Исповедь

Город погружается в дремоту, и остаются лишь отчаянные «совы». Переводчик заканчивает очередное предложение, едва слышно скулит, тяжело дышит. Он знает, что будить соседей нельзя, и сдерживает вопль. Он уже давно не любит это произведение. Он успел рассмотреть все его минусы, и главный из них это то, что он вообще за него взялся. Его главной проблемой всегда были врождённые мазохистические наклонности. Переводчик чувствует, как на него давят стены в доме, жёсткий стул; искусственный, бездушный свет монитора слепит глаза, и всё на свете уменьшилось до одной комнаты. Начинает плыть в голове, она становится ватной не от сна, но от усталости. Вяло поднимает подбородок, снова безвольно заносит руки над клавиатурой, но они начинают дрожать. Слово складывается в предложение, предложения накладываются друг на друга строками. Строки превращаются в громаду. Громада говорит. Громада, пестрящая и шумная, дышит, шепчет, движется по нему невесомою тенью. Нежно вскрыть черепную коробку, запустить туда муравьёв. Они чудесно ползают по коре мозга! Бесчисленное количество крохотных лапок, способность грызть и двигать. Особенно муравьи любят щекотать лобную часть. Там самое интересное место. «Синоним, синоним, синоним. Нет его, — сам он тянется перекреститься, но у рук сил нет подняться. — Предложение перекроить, это поменять местами». Страшный зуд охватывает его; до ужаса простое, но невыносимое чувство — его рука тянется что-то почесать, но источника он не чувствует. И вот, уже привычное раздражение щекочет каждый нерв в теле, пробегаясь по спине, и дальше, дальше, до мельчайших цепочек… Нет слова? Взять два острейших шила, на левое и правое ухо. Железо прекрасно проходит, на ходу медленно и основательно процарапывая стенки слуховых проходов, и будто проникает в череп. Скоро нежная барабанная перепонка. Три, два, один — медленно, но с силой проткнуть преграду, и вворачивать, вворачивать, так, что забываешь, как дышать, и только потом кричишь… — Не-ет! — уже вслух взвывает переводчик и крепко хватается за волосы в ужасе. Не звучит, не звучит, не звучит! Русский язык кажется ему некрасивым, а английский и подавно уродливым. Появляется желание уйти в джунгли и выучить горловые звуки обезьян. Им легче жить, потому что они не знают, как слово может убивать рассудок. Добавить искренней ненависти. Силой открыть рот, вложить туда несколько таблеток концентрата, закрыть. Человек начинает давиться, но воды давать нельзя. Не тот эффект. Проглотит, и начнётся самое интересное. Переводчика охватывает невероятная тошнота на грани боли, накатывая огромными волнами. Он понимает, что в очередной раз недостатки авторского стиля попадают чётко в цель. Он сгибается почти в половину, еле дыша. Ужасно плохо, хочется сблевать. Стиль безвкусен и дешёв, как бульварный роман — местами фривольный, но при этом притворяющийся монашкой. Совершенно ненужные сцены, кривой подбор нужного выражения даже для английского языка. Он ненавидит этот текст. Каждую. Чёртову. Букву. Тошнит до звона в голове, во рту начинает скапливаться слишком много слюны. Открыть рот ещё раз. Взять что-нибудь, что прекрасно режет — работа тогда будет красивее. Прихватить язык нужно крепко, в противном случае вывернется. Резать аккуратно, но легко — это не топором позвоночник рубить. Кровь вытереть, иначе в самом деле стошнит. Когда он остаётся один на один с этой тошнотворной громадой, беззащитный, безоружный, будто раздет, он понимает — он уже не может никому об этом рассказать. Бету тревожить нельзя — бета отходит от количества ошибок, которые он в прошлый раз сделал. Уже плевать на недочёты, лишь бы дойти до финальной страницы. Друзья его не поймут. Семья думает, что он занимается ровно ничем. Переводчик остаётся абсолютно один в этой мёртвой тишине, словно в вакууме. Пора пробудить былые чувства. Берём другой нож; резать уже замаранным — дурной тон. Бережно, нежными, как пёрышко, движениями делаем разрез на груди, вспарываем грудную клетку и оставляем так. Сердце вырывать бесполезно — такой человек уже ничего не почувствует. Полноту сил ему уже не возвратить. Холодок почувствовать можно. Ему попадается та часть, которую он больше всего любил. Что-то тёплое, крохотный росток хорошего поднялся внутри. Но тут же замёрз. Под корнем не было почвы. Стало пусто и холодно. Снова пошло то, что его всегда напрягало. Он раскрылся, расцвёл, но без цели, лишь открыл уязвимое место. Он, наконец, вдыхает, вдыхает, вдыхает и кричит… Становится легче. Слёз нет, нет волнений, нет тревог, нет ощущений. Совсем не страшное, блаженное «ничего».

***

Над головой раздаётся божественная музыка. Переводчик легко открывает глаза и чувствует, что его душу больше не сжимает невидимый обруч. Лишь белоснежные птицы, но и они молчат в дань уважения пришедшим душам. Здесь молчаливая вечность, невыносимая лёгкость для человека, привыкшего к мирскому шуму. Но переводчик чувствует, что всё это — суета, преходящее, и сейчас он на заслуженном месте. Перед ним стоит прекрасный юноша с тонкими чертами лица. — Деял ли ты благое, сеял ли семя добра на земле человеческой? В чём был твой главный замысел? Переводчик чувствует, что теперь именно тут он будет пребывать, и что он заработал это за бессонные ночи, за высечение искры из закорючек и кругов. — Моё призвание — переводчик, — весь он расправляется. — Я соединяю души людей, открываю путь к прекрасному, снося преграду языка. Я — тот, на ком лежит ответственность за слово первопроизносящего, смысл: не исказить! И смысл этот должен быть ценным нектаром, достающимся читателю, который внимает полностью, умеет ощущать. Я своего рода музыкант… Ангел слушает, блаженно улыбаясь, но вдруг нахмуривается, и одного вопроса переводчик точно от него не хотел. Ах, ангелы видят все потаённые уголки души. — Рейтинг? — Простите? — Возрастной рейтинг, — ангел смотрит на него также ласково, как им полагается, но он чувствует, как райское облако под ним опасно пошатывается. — NC-17, господин ангел. Он хлопнул одной из пар крыльев и с досадой произнёс: — А у меня были надежды… Прощай, чудесный, но грешный переводчик. И переводчик падает, но после земных мучений ему ничего не страшно. Он падает и молится, чтобы не оказаться в одном котле с автором. Автор даже в больном бреду и адских мучениях будет шептать свои фанфики ему на ухо.