком случае, как не стыдно! Хохоча, они заваливаются в поезд и в ещё лучшем настроении сходят на столичном вокзале. Не задерживаются в городе, Кора не хочет встретить знакомых. Неторопливо шагают через лес, Бальтазар упомянул, что негоже являться первыми. — Всё-таки не ради красного словца вы тогда невинных дев приплели. — Отнюдь, как вы могли убедиться. На что только не пойдёшь, чтобы утешить своего повелителя, — Кора останавливается, чтобы ласково потереться об нос Бальтазара своим. — Совсем забыл, — он резко сворачивает с тропы за стволы сосен, увлекая Конкордию за собой. — Надеюсь, нас никто ещё не увидел. Мадам, ваши ручки, пожалуйста. Кора послушно сводит запястья за спиной, и Бальтазар защелкивает на них металлические браслеты, протягивает цепь с третьим до щиколотки — ходить почти не мешает, бегать уже не получится. — До чего же это мило! Парадоксальным реакциям он уже не удивляется. — Почему вы не надели на меня эту милоту раньше?! Хотя нет, хорошо, что не надели, я бы ведь тогда влюбилась. — Положим, раньше было бы нерационально, — Бальтазар прислоняется к огромной сосне. — Кормить вас с ложечки, да и в поезде косились бы очень нехорошо. — Хи-хи, представляю. А сделайте из меня чашку? Обещайте, что сделаете! — Ничего я вам обещать не собираюсь, — он с непривычной резкостью дёргает Кору за цепи, отчего та теряет равновесие и падает на него, тут же прижимаясь всем подрагивающим телом. Бальтазар впивается зубами в чувствительное место у основания её шеи, Кора закатывает глаза и весьма натурально мурлычет. — Не собираюсь, пока не объясните внятно, о чем толкуете. — А если невнятно, не только кусаться будете, но ещё и лаять? Каков соблазн проверить. Ладно, шучу, слушайте по порядку. Я вам завещаю верхнюю часть своего черепа… — Крышу черепа, — поправляет её некромант. — Вот-вот, её самую, крышу, которую вы всё равно уже снесли. И обойдёмся без письменного завещания, не хочу снимать ваш подарок ни на минуту. Берёте крышу мою поехавшую, оформляете в металлы благородные, получается чаша, из неё вино да пиво пьёте. А то выпить вы сильно любите, погляжу, но все из каких-то простеньких стаканов. Заведёте наконец прибор, подходящий вашему статусу. — А вот это магистр наверняка позволит, и мне идея по душе. Обещаю. — Мур. Вы чудо. — Да не чудесатее вас. Идём дальше, только слишком сильно вперёд меня не ломитесь. Бальтазару хочется добавить «и не с таким счастливым видом», но он не настолько изверг, чтобы требовать невозможного. Да и вообще ничуть не изверг, вся недавняя грубость — только из желания доставить Коре ещё немного удовольствия. За четыре часа путешествия в поезде сложно было не заметить, как она млеет от таких штучек.       Неприметная тропка заканчивается внезапным обрывом; Кора понимает, почему ей не следовало обгонять Бальтазара. Он сворачивает с тропы на уступ, протянувшийся вдоль стены обрыва; далее уступ истончается, но замаскированный мхом проход позволяет легко добраться до могучего ствола, который кажется надёжным мостом через пропасть. Кора опять останавливается без предупреждения: — Если вы считали меня убийцей, то почему так беспечно вели себя? У меня было полно возможностей вас прикончить ко всем червям. — Потому что мы похожи. Ассасинка по мою душу, три дня втирающаяся в доверие, причём успешно — это, скажем так, красиво. — А уж как красиво сейчас вниз полетите, загляденьице! Бальтазар только пожимает плечами и опускает руки: — Очень интересно, каким это образом. — И правда похожи, вы не шутили. Ведите уже меня к своему алтарю, повелитель, — Кора легонько толкает Бальтазара свободным коленом.       За упавшим стволом и густыми елями — крутой подъём к вертикальной расселине в скалах. Некромант заботливо поддерживает свою спутницу, помогая ей перебираться через изредка преграждающие путь камни. Внутри пещерка облагорожена факелами, группками чёрных свечей с синим пламенем и даже кое-где коврами и гобеленами с явно религиозными сюжетами и символами. Ну и конечно, черепа и кости, они повсюду. — Уютно, — отмечает Кора. Возле второй лестницы, спиралью возносящейся к потолку, их встречает высшая… нет, исключительно высоченная эльфийка, в годах (если возраст отобразился на лице, то ей должно быть хорошо так за триста), необъяснимым образом носящая скромную ритуальную мантию как королевскую. — Вы сегодня заранее, Бальтазар. Я рада приветствовать вас и нашу новую знакомую. — Кость и черви, — лаконично отзывается седой мастер, кланяясь. — Магистр Латаласса, — Кора выступает из-за его спины, тоже с глубоким поклоном. — Я Конкордия Коро. Прошу простить меня, не могу подать вам руку, да и вряд ли достойна. — Ах, оставьте эти церемонии. Все мы в конечном счёте равны перед смертью и Матерью, — разглагольствует Латаласса, пока вокруг них собираются ещё несколько культистов, подчеркивая её слова о равенстве своими одинаковыми чёрными облачениями. Вдруг магистр берет Кору за подбородок, задирая её лицо, и наклоняется до её роста, убеждаясь, что беззаботная улыбка на лице пленницы ей не померещилась. — Конкордия Коро, а вы вообще знаете, для чего вы здесь? — вкрадчиво интересуется Латаласса, снова выпрямляясь во всю свою двухметровую стать. — Разумеется. Мастер Бальтазар столь любезен, он рассказал мне и о ритуале, и о моей роли в нем, и о Матери, и об ордене немножко, и даже о вас, магистр, о вашей мудрости и могуществе. Я иду к Матери со священным трепетом и предвкушением, — в подтверждение своих слов Кора делает шаг в сторону лестницы. Латаласса изгибает свои и без того причудливые брови под совсем уж немыслимым углом, но молчит, тогда как со стороны других собравшихся — их все больше- доносятся возгласы и смешки. Кора оборачивается с робким «кость и черви?», вызывая ещё более бурную реакцию. Бальтазар стоит с отсутствующим видом, возведя очи горе — я, мол, своё дело сделал, теперь не замечайте меня, пожалуйста. Но долго прикидываться мебелью ему не удаётся, находящаяся ближе всех к Латалассе адептка воздает должное: — Где вы таких берёте, мастер Бальтазар? Вспомнить только прошлогоднего полуорка… Её перебивают другие: — О, король проклятий. — Этот широчайший лексикон. — Бальтазар с кем попало не водится, только Личности с большой буквы. — Нас всех всосёт в фекалии минотавра, — апатично, без всякого выражения декламирует молодой некромант с пышным рыжим хвостом. — На наших могилах вырастет только фаллообразная поганка. Нашими душами подотрутся самые презренные из самых зловонных бесенят. Да будет так. Кора и несколько адептов, преимущественно молодые, заливаются хохотом. Бальтазар морщится: — У меня иммунитет, Пелониус, я это сутками слушал. Впрочем, он ни разу не повторился. — А теперь вот леди едва ли не добровольно лезет на алтарь, — продолжает начавшая восхваление сектантка. — Я её знаю подольше и могу уверенно сказать, что «едва ли» в этой сентенции лишнее, — уточняет Бальтазар. — Так и есть, — вставляет Конкордия. — Подтверждаю. — Я бы на месте магистра всегда доверял мастеру Бальтазару такие задачи, — доносится густой бас откуда-то сзади. — Ага?.. — загадочно тянет Латаласса. — Если такова воля магистра — я, конечно, подчинюсь, — Бальтазар говорит с нажимом и даже будто раздражённо, — но если моё мнение учитывается — она прекрасно знает, что такая работа не по мне и я склонен к научной. — Да вы шибанутые, — ошалело вставляет не пойми к чему паренёк с тонкими усиками. Мгновенно получает пощёчину от Латалассы: — Неуважение к ордену. Судя по тому, как расцвела разными цветами его щека, силища в Латалассе отнюдь не только магическая. Вот только раскаяния или стыда на огретой физиономии так и не появилось. Кора с Бальтазаром выразительно переглядываются: вот, мол, о чем я рассказывал. Ага, уже догадалась. — Никого больше не ждём, — как ни в чем ни бывало продолжает магистр и царственно поднимается по лестнице. Остальные подтягиваются к ней, Кора в первых рядах, по пути успевает перезнакомиться и полюбезничать с большей частью свиты Латалассы. Бальтазар тем временем откровенничает с бородатым джентльменом ему под стать: — То ли друзья его, то ли братья. Вломились прямо ко мне. Нет, не знаю, как нашли. Ерунда, отделался лёгким испугом. Как бы он ни скромничал чуть раньше, но теперь порисоваться совсем не против: в луче, падающем сквозь щель с поверхности, горделиво и как бы невзначай откидывает со лба безупречную прядь седых волос. Красивый жест не остаётся без внимания Латалассы: — У вас новый имидж, мастер. Я восхищена. — И за это тоже честь и хвала неподражаемой Конкордии, — улыбается Бальтазар, браво задирая острый подбородок. Неоднозначное «ну надо же» высшей эльфийки тонет в нахальном выкрике усатого парнишки, уже другого: — Дедок-то любит острые ощущения.       Латаласса опять выдаёт вескую оплеуху. Бальтазар с Корой вновь переглядываются, затем Кора обгоняет магистра: — Кстати, не могу не заметить, насколько прекрасны ваши волосы, госпожа. Если у нас есть ещё немного времени, я могла бы подчеркнуть их великолепие. Ничего радикального, только огранить этот бриллиант парой штрихов. — Ваше предложение очень привлекательно, просто манит, — интимно напевает Латаласса, склонившись к самым её губам, едва ли не целуя. — Но я заставляю себя отказаться ради ордена, который не может рисковать магистром. — Тогда и вам тоже посоветую Баширу. С ней уж точно риск нулевой, кого угодно спросите в Пел-Баринге. «Райский салон». — Благодарю вас. Я как раз из столицы, наведаюсь непременно, — Латаласса скользит сильной рукой по спине Коры, легко подталкивая её вперёд, к ожидающей возле алтаря некромантке с добродушным узкоглазым лицом, похожей на учительницу младших классов. Кора подходит, остальные собираются полукругом. — Конкордия Коро, уже наслышана, — говорит узкоглазая, голос у неё полностью соответствует внешности. — Давай, девочка, снимем украшения и наденем новые, — она указывает в сторону колец на цепях по четырём углам узорчатой каменной плиты. — Полминутки, мэм, — бросает ей Кора и вдруг падает на Бальтазара, который от неожиданности едва успевает её подхватить. — Я разгадала тайну магистра и остолопов, — торопливо шепчет она в его ухо. — Нимфоманка она у вас, просто посмотрите внимательно на их рожи. И соблазните её уже, вашего обаяния на сорок таких эльфиек хватит. И прощайте, душенька моя костлявая, — Кора на миг суёт в ухо Бальтазара острый горячий язык. — Спасибо, милая, — он шепчет так тихо, что Кора скорее чувствует его слова кожей, чем слышит, сам отпирает оковы на её руках и швыряет её, взяв за плечи, обратно к озадаченной узкоглазой. Пока та избавляет Кору от последнего кольца на ноге, она успевает скинуть тонкую кожанку и остаться в белой рубашке с жабо — последовательна в своих взглядах, на белом кровь эффектнее. Затем блаженно вытягивается на каменной плите и суёт руки в разомкнутые женщиной с добрым лицом ржавые браслеты, не забыв проинформировать окружающих, что это хоть и излишне — она и так дёргаться не собиралась — но все же очень мило.       Магистр, вскинув руку, на расстоянии возжигает курильницу, подвешенную в самой высшей точке храма, где каменные стены сходятся под острым углом. Выполненная в виде грозди сплетённых червей, курильница исторгает дурманный дым из отверстий на кончиках; словно отражение, холодный туман подымается навстречу стекающему в храм дымному мареву, перемешиваясь с ним. Часть круга затягивает мелодичную молитву, часть пялится по сторонам, Бальтазар в числе последних украдкой ищет глазами дебиловатых новобранцев. Так и есть, один типаж, даже усики эти, и глаз не сводят с застывшей как в окоченении Латалассы, и оплеухи их лишь раззадорили: как раз треснутые двое едва только не облизываются, как коты на мяту, мерзость. Такому рылу место в кабаке, а не на богослужении. Как мог он не заметить того, что беглым взглядом обнаружила вчерашняя — буквально — дева, да и остальные господа мастера куда смотрели — загадка. Бальтазар отворачивается, с трудом удержавшись от плевка, и вдыхает полной грудью дым, различая в нём на этот раз прежде всего запах прелых листьев. Священная субстанция очищает мысли. Он почти физическим зрением видит канал, протянувшийся от пребывающей рядом, но за гранью богини к ноющей точке между его бровями.       Как обычно, кто-то попадал в обморок при неосторожных или невольных попытках ограничить прохождение через себя тлетворного благословения Матери Червей, но остальные не придают этому значения - ничего с ними не случится, просто смогут рассчитывать лишь на собственные силы при дальнейшем постижении некромагии. Изредка тот или иной приходит в себя сумасшедшим, но это значит лишь, что он выбрал себе крайне неподходящие место и компанию. Конкордия подпевает молящимся местами, не иначе как запомнила фразы из книги, которую Бальтазар всучил ей второпях. По окончании песнопений подбадривает жреца, который замолк, но замер над ней с ритуальным кинжалом в руках: — Если вас вдруг одолела нерешительность, почтенный господин, то отдайте эту штуку мастеру Бальтазару. Я уверена в твёрдости его… Кхм, руки. Намеренная пауза и хмыканье вызывают сдавленные смешки, преимущественно у дамской половины культа. Румянец, вспыхнувший на острых скулах Латалассы — последнее, что видит Кора на этом плане бытия. Ранним утром ближе к середине зимы Бальтазар, обнаруживший, что его волосы опять собираются в куцый хвостик, седлает коня и на полном скаку мчится в сторону Пел-Баринги. Он пренебрегает и поездом, и своей каретой лишь потому, что хочет ощутить что-нибудь не менее интенсивное, чем ледяной ветер в лицо. — Добрый вечер, дамы, здесь ли сегодня Башира? — спрашивает он с порога заведения, которое принял бы за бордель, если бы набрёл на него случайно. — Башира всегда здесь. Ну, или почти всегда, — яркая смуглая брюнетка поднимается с медовой улыбкой ему навстречу. — Куда ж она, то есть я, денется из собственного рая. Башира и её помощница обхаживают развалившегося среди пестрых подушек некроманта, подносят сладкий чай. — Я к вам по рекомендации Конкордии Коро, — заявляет Бальтазар, когда помощница уходит и хозяйка салона вплотную берётся за его голову. — Возможно, вы знаете, куда она пропала так надолго? Это моя подруга, а не только коллега и ученица. — Боюсь, у меня нет для вас хороших вестей, прекрасная Башира. Мы недолго знали друг друга, хоть и близко. Но я слышал, что мисс Коро стала жертвой некого культа смерти. И простите меня, я не вправе разглашать свои источники информации. — Разумеется, не извиняйтесь. Башира умеет хранить тайны и не задаёт лишних вопросов. И не выглядит особенно расстроенной. — Если верить совсем уж вздорным сплетням, она совсем не страдала и до последнего своего вздоха обменивалась с сектантами шуточками, — добавляет Бальтазар, вопреки всему проникаясь к Башире доверием. — Я знала Кору близко, хорошо и… долго, — протягивает смуглянка с безграничной нежностью в низком голосе. — Это не похоже на вздорные сплетни. Это похоже на неё. — Вы правы, — констатирует некромант, украдкой касаясь края костяной чаши в своей сумке. Он только сегодня забрал заказанную ранее тут же, в столице, серебряную витую ножку с оправой для кости, не поскупился и на сапфиры для украшения — если уж баловаться изысками да роскошью, так на всю катушку. Башира заканчивает стрижку, Бальтазар не удивляется, увидев на своей голове в точности то же самое, что в последний день осени. — Сегодня Башира не возьмёт с вас плату, благородный сударь. Впредь почтём за честь обслуживать вас за полцены. В дверях он сталкивается с высокой эльфийкой, с ног до головы в мехах. Привычно приветствует её поклоном и негромким «кость и черви». Латаласса благосклонно кивает. В холле её ожидает рябой молодчик человеческого происхождения с тонкими усиками. Бальтазар держит путь в примеченную загодя лавку с безобразно дорогой выпивкой. Одна бутылка ему всё равно что дегустация, так что впереди маячат недели сурового аскетизма, возможно, до самой весны. Ему не привыкать, да и для магического тонуса полезно.       Конечно, он не стал соблазнять магистра. Перво-наперво потому, что не хочет отращивать усы. Во вторую очередь потому, что интрижка с властной трёхсотлетней нимфоманкой может круто и непредсказуемо перевернуть всё его будущее, причём даже в случае неудачного соблазнения. И конечно, Латаласса не прекратила заводить ухажёров табунами. Но после ультимативного разговора со всеми восемью мастерами сразу она пристраивает фаворитов не в тайный Орден Пепельного горизонта, а в свою винодельню при столице. Наверное, так лучше для всех.