Свеча за танатофила

— И что? Вы предлагаете мне сходить на него полюбоваться? Сомнительной красоты существо, откажусь. А вы слишком живым выглядите, чтобы ему было дело до вас. — Он бешеный, он на меня бросился. Не думайте, что я не могу с ним справиться! Просто вы мне пообещали показать, как одним пальцем… того… Подумал, что покажете, от трупожора ведь всё равно надо избавляться. — Зачем же вам избавляться от него, Родерик? У вас в склепе только скелет. Правда, иногда он путешествует в подвал. Бальтазар говорит с коварными интонациями. Вразрез с собственными речами он собирается наружу: опускает в карман готовые яды, берётся за посох. Родерик платком вытирает пот с багровеющего лба. Он всегда казался довольно выносливым, а тут всего лишь второй этаж. Волнение? — Есть ещё подземная гробница, трупоед выскочил оттуда. Я хотел навестить Патрицию. Она внизу. — Так трупожор у вас там или трупоед, врунишка? — раздражённо вопрошает некромант, выходя из комнаты. — Или, может быть, вообще мертвоед, а то и мертвожор? О подвидах я даже спрашивать не пытаюсь. Родерик спешит следом по лестнице. — Точно не мертвожор и не мертвоед. А разве это так важно? — Да не особо, просто любопытствую. Если это трупоед, тем более, рогатый или пятнистый, то он мог прийти лишь из-под земли. Ваш склеп оказался на пути их тоннелей, и захоронение нужно переносить. На входе в склеп Родерик протягивает учителю фонарь, намекая тем самым, что хочет держаться позади. Бальтазар с фонарём в одной руке и с посохом в другой спускается к трупоеду, забившемуся в нишу между двумя каменными гробами. Существо не выглядит агрессивным. Дрожит так, что деревянный гроб, каковые трупоеды любят носить вместо одежды, постукивает об камни. Фиолетовые и розовые наросты, похожие на прыщи, густо покрывают его лысую жёлтую голову с характерной впадиной поперёк макушки. Рядовой представитель вымирающего подземного народца. — Пятнистый, — определив видовую принадлежность упыря, некромант отводит фонарь от него подальше. Свет ранит матово-чёрные глаза трупоедов и всех их ближайших сородичей. — Безвреден и дружелюбен. Напал на вас от испуга, либо вы сами его затронули первым. Идёмте, проводим его домой. Ниже должен быть лаз в тоннель, откуда он появился. — Но, мастер, почему бы просто не убить его?! Бальтазар шагает в проход, зияющий теперь там, где он когда-то обнаружил символ вечности. Трупоеда он держит за руку, которая кончается окостеневшими, загнутыми пальцами, напоминающими орлиные когти, но длиннее. Этими твёрдыми отростками можно прокопать даже скалу. Фонарь и посох приходится с горем пополам удерживать в левой руке. — Вы меня удивляете, и на этот раз неприятно. Этот ни в чём не повинный народ и так истребляют только за внешний вид. Да и Матушка их любит, не хочу её разгневать без причины. Родерик крадётся вдоль стены справа от трупоеда, явно его побаиваясь. — Не за вид, а скорее за аромат. И за рацион, скажем так. Некромаг помалкивает, соглашаясь, но не считает эти обоснования достаточными для геноцида. Когда-то изгнанием бесов, если таковые тревожили обывателей, занимались демонологи. Они же разбирались с материальными посланниками демонов на земле — злобными и опасными тварями, похожими и на людей, и на гигантских пауков одновременно. Проблемы с упыриным народом, с нежитью, с беспокойными духами решали некроманты. И если призраки после одновременного запрета двух направлений магии стали заботой жрецов, то вся остальная нежить и нечисть могла бы в те дни захватить мир, если бы ладила между собой. Однако, прибыльная ниша пустовать не станет, и очень скоро народились две новых профессии: экзорцисты и паладины. Кто-то даже отрекался от смерти или демонов, чтобы перекраситься в этих новомодных борцов с нечистой силой. А кто-то делал вид, что отрёкся, и продолжал работать привычными методами… Мир праху этих недальновидных смельчаков. Следующей категорией недальновидных смельчаков, впрочем, наверняка окажутся жрецы Матери Червей, и Бальтазар в их числе. Пусть магическое предсказание будущего укрыто от него за семью замками, но у него имеется естественная интуиция, которая как бы намекает. Трупоед вдруг вырывается и скачками уносится вперёд, похоже, что он в ужасе. Обернувшись и посветив вокруг, Бальтазар не находит и Родерика. И вообще этот наклонный путь в потайную гробницу какой-то неразумно длинный. Стены уже землистые, а не каменные, пронизаны корявыми корнями сверху. — Родерик, прекращайте, со мной шутки плохи! — крик получается тихим и глухим, как в слой ваты, как во сне в подушку. Земляные стены скрадывают звук. Никакого ответа. Позади, где остался вход, маячит красноватая завеса. Бальтазар бессвязно матерится, едва слыша самого себя, и поворачивает назад. Вблизи завеса оказывается хаотично ветвящейся, шевелящейся массой то ли корней, то ли щупалец, истончающихся к кончикам. То, как они тянутся, подрагивая, вперёд, напоминает кошачьи усы. Структура внешне походит на коралл, местами тёмно-красные отростки водянисто поблёскивают. Вот чего испугался трупоед. Отростки перегородили проход. Длину этого неведомого исчадия оценить невозможно, потому что начало (или конец?) теряется во мраке. Бальтазар осматривает препятствие, размышляя, как с ним бороться; движение ростков делается более согласованным. Острые кончики тычутся в грудь и лицо некроманта, заставляя его попятиться. — Родерик! Что бы вы ни вызвали из своего злоебучего ада, я вам не экзорцист, чтобы сладить с ним в одиночку! Прекращайте трусить, вдвоём у нас есть хоть какой-то шанс, неужели непонятно?! Тишина, только шуршат поганые отростки. Растягиваясь вперёд, они вынуждают Бальтазара повернуться к ним спиной и направиться к нижней гробнице. Вероятно, Родерика они уже куда-то утащили. Или он сбежал… Дыра! Само собой, трус усвистал в трупоедские тоннели через недавно появившийся пролом. А любимого наставника тихонько бросил, чтобы тот задержал гнусную тварь, которую горе-демонолог сам же притащил, но не смог управлять ею. А может, даже намеренно заманил учителя в щупальца к твари — в качестве корма, жертвоприношения. — Урод, в жопе ноги! — орёт Бальтазар на бегу, намереваясь последовать за ним. Вот она, «польза» от подвески для волшебного ускорения. С паршивой овцы… Споткнувшись и вытянувшись ничком, он обзывает тем же ругательством уже себя. Фонарик разлетается вдребезги, раня ладонь некроманта стеклом наискосок. Огоньки ещё поплясывают на луже масла; исчадие не позволяет Бальтазару подняться, выбросив спиральный пучок нематод над ним сверху. Оно разумно, и это скверно. Пучок тянется к порезанной ладони (демон любит кровь?), но со свистом, как плеть, сокращается обратно, едва задев пламя. Боится огня, хоть и вылезло из преисподней. Жаль, что язычки пламени уже гаснут. Жаль, что Бальтазар тоже побаивается огня и знаком из этой стихии только с руной. Руна, конечно, при активации выплёвывает хороший такой огненный столбик, выше этого коридора. Несколькими рунами в ряд можно было бы и обратить врага в бегство. Но теперь, когда отростки уже оплели ноги, поджечь таким способом можно лишь собственные штаны. Препятствия из огоньков больше нет, и щупальца забираются прямо в рану на ладони, раздирая её вширь и вызывая отвратительные болезненные ощущения. Левая рука относительно свободна — падая, Бальтазар подмял её под себя. Посох тоже оказался под грудью, но размахнуться им негде. В надежде, что противник состоит из живой материи, маг изворачивается и высвобождает вторую руку посредством некротической порчи. Действует, но не так, как на любую другую плоть: язва не распространяется, отмирает лишь та часть, которой некромант касается непосредственно. И боли, похоже, демон не ощущает. Отростки ползают по нижней части тела, но огибают карман, оставляя пустую сферу размером с два кулака. В кармане лежит «дерьмо демона». Вытащив камушек, Бальтазар освобождает ноги и поднимается, но объёма камушка недостаточно, чтобы прорваться к выходу. Было бы несколько — привязать бы их на полосу ткани и крутить перед собой… Как огненную плеть, которую он так и не удосужился изучить и которая помогла бы ещё лучше. Попытка отмахаться от щупалец посохом приводит к тому, что козла на палочке почти вырывает из рук хозяина. Бегать Бальтазар больше не собирается, но спускается в гробницу очень быстрым шагом, тварь остаётся позади. Точнее, она уже и впереди тоже. В гробнице горят свечи, а по каменному полу навстречу разворачивается ковёр из плотно, корзиночно переплетённой багровой гадости. Некромант не успевает отступить: он снова падает, потому что пол резко дёргается под ногами. Отростки укутывают свою добычу, как кокон личинку или как пелёнки мумию, тащат в центр кубического подземного зала. Бальтазар теперь может пошевелить лишь раненой рукой, в которой зажат неземной камень, но не спешит пользоваться этой возможностью. Пусть Родерик пока не знает о его маленьком козыре. Демонолог с торжествующим видом возвышается между пленённым некромантом и трупоедским лазом. Из узенького лаза торчит труп, по всей видимости, удиравшего упыря. За колонной рядом — ещё одно подвешенное, оплетённое тело, содрогается, будто ещё живёт, но страдает от безмолвной затянутой агонии. — Толчками обставили коридор? — с усмешкой спрашивает Бальтазар, снизу вверх глядя на Родерика: лицо пока что не покрылось плетением. Красная дрянь повторяет силуэт демонолога подобно кольчуге, не прилегая, однако, вплотную и не прикрывая руки ниже локтей. Этой защиты ему мало: поверх дьявольского доспеха мерцает жёлтыми искорками сферический силовой щит. Боится, сволочь, перестраховывается. — Понятия не имею, о чём вы. Родерик вышагивает к центру. Множество нитяных ростков берут начало от его кистей. Похоже, чем ближе к нему находится отросток — тем лучше негодяй им управляет. А может быть, он всей этой паутиной управляет как родными пальцами, и в коридоре просто потешался игрой в кошки-мышки, прячась и наблюдая. — Неужели вам такой малости хватило, чтобы сойти с ума? Разочаровываете, дорогой наставник. — Толчок — это руна времени. Я не могу понять, как вы заранее разместили их лишь под своими ногами, но не моими и трупоеда. Бальтазар незаметно заводит руку с камнем за спину: как будто нематоды его держат в таком положении. — А, эти сказочки про время. Всё намного проще, ответвление тоннеля. — В самом деле, на какую банальную ловушку я попался. Некромант прикрывает глаза, обрисовывая мысленно траекторию одной руки, чтобы освободить вторую. Не получится, пока враг стоит так близко. Преимущества в скорости у него точно нет, а вот Родерик шустрый. — Кстати, насчёт времени, — разглагольствует Родерик, прохаживаясь прямо перед лицом Бальтазара, едва ли не задевая его краем сверкающего щита. Отростки проворно разбегаются от тупых носков ботинок и смыкаются обратно за пятками. — Времени у вас не очень много. Мои корешки встраиваются в нервную систему. Когда они закончат — вопросы буду задавать только я, так что задайте свои сейчас. Вам ведь интересно… зачем, да отчего. — Не интересно, — равнодушным тоном врёт некромант. — Но вам не терпится рассказать, так и быть, послушаю. — Да, вы не были б собой без этих ледяных колючек. Но так уж вышло, что у меня сегодня колючек больше. В подтверждение своих слов Родерик встряхивает руками. Волна с постоянной амплитудой пробегает по всем затянувшим помещение красным нитям. Бальтазар ощущает эту волну всей поверхностью кожи: острые кончики ростков втыкаются в него, как иглы. Пока что совсем неглубоко. Изо рта демонолога льётся звонкое крещендо: — Я уважал вас. Боготворил! Но вы уже в гордыне и в маразме. Я терпел унижения, но вы изобретали всё новые. Терпел боль, но вам ведь не терпение было нужно и не покорность. Вы не успокоились бы, пока не услышали б от меня гимны и молитвы в свою честь. Жалкий автор ничтожных «Горизонтов незримого», которые я перечеркнул инженерной мыслью, без всякой магии. Вы переступили все пределы, все горизонты нахального, пользуясь моей кротостью и добротой! Теперь Бальтазар не притворяется, ему действительно смешно. Он хрюкает носом, безуспешно пытаясь сдержать веселье, пытаясь не вывести сумасшедшего из себя слишком рано. — Я же предупреждал, — выцеживает он слова сквозь дырявое решето хохота. — Вы же согласились. Я к вам со всей душой, а вы ко мне со всей жопой. Почему с душой, да потому что мне до своего учителя очень далеко. Во всём. Он назвал бы моё обращение с вами непростительной мягкостью. Кстати, у вас есть его книги на тайной полочке. Угадаете? Родерик шевелит губами и загибает пальцы, вспоминая и вычисляя. Такая сосредоточенность — удачный момент, чтобы выпутать руки и шарахнуть его чем-нибудь как следует, но Бальтазару слишком хочется услышать, до чего этот гений додумается. — Нориан Грозный, — с победоносным видом изрекает гений. — Метод исключения. — Ну, так неинтересно, с первого раза — и верный ответ выдаёте. Он, родненький, Наркоман Сифозный, как мы его меж собой называли. Из-за носа его, точнее, дырки вместо носа. Я один ни разу в глаза не обозвал, хотя сам это прозвище придумал. Может, поэтому я один и дожил до конца учёбы. А может, и по другой причине. — Как трогательно, — Родерик презрительно гримасничает. — А вы что же это, кровью истечь решили незаметно? Не получится, так легко я вас не отпущу. Кровь из рассечённой ладони Бальтазара проникла через путы и закапала на пол. Хорошее же у гада зрение, если разглядел красное на красном. — Нет, я случайно. Фонарём поранился. Давайте-ка, завяжите шустренько. Некромаг напрягается, ожидая ослабления пут. Если Родерик сейчас схватит его за кровоточащую руку, придётся отдать камушек… Или действовать быстрее соперника. Демонолог суетливо перебирает пальцами в воздухе, сдвигая нити сразу в нескольких направлениях и с разной скоростью. Дирижёр, мать его, инфернальный. Ноги Бальтазара захватывает петлёй; он тем временем, морщась, вталкивает свой драгоценный камень вглубь раны, под кожу. Вероятности мало, но вдруг Родерик примет этот горб за обычный нарыв. Руки остаются свободными в течение мгновений, пока головокружительный рывок вздёргивает Бальтазара вверх ногами. Инерция мотает его в стороны, но он попадает в своего мучителя «проклятием души», по-простому душегубкой. Одно из двух боевых заклинаний некромантов, больше пока ещё никто не открыл, да и не нужно. Прикосновения не требует, вышибает дух из тела, ни больше, ни меньше… Проклятие уничтожает силовой щит, но инфернальный доспех поглощает магию, круглая дыра в броне зарастает на глазах. Родерик шатается, но своевременно стягивает телекинетически руки Бальтазара за спиной. — Ну и какие вам перевязки после этого?! Он обходит пленника и поливает его кисти огненной струёй. Щупальца предусмотрительно сплелись чуть выше запястий, жар не сокращает их длину. Рана больше не кровит, но целую руку обожгло даже сильнее, чем повреждённую. Бальтазар скалится и шипит сквозь зубы. Мерзкие волосяные черви умножают боль, стискивая свежие ожоги, но спешат отпрянуть от скрытого под кожей камня. — Мне казалось, вы сдались… Так, а это что за штучка? — Родерик наклоняется и подбирает с пола связку ключей, скопированных с его собственных. Издевательски крутит находкой перед носом некроманта: — Я следил за тем, как вы следите за тем, как я слежу за вами… Ну и так далее. — И вы победили в этой игре. Но, как я понял, желаете протянуть мою жизнь подольше. В этом случае не стоит надолго оставлять меня в таком положении. — Немного повисите, не переломитесь, — парирует Родерик и принимается обшаривать карманы Бальтазара. Три колбочки с ядом он раздавливает прямо голыми руками. — Жаль, что этот рецепт умрёт с вами. Ой, нет, как я мог забыть о пытках! Не умрёт. — Месть, пытки… Низко и мелочно. Вы пали — глубже некуда. Демонолог разламывает прозрачную капсулу с энергетическим порошком, пробует кончиком языка: — А вот это очень мило с вашей стороны, спасибо за чудесный подарок. Он глотает надломленную порцию и убирает две оставшихся в нагрудный карман. Затем бережно поднимает с пола посох некроманта и прислоняет вертикально к стене. — Месть — самая незначительная из целей. Вы же помните, что я писал в сочинении. Вы помните, что нужно для трансформации в лича? Знаете про особый принцип подбора жертв? Так, наверное, удобнее отвечать будет, — Родерик ослабляет путы коротким взмахом руки, швыряя Бальтазара обратно на пол. Некромант не может сдержать стон, упав спиной на собственные ожоги. Но когда он говорит, голос остаётся ровным: — По пять жертвоприношений на каждый этап, итого пятнадцать. Принцип — это изыски, это необязательно. Но многие подбирают жертвы, исходя из неких своих предпочтений. Я, признаться, и сам подумываю… Точнее, подумывал, как было бы здорово пятнадцать добровольцев найти. В соответствии с моими предпочтениями. — Хорошая шутка. А если это не шутка, то вы обезумели ещё сильнее, чем я полагал. Я, как вы уже поняли, некромантов собираю. Вам выпала честь быть вторым, а остальных вы мне уже очень скоро выдадите. И адреса, и имена, и слабости. Поможете мне спланировать их захват. — Раскатали губёшки-то. Бальтазар отвечает с трудом, ростки уже просочились под его кожу и продолжают разделяться каждый надвое, пронизывая его мучением с ног до головы. — Правда, а зачем? Это глупый принцип. — Уж точно не глупее вашего, — Родерик ядовито смеётся. — Я мы не совсем будущий лич. Нас меня двое в этом теле. И в то же время я един. — Это называется одержимость, — подсказывает некромант, срываясь на скулёж к концу фразы. — И да, и нет. Слияние разумов. Я мы станем двуглавым богом. Личом и демоном, но не тем и не другим. В вашем убогом языке нет слов, файхуудла. Полубог. Мы как демон можем поглощать вашу силу. Часть силы. Вы в некотором смысле будете жить вечно во мне, — безумец возвращается к связной речи. — Вы и моё солнышко Патриция. Я не представил вас. Родерик поворачивается к безмолвной связанной фигуре. Женщина срослась в единый агонизирующий организм с адскими нитями, они торчат из её головы вместо волос, кишат в пустых обожжённых глазницах. — Патриция, это он самый. Голауду. Вермиан. Я знаю, что ты помнишь. Одержимый выглядит потрясённым, даже приседает, когда Патриция подаёт голос. Видимо, она не говорила уже очень давно. Но лучше бы молчала и дальше — истерзанный демонами разум собирает чушь: — Голым я залог. Четыре, четыре! Один всегда только один. Пять единожды. На голове один. Голым я… Далее она повторяет все те же фразы, в том же порядке. Голос Патриции крепнет, она выкрикивает бред с каждым разом всё громче. Родерик плюёт в её сторону и всматривается в лицо Бальтазара с тревожным ожиданием. Его дополнительные конечности приподнимают некроманта над полом, взгляды мужчин сталкиваются. — Не понял, — одержимый старается перекричать свою жену. — Вы хоть что-то чувствуете?! — Ещё как, — криво ухмыляется Бальтазар. Ему интереснее слушать Патрицию. Оба супруга бредят, но её бред как будто… Важнее. Логичнее. Или он сам уже на грани сумасшествия. — Мне очень паршиво, если уж вам так приятно это слышать. Могу повторить. Паршиво и ещё раз паршиво. — По вам не заметно. — Благодарите Нориана за это. Он не понимал, зачем посторонние для его экспериментальной магии, когда ученик под рукой. И отраву проверять — то же самое. Зато в такие моменты с ним поговорить лучше всего получалось. Он ведь с меня глаз не спускал, требовал все ощущения детально описывать. Могу и вам описать, если желаете. У вас ведь эти штуки — как раз новое слово в колдовстве. В общем… пообвыкся. Слёзы слышны в его голосе, но не видны на глазах, последние несколько слов больше похожи на рыдание, чем на речь, но Родерик всё разбирает и успокаивается. — Не нужно описаний. Я и так уже вижу, что сейчас вы расплачетесь отнюдь не от смеха. Хочу, чтоб вы знали своё будущее, так что раскрою последний секрет. И жертвы, и похищение силы — лишь подготовка. Я-мы-бог-демон-лич устрою ад прямо здесь. Расти и питаться от своего ада, как все демоны. Для этого вы меня учили пленить дух. Ваша душа поселится в моём аду ещё с четырнадцатью. — Умничка, возьми конфетку, — шепчет некромант и отворачивается, насколько позволяет нитяной обруч, сдавивший лоб. Он понял Патрицию. Числа — это слоги. Фразы без чисел — источник слогов. Зазагологна?! Неужели тайное имя демона может звучать настолько нелепо? И как теперь заткнуть эту женщину, чтобы её муж не догадался тоже? И как заклинать демона истинным именем без жестов? В этом толку не будет. Когда свободны руки, имя демона даёт почти неограниченную власть над ним. Не нужно быть ни экзорцистом, ни вообще магом. Родерик посредством такой власти слепил себе из демона бесконечное число едва ли не всемогущих конечностей, а теперь демон порабощает его разум, расшатанный изучением некромантии. Вот только Бальтазару всё равно, кто из них в итоге получит контроль над второй личностью. Оба исхода дают враждебного всесильного ублюдка. Разделить демоническую многоножку надвое — единственный путь к победе над ней. — Патриция, помолчите, — кричит некромант. Точнее, пытается крикнуть, получаются невнятные тихие звуки, но женщина всё же слушается. Зато опять пристаёт Родерик: — Вы уже готовы рассказывать, друг мой, я прав? С кого начнём? Мне нужен равный вам, не хуже. — Глупая затея. Сколько бы я ни рассказал, всё равно не отпустите. — Нет, но могу убить, если приятно удивите меня. Бальтазар не отвечает на очередную провокацию. Убьёт, а потом пленит душу, надо же, какой благодетель выискался. Идеи буйно мечутся в мозгу, но не сходятся в цельную последовательность действий, нужно перестать слышать демонолога и собраться. Имена богов отличаются от имён демонов самой своей сутью. Публично о боге можно говорить лишь устоявшимся словосочетанием. Избранным жрецам боги во сне называют свои имена. Выболтать имя недостойному — навлечь на себя проклятие, назвать бога неправильным именем — опять проклятие… В чём-то демоны даже добрее. — Вы не сможете отмалчиваться вечно, — наседает Родерик. — Чем скорей заговорите, тем охотней я облегчу ваши страдания. Держать язык за зубами? Нет, не слышал. Остроты опережают здравомыслие. — Да разве ж это страдания, куда вам до Сифозного… В последний год он лютовал по-особому, но тогда же и привязывать меня перестал. Недоговорки — это не ложь. Бальтазар никому не расскажет, как переставал ощущать себя отдельным индивидом и становился нервами Нориана, транслируя ему ощущения, которых лишена мёртвая плоть лича. Всё равно никто не поймёт. А когда наставник покинул страну, его подопечный стал бестолковым комком нервов, намотанным на палку. Вот эту самую палку с козьим черепом. А теперь и её отобрал сраный демон. Цепочка наконец складывается. Отчаянная и обречённая, но других нет. — Не обращайте внимания на мою браваду, Родерик. Я согласен на любые ваши условия — хуже всё равно уже не будет. Прошу лишь несколько минут, чтоб помолиться за Патрицию и за себя. В память о нашей с вами короткой дружбе. Позволите? Безумец великодушно позволяет, причём даже отходит почтительно подальше — вообще идеально. Жрец бубнит молитву, перескакивая с одного древнего языка на другой. Припоминает, какие из его книг читала Патриция, и составляет каждое обращение к ней как минимум из трёх языков сразу. «Не подавайте виду, что я говорю с вами. Сначала услышите «эй», потом мы вместе проговорим: инхамарэ.» Огненная руна наносится звуком и росчерком на земле. Её, как и любые другие звуковые чары, усиливает произнесение хором. Бальтазар вновь освобождает «дерьмом демона» обе руки и старается чертить кровью символ не прямо под своей спиной, а немного в стороне. Когда пламя спугнёт щупальца, он один будет знать, в какую сторону драпать. Жаль, конечно, что Патриция не знает, но ей из-за слепоты никак не передать направление. — Я уже помолился, где вы там?! — некромант старательно притворяется, что не видит Родерика, уже и без окликов шагающего к нему. — Эй! Бесценный камень приходится выбросить, чтобы затронуть и активировать руну. В следующий миг пространство становится ярким, будто солнце столкнулось с землёй. Первыми на вспышку реагируют инфернальные отростки, стремительно расползаясь и втягиваясь. Вторым — Бальтазар, заблаговременно зажмурясь, задержав дыхание и рванув в сторону коридора. Кроме плаща, который он скинул ещё на бегу, огонь съедает только волосы и ресницы. Ожоги будут, но несерьёзные, а пока чувствуется лишь облегчение, потому что больше не докучают все эти подкожные усики. Не медля, он поворачивается к огню, воздев кверху руки с отставленными «козой» пальцами, и трижды называет имя демона. Вот и Родерик вывалился из пламени с другой стороны, занят катанием по полу. — Заткни пасть своему бывшему начальнику, — командует некромант. Зазагологна понимает его верно и набивает рот горе-демонолога землёй. Отдельно, сама по себе, она выглядит как малинового оттенка вихрь, непрерывно несущийся по круговой траектории, одновременно вращаясь и вокруг себя против часовой стрелки. Бальтазар показывает вихрю вместо «коз» средние пальцы, ещё три раза бормочет непотребное имя скороговоркой. — Теперь изыди. Пламя, которому не за что зацепиться на каменно-земляном неоднородном полу, угасает почти одновременно с изгнанием демона. Патрицию из коридора не видно. Может, и сгорела дотла. Родерик, тоже теперь лысый, опустился на одно колено, блюёт. Над ним полусфера, прикрывающая от жара и любой другой напасти. Бальтазар беззвучно ругает себя. Выболтал все секреты посоха на свою голову! Землистых промежутков среди плит предостаточно, хватай палку да втыкай куда глаза глядят. Собравшись уже атаковать, некромаг вспоминает, как Родерик дал ему время помолиться, и тоже в свою очередь ждёт, когда враг закончит блевать. Видел бы их кто-то из знати — треснул бы от смеха: рыцари нашлись благородные. Два чёрных-чёрных колдуна в чёрном-чёрном подземелье. Буквально чёрные, потому что все в саже. Демонолог выдёргивает посох из земли, чтобы огреть некроманта длинной огненной плетью и тотчас трусливо спрятаться обратно под купол. Бальтазар запоздало кутается в сферический щит. Плечо краснеет и пузырится после удара. Ещё две пламенных вспышки гаснут в щите, доносится шипение, будто раскалённый металл опустили в воду. С огнём Родерик тоже управляется на отлично. Демон в нём больше не сидит, но есть и собственные таланты. Три душегубки, запущенные некромантом подряд, всего лишь нейтрализуют купол. Противник отбрасывает бесполезный теперь посох и пытается прикрыться простым силовым щитом, но порыв зловонного ветра сбивает его с ног, щиплет глаза, разъедает ноздри. Единственная подвластная Бальтазару стихия — воздух — отлично сочетается с его любимым ядом. Ещё хоть одна душегубка — и он свалится от перенапряжения, лучше просто заморить врага отравой, пользуясь собственной невосприимчивостью к ней. — Как не стыдно воздух портить! — не удержавшись, восклицает Родерик. Это он, конечно, зря: испарения попадают в горло, вызывая приступ кашля. Некроманту больше не хочется изображать благородство, и он накрывает согбенную фигуру ещё одним ядовитым облаком. Демонолог на четвереньках пытается отползти к более свежему воздуху, почти задыхается. Бальтазар проходит через миазмы, как сквозь безобидный туман, чтобы взять противника голыми руками. Родерик внезапно оборачивается с оскалом настолько хищным, словно никаких демонов из него никто не изгонял. Бальтазар видит себя со стороны, а потом не может понять, где он сам и где враг. Высшая ритуальная демонолатрия наделяет колдуна уникальным даром — сводить других с ума взглядом, без всяких усилий. Те немногие некроманты, которых не берёт почти никакой яд, получают благословение схожим путём. Чего неудачливый демонолог никак не мог просчитать? Лишь того, что у Бальтазара, которому удаётся остаться интеллигентным скромником даже под мухой, сумасшествие проявится безрассудной звериной злобой. Он не успевает применить никакую магию: некромант валит его на землю и яростно долбит по его затылку собственным лбом. Родерик дёргается, пытаясь вырваться, но вскоре теряет сознание. У него болит голова и не получается сфокусировать зрение. Кругом темно, лишь скачут фиолетовые шары. От их трясучки и ряби тошнит; Родерик не может даже повернуться, тело не слушается. Но постепенно он привыкает к темноте и, поняв, что в этой темноте происходит, не может сдержать улыбку. Пусть он повержен и обездвижен, но у него есть блестящий план. Проходит полчаса, а может, пара часов. Когда Родерик снова открывает глаза, Бальтазар с растерянным видом бродит около него, будто что-то ищет на покрытом тьмой полу, волшебный огонёк трепещет около его виска. Кажется, некромант только что пришёл в себя… Не окончательно. — Чем мы занимались в последнее время? — спрашивает Бальтазар, заметив, что Родерик тоже очнулся и посвистывает. — Вы охотились на насекомых, дружище, а я просто наблюдал. Вы их зубами ловили, знаете ли, не всякий бы сумел. Ели мух и червяков немытыми и без соли. В общем, помогите мне освободиться, я же должен отвести вас к доктору. — Мне кажется, что когда я думаю — меня подслушивают, — жалуется Бальтазар невпопад. Он соскребает густой слой земли со своего рта, убеждаясь, что услышал правду: в земле полно мушиных крыльев и лапок. — Какой доктор? Я не припомню никакого доктора. — Тот самый доктор, с которым вы сможете плодотворно обсудить вот такие вот идеи. Родерик терпеливо, печально вздыхает и даже охает. — Психиатр. Мы только сегодня обсуждали это трижды. Он и память вашу сможет уберечь от полного распада. — Помню трупоеда, а доктора не помню. А вы помните трупоеда? Помню вокзал, а доктора — нет. Помню ваше вероломное предательство, подлец… — Тихо-тихо-тихо, — Родерик сюсюкает, вытягивая трубочкой свои подвижные яркие губы. — Последнее было лишним. Вы опять путаете свои параноидальные домыслы с реальностью. Я настаиваю, чтоб вы мне помогли, а потом я помогу вам. И психиатр поможет. Тоже вам. Всё ради вас. — Можете не стараться, я помогу себе сам. Бальтазар наклоняется, найдя наконец своё добро: посох и самодельные ключи. Пристёгивает кольцо с ключами к поясу, потому что вся одежда истрёпана и карманов на ней больше нет. Проверяет, восстановились ли силы козла, запуская в воздух ещё парочку световых шаров вдогонку к тем четырём, что уже плавают над головами. Теперь под землёй почти светло. Как в комнате с электрической люстрой. — И вам заодно, — некромант садится на хладный пол рядом со связанным Родериком, кряхтя и охая от саднящей боли во всех конечностях. Он не боится смотреть демонологу в глаза, будучи отчего-то уверенным, что дважды трюк со сносом крыши тот провернуть не сможет. — Я имею в виду, излить душу не хотите? Я как раз никуда не спешу. Расскажите, например, за что вы с Патрицией так обошлись. Насчёт меня и так уже всё ясно. — «За что», — передразнивает его Родерик, отчаянно кривляясь. — Я не судья, чтобы «за что». У меня есть «для чего», есть только «в чём моя выгода». А ваша выгода — в том, чтобы освободить меня. Думаете, та расписка чего-то стоит? Вздор! Вас будут преследовать, если я исчезну. Вы и так ходите по тонкому льду. А в этом городе я могу легко сделать так, что никто не осмелится вас обвинить… ни в чём. Здесь вы под моей защитой. В склепе всё холоднее с каждым часом, но пот струится по лбу Родерика, смешиваясь с чёрной грязью. По затенённому лицу Бальтазара собеседник не может угадать его настроение. Некромант лишь размеренно кивает, демонстрируя, что слушает внимательно. — Ещё что-то? В его интонации ни малейшего намёка на враждебность, но что-то иное в этом загробном спокойствии пронзает Родерика разрядом паники. Демонолог выкрикивает обвинения, не прекращая рьяно метаться: — С вашей стороны величайшее нахальство упрекать меня насчёт Патриции! Запредельный цинизм, ведь это вы её убили! Неужто не помните?! Прекратите молчать! Скажите что-то! — Что-то, — изрекает некромаг с усмешкой. — Да, я помню. Не отрицаю. Если Патриция каким-то чудом не сгорела в разожжённом Бальтазаром пламени, то её наверняка доконали его же ядовитые туманы. Родерик мечется от агрессии к нытью: — Но я простил вас и за это, и за всё остальное, клянусь, я не держу никакого зла, считайте, что не было ссоры. И вы простите меня. Давайте забудем это всё и пойдём в дом, вам нужна ванна и бинты. — Охотно принимаю ваши извинения… Договорить Бальтазару не даёт чья-то рука, дёргающая его за локоть. Так неожиданно, что он едва не подскакивает, оборачиваясь с изрядным для своего состояния проворством. Патриция подползла на его голос. Ожоги скверные, без хорошего лечения с такими и пары дней не протянуть. Этакая живучесть может говорить лишь о том, что она тоже устойчива к ядам. — Отвлекусь ненадолго. Предупредив Родерика, некромант берётся лечить голую слепую женщину. Его окутанные голубым свечением руки поочерёдно касаются наиболее повреждённых участков её спины и головы. Обугленные почти до колена ноги он не трогает, потому что всё равно не справится, целитель из него средненький. К тому же, Патриция наверняка не чувствует ноги, если может волочь их по камням, опираясь на локти. — Ничего больше не могу для вас сделать, — признаётся Бальтазар, аккуратно отводя скрюченные руки Патриции от себя: она незряче вцепилась как раз рядом со следами от огненной плети, то есть самой болезненной из его лёгких, но многочисленных травм. Она лишь кивает. Исключительно немногословная дама. — Солнышко, поговори с ним, — вклинивается её муж со своим хныканьем. — Попроси за меня, защити! Патриция отрицательно качает головой и отворачивается. Бальтазар прижимает ладонь к горячему лбу Родерика, отмечая попутно, что избавился и от собственных ожогов на руках, пока лечил его супругу. — Мальчик вы мой седовласый… Помните, я говорил, что на меня кидаться — самоубийство? — Помню, — сипло выдавливает Родерик, замирая — то ли от страха, то ли успокоившись наконец. — Значит, помните, какой вопрос я задаю самоубийцам. Демонолог долго молчит, бросая на Бальтазара волчьи взгляды и скаля зубы, но не решаясь при этом стряхнуть с себя его руку. Некромант никак не реагирует на гримасы, терпеливо ждёт ответа. — Никаких особых пожеланий, — без выражения произносит Родерик, пряча глаза. — Как вы там хвастались, сразу и без боли. От того, кто связался с демонами, ожидаешь совсем другого ответа, но некромант не считает уместным учить демонологов их же науке. — Простите, не смогу безупречно. Вы все мои зелья впустую перевели. Положа вторую ладонь на часто вздымающуюся грудь Родерика, Бальтазар старается одновременно остановить его сердце и погубить мозг. На последнем выдохе умирающий вдруг каркает: — Зря, зря! В нишах боковых стен есть несколько пустых гробов. Уложив мертвеца в один из них, некромант забирается в соседний — отдохнуть, набраться сил, подлечиться. В тоннелях трупоедов нередки очень крутые склоны. Гроб сделан из мрамора, в нём хоть и чище, и суше, чем на полу, но ненамного теплее. Спустя пару часов продрогший Бальтазар вылезает и первым делом оживляет торчащего из дыры трупоеда, чтобы разведать тоннель вместе с ним. Лаз оказывается слишком коротким и заканчивается такими же белокаменными плитами, какие преграждают проход со стороны поместья. Это прокопать могли только люди. Два выхода, но оба перекрыты. Наугад раскидывать взрывные руны — опасно, можно сделать выход ещё менее доступным или вовсе уронить потолок себе на голову. Отверстий для ключа ни с одного конца не наблюдается. Вот к чему было это «зря, зря». Зря, мол, не выпытал сведений о том, как выбраться, сиди теперь тут, как дурак. — Родерик, вы в самом деле считаете, что прятать тайны от некроманта в свою могилу — это хорошая идея? — Бальтазар обращается к призраку любезно, но не без иронии. Такой довольный и безмятежный тон от призванного духа он слышит впервые: — Не имею понятия, о чём вы, дорогой наставник. — Вам смерть на пользу пошла, зря так боялись… Ладно, спрошу напрямую, как выйти из этой вашей гробницы? Родерик откровенно забавляется: — А зачем вам из неё уходить? Тут же так мило, давайте останемся вместе! — Действительно рискнёте проверить, кто из нас дольше продержится? — Некорректная задача, я вынужден буду держаться столько же, сколько и вы. Другое дело, что я и не против… В аду, знаете ли, не лучше. А вы продержитесь долго, наставник. Запасы у вас есть — и мои останки, и Патриция чуток подкопчённая. Можете даже объединить нас в этаком утончённом блюде. Бальтазар одобряет шутку громким хохотом, не придавая значения тому, что Патриция сидит, обхватив себя за плечи, прямо у него за спиной. — Никуда не уходите, я сейчас. Он не уточняет, к кому обращался. Ещё раз, внимательно, в сопровождении летучего волшебного светлячка, осматривает оба выхода. Символ бесконечности изображён на внутренней стороне дальней двери: такой же, как на внешней части ближней, той, что у дома. Одна — вход, другая — выход. На стержне одного из ключей прощупывается подсказка: соединённые вершинами треугольники, та же лежащая на боку восьмёрка, но очерченная прямыми линиями. И взаправду, в прежних комбинациях не было кривых, да и чертить их вслепую было бы почти невозможно. Проход этот бантик не открывает, не так всё просто. Нужно совмещать с остальными элементами загадок, да вот только незадача, листки с зарисовками сгорели вместе с большей частью одежды. Вернувшись озорства ради к Родерику, Бальтазар чертит на покрытой пеплом каменной табличке прямо перед призраком врезавшийся в память символ, добавляя теперь к нему и «бантик». Призрак хмыкает, но от вразумительных комментариев удерживается, наверняка догадываясь, что только их от него и ждут. Но впоследствии, понимая, что рано или поздно некромант всё равно переберёт все комбинации — он явно помнит, какие линии ещё не были задействованы — снисходительно даёт подсказку: — Из уважения к вашему неординарному уму. Диагоналей тут нет. — Тысяча благодарностей. Бальтазар искренне и открыто улыбается в полупрозрачное лицо, прежде чем уйти проверять сильно сократившийся благодаря совету набор вариантов. Очень скоро — духу кажется, что не прошло и получаса — маг возвращается и велит оживлённому трупоеду как можно аккуратнее поднять на свои жуткие лапы Патрицию. — Оставлю вас тут, Родерик, пока сам не усну. Раз уж вам здесь так нравится. Но усну скоро, вы меня отлично потрепали и вымотали. Давно не разминался так, спасибо. Следом за некромантом, его неживым слугой и Патрицией из подземелья на поверхность подтягиваются и все сиреневые светлячки. Выход тоже представляет собой склеп: они оказались на заброшенном кладбище за холмом, ещё дальше от реки и городка, к западу от чернеющей в ночи громады поместья. — Поздравляю, Патриция, вы унаследовали замечательный дом со всеми прилагающимися удобствами, — констатирует Бальтазар, спускаясь с холма. Он спешит: мало того, что не хочет показаться на люди в рванье и в компании трупоеда, так ещё и спутнице может требоваться помощь. — Правда, у вас там завёлся один вредный квартирант, но он в ближайшие пару дней уберётся. Жёлтые огоньки проносятся мимо сквозь индиговую тьму, гонятся друг за другом, играючи. Затрагивают белёсые вершины трав, но не колышут их. Уложив Патрицию в постель, алхимик пытается привести себя в какой-никакой порядок, но в комфорте силы покидают его намного скорее, чем в напряжённой обстановке. Не заснуть прямо в ванне — уже достижение. Просыпается он от звона битых стёкол. Опираясь локтями на подоконник, наблюдает, как хозяйка дома пробивает окна лысой головой и откусывает щедрые ломти, протыкая свои губы и щёки изнутри. — Что ж вы так убиваетесь, Патриция? — миролюбиво интересуется Бальтазар, забывший, что слепая вдова не оценит всех глубин его скорбного взгляда. — Зачем так убиваться, когда у вас червивый жрец под боком? Женщина не слышит или не хочет слышать, она без единого звука разрезает одновременно свои пальцы и горло, и вскоре затихает на пропитанном кровью ковре, обошедшись без сторонней помощи. Её душа более общительна: сообщает лишь, что во всё время заточения мечтала лишь о том, как убьётся, и не могла изменить своим мечтам. Отлично понимающий её некромант не смеет её больше задерживать. Собственным ходом Патриция бодрее возвращается в склеп, чем на руках у кадавра, несмотря на все повреждения ног. Бальтазар подходит ко гробу мужа, упокоив жену напротив. Он как раз вспомнил разговор с Родериком о рукояти для чайника, поэтому забирает кусок его кости, раз уж всё равно вернулся под землю. Дом по неведомой причине рушится за его спиной, пустив трещины с потусторонним голубым светом из комнаты, где был необычно скошен потолок и хранились пистолеты. Он успел забрать лишь три сотни золотом, которые ему причитались, да больше там и нечего было брать, по большому счёту. Над степью светает. Шагающего прочь некроманта догоняет кот и взбирается, покалывая его когтями, на плечо. Там Патриций сидит смирно, лишь иногда шаловливо когтит обвивающую рогатый посох алую ленточку. Не лярва и не фамилиар, просто белый котик, разве что размерами помельче обычного.