New born

Theodor Bastard - Disappearing Глава 4. Любовь & Дадзай Осаму.

С момента их встречи прошло несколько часов. Дадзай с трудом переступил порог собственного жилища. Полнейший мрак и легкий беспорядок, все как утром. Не удивительно – ведь кроме самого парня в небольшую квартирку больше никто не заходил. День выдался трудным. Пожалуй, даже очень – Осаму и через многие года предпочел не вспоминать о сегодняшних происшествиях. «Скоро все закончится», - радостно рассуждал парень, закрывая входную дверь, - «Кажется, в холодильнике еще оставалась последняя банка пива». Вроде все уже позади, и волноваться не о чем. Он дома, за надежной дверью, оберегающей Дадзая от внешнего мира. И одеяла на месте, и та самая разбитая утренняя чашка, даже недоеденный фрукт успел потемнеть, лежа весь день под гнетом лучей беспощадного солнца. Но что-то не так. Весь этот чертов день что-то идет не так. Паниковать нет смысла, так же как и пытаться понять, что вообще происходит – все равно ничего не выйдет. Хотел разобраться с проблемой – наткнулся лишь на такого же непонимающего Акутагаву. И что в итоге? Ничегошеньки он и не сделал. «Эй! Привет! Помоги мне! Что, тебя тоже преследовал ненормальный? Ох, извини, ты мне не нужен! Справляйся сам, пока». Дадзай все прокручивал и переосмысливал сказанное ученику. Все-таки, стоило быть помягче с ним и не напрягать и так озлобленного парня. Осаму всей душой надеялся, что Рю не пойдет навстречу неизвестному, не попытается возомнить себя героем и опять… Что, собственно, опять? Когда нечто подобное было для него повседневным, чтобы он с уверенностью мог посетовать – мол, снова за старое? Нет, просто день выдался на редкость гнусным, вот он и устал. Да, именно, пренебрег собственными возможностями и силами, пошел на отчаянным шаг и вот, чем все это обернулось. Он чуть не совершил большую ошибку – доверил свою жизнь и что-то вроде исповеди не пойми кому, да и, к тому же, с работой чуть не случилась оплошность. Надо забыть это, как самый страшный сон. Его проблемы он решит, а что будет с псом мафии – проблемы самого Акутагавы. Осаму плюхнулся в футон, не удосужившись снять с себя даже пальто. Чистота или же ее отсутствие парня волновала слабо, по-крайней мере, в тот момент. Уткнувшись носом в подушку, он просто лежал, чувствуя, как отекают ноги после всей этой беготни и волнений. Весь день он молился богам, чтобы все закончилось, и вот. Ничего дальше, конец настал –получите и распишитесь, вы ведь это заказывали? Возврат, увы, не принимается. Вы, знаете ли, сделали свой выбор. - И когда я просил о таком? – прошептал суицидник, расслабленно погружаясь в дремоту. В его мыслях царил Хаос, не дававший покоя только-только зажившим воспоминаниям. Одни за другим светлые и мрачные мысли проносились в его голове. Вот он, совсем еще ребенок, впервые стоит перед будущим боссом портовой мафии, а вот уже он держит пистолет, такой холодный, тяжелый и большой для детских рук. Воспоминания, окрашенные в темно-алые цвета со вкусом железа и солености – как надоедливая реклама, которую не пропустить. Все это было лишним – как считал парень, лучше уж совсем не вспоминать о былом, чем копать старые раны. Ведь он сам предпочитал никогда не думать о минувших днях. Действительно ли никогда? Дадзай дернул пальцами, сквозь наступающий сон. Такой отчаянный невинный жест многое бы рассказал о бывшем преступнике, будь рядом с ним человек, столь же прекрасно разбирающий в психологии, как он сам. Но позволил бы сам суицидник кому-то просто так вмешаться в его чувства? Доктору с красным дипломом – мало вероятно. Знал он этих врачей и не особо доверял. Промоют мозги и не оставят ничего святого. «Еще любимому человеку можно было бы открыться…» - усмешливо заметил парень, переворачиваясь на бок, - «Да, конечно, непременно… Открыть свои чувства, а потом помереть с ними где-нибудь у высокого обрыва…». Отрицал ли Дадзай существования такой вещи, как любовь? Да нет, скорее нет, чем да. Он знал невероятные истории людей, чье пламенное чувство сердца жгли души даже самых отверженных типов, разочаровавшихся в любви. Осаму не мог отнести себя к беглецам от столь дивной вещи – если ни разу не испытывал любовь, то как можно разочароваться в ней? Все равно, что утверждать, мол, не люблю креветки, когда ты не то, что не пробовал морепродукты – в жизни не видал. Он не исключал столь маловероятный факт, что когда-нибудь встретит особого в своей жизни человека. Может, даже полюбит его и захочет сыграть свадьбу или обменяться клятвами верности, как принято в христианстве. Однако в единого бога парень верил куда больше, чем в такую возможность. Любить кого-то и, уж тем более, быть любимым просто так - за то, что ты есть такой, со своими проблемами и недостатками, грустью и привычками, все это казалось не больше, чем сказаниями о Санте для маленьких детишек. Нет, с такими мыслями даже после работы с бумагами не уснуть. Он скорее заработает нервоз, чем сможет расслабиться. Дадзай возмущенно шикнул, вскочив с футона. От грубого плаща на руках остались небольшие красные вмятины. Осаму не пришлось включать свет, чтобы понять это – руки жгло от неприятной ткани, хотя еще час назад собственный гардероб казался ему самым, что ни на есть, удобным и практичным во всей Японии. Скинув куда-то на пол недавно постиранное пальто, парень направился на кухню. Не будет лишним освежить мысли холодным напитком, если тот, конечно, еще остался. «Пофиг» - решил суицидник, снимая с себя жилет, - «Даже если ничего нет, в магазин не пойду. Попью воды». Погруженный в мысли, Осаму открыл небольшой, потрепанный временем, белый ящик. Зажмурившись от неприятного резкого света, суицидник с облегчением обнаружил, что в холодильнике, осталась желанная банка, и даже не одна. Вторая, почему-то, стояла на уровень ниже, будто прячась от зоркого взгляда бывшего преступника. Дадзая повеселила собственная мысль и, довольствуясь «охотой», парень с детской радостью достал нижний напиток. Холодное, такое освежающее и вкусное пиво должно успокоить его нервишки и привести в чувство. Снимая попутно рубашку, парень направился вновь к теплому футону. Оставшись в одних штанах с носками, Дадзай лениво потянулся. Часы в спальне раздражающе сообщали, что время, вообще-то, уже позднее, и, если он не ляжет спать прямо сейчас, то у него все шансы и завтра возиться с кипой никому не нужных бумажек. - Ну, спокойной но… - Не успел закончить фразу парень, как тут же остановился. С одеялом что-то не то. Оно другое, лежит по-другому, накрывая собой что-то слишком большое, чтобы списать на игру разума. По телу Осаму пробежала дрожь. Соберись, парень, давай же. Просто свет так падает, да и вообще – может это подушка… Как бы ни так. Глаза, огромные глаза безумца уставились на хозяина квартиры. Сколько времени прошло, пока некто одаривал Дадзая жаждой страха? Он не знал. Он просто стоял, не смея сдвинуться с места, смотря на мертво-бледные глаза, что медленно показывались из-под одеяла. Неизвестный смотрел на суицидника, не меняясь в лице. Его безобразные черты отпугнули бы кого угодно и при свете солнца, что говорить уж ночью. Загадочный тип сжимал одеяло, медленно, играясь с нервами Осаму, спуская его вниз. Он не улыбался, и даже не показывал свой оскал. Сомнений быть не может – перед ним человек, некогда очень сильно пострадавший от чьих-то рук. В какой-то момент в суициднике даже проснулась жалость на смену холодному страху – все израненное, в жутких шрамах и, возможно, ссадинах, перед ним лежит небольшое существо, скрывающиее свое тело мрачным сгустком. - Кто ты такой? – только и смог выдавить Дадзай, мысленно ища, куда он скинул пальто. И угораздило же его! - Дадзай-сан…,- прошипел тип, резко поднимаясь на ноги. Нечто, лишь издали напоминающее человека, плавно двигалось на Дадзая, оставляя за собой черные сгустки тумана. Если это и была чья-то способность, то какую же силу надо иметь, чтобы контролировать ее так долго и умело. Ну а если не способность – что тогда? Не может же это быть призрак… (…Прошлого?) - Дадзай-сан… - продолжала таинственное существо, загоняя Осаму в угол, подальше от любого средства для защиты, - Умри, Дадзай-сан… Ненавижу… Монотонный голос повторял и повторял одни и те же фразы, одаривая мертвым взглядом свою жертву. Как ни пытался суицидник, а рассмотреть это нечто ему толком не удалось – мрак во тьме невиден, все как в жизни. Что этой тьме нужно от Дадзая и почему весь день шел именно к такому концу? Неужели именно сейчас он встретит ту самую долгожданную смерть? Так почему сердце так отчаянно просит выжить, ударяя по вискам с каждой секундой все сильнее? (Мне нужна помощь?) - Что тебе надо? – холодно спросил парень, не показывая и капли своего смятения. Сердце все так же бешено колотилось, и, хоть и глядел прямо в глаза этому монстру, он не мог заставить себя рассмотреть его – неконтролируемый страх и чертов, такой ему не нужный, инстинкт самовыживания взяли вверх. - Ненавижу... – повторял одно и то же тип, раскрывая свой полу разорванный рот шире, будто бы плача и смеясь одновременно, - Зачем… Ты меня оставил… «Оставил? Его?» - парень сглотнул. Времени на размышления мало, а, вернее, еще немного и оно не потребуется. Надо срочно действовать. - Послушай, мальчик… - расслабленнее начал Осаму, стараясь подстраивать более мягкий тембр голоса. Если это существо до сих пор не напало на него и не сделало больно, а лишь может, что запугивать и плакаться, значит, возможно, причин для настоящего страха у него нет. Однако внешний вид этого существа заставляет вздрогнуть костями, - Я тебя как-то обидел? «Просто оттягивай время. Надо понять, что ему нужно». Осаму думал, но ничего не приходило в голову. Время сокращалось до считанных секунд, в отличие от нагнетения, которое только росло, питаясь страхом. Он был готов поклясться, что за всю жизнь много кому причинил вреда, и именно в этот проклятый вечер был согласен на извинения. Если б кто-то назвал его трусом в тот момент, Дадзай не стал бы терпеть слова обидчика. За время своего существования парень не раз сам думал, на какие омерзительные поступки он идет, лишь бы закончить дела. Не важно, чьи они и что в итоге поведут за собой – важен только результат. Именно такой мыслью убеждал себя суицидник каждый раз, смотря на обессиленных соперников с алой жидкостью на руках. С одной стороны, он искал быстрой кончины, и не пренебрегал грубостью к своим знакомым и недругам, с другой – прекрасно понимал, какую тяжесть несет на своих плечах за содеянное. Он извинялся много раз, но все тихие «прости» растворялись в воздухе немыми словами. Ни одна живая душа не знала, как порой тошно от собственного существования некогда выдающего мафиози. - Дадза…й…Сан… - жалобно пропищало нечто, протянув к нему расслабленные руки, - Ты жалок. Тебя не должно было существовать изначально. Ты принес в этот мир слишком много боли и страдания невинным. Ты – безжалостный убийца, у которого даже нормальной жизни не было. Зачем ты живешь? Зачем ты делаешь так больно? Кто обошелся так же с тобой? Дадзай вздрогнул, не зная, что сказать в ответ. В словах этого типа было что-то жуткое, чего никто иной не смог бы передать. С каждым сказанным словом существо становилось все уродливее и темнее, словно изо рта, вместе с гневом, выходила и вся грязь этого несовершенного мира. Что ему нужно? Кто он такой? Как от него избавиться? Были бы ответы на поверхности – жизнь была бы не интересна. «Если мне не показалось, и он… Оно… становится безобразнее с каждым словом, возможен ли обратный эффект? Стоит ли мне его похвалить или подбодрить? С другой стороны, если, как он говорит, дело во мне, то у него претензии лично ко мне. Так, хорошо. Сейчас разберемся». Парень покачал головой, готовясь к «атаке». Так он называл все, что зависело от него – нападение, словесная перепалка, поход за документами к старому секретарю. - Я знаю тебя, - соврал Осаму, выпрямляя плечи, - Кажется, припоминаю, как мог обидеть… Суицидник принял самый беспечный и расслабленный вид, который только мог в подобной ситуации. И, хоть улыбка и огонек в глазах помогли ему собраться и повести противника по ложному следу, сердце готово было выдать настоящий ужас с потрохами. Он действительно боялся сотворенного кем-то монстра. Его взгляд, безумно большие и черные глаза, заглатывали своей пустотой, словно мертвец, высасывающий все живое, что только есть в нем. Черное тело и костлявые руки с огромным отходящим от них мрачным туманом одурманивал разум парня, вскруживая голову. Еще немного – и можно сойти с ума, приняв весь творящийся ад за действительность. Дадзай был готов к жизни в настоящем пекле, но между новым и старым исчадьем были две большие разницы: к жизни в старом аду он уже привык, найдя свое теплое местечко. Он его обидел. В этом нет никаких сомнений. Монстр, стоящий перед суицидником, ничуть не отличается от него самого. Если Осаму действительно виновник чей-то боли в таком количестве – значит, стоит бояться не чудовище, а себя? В мире много тварей. И ты – одна из них. - Это было так давно… - виновато продолжал Дадзай, - Я совершил глупость. Не знаю, в какой момент ты узнал о ней. Но, чтобы я не сделал, это было необходимо. Возможно, если бы в тот момент я поступил иначе, то сейчас меня бы просто не было, понимаешь? Ночной демон послушно стоял и слушал, не издавая ни единого слова. Только бесконечная мгла потихоньку рассеивалась, оставляя после себя неприятный дымок. Оно прислушивалось. - Мое прошлое переполнено тайнами и неприятными воспоминаниями. Но сделанное не вернуть. Как бы сильно ты не жалел и не плакал о случившемся – я не смогу унять твою боль. И ты не сможешь, - слишком серьезно произнес Осаму, наконец-то придя в себя. Реакция существа его позабавила – этот огромный бесформенный зверь застыл, где-то даже затряс и попятился назад, тихо скуля, - Скажи, почему ты страдаешь? Я могу тебя услышать, может, это избавит тебя от многолетних мучений, от призраков твоего прошлого. - Дадзай-сан… - ответило существо более разборчивым, уже знакомым голосом. Говоря свою речь, Дадзай решительным, но медленным шагом приближался к тьме, пока не оказался в паре сантиметрах от нее. Ночной гость, молча раскрывая разорванный рот, корчился в агонии, хватаясь за место, которую с трудом можно было назвать головой. Упав на пол, нечто постепенно принимала все более человеческие черты – уже спокойно можно было разглядеть тело, руки, ноги и даже черты лица. Хоть странное создание и принимало форму человека, таковым его можно было назвать с трудом – мрачная тень будто копировала, имитировала некогда свое истинное обличие, оставляя на прежних уродских местах нечто пластилиновое, что способно менять форму. «Что ж… Если сейчас меня решат убить – это будет заслуженно. Но хотя бы совесть моя будет немного серее». - Я рядом. Не бойся меня, - тихо и, как можно нежнее, произнес суицидник, осторожно обнимая сидящее существо. Он не был уверен, что действует правильно – делал то, что подсказывало ему нутро и опыт. Отчего-то парню казалось, что это создание нуждается в тепле, и он может ему подарить это. Вернее, не так, он боялся, сомневался и опасался, но сам хотел одарить несчастного добротой. - Дадзай-сан… Не уходи… От меня… - еле разборчиво из-за тихого плача произнес знакомый голос, сжимая светлыми руками тело Осаму. Существо, а, вернее, облик, который оно приняло, впивалось крепкими объятиями в суицидника, не желая отпускать. Теплые слезы ночного гостя обжигали грудь Дадзая. Суицидник чувствовал его горячее дыхание и тяжелые вздохи. Оно беспомощно. Он победил тьму. - Все хорошо… Я обещаю, - успокаивал Осаму нечто, гладя по голове. Смотря на него, парень понял, кому же принадлежал столь знакомый голос, и почему от вида этого монстра ему стало скорее грустно, чем страшно. «Вот как… Так значит, призраки – не страшная сказка для детишек. Они реальны. Просто приходят из прошлого», - парень горько улыбнулся. Он не слушал свой разум, отвергал и сердце – а что бы оно могло ему сейчас сказать? Что ему стыдно, как никогда, ведь «неведомым мучителем» оказался он сам? Что не смог разглядеть агонию многих лет в нем? Его, подобно беспомощному ребенку, обнимал Акутагава-кун, и никто иначе. Даже будучи слепым и глухим на оба уха, он не спутал ни с кем другим эти серые, до боли грустные глаза, этот хриплый голос и беспомощный страх, исходящий от таинственного типа. Как это можно объяснить – он не знал. Как и то, что вообще происходит. Все происходящее казалось не настоящим, чей-то глупой выдумкой. Должно быть, это всего-навсего страшный сон. Да, как же иначе – сейчас он спит, а снится такое лишь из-за тяжелого дня. Хотелось бы верить, да только как объяснить тепло головы, которые он гладит? - Дадзай-сан… Не уходи от меня, - спокойно, без слез, произнесла тень Рюноскэ, поднимая взгляд на Осаму. - Не уйду. - Обещай. Что никогда больше не бросишь. Иначе… Иначе… Осаму выдохнул. Как он может обещать то, чего и сам не знает? Конечно, он ушел из мафии, оставив своего подопечного на самосуд. Но что он мог сделать тогда? Устроить массовый побег, в слезах прихватив с собой полмафии? И не объяснишь же ему, как тяжело тогда пришлось. Он и сам уже сто раз пожалел, что так и не попрощался с учеником, с единственным учеником. Да, будь у него второй шанс, он непременно поставил бы Акутагаву-куна перед фактом, но никак не скрывался бы столько лет в тени, не вылезая, пока не подлечит раны. Раны… У того существа тоже они есть. И все болячки таинственным образом исчезли, когда речь перешла во власть Дадзая. Мог ли один только суицидник причинить такие душевные страдания, оставив острым лезвием тишины, вечные шрамы? Вполне мог. В конце концов, только сам Рюноскэ знал, какая боль живет в нем, какие тяжести пришлось пережить псу портовой мафии, какая боль следом шла за ним все эти года. - Обещаю, - улыбнулся Осаму, чувствуя, как теряет сознание. Он знал, что не соврал. Не в этот раз. - Спасибо, Дадзай-сан… - существо медленно угасало, теряя прежний облик. Бывший мафиози, с каждой секундой все более растворяясь в собственном сознании, закрыл глаза, медленно уходя в далекое царство Морфея. Тень прошлого заботливо укрыла его, оставив рядом небольшую частичку себя. Этой ночью Осаму впервые спал спокойно.