Ангелам нельзя любить...

Лениво пиная попадавшиеся на дороге камни, Люцифер не спеша брел домой. Откровенно говоря, ему не хотелось возвращаться в цитадель, но увы, идти было больше некуда, а потому он просто оттягивал скорейшее возвращение, петляя по улицам и переулкам, не поднимая головы на иногда врезавшихся в него, а может, и он в них, прохожих. Сегодняшний день не то чтобы был совсем плох… Но был не лучше тех, когда ему разрешалось просто лениво просиживать штаны перед ноутом. Так-то нагоняй он получил почти такой же, как при постоянных возмущениях бывшего генерала о его бесполезности и трате средств. Владыка высказался примерно в той же форме, постаравшись максимально придавить его черствую совесть, однако ничего не вышло, что было довольно ожидаемым исходом. Как показывает результат наблюдения, Джейкоб совсем свихнулся на почве человеческой жизни, не брезгуя обслуживать низшую ступень эволюции, которая хотя бы, спасибо и на том, платила за это деньги. Хах, сам Сатана услужливо угощает своих столетних врагов едой из забегаловки и с улыбкой провожает из заведения с заезженным «Приходите к нам еще!». «Противно», — морщится Люцифер, пиная попавшуюся под ноги жестяную банку. — «С годами вообще ничего не меняется. Что там, в Эдеме, что на Энте-Исла… В итоге они все сложили перед людьми руки. И Бог, и Сатана… О, Всевышний, как же это смешно!..» И было бы смешно, если бы не было настолько грустно. Но Повелитель не учел одного маленького, но главного принципа Падшего. В отличии от него, Урушихаре было что терять. Например, гордость. Поэтому он просто халтурил в течение всего дня, избегая Садао с его наставлениями, менеджера, охотно прогуливающуюся по заведению и зыркающую на каждого из персонала, и всех других работников, так или иначе желавших запрячь новенького и обзавестись доброй парой рук в помощь. Мао не учел, приведя его сюда, что Ханзо решится так открыто увиливать от работы. Что ж, похоже, он все-таки плохо его знает. Это неудивительно, ведь досконально Люцифера, наверное, не знает даже он сам. Как бы ни спросили, он ответит так, как того захочет, а будет ли это являться правдой, уже совсем другой разговор. Порой ложь может оказаться правдой, а правда — ложью. Если сам не знаешь ответа, попытаешься выкрутиться, и тут только два исхода. Сказать так, будто это правда и солгать, или же ответить наугад, и велика вероятность, что все будет так, как и говорилось. Если говорить проще, Урушихара сам не знает, с чего вдруг позволил Мао вытащить себя из дома. Нет, не исключение, что если бы он и сопротивлялся, то Садао бы просто вытащил его за шкирку. Дело не в этом. Возможно, ему самому уже была невыносима мысль о нахождении один на один в стенах с кем-то вроде Ашии. Но так ли это? Если вспомнить, до сегодняшнего дня не возникало никаких проблем, да и, несмотря на откровенную ненависть друг к другу, им удавалось уживаться. А еще, навряд ли бы демону удалось-таки выселить нахлебника даже при всем своем сверхжелании. Мао бы просто не позволил. Хотя… Тут дело никак не в беспокойстве за парня-подростка. Просто так им будет сложнее его контролировать. И вдруг падший решит вспомнить былое время и полгорода порушит ради веселья, кому это потом восстанавливать? Ответ очевиден, поэтому тем двоим было невыгодно выпирать Ханзо за дверь. Значит, причина была не в этом. Она скрывалась в совсем другом, более глубоком смысле. Он не собирался идти работать. Но он послушно пошел за Мао. Наверное, будь то Ашия, Сузуно или даже Эмилия, скорее всего они бы решили, что дело в их служебных отношениях. Что Урушихара, как подчиненный Владыки Тьмы, был обязан следовать его указаниям. … какая невиданная глупость. Думаю, нет смысла разъяснять, что уже никто из перечисленных не был неуверен в наплевательском отношении подчиненного к Господину. Все было открыто, показано и продолжается по сей день. Уже и сам Мао не верит в надежду восстановления их доверительных отношений. «Которых никогда и не существовало», — с усмешкой добавил про себя Люцифер. Только он и Мао знали, насколько непрочен был между ними заключенный союз перемирия. Он продлился дольше, чем ожидалось. Затянулся аж на три сотни лет правления демонов по всему Энте-Исла. И опять же, это не та причина. Казалось бы, ее и вовсе не существовало. Что Падший делал раньше, что сейчас, абсолютно все это его истинные желания. Никто и никогда ему не был указом. Желание подняться за счет своих сил; мания превзойти тех, кто пытался ставить себя ему вровень; жажда растоптать в пыль тех, кто осмеливался вставать у него на пути - все это лишь часть того, чего желала самая неутолимая в этом мире душа. То есть никто, включая Мао, не имел столько власти, чтобы навязывать ему свои идеалы, абсолютно свободному в своем истинном выборе. Каждый раз, склоняя голову перед Владыкой в уважительном поклоне, Люцифер представлял лишь то, как его собственная башка отделается от шеи при взмахе остро-заточенного клинка и взлетает в воздух, окропив лицо теплой темно-алой кровью. Она падает к ногам, и перед ним застывают глаза, полные ужаса, который был тем самым сладким ядом, от которого, рискнув попробовать, станешь навсегда зависим. О да, раньше было лучше. Проще. Понятней. Раньше ему не нужно было ничего, кроме тяжелых сражений. И никакие его поступки тогда не приходилось оправдывать. Сделал, не сделал — мало кого интересовало, он лишь делал видимость того, как верно, словно цепной пес, следует за своим хозяином и набрасывается на тех, в чью сторону тот покажет. Милое, но совсем никчемное сравнение. Раньше, стоило Джейкобу только захотеть, по одному лишь его взмаху руки они, четверо сильнейших генералов, стирали с лица земли новую оккупированную людьми территорию, сжигали поселения и деревни, истребляли всех, кто стоял на их пути. Раньше ему было интересно хоть что-то, что имело смысл, а все остальное оказывалось неважным. Чем дольше ты тонешь с головой в событиях, тем больше в такие моменты тебе их не хватает. Говоря об этом, может сложиться впечатление, будто сейчас Люцифер жалеет о том, что согласился связаться с Орбой. Но не совсем. Останься он в том мире, стало бы ему проще жить? Продолжил бы он дело даже несмотря на переполох демонов и резко возросшее истребление? Смог бы занять место Джейкоба, раз подвернулась такая возможность? По сути, на тот момент он оставался совершенно один среди выживших генералов, и за ним бы пошли. Но. Зачем ему это? Да, идея была крайне заманчивой, но сколько бы Ханзо не раздумывал, итог был один — ему не было интересно сладкое место на вершине вместо Мао. Слишком заманчивое удовольствие, ни на шиш не стоившее его сил. Если бы Люцифер и вправду нуждался в такой власти, он бы убил чертового демоненка еще в день их встречи. Вот только скажи это вот так, все его слова были бы ложью. Падший желал власти. Куда большей, чем кто-либо мог себе представить, но запал поугас. Он ведь замахнулся на такие вершины когда-то, а сейчас опускает руки перед тем, что для него легко постижимо. Нет, в самую первую очередь тогда, разговаривая с Орбой на берегу озера, Люцифер держался за совсем другое. Откажись он от предложения совершить месть, ни о каком воскрешении уже не шло бы и речи. Хотя архиепископ был олухом. Так что после своего пробуждения из не лучшего мира, куда отправляют таких, как он, Генерал мог спокойно отказаться и под шумок свалить, кинув старика. Но он этого не сделал. Урушихара поднимает взгляд на потемневшее в сумерках небо и улыбается. В груди жадно начинает отбивать быстрый ритм сердце. «И зачем только об этом вспомнил? Так ведь не люблю ворошить прошлое, а все равно…» — Он кусает до крови губы, жмуря глаза. От воспоминаний становится дурно. Бросает в жар. В холод… Мысли, которые раз за разом подбрасывают сырые воспоминания, начинают кружиться еще быстрее, словно хотят помочь ему вспомнить, ради чего он все прошел, чтобы прийти в другой мир. — «Ну да… Вообще зашибись, полощу Мао за его слабость к людям, а по итогу сам не лучше». Ему становится нехорошо, когда рядом проходит женщина с ребенком, силой волоча того за собой и о чем-то довольно громко причитая. Мальчонок же, выпучив глаза на родительницу, шумно дышит, захлебываясь слезами, и старается не рыдать очень громко. На румяной щеке алеет отпечаток руки. Взгляд равнодушно ушел в сторону, но удары в виски усилились. О да, чертова память никогда не подводит. Урушихара не жаловался, но в такие моменты хотел расшибить себе голову с разбега о стену. Да, он ненавидит смертных. Да, он ненавидит проявление их слабости. Ненавидит их трусость, коварство. Он ненавидит их всех… Но. Да… Это его собственные убеждения, его собственный выбор и… его собственная ложь. Он лжет всем, в том числе и себе. Уже более двадцати лет. Даже по истечении этого времени, он так и не научился принимать их. Хотя… Нет, это тоже ложь. Наглая и беспросветная ложь, в которую он уже не верит. Сердце продолжает болезненно сжиматься. И в чем же дело? Почему оно болит так, словно внутри кто-то оставил заточенный осколок стекла, что входит все глубже и глубже в сердце каждый раз, когда он вспоминает о тех временах? Может, они и вправду дороги ему куда сильнее, чем он думает сам? А если и так, конечно же, падший не сознается. Зачем? Ворошить прошлое — это слабость, а зачем ему еще один подводный камень, утаскивающий голову все ниже под воду, где только темнота, бесконечные упреки, обвинение и враньё? Урушихара их признает, каждую из своих ошибок, как должное. Понимает, что это неправильно, знает, что так нельзя, но разве кому-нибудь скажет? Разве спросит, если не понимает того или иного? А как на него потом смотреть будут? Люцифер привык быть эгоистом, и поневоле вызывает к себе у всех именно раздражение, никаких положительных качеств. Но для того он и стал отступником, ведь так? Зачем все эти сопли и нытье, когда в руках власть и страх подчиненных, этого ли не достаточно? До поры до времени этого было достаточно, пока не настал момент, когда даже любимый страх в глазах жертв стал затмевать интерес. Но никто и никогда не узнает, что на самом деле в том, кто стал первым падшим ангелом и чья ярость была страшнее порождений Тьмы, по-прежнему теплится ангельский свет. Свет, который Тьма так и не смогла поглотить. Или же… он появился потом? Ханзо точно уже и не припомнит, как так получилось. Даже если спросят, не сможет ответить. И это не ложь. Он… и вправду уверен, что в нем не осталось ничего того, что еще могло быть присуще ангелу. Но откуда-то этот свет все-таки появился и он все еще остается в нем. Вопрос, у которого нет ответа. А Ханзо и не пытался его отыскать. Если попытается вспомнить, наткнется лишь на то, что так до боли может ранить сердце. Но оно ведь уже изранено, так чего уж там?.. — Хах, так смешно об этом думать. — Он сказал это, казалось, недрогнувшим голосом, однако взгляд все равно упирался в небо, так сильно тянущее его к себе. — Интересно, а будь у меня возможно стереть воспоминания, я бы согласился? Забыть, чтобы потом никогда не вспомнить. Ведь ты являешься единственным, кто все еще хранит их. Если же ты откажешься от самых счастливых моментов в своей жизни, значит, выходит, что их никогда и не существовало? Так ведь? — Даже не знаю… — Шаг замедляется, и Урушихара встает на месте, чувствуя внутреннюю скованность. В конце концов, и у падшего есть то, в чем он никогда не признается. Кто бы не пытался его расспросить или же заставить раскрыть тайну, Люцифер ни за что не сознается. Он пообещал себе. Он тоже, как и они… Мао и Ашия, которые впустили в свой мир Чихо и Сузуно — обычных людей, несмотря на то, что те узнали о их прошлом и настоящем. В конце концов, он тоже… Когда-то подпустил к себе человеческое дитя…

***

— Так нечестно! — возмущенно топнула ножкой девчушка и, надув губы, упрямо посмотрела на старшего, который только улыбался в ответ, подняв руки перед собой вверх. — Братик, ты невыносим! Она отвернулась и, сложив руки на груди, надулась, демонстрируя и раздражение, и обиду одновременно. Люцифер только усмехается, глядя на то, как эта малявка показывает ему свой характер и еще смеет обижаться, хотя, по факту, оскорблен как раз тут он сам. «Женщины», — мелькнула в голове мысль голосом, почему-то похожим на неприятный баритон Первого Генерала. Припоминает он этот тон, кажется, именно так Альсиэль прокомментировал выходки двух суккубов, сцепившихся друг с другом посреди белого дня из-за… впрочем, дурацкой мелочи, спора, кто из Генералов в постели жестче. Уважения им это не прибавило, но падший понял, что представители противоположного пола очень амбициозны и до омерзения мелочны. И, как оказывается, в гены это закладывается с самого рождения. А яркий пример этого сейчас с задранным носом и сложенными домиком бровками отвернулось от него, рассчитывая, что он начнет отчитываться или даже просить прощения. Ну не смешно ли?.. Девочка продолжила дуться, напрочь игнорируя старшего, чему второй даже без утайки обрадовался и решил воспользоваться таким положением. Раз уж его теперь игнорируют, так почему бы не воспользоваться случаем и не вздремнуть? Тем более эта фурия может такие истерики ему целый день закатывать. А он, между прочим, с утра на ногах и ему положен обеденный отдых. Завалившись на траву, в тень большого камня, Люцифер с наслаждением закрыл глаза. Благоговейная тишина накрыла больную голову и усмирила танцующий в крови адреналин. Наконец-то за такое долгое время темному ангелу удалось расслабиться. Мышцы сразу засвербели, а в голове наступила ясность и спокойствие. Мягкая трава щекотала лицо и шею, но это было даже приятно. Куда лучше, чем на дереве. … И безопасней. Дуться долго девочка не могла, поэтому через пару минут тишины и никаких ответных причитаний, что она «еще та заноза в одном месте» и «как ты мне уже надоела», повернулась. И… Это возмутительно! Братик проигнорировал ее и как ни в чем не бывало улегся отдыхать, наслаждаясь природой и, самое обидное, ее молчанием! Щеки заалели, когда девчушка сжала от негодования кулачки, задержав воздух в груди. Еще раз притопнув ножкой, она вновь хотела обидеться, но быстро смекнула, что старшему ее молчание будет только в удовольствие. А ей хотелось, чтобы он обращал на нее свое внимание, а не игнорировал! Потоптавшись на месте, девочка медленно побрела к падшему, разумно посчитав, что не даст тому так легко избавиться от своей компании. Еще чего! Приблизившись, она с интересом принялась рассматривать спокойное лицо и в кои-то веки вздернутые брови. Челка снова так небрежно рассыпалась по лицу, что руки сами потянулись поправить ее, чтобы братику было удобней. Это ведь так неприятно, когда волосы лезут в рот и глаза. Опустившись голыми коленками на траву, девчушка принялась аккуратно распутывать локоны, которые словно не знали расчески и постоянно выглядели непослушно. По привычке, когда они оказывались дома, в ее ладошках тут же оказывалась расческа, которой она не стесняясь пользовалась, чтобы причесать старшего и даже, в шутку, но только иногда! — просилась заплести что-нибудь. У падшего быстро отрастали волосы, и ей они очень нравились. «Мягкие», — улыбнулась уголками губ она, заметив, что старший абсолютно никак не реагирует на ее махинации со своей собственностью. Хотя обычно, когда она начинает возиться с его волосами, тот, как бы это не было удивительно, начинал тихо мурлыкать от движения пальцев на лице. Напоминало массаж, ничего необычного, но старший признавался, что приятно. Девочка наклонилась, рассматривая слегка выпирающие скулы и серые мешки под глазами. Очевидно, тот не высыпался, и бессонница сказывалась на его состоянии. По крайне мере, чаще всего это объясняет его ворчание и желание уснуть на любой из доступных поверхностей. Уф, а еще… она заметила пыль на одежде. Давно не стиралась и выглядела потрепанной. Все из-за походов. Только куда и для чего он ходил, она не знала. Поднявшись, она сменила свое положение и удобно уселась на прикорнувшем падшем, выискивая хоть какую-то эмоцию на вечно недовольном лице. Он даже спит с каменной физиономией, вообще не интересно… Редко, на самом деле, тот выглядит хоть чем-то довольным или умиротворенным. Такая редкость. Наклонив голову набок, как маленький зверек хлопая большими зелеными глазками, она потянулась рукой к его лицу, осторожно ткнув в щеку. Опа! А веки-то дрогнули, значит не спит. — Если не слезешь, пеняй на себя. Хрипло и снова недовольно пробурчал, не открывая глаз. Девочка вздрогнула от такого непривычного голоса. Она насупилась, по привычке сложив на груди руки, повторив свое недавнее действо, и настойчиво продолжила гипнотизировать закрытые веки старшего, якобы говоря «с места я не сдвинусь». Но и тот был не так легок на подъем, так что даже не шелохнулся. — Второе предупреждение. Еще раз повторил Люцифер. Никакого движения в сторону замечено не было, он так понимает, что девчонка решила проверить его шаткие нервы. И слезать даже не думала. Губы скривились, пропустив нехорошую насмешку. — Три. —… — Два. —... — Девочка сощурилась, из принципа не двигаясь с места, и даже не догадывалась, чем ей это может обойтись. А ведь все-таки стоило послушаться. — Один. — Кьяяяяя!!! Тихий вскрик, и ее моментально оторвали от земли, подхватив под руки. В лицо ударил ветер, и девочка поняла, что летит в воздухе, отдаляясь все дальше и дальше от земли. Страх и осознание сковали тело, и малышка сжалась по мере своих возможностей, пытаясь не шевелиться и вообще не подавать признаков жизни. Но детское любопытство сыграло с ней злую шутку. Она должна была проверить, как высоко находится! Веки дрогнули, а затем мельком приоткрылись, улавливая рядом с собой мягкий пух, ранее не видимый еще любопытным ребенком. И только спустя пару секунд до воспаленного мозга дошло. Это был не пух, а пушистые, полупрозрачные белые облачка, разбросанные под ними в глупом порядке. Через них отчетливо просматривались пшеничные поля, река неподалеку от горы, лес… В голову ударило. Прилетевшая мысль тут же распалила страх, и она поняла, что совершенно беспомощна. — Б-бра… т-ти… ик... — Девочка закусила язычок и подтянула к груди ноги, зажмурив от страха глаза, которые тут же обожгла неприятная влага. Ей стало безумно страшно. Поймавший попутный ветер, Люцифер почти злорадно наблюдал за тем, как маленькое тельце сжимается в комочек, а дрожь пробивается сквозь летний сарафан. Он держал ее на расстоянии вытянутых рук, которые медленно ослабевали, и крепкая хватка меркла, пробуждая у ребенка в его руках инстинкт самосохранения. Она не вырывалась, не кричала и не дергалась. Ей было настолько страшно, что она не издавала ни звука, надеясь, что он снизойдет и опустит ее на родную землю. Она думала, он шутит. Но он не шутил. Всего секунда, и девчонка с криком полетела вниз. Страх сковал тельце, парализовав от ужаса все органы, кроме сердца. Оно стало замедляться, больше не колотясь о грудную клетку, а в легкие перестал поступать кислород. Она зажала ладонями рот, ощущая очень сильный ветер в спину. Гравитация земли притягивала ее все быстрее. И быстрее... Словно намереваясь раздавить беспомощную и невинную душу, переломав все кости. Она падала. И падала… Показалось, что падение длилось целую вечность… И так будет до тех пор, пока она не разобьется… Спасительный шелест крыльев, и уже знакомые руки хватают ее прямо поперек пояса, притягивая к крепкой груди. Падение прекратилось, свист ветра в ушах тоже пропал. Она почувствовала, что все закончилось и ее мягко опустили на землю, позволяя коснуться ногами колючей травы. Как только это случилось, ребенок изо всех имеющихся сил вырвался из рук старшего и, сделав лишь два шага, упал на землю. Слезы подкатили к горлу, и она тихо заплакала. Не навзрыд, без истерики. А тихо-тихо. Люцифер же замер, смотря на сие действо, молча слушая тихие всхлипы, подавляемые травой. «Переборщил?..» — всплыло в голове. Так-то он планировал ее только попугать, дать понять, что с ним лучше не связываться, когда он хочет отдохнуть, но, видимо, не рассчитал, что такая «шутка» настолько заденет ее неустойчивую психику. Через минут пять девочка перестала давиться слезами и просто шмыгала носом, хныкая и дрожа хрупкими плечами, как осиновый лист. Она поднимается с земли, сидя на коленях, и безуспешно трет раскрасневшееся лицо, не в силах ни сказать что-то, ни упрекнуть за неуместную шутку. Так-то для нее это оказалось вовсе не шуткой, и тогда, в полете, она и вправду подумала, что разобьется… Что старший не станет ее ловить… Все было очевидно, она перепугалась так сильно, как еще никогда до этого. Страх умереть. Разбиться насмерть. А еще хуже — от рук того, от кого ты совершенно не ждешь подобного удара. Люцифер взглянул на девчушку, с колючим вздохом опустив голову. Поднявшись, он приблизился к ней, снова перехватив за пояс. Та, будто представив, что все может повториться, рьяно задергалась, да так, что падший даже удивился, откуда в маленьком теле столько сил. — Эй, успокойся. — Нет! Пустиии! Пусти! Поставь меня!!! Не хочу!!! Не надо! — почти закричала она, но из глаз уже не лились слезы. Однако вместо ожидаемого отсутствия земли, ее усадили к себе на колено, приобняв правой рукой, так что щекой она уперлась в металлические лямки верхнего плаща старшего, который хоть и выглядел поношенно, но сохранил очень приятный, даже мягкий аромат одеколона. — Уймись, малявка, — взъерошил ее макушку падший и откинулся спиной назад, прикрыв от яркого солнца, что пробивался сквозь листву, глаза. Девочка еще немного порыпалась, но под тяжестью руки все же сдалась и почти перестала скулить, полностью расслабившись. Сердечко по-прежнему неспокойно билось, но уже было не страшно. Было спокойно. Все эти страшные мысли и ощущения начали отступать, и совсем скоро она смогла успокоиться, перестав дуться и дрожать от опасности. А потом и вовсе уснула, согревшись в теплых объятиях и примкнув к старшему, использовав как подушку. Люцифер не был против, тем более что в этот раз действительно перегнул палку и рассудил, что так шутил в последний раз.